Текст книги "Психотерапевтические беседы в эпоху пандемии"

6. «Попробуйте освободить свою мысль»

В окошке калейдоскопа мелькнуло другое лицо. О, этот человек врезался в мою память на всю жизнь…

Нариман Меджидович был тучным добродушным человеком. Он носил просторный чесучовый пиджак, из широких рукавов которого выглядывали толстые, как сардельки, пальцы. Матовый череп обрамлял узенький венчик черных волос. Лет сто назад он мог бы быть управляющим богатым имением или близким родственником хана. В 1964 году Нариман Меджидович был доцентом кафедры философии Азербайджанского государственного медицинского института. Он образно подавал учебный материал, но, как мне казалось, редко утруждал себя головоломками из области своего предмета.

У нашего преподавателя была странная особенность: он косил на левый глаз, если что-то вызывало у него удивление или негодование. Доцент был в меру либерален, порой даже сам провоцировал на вольнодумие. Когда обнаруживалось, что студент не подготовился к семинару, Нариман Меджидович спрашивал: «Ну, а вы сами как думаете?» И предлагал: «Попробуйте освободыть свою мысль!» По мере того как студент морщил лоб, любопытство во взгляде преподавателя угасало. Через минуту Нариман Меджидович с грустью говорил: «Садытесь, два!»

Знакомство учителя со мной завязалось в тот момент, когда он предложил мне «освободыть» мысль. Семинар был посвящен основному вопросу философии – что первично, материя или сознание?

А свое мнение можно высказывать?

– Свое мнение? – подняв брови, переспросил Нариман Меджидович. – Что ж, высказывай.

– Я, конечно, не уверен, просто подумал еще об одной возможности, – начал я срывающимся от волнения голосом. – Помните, в книге о Гулливере два государства лилипутов воевали из-за спора, с какой стороны следует разбивать куриное яйцо, с тупой или с острой. Вот я и подумал, что спор философов такой же… лилипутский.

– Что?! – Положив голову на плечо, преподаватель слегка закосил левым глазом. – Поясните!

– Я думаю так: в одних случаях первичным бывает материя, а в других – сознание.

– Так, так… – произнес учитель, встревоженным взглядом окидывая притихшую аудиторию. – А пример привести можете?

– Конечно. Возьмем, скажем, техническое устройство. Никто же не станет спорить, что идея сначала родилась в голове изобретателя, а потом только она воплотилась в материальную форму. Значит, в данном случае первично сознание. А вот если кому-то на голову кирпич упал…

В аудитории захихикали.

– Довольно! – резко осадил меня Нариман Меджидович. – Если бы вы не ленились читать Ленина, то не стали бы говорить такие смешные вещи.

* * *

Оказалось, я живу недалеко от Наримана Меджидовича, и тот как-то пригласил меня к себе домой. Скоро я стал частенько посещать своего учителя. Субботними вечерами, чаевничая в просторной кухне, Нариман Меджидович разметал мои хрупкие гипотезы фундаментальными знаниями философии. Но иногда и мне удавалось бить его «освобожденной мыслью». В этих случаях преподаватель одобрительно хмыкал и похлопывал меня по плечу. Как я скоро понял, он возражал главным образом из желания обострить диспут, ему нравилось мое «фантазорство».

– Мысль нематериальна, – вдалбливал в меня Нариман Меджидович, – мысль – это физико-химический процесс, это движение. Не может быть мысли вне мозга.

– Но почему?! – горячился я. – Ведь если телепатия существует, значит, мысль распространяется за пределы мозга…

– Вот потому-то никакой телепатии нет, – перебивал меня Нариман Меджидович. – Читай Ленина.

– Ладно, пусть мысль нематериальна, – отступал я. – Но вот музыка, она тоже нематериальна. Однако музыка может огибать Землю посредством радиоволн, и мы воспринимаем ее с помощью радиоприемника. Почему же и мысль, подобно музыке, не может покинуть мозг, оседлав какую-нибудь энергетическую волну?..

Нариман Меджидович снисходительно улыбался и похлопывал меня по плечу.

* * *

Размышляя о телепатии, я не мог, конечно, не думать о том, собственно, природном механизме, который генерирует мысль. И в котором обитает наше «я». Мозг! Человеческий мозг!

Есть у технарей такое понятие – «черный ящик». Так обозначают систему, принцип работы которой непонятен. О том, как система функционирует, судят лишь по «вводу» и «выводу». Так вот, черепная коробка с происходящими в ней процессами представляется мне «черным ящиком». О психической деятельности судят косвенно, по входящей через дырочки в черепе информации об окружающей действительности и по тому, какими мыслями и делами эта действительность отражается. Именно отражается. Тогда-то меня осенило: «черный ящик» внутри – зеркальный!

Когда я поделился догадкой с Нариманом Меджидовичем, он спросил с иронией:

– Это как, моя голова что-то вроде дырявой шкатулки?

– Дырочки – это каналы органов чувств, – пояснил я. – Внутренние стенки шкатулки облицованы зеркалами. А проникающий через дырочки свет многократно отражается в зеркалах. Как в калейдоскопе, – добавил я. – Аналогия понятна?

– Не очень.

– Ну, хорошо… Вот другое сравнение. Существуют разные часы – песочные, механические, электрические. Механизмы часов различны, но все они отсчитывают время. Поэтому их можно сравнивать. Работа мозга складывается из множеств функций. Одна из них, как учил Ленин, отражательная, и здесь правомерно сравнение с зеркалом. Причем зеркала в «черном ящике» кривые. Обязательно кривые! Вот представьте обычное прямое зеркало. Вы видите в нем отражение объекта таким, каков он в действительности. При этом отражение не несет новой информации. Но тот же объект, отраженный в кривом зеркале, будет выглядеть иначе, соответственно, мы увидим нечто иное, новое. В этом, очевидно, и состоит принципиальное различие отражающей способности мозга человека и мозга животного. Мозг животного не генерирует мысль, ибо в «черном ящике» животного прямые зеркала. Кривизна же сознания – признак сугубо человеческий. В головах людей окружающая действительность отражается несколько искаженно, соответственно коэффициенту кривизны сознания. Благодаря этой кривизне человеческая психика не только отражает, но и некоторым образом преломляет окружающую действительность. Возможно, эта преломляющая особенность и рождает мысль…

– Что ж… – задумчиво произнес учитель, – Кривизна сознания, говоришь? Красивая метафора…

* * *

Летом 1964 года я окончил второй курс института и держал экзамен по марксистской философии. Я впервые увидел Наримана Меджидовича при галстуке, восседающим за длинным столом как-то скованно и торжественно. Учитель выставил мне «неуд». Забирая зачетку, я спросил, почему «неуд».

– Потому, – многозначительно ответил тот. – Вы идеалист. Когда-нибудь вы свернете себе шею.

Сказано было голосом строгим, в присутствии членов государственной экзаменационной комиссии. У меня потемнело в глазах…

Летом 1964 года Нариман Меджидович занимал должность старшего преподавателя кафедры философии. Кем бы он был не сто, а несколько сотен лет назад? Когда туман рассеялся, я увидел сквозь толщу времени, как черный пиджак обратился в судейскую мантию, а черный венчик волос – в магистерскую шапочку. Я увидел, как со знакомого лица выстреливает в меня жесткий инквизиторский взгляд. Несколько сотен лет назад – о, времена, о, нравы! – один такой взгляд отправлял на костер людей с диаметрально противоположными убеждениями.

Взгляд был косой. Нариман Меджидович, положив голову на плечо, сильно косил левым глазом. Здесь только я осознал, что это свойство косить, по существу, сводит на нет коэффициент кривизны сознания. Мой учитель желал видеть объективную реальность такой, какова она вне сознания, будучи уверенным: что криво, то плохо. Понимает ли он, что подобное стремление к «норме» приближает его к животному видению мира? Возможно, не понимает. А вдруг понимает?

7. Лосса в зазеркалье

Заглянуть в сказку непросто. Нужна особая настройка зрения, не прямая фиксация, а как бы насквозь. Вот!.. Вот она, девушка с развевающимися русыми волосами. Ее руки тянутся вверх, к звездам. Да, эти яркие пятнышки были звездами. Они окружали девичью фигуру, путались в разметавшихся по космосу волосах, скатывались с ее ладоней – целый хоровод. Я назвал бы эту картину «Звездный танец». Или «Вселенская Дева».

…Утром наступил кризис. Когда я проснулся, сосед по палате был в сознании. Он отрешенно смотрел сквозь оконное стекло в небо, на котором розовели редкие облачка. Голова запрокинута на высоко подложенные подушки, кадык натягивает сухую кожу шеи. Руки лежат поверх одеяла. Рыжеватые волосы, высокий лоб, впалые щеки, заросшие щетиной. На вид под сорок.

Его поместили в палату вчера вечером в бредовом состоянии. Он тяжело дышал, порывался встать, кого-то отгонял от себя. Несколько раз приходила сестра и добавляла в капельницу лекарства. К утру состояние улучшилось, сосед пришел в себя, слегка постанывал, облизывая потрескавшиеся губы…

Сначала он молчал, потом посмотрел на меня, кивнул в знак приветствия и спросил, как звать. Представился и он – Петр. Петр Цыбульский. Но знакомые кличут его Цыбой.

В палату женщина вкатила тележку с передвижной больничной библиотекой. Цыба взял лежащую сверху книгу. Я же от нечего делать наблюдал за маленьким пауком, который на едва видимой нити толчками опускался с потолка на подушку. Тут я вспомнил о калейдоскопе. А что, если поместить паучка внутрь… радужные узоры станут более замысловатыми? Я торопливо взял с прикроватной тумбочки игрушку. Отвинтил заднюю крышку и расположил пластмассовую трубку так, чтобы паук опустился прямо на груду разноцветных стекляшек.

Я смотрел в калейдоскоп, ощущая на себе пристальный взгляд соседа. Через короткое время тот сказал:

– Говорят, пауки удачу приносят. Должно быть, скоро добрую весть получите. – Затем протянул в мою сторону руку: – А мне можно поглядеть?

Щурясь, Цыба долго смотрел в круглое окошко, медленно вращая трубку.

Я первым прервал молчание:

– Какую книгу взяли?

– «Преступление и наказание».

– Достоевский – чтиво не для больницы.

– Зато по теме. Знаете, Леня, я выкуриваю до двух пачек сигарет в день. Врачи говорят, что я совершаю преступление по отношению к своему организму. Вот и наказан… Послушайте… – вдруг оживился Цыба и отложил калейдоскоп. – Скажите, у меня ведь был бред?

Я замялся, неловко было признаться, что слышал болезненные выкрики и невнятное бормотание.

– У меня ощущение, что я вас прежде видел, – продолжал Цыба. – Именно таким, наголо остриженным и с бородкой. Действительно, что я такое говорил?

– Кажется, черта поминали…

– Вот-вот, – подхватил Цыба. – Понимаете, совершенно четкое видение. Будто в нашей палате полным-полно паутины, и в ней запутался черт. Не то чтобы взрослый, но и не малой бес. Вроде как… хе-хе… балбесенок. Юлит по комнате, рвет паутину и вас за рукав дергает. Вот тогда я вас, кажись, и увидел, – догадался Цыба. – А на голове у него… – Он залился нервным смешком. – На голове детская буденовка. Знаете, такая… с красной звездочкой.

– Галлюцинации, – бросил я. – Такое бывает при высокой температуре. Временами вы приходили в сознание, тогда и могли меня увидеть.

– Галлюцинации, – с сомнением протянул Цыба. – А вы послушайте, что по этому поводу писал Достоевский. – Полистав книгу, нашел нужную страницу: – «Ты болен, стало быть, то, что тебе представляется, есть только один несуществующий бред. А ведь тут нет строгой логики. Я согласен, что привидения являются только больным, но ведь это только показывает, что привидения могут являться не иначе как больным, а не то, что их нет самих по себе…»

Положив голову на руку, я с интересом посмотрел на соседа:

– Вы что, всерьез это принимаете?

– Не то чтобы верю, но почему бы не допустить?

– Допустить можно что угодно. Но такого рода допущения нуждаются в обосновании.

– Попробую обосновать, – кивнул Цыба. – Веками бытовало мнение, что наша Вселенная единственная в своем роде. Однако с недавнего времени космологи обсуждают идею существования множества миров, в которых реализуются все возможные пути, по которым могло бы разворачиваться то или иное событие в нашей Вселенной. Скажем, если из двух понравившихся девушек вы сошлись с одной из них, то в параллельном мире вашей избранницей окажется ее соперница. Понимаете, мироздание как бы ветвится, и в нем образуется столько вселенных, сколько альтернативных путей развития имела конкретная ситуация. Это как, находясь в комнате с множеством зеркал, вы вдруг обнаруживаете, что каждое из ваших отражений начинает жить собственной жизнью…

– Гм… интересно, – из вежливости ответил я и попросил у соседа книгу: захотелось вспомнить, что там еще говорил о привидениях Достоевский.

Прочитав страницу, откинулся на подушку. В самом деле, почему бы не допустить? Может, прав писатель, может, в состоянии измененного сознания человек действительно видит «клочки и обрывки других миров», подобно тому, как с наступлением ночи начинает видеть звезды на небе. Способность заглядывать в соседние миры дана, конечно, не каждому, а лишь людям особо «дальнозорким». Не так ли Жюль Верн высматривал «клочки» будущих технологий? Возможно, в своих грезах и сновидениях мы видим не себя, а своих двойников в других мирах. И если между мирами случаются «короткие замыкания», тогда понятно, откуда берутся парапсихологические эффекты, удивительные совпадения…

Половина девятого. Я отбросил одеяло и подошел к окну. Лосса! Это имя неожиданно пришло на ум, когда девушка обследовала меня в приемном покое больницы. У нее были синие миндалевидные глаза, выбивающиеся из белоснежного колпака золотистые локоны, а над пухлой верхней губой выступала маленькая родинка. Заглядевшись на молодую докторшу, я даже забыл про боль в животе.

Вчера увидел ее в окне. Лосса появилась из-за угла соседнего корпуса. От стука ее каблучков у меня замерло сердце. Вот и сейчас я прильнул к оконному стеклу в надежде увидеть девушку. Я мог бы, конечно, найти ее, попытаться познакомиться…

Нет. Пусть Лосса останется для меня таинственной незнакомкой, мечтой, Вселенской Девой. Чтобы преодолеть соблазн, наголо остриг голову в больничной парикмахерской – вот теперь-то я к ней точно не подойду…

В памяти всплыл образ другой девушки, Юленьки Веселовской. Юля, студентка психологического факультета МГУ, почему-то решила, что я, одинокий мужчина, нуждаюсь в опеке, и взялась играть роль моего ангела-хранителя. Впрочем, поначалу опекал Юлю я. Профессор Орлов, читавший в МГУ курс лекций по медицинской психологии, направлял в отделение неврозов своих студентов – на практику. Каждого студента шеф закреплял за врачом-ординатором, вместе с которым те проводили опрос пациентов, участвовали в клинических разборах. На сей раз мне досталась Юля. За две недели совместной работы я привязался к этой острой на язык девчонке, даже ловил себя на мысли продлить знакомство. Юля меня опередила: за день до завершения практики попросила разрешения и впредь посещать наше отделение неврозов. Я, конечно, разрешил, предварительно получив согласие профессора.

Сегодня утром в палату неожиданно явилась Юля. Чмокнув меня в щеку, бросила вместо приветствия:

– Бриться надо каждое утро, доктор. Статус пациента вас никак не извиняет. – Девушка принесла в старом кожаном саквояже портативный телевизор «Электроника»: – Это вам во временное пользование, чтобы не скучали. Вчера заменила батарейки. – Потом она извлекла из кармана несколько журнальных вырезок с кулинарными рецептами: – Этим будете питаться дома, вам необходимо соблюдать диету. Я научу вас готовить.

Заметив, как Цыба косится на девушку, я про себя усмехнулся.

Захотелось вернуться в сказку. Прошло время, и в картинке произошли изменения. Во-первых, она посветлела, окрасилась в розовые тона. Во-вторых, звезды поблекли, а на горизонте расплылось красное пятно. Я подмял подушку под голову. При легкой подвижке воображения звезды превратились в блики на водной ряби, а красное пятнышко – в парус. Перед внутренним взором разворачивалась сказка: девушка стояла у кромки воды, а на горизонте в легкой дымке проступали Алые Паруса.

«Так вот откуда пришло имя Лосса! – догадался я. – Из зазеркалья! Из сказки Александра Грина, в которой проживает прекрасная Ассоль».

Я мысленно ускорил ход событий, и корабль с Алыми Парусами причалил к песчаному берегу. На борту уже можно было разглядеть маленьких человечков. Изменения произошли, должно быть, потому, что в палату заглянуло солнце, и отраженный луч…

Стоп! Стоп! Я чуть было все не испортил! Вот ведь как непросто управлять Алыми Парусами – легкий крен в сторону научную, и сказка скрывается за другим бортом. Почему, ну почему мы всему ищем объяснение и в конце концов – черт побери! – находим на все ответ?!

– Ну, надо же, – прервал мои фантазии Цыба, – черт в буденовке… – И зацокал.

* * *

31 декабря городской отдел здравоохранения Хухани заявил, что «исследования не выявили явных случаев передачи инфекции между людьми», а источник нового штамма вируса – мясо диких животных, которое продают на местном продуктовом рынке. Рынок, расположенный всего в 300 метрах от Центральной больницы, немедленно закрыли.

3 января (согласно западным источникам) правительство КНР запретило публиковать любую информацию, связанную с новым вирусом, приказало всем лабораториям прекратить тестирование нового вируса и уничтожить все существующие образцы.

8. День в больнице

Сегодня меня лишили завтрака из-за предстоящего обследования желудка. Ожидая, когда меня вызовут, я предался тягостным воспоминаниям. Как-то в детской поликлинике из меня пытались извлечь желудочный сок. Хотя глотку смазали анестетиком, я не смог проглотить резиновый шланг. Отгоняя неприятные мысли, с завистью наблюдал, как Цыба намазывает румяную булочку толстым слоем сливочного масла, кладет сверху кружочки полукопченой колбасы и все это отправляет себе в рот. Часы показывали девять, а меня все не вызывали. Сглотнув набежавшую слюну, положил голову на подушку. В коридоре было суетно: санитарки выносили из палат подносы с посудой, медсестры раздавали лекарства.

Взгляд упал на красноватую лужицу на стуле у изголовья кровати – неосторожно пролитый вчера клюквенный кисель. Мне опять захотелось разглядеть в киселе Алые Паруса. Тщетно, сказку вытеснил начинающийся будничный день.

Наконец меня позвали. На лифте поднялся в отделение эндоскопии. Увидев в руке врача гастроскоп, почувствовал слабость в ногах. Лег на указанную кушетку. Через дверной проем глаз выхватил из смежного помещения наркозный аппарат. Мелькнула мысль – не вдохнуть ли закись азота?

– Еще чего! – отрезала помощница врача. – При гастроскопии наркоз не дается.

– Всего пару затяжек, чтоб расслабиться… Безопасно, я сам использую веселящий газ.

– Коллега? – спросил врач. – Что ж, сделаем исключение.

– Это непорядок, доктор, – запротестовала медсестра. – Если каждому исключение делать…

Ну и стерва, подумал я. Видимо, женщина относилась к категории медиков, работающих в процедурных и операционных буквально по призванию. Как психиатр, знаю: люди с садистскими наклонностями зачастую избирают род деятельности, в которой могут удовлетворить свои низменные инстинкты. Они ретиво исполняют свои обязанности в армейских подразделениях, в местах заключения, на скотобойнях.

Доктор укоризненно посмотрел на помощницу и, подкатив к кушетке наркозный аппарат, приложил маску к моему лицу. Сладковатой струей газ хлынул в меня, затуманивая сознание. Вскоре растворилась ноющая боль в животе, восприятие тела сменилось чувством невесомости, как в космосе. Подобные переживания иногда возникают в сновидениях, что, вероятно, и породило поверье, будто во время сна душа покидает тело. Вот и сейчас сквозь пелену тумана увидел главный вход в больницу. У массивных дверей на низком табурете сидит и лузгает семечки дородная женщина, в которой признал вахтершу, тетю Соню.

Потом высвободившийся дух переместился в тесное сырое пространство, освещаемое маленькой лампочкой. Ба, да ведь я обозреваю нутро собственного желудка, будто сам управляюсь с гастроскопом!

Послышалось шипение. Это врач наполняет желудок воздухом, расправляет складки на стенках, чтобы улучшить обзор. Вот и я увидел темное пятнышко, окруженное красноватой припухлостью. Пятнышко увеличивалось в размерах и вскоре превратилось в черную дыру…

– Нашли что-то? – спросил Цыба, когда я вернулся в палату.

– Язва двенадцатиперстной кишки.

Он усмехнулся и глубокомысленно произнес:

– Болезнь неудовлетворенного честолюбия.

– Вы же про меня ничего не знаете, – раздраженно ответил я.

– Да у вас на лице написано, что вы человек творческий. А нереализованный творческий потенциал разъедает плоть. Знаете ли, психосоматика.

Сам знаю, что психосоматика, с досадой подумал я и принялся уничтожать запоздалый завтрак.

– К вам медсестра заходила, – примирительно сказал Цыба, – кто-то из ваших друзей на проходной ключ оставил для вас.

– Что за ключ?

– Просили передать, от вашей новой квартиры. – Цыба взглядом указал на мою тумбочку, где рядом с калейдоскопом лежал ключ с биркой «кв. 9».

Неужели свершилось? Ай да Валентина Ивановна!

Цыба внимательно посмотрел на меня, потом смущенно спросил:

– Я вот все думаю, вы, случаем, не из Баку?

– Из Баку.

– И вы врач?

– Верно.

– Так и есть. Я вас видел в бакинском мединституте на встрече с журналистом Горячевым. Позвольте, позвольте… – Цыба приложил ладонь ко лбу. – Ага, это было в шестьдесят четвертом или в шестьдесят пятом. Мне запомнилось, как вы схлестнулись с журналистом. Я тогда держал вашу сторону…

С этим известным научным обозревателем я познакомился в 1965 году на проходившем в Баку Всесоюзном симпозиуме по проблемам бионики. Горячев принял мое предложение выступить в мединституте перед студенческой аудиторией. Он тогда резко высказывался против сомнительных, по его мнению, феноменов, типа телепатии, ясновидения, кожно-оптического зрения. А я стал с ним спорить… Должно быть, я чем-то понравился журналисту, и, прощаясь, он дал мне свою визитку.

Между тем Цыба продолжал:

– В то время я только приступил к работе в НИИ геологии Азербайджанской Академии наук. Горячев, прослышав об открытии азербайджанских геофизиков, посетил нашу лабораторию, взял интервью у профессора Керимова.

– А как в Москве оказались?

– Переводом. Нынче работаю в военном ведомстве, так что не спрашивайте, чем сейчас занимаюсь. А в Баку мы занимались прогнозом землетрясений…

Я почти не слушал соседа по палате, пытался представить квартиру, которую для меня выхлопотала Валентина Ивановна. На душе было светло и радостно, а положительные эмоции, как известно, лучшее лекарство от всякой хвори.

* * *

Меня разбудил терпкий запах духов. Открыв глаза, увидел у кровати Цыбы невысокого мужчину лет шестидесяти. Седой распушенной шевелюрой он напоминал Эйнштейна, каким его, с высунутым языком, запечатлел фотограф. Приподнятые плечики клубного пиджака скрадывали сутуловатость, а дряблый подбородок подпирала бабочка в крапинку. На правой руке красовался перстень с темным камнем. Все это резко контрастировало с брюками цвета хаки и черными полуботинками.

Положив на тумбочку кулек с клубникой, посетитель обратился к Цыбе:

– Болеть вздумал? Симулянт.

Цыба, приложив палец к губам, указал в мою сторону.

– Да не мешаете вы мне, – отреагировал я. – Беседуйте на здоровье.

– Это Леонид, – представил меня Цыба. – Тоже бакинец.

– О, такое совпадение! – всплеснул руками посетитель. – Вам наверняка есть о чем поговорить.

За спиной гостя возникла палатный врач Алла Мироновна, прижимавшая к груди папки с историями болезни. Должно быть, дверь была приоткрыта, и, проходя по коридору, она заметила постороннего. Судя по сошедшимся на переносице рыженьким бровям, докторша была не на шутку рассержена.

– Как вы вошли? У нас посещения после четырех, уважаемый. Как лечащий врач, я…

– Знаю, знаю, – расплылся в чарующей улыбке посетитель. – Но, быть может, для меня сделаете исключение? – И протянул докторше визитную карточку. – Я, собственно, ваш коллега, профессор Малинин, генерал-лейтенант медицинской службы. Не слышали? Впрочем, мы трудимся в разных областях, я токсиколог. – Генерал взял коллегу под руку. – Хотел справиться о состоянии Цыбульского. Диагноз? Прогноз?

– О, профессор! Да-да, конечно. – Алла Мироновна осторожно высвободила локоть. – У вашего друга двухсторонняя пневмония. Вчера застукала его на лестничной клетке с сигаретой. Это недопустимо, надо избавляться от вредной привычки. Лечение, как обычно, антибиотиками. Сейчас состояние пациента удовлетворительное. Могу показать заключение рентгенолога. – И она стала торопливо перебирать истории болезни.

– Это детали, – остановил докторшу Малинин, – главное, наш пациент идет на поправку. Премного благодарен, коллега.

– Пожалуйста, говорите тихо, – попросила Алла Мироновна и на цыпочках вышла из палаты, прикрыв за собой дверь.

С минуту генерал о чем-то перешептывался с Цыбой. Потом выпрямился:

– Драгоценный ты наш, выздоравливай поскорей. Это приказ. Нас ждут великие дела. – И посмотрел на часы: – Все, бегу, бегу…

В палате долго еще витал аромат французских духов.

* * *

Сильно клонило в сон – видимо, сказывалось последействие закиси азота. Из дремы вывел звук отворяемой двери. В палату влетела Алла Мироновна:

– Березин…

Я приподнялся на локте.

– Почему вы покидали больницу? Как можно! Вам же после наркоза постельный режим предписан.

– Покидал больницу? Да никуда я не уходил.

– Неправда, я несколько раз проверяла. Вы более двух часов отсутствовали.

Я растерянно посмотрел на Цыбу. Тот пожал плечами:

– Ничего не знаю, спал я.

– Это что, шутка такая?

Алла Мироновна покачала головой:

– Какие уж тут шутки, я всю больницу на ноги подняла, в милицию звонила.

– В милицию?

– А что мне оставалось делать? Сами врач, должны понимать, после гастроскопии осложнения случаются.

– Позвольте, здесь какое-то недоразумение, – воскликнул я. – Может, меня с другим пациентом спутали?

Из-за спины врача выглянула тетя Соня:

– Не спутали, не спутали. Видела его, черта лысого. Выбежал на улицу прямо в больничной пижаме. С ним пацан был, страшилище какое-то. Они-то шапку и стибрили…

– Какой пацан, тетя Соня? Какая шапка?

– Глянь, отпирается! – всплеснула руками вахтерша. – Знаете, доктор, я внучку своему шапку справляла, ну, красноармейку, как раз звездочку дошивала. А тут эти двое из ворот выскочили как угорелые, хвать у меня из рук шапку и тикать. Что теперь Кольке своему скажу? А ну, шапку верни, окаянный! – топнула ногой тетя Соня.

– Все, хватит! – вконец разозлился я. – Не понимаю, что происходит. Может, после наркоза у меня сомнамбулическое состояние возникло. Пусть врачи разбираются. – И, натянув на себя одеяло, я демонстративно отвернулся к стене.

Закрыв глаза, попытался привести в порядок мысли. Как могло случиться, что из палаты я не отлучался, а меня два часа искали. Не отлучался, это точно. Чудеса, да и только! А тот, в буденовке… откуда он взялся? Хотя я веселящим газом был обдолбан, мало ли что могло привидеться!

А привиделось вот что. Будто я оказался в актовом зале Центрального дома журналистов, что на Никитском бульваре. И будто собрание обсуждает важный вопрос: откуда у человека рога? Какая только чепуха не причудится во сне. Да еще после наркоза!

В тишине раздался задумчивый голос Цыбы:

– А ведь я того пацана в буденовке видел…

* * *

В 1980 г. в Институте геологии Академии наук Азербайджана коллектив, возглавляемый доктором физико-математических наук Икрамом Керимовым, сделал фундаментальное открытие. Керимову удалось выявить закономерности аномальных изменений в районах сейсмического напряжения. На основе этого открытия разработана методика дистанционного воздействия на очаги землетрясений… с целью перетока сейсмической энергии в заданный район. Таким образом, открылась возможность предупреждать землетрясения в городах и поселениях, «отводить» их в отдаленные, пустынные районы.