Текст книги "Психотерапевтические беседы в эпоху пандемии"

9. Необыкновенный симпозиум

В 12.08 милицейский «жигуленок» резко затормозил у главного входа ЦДЖ. Когда старшина Левочкин и странное существо вышли из машины, толпа у входа расступилась. Но стоило тем скрыться за дверью, как страждущие войти внутрь сомкнули ряды. Над головами замелькали красные корочки, удостоверяющие право их владельцев на беспрепятственный вход в Дом журналистов.

Слух о прибытии гуманоида разнесся по всем помещениям здания, и небольшая аудитория на втором этаже в несколько минут набилась до отказа. Кыша провели в президиум, где за длинным столом уже сидели инициаторы симпозиума и представители науки. Левочкин остался стоять у двери. Заложив руки за спину, он с интересом наблюдал за происходящим. В голове навязчиво звучал наказ Соколова – «чучело» сдать ученым.

Журналист Зеленков призвал аудиторию к тишине.

– Уважаемые гости! В последние годы у нас и в зарубежной прессе сообщали о снежном человеке. Но только сегодня представилась уникальная возможность поближе познакомиться… э-э… с нашим дальним родственником. Наш гость владеет человеческой речью. – Удивленные возгласы в зале. – Мы, конечно, далеки от мысли, что сегодня удастся осветить все вопросы, но совсем скоро, надеюсь, будет вписана новая страница в науку о происхождении человека…

«О чем я буду говорить?» – лихорадочно думал Сосновский. Наумов неприязненно смотрел на угловатую фигуру гуманоида. Антрополог знал: что бы он ни сказал, все будет звучать недостойно. Слуцкий шепотом о чем-то расспрашивал Кыша и нервно писал на клочке бумаги. С завидным спокойствием держался Горелов. Все это чушь собачья, думал врач, скрестив руки на груди.

– А теперь предоставим слово ученым, – заключил вступительную речь Зеленков. – Товарищ Слуцкий, начнем, пожалуй, с вас.

Психолог, вспыхнув, шумно отодвинул стул:

– Ну, что я могу сказать… Я здесь коротко переговорил с Кышем… так он назвал себя. У мальчика нарушена артикуляция, и он заикается. Дефект речи возник из-за поражения молнией… так он сказал. Очевидно, по той же причине возникла ретроградная амнезия, Кыш ничего о себе не помнит. Место жительства, кто его родители – ничего этого сказать не может. Словарный запас русского языка весьма ограничен, но мальчик, если я правильно понял, владеет арамейским языком. – Недоверчивые возгласы, свист и топот в зале. – Он что-то говорил на незнакомом языке, в котором явно звучали восточные обертоны. Думаю, здесь есть над чем поработать лингвистам. Но в любом случае, необходимо провести ряд психологических тестов и назначить консультацию психиатра…

Когда слово предоставили социологу, тот выглядел почти спокойным.

– Товарищи, – начал Сосновский, – я считаю, что проблема выходит за рамки компетенции социолога. На первый план выступает вопрос правового порядка. Действительно, что есть наш гость? Реликтовый гуманоид? Или человек с атавистическими проявлениями? Этот вопрос предоставим решать антропологам. Более существенным, на мой взгляд, является то, что наш гость владеет человеческой речью. Значит, он – личность! А это обязывает считаться с ним как с субъектом, наделенным гражданскими правами. Спрашивали мы его согласие на участие в форуме? Не спрашивали. Согласен он быть объектом исследования? Об этом его тоже не спрашивали. А ведь прежде всего следует ответить на эти вопросы…

«Я свое дело знаю туго! – мысленно утверждался Горелов. – Сними обувь, молодой человек».

Кыш встал со стула и растерянно посмотрел по сторонам.

– Быстро, – скомандовал врач.

Кыш развязал бинты на башмаках.

– Подойди ко мне.

По паркету гулко простучали непомерно большие стопы.

– Опусти это.

Кыш неуверенно отстегнул хлястики комбинезона. Стоило Горелову коснуться волосатой груди гуманоида, как раздался легкий хлопок. Врач отдернул руку.

– Вот видите! – как бы извиняясь, пролепетал Кыш. – Это после молнии так…

– Бывает. – Морщась, врач потер кисть руки. И громко, чтобы все слышали, заявил: – Статическое электричество!

В глубокой тишине Горелов со всех сторон осмотрел гуманоида, постукал пальцем по груди, посчитал пульс. Потом попросил показать язык. Во время осмотра Кыш понуро стоял на худых полусогнутых ногах, придерживая комбинезон на животе.

– Практически здоров! – заключил врач и с чувством исполненного долга пошел на свое место.

Наумов, ранее демонстрировавший безразличие к происходящему, вдруг оживился. Не дожидаясь приглашения, быстро подошел к Кышу и, присев на корточки, стал ощупывать его стопы.

– Поразительно! – воскликнул антрополог. – Наш гость двупалый! – С выражением недоумения на лице он обернулся к аудитории: – В зарубежной прессе сообщалось, что в Африке, в долине реки Замбези, проживает племя, члены которого передвигаются на двух пальцах. Анатомическую аномалию окрестили «синдром клешни». Такие публикации мы всерьез не принимали. Но на ногах Кыша действительно только по два пальца, первый и пятый, расположенные перпендикулярно друг к другу. При этом чрезвычайно гипертрофирована мозолистая ступня, что очень напоминает… гм… копыто.

Сосновский наклонился к Горелову:

– Я же говорил, генетическая аномалия.

– А чего это снежный человек в шапке сидит? – крикнул тщедушный человек в первом ряду. – Пусть снимет.

Кыш испуганно втянул голову в плечи и посмотрел на Зеленкова. Тот ободряюще улыбнулся:

– Не бойся, Кыш, здесь тебя никто не обидит. Сними головной убор.

Кыш медленно стянул с головы буденовку. Публике открылось весьма впечатляющее зрелище: на лбу, чуть ниже волосяного покрова, матово поблескивали два округлых выступа. Внезапно в зале наступила гробовая тишина…

– Опа! – прошептал Левочкин.

Он на цыпочках вышел в фойе, чтобы позвонить в отделение милиции.

– Товарищ капитан, это я, Левочкин.

– Ну, что там у тебя?

– Да не пойму я, товарищ капитан. Похоже, и ученым не понять, что это за чучело. У него на голове что-то вроде рогов, – прикрыв трубку ладонью, возбужденно заговорил старшина. – Слышите, товарищ капитан, рога…

– Вот что, Левочкин, – перебил подчиненного Соколов, – сдай его ученым. Слышишь? Это приказ. Немедленно сдай и возвращайся. Расписку не забудь.

– Понял, товарищ капитан.

Левочкин вошел в аудиторию, наполненную гулом голосов. С десяток человек сбились у стола президиума, фотографировали Кыша, другие атаковали вопросами Наумова: известны ли науке подобные экземпляры?

Взволнованный антрополог разводил руками:

– Мне приходилось читать о находках скелетов, на черепах которых были наросты в виде рогов. В архиве нашего института хранится оттиск курьезной статьи, которую с фотографией в 1950 году прислали коллеги из Йоханнесбурга. На алмазных разработках в Южной Африке нашли огромный череп; на фотографии выше надбровных дуг, как и у нашего гостя, ясно видны два выступа, напоминающие маленькие рога. Но тогда возраст черепа оценили в девять миллионов лет… Вообще-то, рога у человека – это проявление ранее имевшегося признака. Не исключено, что у некоторых видов гуманоидов в прошлом росли рога.

Вмешался кто-то из толпы:

– Под землей обнаружили разветвленную сеть туннелей, соединяющих египетские пирамиды и индийские храмы. Писали, что там обитают представители древней цивилизации, у них там даже поезда ходят. Может, наш гуманоид оттуда, из-под земли…

– Недавно израильские археологи откопали человеческие скелеты с рогами на черепах, – задумчиво произнес другой журналист. – Микеланджело что-то знал об этом – фигуру Моисея с рогами вылепил.

– В Израиле на арамейском языке говорили, – вставил его товарищ.

– Это в Древнем Израиле на арамейском говорили…

В толпе завязался любопытный разговор.

– Тевтонские рыцари прикрепляли к шлемам рога.

– Это когда крестоносцы в Палестину шли гроб Господень освобождать?

– Нет, когда ковчег Завета искали.

– В Средние века большинство мужского населения Европы было рогатое от избытка тестостерона. Когда рогатые Иерусалим брали, их жены к безрогим уходили. С того времени повелось – «рогатый муж».

Из первого ряда поднялся коренастый мужчина. Перекрывая гул голосов, представился:

– Горячев, АПН. Похоже, собратья по перу робеют, не решаются сказать, что у них на уме. Хотя всем прекрасно ясно, кто перед нами…

Аудитория пришла в неописуемое возбуждение. Свист и топот ног перемежались выкриками «Пусть скажет!», «Дать слово!».

Растерянный Зеленков обратился к Горячеву:

– Прошу, прошу, Павел Львович, нам интересно ваше мнение.

Журналисты знали склонного к экстравагантным выходкам Горячева и сейчас, предвкушая скандал, сгрудились вокруг него с диктофонами. (Стенограмма речи Горячева потом гуляла по Москве, подогревая сенсацию.)

– О находке мне сообщил аккредитованный в Ашхабаде корреспондент Валерий Пархоменко. По моей просьбе он посетил горный аул, в котором обнаружили Кыша, и подготовил репортаж с моими комментариями. Но руководство нашего агентства материал зарубило. А жаль, в нем предложена гипотеза, согласно которой наш гость действительно явился из-под земли… – Свист, топот. – Пожалуйста, успокойтесь. Уж если космологи всерьез обсуждают идею о параллельных мирах, то нам, журналистам, позволительно допустить существование подземной цивилизации. Именно в горных районах, где пролегают геологические разломы, отмечаются аномальные явления: исчезают люди, появляются необычные существа. Очевидно, неслучайно появление Кыша совпало во времени с землетрясением…

Горячева перебил чей-то негодующий голос:

– Павел Львович рассказывает небылицу со злым умыслом. Мы что, его не знаем? Завтра история выльется на страницы газет, и стоит кому-то из журналистов упомянуть чертенка, выскочившего из-под земли, как Горячев не преминет высмеять его.

– Я бы и высмеял, – без тени смущения отреагировал Горячев, – если бы не верил собственным глазам. Перед нами натуральный черт! Кстати, это слово первым произнес не я…

Вновь послышались возмущенные восклицания.

Горячев поднял руку, призывая к тишине.

– Согласен, то, что я говорю, смахивает на фантастику. Но разве наш гость – не фантастика? В попытках объяснить загадочное явление всегда напрашиваются нестандартные выводы…

Научного обозревателя АПН перебил язвительный голос прежнего оппонента:

– Ну как же, как же! Если бы эту мысль высказал другой журналист, мы решили бы, что у того бред. Но Павла Львовича мы хорошо знаем, он просто смеется над нами.

– Не все так просто, уважаемый, – с завидным самообладанием ответил Горячев. – Давайте спросим себя: если перед нами реликтовый гуманоид, тогда откуда взялась на нем одежда? Откуда знание русской речи? Владеет ли Кыш арамейским языком? Если и нет, разве не интересно выяснить, откуда вообще ему известно это слово – «арамейский»? И разве все это не указывает на то, что Кыш – представитель неизвестного нам сообщества разумных существ? Если мое предположение представляется бредом, тогда нашего гостя следует признать проявлением массовой галлюцинации…

Аудитория вновь зашумела. Вслед за Горячевым поднялся Зеленков. Его лицо, на котором еще недавно лежала печать торжествующей самоуверенности, сейчас выглядело растерянным – судя по всему, сенсации о появлении снежного человека ждать не стоит. А у него уже и статья в набор сдана, выходит, зря старался.

Воспользовавшись паузой, милиционер заторопился к столу президиума:

– Кто тут ответственный за мероприятие?

– Ну, я ответственный, – раздраженно ответил Зеленков. – А в чем дело?

– Да вот хочу спросить, кому снежного человека сдать. Мне на дежурство надо.

– И не думайте, – замахал руками Зеленков. – Милиция привезла – милиция увезет!

– А вы разве изучать его не будете?

– А вы русский язык понимаете?!

Расстроенный Левочкин отошел к двери и стал ждать, чем закончится вся эта история.

– Товарищи, товарищи! – воззвал Зеленков. – Пожалуйста, не шумите. Идея Павла Львовича, конечно, имеет право на существование. Чтобы ее проверить, необходимо подключить к исследованиям специалистов разных профилей. И – кто знает? – быть может, более близкое знакомство с нашим гостем откроет новую страницу в истории человечества. Но сейчас нужно решить практический вопрос: куда мы определим Кыша? – Зеленков с надеждой окинул зал взглядом. – Может, какой-нибудь НИИ…

У дверей, переминаясь с ноги на ногу, маялся Левочкин. В голове навязчиво звучал начальственный голос Соколова: «Сдать чучело ученым».

* * *

В феврале 1988-го, когда в Хухане участились случаи заболевания, правительство КНР опровергло первоначальное предположение, будто источником коронавируса был продуктовый рынок, и официально объявило, что источник – городская биологическая лаборатория. Также было заявлено, что коронавирус представляет собой не более чем разновидность обычного сезонного гриппа и может передаваться от человека к человеку. Один из продвинутых китайских инфекционистов возразил: «Сравнивать коронавирус и грипп, как это делает компартия Китая, все равно что сравнивать яблоки и апельсины». На следующий день этот ослушник на работу не вышел…

За несколько дней до вынужденного признания властей около 5 млн человек успели покинуть Хухань. А 24 января в Китае начали праздновать Новый год, вся страна разъехалась по гостям – родственникам и друзьям.

10. Многовидение

Несмотря на предстоявшую переэкзаменовку по философии, родители отпустили меня на летние каникулы в Москву.

Десять дней, полагал я, хватит на то, чтобы ознакомиться с достопримечательностями столицы и пообщаться с Горячевым. Остановился я у родственников и в тот же день позвонил журналисту. Сообщил, что описал нашу дискуссию в бакинском медицинском институте, хочу показать рукопись. Горячев пригласил меня к себе домой.

– Гладкопись, – сказал журналист, прочитав мой опус. – Это… твое выступление. Так гладко не говорят.

Я ответил, что хотел выделить суть дискуссии, то, что мне представлялось важным.

Горячев бросил взгляд на мой портфель. Я достал другую рукопись. Щурясь от дыма зажатой в углу рта папиросы, Горячев быстро переворачивал страницы, читал по диагонали – профессиональный навык. Потом сложил листы:

– Ты пытаешься замахнуться на художественную литературу, а скатываешься на публицистику. Твой конек – научно-популярный очерк. Перестань одевать в плохие сюжеты интересные мысли.

Я ответил, что для меня неважно, в какой жанр вложены мои мысли.

– Для публикации важно, – возразил Горячев.

– Я пока не думаю о публикации.

– Тогда зачем пишешь?

Я достал из портфеля блокнот:

– В вашем выступлении, Павел Львович, вы упомянули Дидро. Я заглянул в сочинения этого философа. Позвольте, я зачитаю одно его высказывание: «Природа напоминает женщину, любящую переодеваться, – ее разнообразные наряды, от которых ускользает то одна часть тела, то другая, дают надежду настойчивым поклонникам некогда узнать ее всю». – Потом со всей серьезностью заявил: – Я пытаюсь узнать природу… всю.

– Вот этими рассуждательствами? – Горячев кивнул на рукописи.

– Посредством этих рассуждений.

– Ты, Леня, мудрствуешь. Наука постоянно продуцирует знания. Читать надо больше.

– Я не о том, я говорю о природе в целом.

– Хочешь объять необъятное?

– Почему бы нет? Пытаемся же мы объять разумением атом, хотя, по Ленину, атом неисчерпаем.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду. Невозможно объять всю природу, она бесконечна.

– Неверно! Это величайшее заблуждение людей, которые, добывая знания, просто складируют их. Складируют по темам или в алфавитном порядке, уж не знаю. На этом пути человек будет вновь и вновь убеждаться, что природа неисчерпаема. Этот путь ведет в трясину, подобную той, которую математики называют дурной бесконечностью. Приведу пример из фантастики. В пустыне нашли техническое устройство инопланетной цивилизации. Машину разобрали на части, каждую деталь исследовали на физические и химические свойства. Полученной информации хватило на десятки диссертаций. Но принцип работы машины остался непонятым. Похоже, так мы сегодня изучаем природу.

– А как надо? – тихо спросил Горячев.

– Я уже понял, как не надо. Это позволяет размышлять о других путях познания.

– Что-нибудь нащупал?

– Щупаю. Пытаюсь представить природу в образе дидровской женщины, спящей на лужайке, а на ее нагом теле с десяток жучков. Любопытно узнать, как, ползая по телу, воспримут они мраморную белизну кожи, упругость розовых сосков, изгиб шеи, шелковистость волос. Смогут ли жучки, встретившись затем в условленном месте, скажем у пупка, и обменявшись собранной информацией, воссоздать цельный образ женского тела?..

– Не смогут! – отрезал журналист. – Твои насекомые не воспримут и тысячной доли той информации, которую ты, черт возьми, так ярко живописал. – Затушив папиросу, Горячев вновь взял со стола рукопись. Быстрыми, как у опытного кассира, движениями нашел страницу: – Вот здесь ты пишешь… – И он стал зачитывать: – «Давайте пофантазируем. Вы обрели все известные в животном мире органы чувств и подключились к приборам, воспринимающим другие природные сигналы. В сонме чувственных зарниц вам открылись устья подземных рек и всепроникающие потоки нейтрино, услышали томные вздохи цветов, радужный перезвон в сполохах северного сияния и серебристый шорох звезд. До вас дошло тепло шевелящейся в недрах планеты магмы, вы уловили лукавость лунного притяжения и еще нечто такое, что не поддается описанию. И все эти чувствования, подобно цветным стекляшкам в калейдоскопе, многократно отразившись в зеркалах психики, слились в осознание удивительной гармонии мироздания…»

Я чувствовал неловкость, пока Горячев, раскачиваясь в кресле, читал эти строки – в его устах они казались сладенькой водичкой.

– Очень поэтично. – Горячев отложил лист. – Позволь и мне провести мысленный эксперимент. К твоему мозгу «подключили» искусственные органы чувств. В следующее мгновение словно треснула скорлупа между тобой и внешним миром. В голове фейерверком разлетелись тысячи неопределенных чувствований, разлетелись и закружились в безудержной пляске. В этом вихре ослепляющих пятен, оглушающего визга и скрежета, удушающих запахов и других не поддающихся описанию ощущений ты с трудом цепляешься за мысль немедленно освободиться от искусственных органов чувств… – Прикрыв глаза, Горячев говорил нараспев, тем же ироничным тоном, каким читал мой отрывок. Потом заговорил серьезно: – Ничего удивительного: твой мозг не содержит структур, которые могли бы распознавать непредусмотренные эволюцией сигналы природы. Овладев таким многовидением, ты уподобился человеку с недоразвитым мозгом. Клинический идиот неспособен интегрировать простую информацию: четыре ножки, на которых покоится прямоугольное плато, он не в состоянии обобщить в понятие «стол». Если бы этот бедный умом человек мог делать сравнения, то, отчаявшись решить непосильную для него задачу, сказал бы: «У меня в голове хаос». Вспомни биологию: эволюция предусмотрела для разных организмов восприятие только тех сигналов природы, которые присущи их среде обитания и их образу жизни. Именно по этой причине человек не может видеть пальцами, а твои жучки не увидят мраморную белизну женского тела. Женские прелести адекватно воспринимаем только мы, мужики, что обеспечивает выживаемость рода человеческого… – После небольшой паузы Горячев добавил скороговоркой: – Пальцы при этом играют немаловажную роль. Это я могу засвидетельствовать со всей ответственностью историографа науки. – И журналист выбросил вперед руку, предупреждая возражения. – Хотя человек непосредственно не воспринимает радиацию и магнитное поле, он научился регистрировать эти физические агенты приборами. С развитием науки и техники расширяются и наши представления о природе.

С Горячевым трудно спорить. Но у меня в запасе имелся контраргумент:

– Добываемые посредством приборов знания можно назвать фрагментами природы. Человек стыкует их между собой, подобно пазлам, складывает в мозаику, которая, как ему кажется, соответствует картине мироздания. Между тем история науки знает случаи, когда люди неверно истолковывали результаты исследований или вообще проглядывали открытия только потому, что не понимали, что видят. Спрашивается, насколько наши представления о природе соответствуют объективной картине мира? Не уподобляемся ли мы жучкам, которые в потугах воссоздать образ женского тела лепят уши на задницу, а руки – к животу?

Тут Горячев расхохотался, раскатисто, от души.

– Хорошо сказал, уши – на задницу… И все же, Леня, ты мудрствуешь. Если тебе так уж нравится сравнивать познание природы со способом видения, то я бы сказал: диамат – это очки, посредством которых в сознании, как на сетчатке глаза, воссоздается объективная картина мира. Тебе ведь в институте преподают философию. И коль скоро у нас зашел такой разговор, я вправе требовать от тебя, студента, придерживаться материалистического мировоззрения, когда высказываешься по принципиальным вопросам естествознания.

– Почему только материалистического? Изучая природу, люди используют разную оптику: звезды наблюдают в телескоп, бактерии – в микроскоп…

– Но ведь это видеть глазами, – раздраженно перебил меня Горячев. – А я говорю о методе познания.

– И я говорю о методе познания. Первобытный человек воспринимал среду обитания посредством органов чувств. Но со временем развились качественно новые способы видения: экстраполяция, аналогия, обобщение. «Насаживая» их на мыслительный аппарат, подобно окулярам, человек раздвигает поле зрения, заглядывает за границы окружающей среды. Не значит ли это, что имеют право на существование и иные методы познания?

– Какие еще иные?

– Пока не знаю, буду искать.

Журналист промолчал. Должно быть, он подумал, какой я самонадеянный молодой человек.