Текст книги "Добро и зло"

«Давай, поговорим с тобою, ветер…»

 
Давай, поговорим с тобою, ветер, —
Бездомный странник, ты меня поймешь.
Скрипит крыльцо. Один на белом свете.
Поля пусты. В амбарах сохнет рожь.
 
 
Я многих потерял и многих встретил.
Пел: «Жора, подержи мой макинтош…»
Давай, поговорим с тобою, ветер, —
Ты разговор по свету разнесешь.
 
 
И встречи, и разлуки не случайны.
Пустой стакан. Измятая кровать.
Я знаю: ты хранить не можешь тайны…
Поговорим – мне нечего скрывать!
 

«Ночь. Бессонница. Сыро и стыло…»

 
Ночь. Бессонница. Сыро и стыло.
Лунный свет. По углам – полумрак.
Листопадом округу накрыло,
Льются листья водою в овраг.
 
 
И душа – слезы льются! – промокла.
Для чего я живу? Что за цель?
А луна?! Ей бы лазить по окнам
Да заглядывать в каждую щель.
 
 
И в реке, неспокойной и мутной,
Отразился свет, как на ноже.
Надоела луна… Неуютно
От нее на промокшей душе.
 
 
Ночь – для слез, а совсем не для песен.
Для чего я живу – где ответ?
Окна дома туман занавесил,
Но с небес заструился рассвет.
 

«Прогнулась крыша. Моль побила шторы…»

 
Прогнулась крыша. Моль побила шторы.
Крыльцо осело, а штакетник дряхл.
Здесь все хромает… Даже помидоры
Бредут в июль на длинных костылях.
 
 
Округа жизнь смиренно принимает.
Безлюдье. Нищета. Печальный вид.
Прихрамывает бабка. Дед хромает.
А совесть крепко на ногах стоит.
 

«Плетемся к кресту от звезды…»

 
Плетемся к кресту от звезды,
Плутая во мраке кромешном.
Все меньше под небом святых,
А больше порочных и грешных.
 
 
Устали не жить, а играть,
Фальшивых ораторов слушать.
За истину легче отдать
Святую, чем грешную, душу.
 

«Ветрено и сыро. Под калоши…»

 
Ветрено и сыро. Под калоши
Дождь течет. Сквозняк струится в двери.
Полдень. Ветви хлопают в ладоши
Листьев, как в театре на премьере.
 
 
Что за век? Какое время года? —
Не понять. Все чувствую впервые.
Те, кого люблю, всегда живые.
Лучшая погода – непогода.
 

«Дул в залив, как в распахнутый ворот…»

 
Дул в залив, как в распахнутый ворот,
Ветер, вытеснив дождик и снег.
Думал каменным черепом город,
Напрягая извилины рек.
 
 
Люди шли по мостам, словно мысли,
Одиноко. Шуршали плащи.
Улетал полдень – лопнувший выстрел
С Петропавловки, как из пращи.
 
 
Я вникал в переулках тенистых
В шепот стен, как в шуршанье страниц.
И открылась мне истина истин:
Жизни нет вне предметов и лиц.
 

«Между черным и белым – контраст…»

Моя поэзия здесь больше не нужна…

С. Есенин

 
Между черным и белым – контраст
Над Невою в гранитной оправе.
Этот город меня не предаст,
Но и памятник мне не поставит.
 
 
Сплетни кружатся, как воронье,
И парят, словно чайки, легенды…
Настоящее имя мое
Под запретом до траурной ленты.
 
 
То ли свет, то ли снег с облаков
На ладонях у кариатиды.
Возвращаю долги… И врагов
Начинаю прощать за обиды.
 

«Листва дурманит запахом земли…»

 
Листва дурманит запахом земли,
Лишайник растекается на стенах.
Архангелами в небе журавли
Трубят о предстоящих переменах.
 
 
Тревожит сердце облачная рябь —
Печаль о невозвратном и любимом.
Как сигареты, раскурил сентябрь
Березы, наслаждаясь желтым дымом.
 
 
Слепым дождем прибило в парке пыль,
Колышутся аллеи в дымке зыбкой.
Парит над Петропавловкою шпиль —
Божественный смычок над красной скрипкой.
 
 
И отраженья кораблей царя
Хранит Нева, прижавшись к парапетам.
Намыло листьев, словно янтаря,
На влажных берегах балтийским ветром.
 
 
Перемешалось все: и цвет, и звук,
И бесконечной кажется прогулка.
Осенне-золотистый Петербург
Поет, как музыкальная шкатулка.
 

«Не видно ни синиц, ни красных снегирей…»

 
Не видно ни синиц, ни красных снегирей —
в спокойные леса за город улетели.
Февральский листопад вечерних фонарей —
Кружится желтый свет в разбуженной метели.
 
 
Бежит, как самолет по взлетной полосе,
по крышам снег, спустив с небес
на землю холод.
И шинами машин в снегу шипит шоссе —
бетонная змея, вползающая в город.
 
 
И ветром каждый клен натянут, словно лук:
не парк, а легион… Где римляне и греки?
Гранитный Лаокоон – февральский Петербург
укутался в шоссе и выстывшие реки.
 

«Зверочеловеки. Им ко сну…»

 
Зверочеловеки. Им ко сну
В ночь не отойти – за алчность плата.
На телеэкран, как на луну,
Воют, воспевая мглу разврата.
 
 
Расползаясь по квартирам, мгла
Губит неокрепнувшие души.
И торчат локаторами зла
Из затылков жирных волчьи уши.
 
 
Воровать привыкли и делить
Наше, превращать дворец в берлогу.
Могут ближе к храму склеп купить,
Но не купят место ближе к Богу.
 

«Люблю дороги и леса, как братьев и сестер…»

 
Люблю дороги и леса, как братьев и сестер.
Я искру посажу в ночи – и вырастет костер.
 
 
Пыля, дороги приползут погреться у огня,
И поведут свой хоровод леса вокруг меня.
 
 
Ночные птицы прилетят. И прибежит зверье.
Набьются комары в шалаш – отшельничье жилье.
 
 
Заговорит и запоет разбуженный простор.
О, как огромен этот мир, когда горит костер!
 

«Хотя топор мой был остер…»

 
Хотя топор мой был остер
И выверен прицел двустволки,
Я ветками кормил костер,
Чтобы меня не съели волки.
 
 
Рубил сушняк. Мою ладонь
Мозоли жгли, как пчелы в улье.
Но для волков страшней огонь,
Чем лезвие и пуля.
 

«Терпкий осадок прощальных историй…»

 
Терпкий осадок прощальных историй.
Парковый шум облетающих крон.
Осень штормит, словно желтое море,
Черною пеной качая ворон.
 
 
Горько время распада и тлена.
Тянется день, словно выжженный век.
В небе рассеется черная пена —
Ангелом белым опустится снег.
 

«Не пробьется даже робкий лучик…»

 
Не пробьется даже робкий лучик,
Кажется – по всей земле метет.
Снежная простуженная туча,
Как налим, плывет на икромет.
 
 
Над седою церковью, над полем
И над лесом – таинство снегов.
День, лишенный Солнца, против воли
Вышел из декабрьских берегов.
 
 
Потемнело, словно в преисподней,
Прячется в снегу следов пунктир.
Становлюсь свидетелем сегодня
Тех минут, когда рождался мир.
 

«Не ливень, не северный ветер…»

 
Не ливень, не северный ветер,
Не ворон, не злое зверье,
А голубь с оливковой ветвью —
Прозревшее сердце мое.
 
 
Являются светлые лица,
Забыты и злость, и раздор.
И сердце – библейская птица —
Вьет в праздничном храме гнездо.
 

«Костюм не отглажен и быт не налажен…»

 
Костюм не отглажен и быт не налажен.
Угасла житейская прыть.
Жизнь так коротка, что не хочется даже
Романы тайком заводить.
 
 
Чужие проблемы – чужая поклажа.
Скудеют судьба и рука.
Жизнь так коротка, что не хочется даже
Забыть, что она коротка.
 

«Холодно и сыро. Солнце тускло…»

 
Холодно и сыро. Солнце тускло
Светит. Имярек – безродный век.
Я родился русским, жил по-русски
И умру как русский человек.
 
 
Отпоют священники и ветры
Прах. И ляжет крест на аналой.
Я хочу, чтоб два квадратных метра
Оставались русскою землей.
 

«Еще кадит последняя надежда…»

 
Еще кадит последняя надежда
И прошлое не надо ворошить.
Но возраст мой такой, когда одежда
Меня спокойно может пережить.
 
 
Не завершил свое земное дело —
Свою судьбу не до конца постиг.
Одежды хватит на больное тело,
А для души куплю немного книг.
 
 
И воином бывал, и миротворцем…
Сгорело сердце угольком в груди.
А свечку пред Николой Чудотворцем
Поставлю за грядущие пути.
 

2016
Для русских в жизни честь важней, чем слава

«Для русских в жизни честь важней, чем слава…»

 
Для русских в жизни честь важней, чем слава.
В боях не потеряем головы.
И мы, потомки князя Святослава,
Оповестили, что идем «на Вы».
 
 
С молитвой путь и легче, и виднее.
Что НАТО? Это слово – словно мат.
Из пепла Русь воскресла… Перед нею
Дрожит американский каганат.
 

«Ты хвалишь Запад и шипишь, как гусь…»

 
Ты хвалишь Запад и шипишь, как гусь,
Надменно: «Покажи мне, где тут Русь?»
Отвечу я, достоинство храня:
«Во мне Русь! Посмотри-ка на меня».
 

«Кто в барабан стучит, кто – в бубен…»

 
Кто в барабан стучит, кто – в бубен.
Вокруг страны – чужая рать.
Мы тигры. Мы свободу любим.
И в клетке нас не удержать.
 
 
Мы тигры, а не колорады.
Мы гвардия, где честь и долг
Всего превыше… Мы не стадо!
И запаслись свободой впрок.
 

«Ни знания, ни мастерства…»

 
Ни знания, ни мастерства,
Ни уважения к иконам.
Иван, не помнящий родства,
Желает Пьером быть иль Джоном.
 
 
Он голубой, хотя кровей
Не голубых. Привык к горилке.
И без ветвей, и без корней
Прям, как бревно на лесопилке.
 

«То далеко мои мысли, то близко…»

Памяти Николая Максимова

 
То далеко мои мысли, то близко.
Как в полынью, опрокинусь в постель.
«Бесаме мучо» – на лазерном диске,
А за окном – круговая метель.
 
 
Снежной стеною зима между нами,
С неба обрушилась мерзлая хмарь.
Гаснет торшер в многоцветной панаме,
А за окном слепнет в шапке фонарь.
 
 
Лучше не пить – не согреть алкоголем
Память, что плачет у свежих могил.
Гаснуть и слепнуть – печальная доля
Мира в потерях, который не мил.
 

«Бранят Христа. Бранят Пилата…»

 
Бранят Христа. Бранят Пилата.
Бранят и Кремль, и Божий храм.
Свободу тела и разврата
Телеэкран внушает нам.
 
 
Не труд в почете, а халява.
Мы отдалились от сохи.
Но жизнь Господь дает, а дьявол
Нам предлагает впасть в грехи.
 

«Дымим, как паровозы. Пьем до дна…»

 
Дымим, как паровозы. Пьем до дна.
Со всех сторон нахлынули невзгоды.
Одна страна. И нация одна.
Но поколенья – разные народы.
 
 
Доверчивость ушла. Нахлынул страх.
Похожа жизнь на тараканьи гонки.
Мы заблудились в рыночных делах,
Как в людоедских джунглях Амазонки.
 

ШУТКА

 
Я ветеран-подводник. Нелегко мне
Сидеть в кафе, швыряя взгляд во взгляд.
А выпил пятьдесят – и сразу вспомнил,
Как погружались мы на пятьдесят.
 
 
Не надо путать ветерана с хронью —
Качается моряк на берегу.
Но принял я пятьсот на грудь – и понял,
Что ниже погружаться не могу.
 
 
Луна всплывает миною над миром.
Снимаемся, стаканами звеня.
Два кореша, как два морских буксира,
В родную гавань приведут меня.
 

«Крик в горле застывает оловом…»

 
Крик в горле застывает оловом —
Помпея в памяти и Троя.
Как будто острый камень в голову,
Летит в планету астероид.
 

«Молчат под шелест сорных трав…»

 
Молчат под шелест сорных трав
В поленнице дрова.
Я иногда бываю прав,
А ты всегда права.
 
 
Шумит листвой бездомный клен,
Стучит в стекло окна.
Я только изредка умен,
А ты всегда умна.
 
 
Над влажной крышей реет стриж.
В пруду цветет вода.
Но ты лишь изредка молчишь,
А я молчу всегда.
 

«И плоть слабела, и душа болела…»

 
И плоть слабела, и душа болела.
За окнами темнел туманный плес.
Вечернею молитвой душу к телу
Я привязал, чтоб дьявол не унес.
 
 
А с неба сон спустился тих и светел.
Свеча сияла ярче, чем софит.
Я чувствовал душой: на белом свете
Нет ничего надежнее молитв.
 

«Старый сквер и дождлив, и желт…»

 
Старый сквер и дождлив, и желт.
Нет влюбленных, грустит скамья.
То ли я мимо лета прошел,
То ли лето – мимо меня.
 

«Огромная луна…»

 
Огромная луна,
Проникшая извне.
Седые копны крон.
И в никуда дорожка.
 
 
Мне снился сон во сне,
А в нем еще был сон.
Мне снился сон во сне
Слоистый, как матрешка.
 
 
Я в нескольких мирах
Одновременно жил.
Я спал и шел,
Забыв о воздухе и пище.
 
 
Но лишь в одном из них
Мог превратиться в прах.
И лишь в одном из них
Мог обрести жилище.
 
 
Мне приоткрыл слегка
Творец Святой Покров,
В создании моем
Раздвинул знаний стены.
 
 
Во снах я побывал
Во множестве миров
И ощутил душой
Бессмертие Вселенной.
 

«Чего кричишь – вокруг такая тишь!..»

 
Чего кричишь – вокруг такая тишь!
Я тоже вспыльчив, но вполне вменяем.
Мне изменяет память… – говоришь.
С кем изменяет, мы не уточняем.
 
 
Жизнь с возрастом лукавит, как у всех:
Пошел за хлебом, а пришел в пивную.
Сто анекдотов рассказал – успех!
Я память к посторонним не ревную.
 
 
Ах, память – баба склочная! Кругом
Истерики кипят с утра до ночи.
Я помню все, что надо. О другом
Напомнят те, кто этого захочет.
 
 
В затылок дышит старость – не беда!
А бес толкнет в ребро – дай только волю.
Мне изменяет память, но тогда,
Когда я сам ей изменять позволю!
 

«Теплый плащ уже не греет…»

 
Теплый плащ уже не греет —
Не простуда ли виной?
Я старею – вечерею
В листопаде под луной.
 
 
День короче, ночь длиннее —
В тучах радости не ждем.
Вечереют-коченеют
Руки-ноги под дождем.
 
 
А вокруг – печаль и проза.
По болотам бродит смерть.
Побыстрей бы снег с морозом —
Надоело вечереть!
 

«Онемели петухи…»

 
Онемели петухи,
Разговаривают рыбы.
А душа болит: грехи,
Тело: шрамы и ушибы.
 
 
Жизнь, прозрачна и свежа,
Белой тучкой пролетела.
В старости болит душа,
А еще сильнее – тело.
 

«Спят облака, трава, листва и крыши…»

 
Спят облака, трава, листва и крыши,
Уснул на дачах поздний скрип дверей.
Такая тишина, что даже слышно,
Как падают пушинки с тополей.
 
 
В цветочном сне сады беззвучно дышат,
Все замерло под сумрачной луной.
Такая тишина, что даже слышно
Мне ангелов, поющих надо мной.
 

«Снег и солнце. Дорога искрится…»

 
Снег и солнце. Дорога искрится.
Сердце просится в храм или в скит.
На березовых крыльях, как птица,
Над планетой Россия летит.
 
 
Купола, как птенцы, излучают
Колокольную песню небес.
Мы Христа в наших душах встречаем.
Он за нас жизнь отдал… И воскрес!
 

«Я живу, а душа нараспашку…»

 
Я живу, а душа нараспашку —
И в нее прилетел соловей.
Говорят, что родился в рубашке,
И она стала кожей моей.
 
 
Отцвели васильки и ромашки,
А ветра заблудились в бору.
Говорят: я родился в рубашке,
И в рубашке, наверно, умру.
 

«Молюсь пред иконой. Она монолит…»

 
Молюсь пред иконой. Она монолит
Любви к предкам. Жест мой сакрален.
Я думаю сердцем… А сердце болит,
Когда справедливость попрали.
 
 
Не страшен ни выстрел, ни отблеск ножа —
Меня сердце учит молиться.
Я думаю сердцем… А в сердце душа
Гнездится, как певчая птица.
 

2017
На границе меж тьмою и светом

«Куда ни глянь: назад, вперед…»

Иеромонаху Александру (Фауту)

 
Куда ни глянь: назад, вперед, —
Везде чужие рати.
Ильею Муромцем встает
Отечество с полатей.
 
 
Тлетворен иноземный гнет,
Чернеют пепелища.
Но встал народ и меч кует,
И щит надежный ищет.
 
 
Стоит Отечество. Заря
Над церковью пунцова.
В ней вижу лик богатыря
С картины Васнецова.
 

«Воскресла, словно сфинкс, страна…»

 
Воскресла, словно сфинкс, страна.
Оружие – законы.
В сердцах людей идет война
Гражданская – с Мамоной.
 
 
Храм – Божий дом. Иконостас
Стал атласом свободы.
А крестные ходы – для нас
Священные походы.
 
 
Все изощренней времена:
В игре – геном и атом.
Идет народная война
С всемирным каганатом.
 

«Твердили «Где нас нет…» про красоту мне…»

Алексею Любомудрову

 
Твердили «Где нас нет…» про красоту мне.
Да, оценил я эту красоту!
И побывал в Париже. И не умер.
Нахальный негр мочился на мосту.
 
 
И рококо я видел, и барокко.
И пил в кафе коньяк и кальвадос.
Там все не так, как в песнях, однобоко.
А покурить – широкий выбор доз.
 
 
Меньшинства. И немало черной расы.
Уют в отеле, в сердце – неуют.
И лесбиянки там и педерасты
Среди хиджабов во дворах снуют.
 
 
Я не плюгавый стихотворный нытик,
Сажусь в автомобиль и на коня.
В Париже вы меня не хороните —
Мать ждет на сельском кладбище меня.
 

«Мы же люди! Но, как на зверях…»

 
Мы же люди! Но, как на зверях,
Ставят опыты… Дурь от наркоза.
Защемило эпоху в дверях —
Ни вперед, ни назад. Боль и слезы.
Свет погас в головах-фонарях,
Всюду склоки и драки.
Защемило эпоху в дверях,
Словно хвост у собаки.
Ум как будто шашлык на углях —
Воспаленный и куцый.
Защемило эпоху в дверях
Между двух революций.
Нам хотелось узнать, кто же мы,
В чем же драма.
Но захлопнулись двери тюрьмы,
Вставшей около храма.
 

МОНОЛОГ КРОНШТАДТСКОГО МАТРОСА

Памяти моих двоюродных дедов

Ивана и Фаддея Ишуковых

 
От взрывов ломается лед на заливе,
Но красная власть не права.
Кронштадтский мятеж… Нам нужна
справедливость.
Зачем нам пустые слова?!
 
 
Рабочим – заводы, а землю – крестьянам.
Матросам остались моря…
Декреты звучат непонятно и странно.
Выходит: боролись-то зря.
 
 
В свободе и братстве – как в тюрьмах! —
постыло.
А в равенстве – волны вранья!
Рабочим с крестьянами – пули в затылок.
Матросам – в Неве полынья.
 
 
Смотри – не увидишь икон в изголовье:
Нам доля – без Бога пропасть.
Россия окрасилась праведной кровью —
Неправедна красная власть!
 

«Что хранится в пирамидах?..»

 
Что хранится в пирамидах?
В египетских базальтовых —
Мумии фараонов и драгоценности.
В советских бумажных —
Молоко и кефир.
В современных финансовых —
Обман и горе.
У каждой эпохи —
свои консерванты.
 

«Неистовствует мировая драка…»

«Крым наш!» – русский клич

 
Неистовствует мировая драка,
Колышутся знамена, словно лен.
Мы русские! И не к лицу нам плакать —
Не плачут, кто отважен и силен.
 
 
И рубим жестко, и стреляем метко…
Со всех границ ползет к нам черный дым.
Мы русские! А земли наших предков
Мы, возвратив, уже не отдадим!
 

«Хитромудрые халдеи…»

 
Хитромудрые халдеи,
Русский – не бездельник!
Дайте русскому идею —
И не надо денег.
 
 
Буги-вуги, тити-мити…
Жизнь кружит в астрале.
Вы идею ту верните,
Что у нас украли!
 

«Люблю из прошлого мотивы…»

 
Люблю из прошлого мотивы.
Груб на словах. Душою нежен.
И волны Финского залива,
И волны трав на побережье.
 
 
Приятны белые барашки
У берегов, что дифирамбы.
Фонарь, как мина на растяжке,
Взорвет своим сияньем дамбу.
 
 
А я не жду ни с неба манны,
Ни мимолетную удачу.
И впереди Кронштадт туманом
Еще почти не обозначен.
 

«Печь протопишь – и кончится день…»

 
Печь протопишь – и кончится день,
И в золу превратит дров охапку.
И наденет луну набекрень
Клен, как лисью потертую шапку.
 
 
Разукрасит морозец стекло.
И теленок уснет на соломе.
Печь протопишь – и станет тепло
И в душе, и в бревенчатом доме.
 

«Листопадом дома замело…»

 
Листопадом дома замело,
Закатилось за рощу светило.
Выпал снег – стало ночью светло,
А растаял – и тьма возвратилась.
 
 
День за ночью спешит след во след,
Утепляя в деревне оконца.
Первый снег – замороженный свет
И луны, и осеннего солнца.
 
 
Полудрема – и спишь, и не спишь! —
И нисходит прозренье к поэтам.
Я люблю эту звонкую тишь
На границе меж тьмою и светом.
 

«Жизнь била жестоко…»

 
Жизнь била жестоко,
не по правилам.
Поэтому сердце
похоже
на боксерскую перчатку.
 

«И строить храм, и птиц кормить…»

 
И строить храм, и птиц кормить,
И жить, людей любя.
Россию надо отмолить
И отмолить себя!
 

2018
Россия – это наша вера
Россия – это наш язык

КРЫМСКИЙ МОСТ

 
Водою отшлифованные камни
Вросли в песок… Их в пыль сотрут века.
Как бабочка с ажурными крылами,
Вознесся Крымский мост под облака.
 
 
То легких волн таврическая пляска,
То песен ветра южный колорит.
И, прилетев к нам из пустыни Наска,
Космическая бабочка парит.
 

«Отсоловьились и отсенокосили…»

 
Отсоловьились и отсенокосили,
Наслушались жужжанья пчел сполна.
Планета наклонилась ближе к осени,
В туманной дымке – скользкая луна.
 
 
Все в космосе и мире изменяется —
Планета на межзвездном рубеже.
И так она опасно наклоняется,
Что зреет чувство холода в душе.
 

«Скользит по небу утреннему взгляд…»

Отцу Анатолию (Денисову)

 
Скользит по небу утреннему взгляд,
Земля в округе – для меня святая.
Кресты блестят и маковки блестят,
И ласточки над церковью летают.
 
 
Жужжат в цветах вдоль фресок два шмеля
Там, где сюжеты Нового Завета,
Слова молитв, струясь из алтаря,
Сияют в прихожанах божьим светом.
 

«Восток и Запад… Здесь дилемма…»

Памяти Федора Тютчева

 
Восток и Запад… Здесь дилемма
Не подойдет… Что чернь – что знать!
Россия – это теорема:
Россию надо доказать.
 
 
Есть для России Божья мера,
И к этой мере я привык.
Россия – это наша вера.
Россия – это наш язык.
 

«На рассвете барханы свершают намаз…»

Иеромонаху Александру (Фауту)

 
На рассвете барханы свершают намаз
И бредут караваны тропою заветной.
Не похож на араба – я голубоглаз,
Борода моя с возрастом стала трехцветной.
 
 
На рассвете в пески босиком ухожу,
Звезд арабская вязь
с неба в солнышко схлынет.
Жизнь – хождение от миража к миражу.
И лишь храм православный —
оазис в пустыне.
 

«Словно вожжи, нервы натянули…»

 
Словно вожжи, нервы натянули,
Крепко закусили удила…
Не сбылись надежды – обманули
Русских… И Россия запила!
 
 
Кончим пить – пройдет и это, братцы.
Не бывает вечною беда.
Русские, конечно же, проспятся,
А вот европейцы – никогда!
 

«Все выпито, хотя не все пропито…»

 
Все выпито, хотя не все пропито.
Устал! Все суета и суета.
Но встал над бытом, как встают над битвой,
И все вернулось на свои места.
 
 
Был пьян не от вина – от дела в деле,
Построил из проблем мемориал.
Но вот прошло тяжелое похмелье —
Мир, словно в день рожденья, засиял.
 

«Соловьи поют, а сердцу снится…»

 
Соловьи поют, а сердцу снится
Школа, трель последнего звонка.
Словно мини-юбка выпускницы,
Ночь в конце июня коротка.
 
 
И уже внучата ходят в школу.
Горн умолк. Уменьшилась страна.
Юбки носят бабушки – до пола,
Жизнь, как ночь декабрьская, длинна.
 

«Читай былины: твой кумир…»

 
Читай былины: твой кумир —
Чужой! Он пришлый и поганый.
Не только Русь Святую – мир
Спасали русские Иваны.
 
 
Полынь, что половцы, в полях.
Как Змей Горыныч, дышит море.
Но, словно три богатыря,
Иваны русские – в дозоре.
 

«Я крепко спал. Был мир вокруг непрост…»

Николаю Лугинову

 
Я крепко спал. Был мир вокруг непрост —
Тонул и в лицемерье, и в гордыне.
И снилось: шел босой Иисус Христос
Ко мне в весенней тундре – не в пустыне.
 
 
Хотелось жизнь прожить в миру простом,
Молиться и светло о людях думать.
И снилось: осенял святым крестом
Меня Иисус Христос в якутском чуме.
 
 
Господь – в молитве думаем о Нем
И ждем с надеждой нового явленья.
Наверно, со спасительным огнем
Христос приедет в тундру на оленях.
 

«Где туча деревням дождем грозила…»

 
Где туча деревням дождем грозила,
Уснул в озерах дождик навсегда.
Одна в другой при солнце отразилась
Земная и небесная вода.
 

«Известно всем: не будешь мил…»

 
Известно всем: не будешь мил
Насильно… Да есть ли прок?
У одного – библейский мир,
А у другого – свой мирок.
 
 
Когда во власти дураки
И на Камчатке, и в Твери,
То надуваются мирки,
Как дождевые пузыри.
 
 
Но перестанет править грех
Страной – мамоне вопреки.
И справедливый мир – для всех! —
Затмит порочные мирки.