Текст книги "Психотерапевтические беседы в эпоху пандемии"

11. ЖСК «Литератор»

Юля обещала забрать меня из больницы, но я не стал ее дожидаться, а заторопился в свою новую квартиру. Восьмиэтажное кирпичное здание располагалось вблизи метро «Аэропорт». Этот район москвичи называют «дворянским гнездом». Здесь проживает в основном творческая интеллигенция – писатели, артисты, художники.

В просторном вестибюле, облицованном серым мрамором, меня остановила строгая женщина:

– Вы к кому?

– К себе. Квартира девять.

Нацепив на нос очки, женщина полистала журнал.

– Квартира девять. Так… Березин, что ли?

– Это я.

Лицо у нее подобрело.

– А я Марья Степановна, консьержка. Буду ваш дом охранять.

Цепь событий, которая привела меня в жилищный кооператив «Литератор», была причудливо-извилистой. Ее звали Лялей. Вообще-то, она Элеонора, но имя, данное в детстве, сохранилось и поныне, ибо окружающие относились к ней как к ребенку. Ляля, незамужняя женщина под пятьдесят, спала в обнимку с куклой Машей. Она была особой капризной, раздражительной, взрывной. К тому же страдала ревматизмом, из-за боязни простудиться даже летом куталась в плед, почти не выходила из дому. Отец умер рано, и Ляля проживала в двухкомнатной хрущевке с матерью, Валентиной Ивановной, которую винила в своей неудавшейся жизни.

Излишне говорить, что Лялю консультировали видные московские врачи, что годами она принимала горстями лекарства от депрессии, болей в суставах, бессонницы. Все это, однако, не помешало ей выучиться на журналиста, стать заметным литературным критиком. В последние годы отношения между женщинами ухудшились. Валентина Ивановна, некогда прославившаяся киносценариями о комсомольских стройках, ушла с головой в общественную работу. Взялась пробивать проект жилищного кооператива для членов Союза писателей. Преследовала две цели: во-первых, реже бывать дома; во-вторых, обрести просторную жилплощадь, в которой не делила бы с Лялей спальню и рабочее место. Беспомощность, проявляющуюся в отношениях с дочерью, Валентина Ивановна компенсировала бурной деятельностью. Ее властность и напористость, умение завязывать нужные знакомства принесли плоды: Моссовет утвердил проект восьмиэтажного кооперативного дома под соответствующим названием – «Литератор». Участок под строительство застолбили в небольшой рощице на улице Черняховского. Из доверенных пайщиков Валентина Ивановна сколотила правление ЖСК, единогласно избравшее ее председателем. Началась стройка.

Оглядываясь назад во времени, кажется, что сама судьба благоволила ко мне. Недавно я стал проводить сеансы психотерапии с применением газовой смеси закиси азота с кислородом. Ляля, живо интересующаяся новинками медицины, прослышала о веселящем газе и пожелала испробовать его действие на себе. Валентина Ивановна незамедлительно организовала консультацию у профессора Орлова. По его просьбе я провел пробную процедуру. Подышав закисью азота, Ляля повеселела и заметила, что боли в суставах поутихли. На следующий день мне в больницу позвонила Валентина Ивановна, сообщила, что дочь поверила в «метод», но категорически отказывается от госпитализации. Нельзя ли провести лечение на дому, приватно?

Как на дому, это же наркоз! Пусть поверхностный наркоз, но все же. Да и где взять наркозный аппарат, не из больницы же каждый раз на себе таскать. Вот если удастся договориться с руководством клиники провести курс лечения амбулаторно…

Валентина Ивановна договорилась, и два члена кооператива, владельцы автомобилей, поочередно возили Лялю на процедуры. А вот рекомендованную профессором психотерапию пришлось проводить на дому. Я был далек от мысли, что Лялю удастся избавить от всех недугов, но аутогенная тренировка и беседы, направленные на коррекцию поведения, вкупе с ингаляцией закисью азота помогли ей справляться с колебаниями настроения и разрядили атмосферу в доме. Лялю словно подменили, она вновь включилась в работу, созванивалась с редакторами.

Вскоре я стал своим человеком в доме, женщины обращались ко мне на «ты», приглашали отобедать. Валентина Ивановна, с радостью наблюдая улучшение в состоянии дочери, как-то заметила, как было бы хорошо, если бы мы жили по соседству.

Конечно, хорошо. После развода с женой я снимал квартиру на окраине Москвы. На работу добирался тремя видами транспорта. Да и накладно было: за съемное жилье отдавал треть зарплаты. Неужели Валентина Ивановна задумала выделить мне квартиру в «Литераторе»? Но как ей это удастся?

Когда на очередном заседании правления ЖСК Валентина Ивановна собственноручно внесла мою фамилию в список жильцов будущего дома, раздались протестующие возгласы. В ответ она заметила, что список предварительный и что в нем еще будут изменения. Тон председателя был сухим и явно двусмысленным: то ли моя кандидатура еще под вопросом, то ли под вопросом кандидатуры протестующих.

Я, конечно, был благодарен Валентине Ивановне, но особой надежды на успех не питал, ведь я не член Союза писателей. К тому же одиночкам полагалась однокомнатная квартира, а таковые были уже распределены. Вот если бы я имел ученую степень…

В ответ на высказанные сомнения Валентина Ивановна раскрыла толстую книгу – «Законодательство о жилищно-коммунальном хозяйстве».

– Прочти, что подчеркнуто, – приказала она.

Я прочел: «Дополнительная площадь сверх установленной общей нормы площади наряду с научными работниками предоставляется изобретателям и рационализаторам в виде отдельной комнаты».

– Ты изобретатель, – заявила Валентина Ивановна. – Получишь двухкомнатную квартиру.

– Но я ничего не изобретал.

– А лечение закисью азота? Это чье изобретение?

– Закись азота изобрели двести лет назад, Валентина Ивановна. Использование газа в психотерапии можно, пожалуй, назвать методом. Но методы не патентуются.

– Послушай, скромник, в твою трудовую книжку благодарность вписана. За какие заслуги?

– За внедрение в практику нового лечебного метода.

– Внедрил – значит рационализировал.

– Называйте, как хотите, только вряд ли это поможет.

Мой пессимизм был оправдан: закон о льготах для изобретателей и рационализаторов, установленный еще в годы сталинских пятилеток, при сегодняшнем дефиците жилья никакой реальной силы не имел.

– Перестань нудить! – отрезала Валентина Ивановна. – Обратимся за разъяснением в Моссовет. Сделай копию трудовой книжки…

Ага, понятно: кто-то из высоких чинов московской мэрии или его близкий родственник получит квартиру в писательском доме. Этот кто-то даст нужные разъяснения. Замечу, что в списке пайщиков значатся несколько имен, никакого отношения к литературному цеху не имеющих. Против этих товарищей, понятное дело, никто не протестовал. А как бы иначе строящийся дом снабжался чешским кафелем и немецкой сантехникой?

Через неделю получил ответ из Моссовета: «Работая врачом и занимаясь рационализаторской деятельностью, вы имеете право на вступление в любой ЖСК, независимо от его ведомственной принадлежности».

Эта драгоценная бумажка, по сути, была указанием для райисполкома, утверждавшего списки жильцов. Что ж, как провозгласил поэт, «Моссовет в Москве хозяин…»

* * *

Я осторожно ступал по покрытому лаком паркету, поглаживал бежевые стены. Из гостиной дверь открывалась на лоджию, за которой шелестели кроны деревьев. Светлая кухня с газовой плитой и керамической раковиной для мытья посуды. Здесь свободно поместятся обеденный стол, буфет. Заглянул в санузел, ванна и унитаз сверкали белизной. Вспомнив, что в съемной квартире горячую воду (из экономии) подают только в вечернее время, повернул ручку никелированного крана. Полилась горячая вода, хоть сейчас принимай душ.

Я не верил своему счастью. Стать обладателем двухкомнатной квартиры в центре Москвы, да еще в таком доме!..

По стране катилась очередная волна еврейской эмиграции, люди направлялись в Израиль, Америку, Канаду. Бакинские друзья собирались в Чикаго и подбивали моих родных отправиться с ними. Но родители не хотели разлучаться со мной, ждали моего решения. А я колебался. Там, за границей, надо строить жизнь заново, с нуля, а здесь, в Москве, было что терять.

По советским меркам я был преуспевающим, можно сказать, состоявшимся молодым человеком: владею квартирой в новом доме, врачую в солидной клинике, завершаю работу над диссертацией. Однако чувствовал я себя неуютно в Стране Советов: общество было пропитано ханжеством и ложью, на кухнях вполголоса говорили одно, на собраниях – другое. Из карьерных соображений, из опасений быть заподозренным в нелояльности к власти многие граждане лицемерили, оговаривали соседей, отрекались от друзей. Творческую мысль ограничили идеологическими установками, даже естественные науки стреножили марксистскими догмами. Было что-то оскорбительное в таком насилии над разумом. Высказывать несогласие было опасно, и я выпускал пар тем, что писал «в стол» естественнонаучные очерки. Полагал, что такая тренировка психических функций позволит лучше осмысливать природу. Особенно быстро работа стала спориться после того, как я сблизился с Цыбой. В каждой беседе мы обсуждали мировые проблемы. Оформленные мысли ложились на бумагу, и с какого-то момента страстно захотелось донести их до людей. Значит, надо писать книгу. Но такое произведение никогда не будет издано в стране «научного атеизма», ибо мировоззренческие проблемы неизменно тянули за собой вопросы религиозного характера. Можно, конечно, попытаться издать книгу на Западе. Но сейчас, прикидывая, как я обустрою квартиру, мысль об эмиграции показалась неоправданной, глупой затеей…

Мои размышления прервал звонок в дверь. Кого это черт несет? На пороге стояла Юля, руку ее оттягивал целлофановый пакет. Она виновато улыбнулась:

– Извини, что задержалась. Я так и подумала, что ты в новую квартиру направишься.

– А как адрес узнала?

– Ты же говорил, где дом находится. Забыл, что ли? Да и название «Литератор» местные уже знают. Можно квартиру посмотреть? – Быстро обойдя помещения, девушка бросила: – Что ж, красиво жить не запретишь. – Потом, спохватившись, стала извлекать из пакета свертки. – Ты ведь не обедал. А язвенникам голодать нельзя. Курицу съешь сейчас. Вот тебе салфетки. А это овсянка. Будешь на завтрак кашу варить. На воде, только на воде. Овсяная каша – лучшая еда при больном желудке.

– Юлька, Юленька… дай я тебя поцелую.

Она звонко засмеялась и подставила щеку:

– Сюда.

Мы вышли на лоджию. Внизу рабочие убирали остатки строительного мусора. В зеленой кроне деревьев щебетали птички. Луч заходящего солнца золотил Юлькины локоны. Она выглядит моложе своих двадцати трех – хрупкая, несколько угловатая. Но в этой девушке-инженю угадывалась чувственная женщина. И я подумал: а ведь таких Юлек на Западе еще поискать надо…

Старинный приятель, анестезиолог Володя Селезнев, помог перевезти в новую квартиру мой скарб. На следующий день после работы он заехал за мной на новеньком «Москвиче». Книг у меня было море, и пришлось сделать три ходки через всю Москву. Занося в квартиру последнюю картонку, Володя, оттряхивая брюки, сказал:

– Ну, друже, одним спасибо не отделаешься. Бутылку ставь.

* * *

В конце января китайские ученые установили возбудителя болезни – коронавирус SARS-COV-2. Представитель Министерства здравоохранения КНР сообщил, что коронавирусом можно заразиться от носителя еще до появления у него первых симптомов болезни, во время инкубационного периода. Возбудитель нового заболевания получил свое название из-за внешнего вида: под микроскопом частица округлой формы напоминает корону. Симптомы коронавируса – высокая температура, кашель, одышка, затрудненное дыхание. При осложнениях вирус может вызвать пневмонию и почечную недостаточность. По данным ВОЗ, смертность от нового коронавируса в разы выше, чем от сезонного гриппа. Инфекция с ошеломляющей скоростью распространяется по всему миру.

12. Марина

«Родная моя! Третий день я в Вене. Проживаю в пансионе, в комнате еще трое. Вчера гуляли по городу. Вена прекрасна, по обилию памятников сравнима с Ленинградом. По улицам катят фаэтоны, на козлах важно восседают возницы в цилиндрах и черных сюртуках. Кафетерии выплескиваются из распахнутых дверей, растекаются по тротуарам белыми ажурными стульями и столиками. Встречаются люди в медицинских масках, но в общем обстановка в городе спокойная. На площади перед собором Святого Стефана крутят шарманку. Вообще, музыка везде – в магазинах, на улицах, у памятника Штраусу саксофонист делает сборы, поодаль – кларнет с гитарой. А витрины! На центральных улицах первые этажи зданий занимают магазины. Идешь вдоль сплошной стеклянной стены, за которой выставлены товары, какие я только в иностранных журналах видел.

Но все это внешняя сторона, которой Вена встречает эмигрантов. На меня навалилась куча проблем, главная из которых – куда податься? Я надоумил родителей осесть в Америке, и они ждут меня в Бостоне. Но здесь говорят, только сумасшедший врач в Америку стремится. В англоязычных странах дипломы советских вузов не признаются. Знал это и раньше, но только в Вене, на развилке эмигрантских дорог, вопрос трудоустройства стал со всей остротой. Наши врачебные дипломы признаются в Германии. Но у меня нет визы в Германию. Нет там ни друзей, ни знакомых. Близится зима, а багаж с теплой одеждой едет по железной дороге в Италию.

Любимая! Я на распутье, как в той сказке: «Направо пойдешь – коня потеряешь, налево – голову сложишь». А время не ждет, решение надо принимать здесь, в Вене. В запасе два дня, потом отправят в Италию, где буду дожидаться визы в Америку. Посоветоваться не с кем. Ой как трудно сосредоточиться, все мысли о тебе. Тоскую по-черному. Расстались несколько дней назад, а кажется, прошла вечность. Пиши в Рим, главпочтамт, до востребования. Кланяйся Валентине Ивановне. Нежно целую, ностальгия моя».

* * *

О, сколько раз там, в Москве, представлял себе первые дни за границей, какими они рисовались радужными, светлыми. Действительность, однако, оказалась мучительной, и, чтобы унять душевную боль, я по-всякому обманывал себя. Лежа на койке у окна, воображал, что вот сейчас приоткроется дверь и в комнату заглянет… Марина! Я срываюсь с места, я без ума от радости: «Как?! Откуда?!» Она счастливо смеется, отбрасывает волосы со лба: «Ой, дай приду в себя, сейчас все расскажу…» Или, прогуливаясь по улицам Вены, представлял, что сейчас из-за угла покажется она. Или…

Я топил тоску в этих фантазиях, и боль понемногу утихала. Потом становилось хуже.

Познакомился я с Мариной первого мая. Мой приятель Володя Селезнев, холостяк под пятьдесят, предложил провести вечер в молодежной компании. Племянник Володи получил квартиру на окраине Москвы и решил совместить новоселье с празднованием Первомая. В тесной гостиной за накрытым столом разместилось человек двенадцать. Около девяти явились еще двое. Я остолбенел: это были Цыба и Лосса, та самая, из-за которой в больнице я остриг волосы. Хозяйка дома представила новых гостей. Марина (так звали Лоссу) всем приветливо улыбалась, на мне ее взгляд задержался – кажется, узнала. Высокая, осанистая, золотистые волосы стянуты на затылке; облегающий свитер и заправленные в замшевые ботфорты брюки подчеркивали безупречную фигуру. Сидящий рядом со мной Володя прижал к животу большой палец и выпятил нижнюю губу: «Классная телка!» Заметив, что Цыба не оказывает внимания своей спутнице, Володя проявил инициативу. Весь вечер не отходил от Марины, танцевал с ней, целовал ручки. А я сидел за столом и мучился ревностью.

Кто-то включил телевизор, транслировали запись прошедших утром торжеств на Красной площади. Грохот оркестра, сопровождавший военный парад, смешался с танцевальной музыкой из магнитофона, говором развеселившихся гостей. В комнате было сильно накурено, хозяйка открыла дверь на балкон. Цыба задумчиво ковырялся в своей тарелке. Я подошел к нему, справился о здоровье. Он ничего не ответил, только пожал плечами. Цыба мне решительно не нравился, был как в воду опущенный. Я видел, как за столом Марина старалась его расшевелить – толкала локтем в бок, заглядывала в глаза.

Я предложил Цыбе выйти на балкон. На противоположной стороне улицы высился корпус строящегося здания, с чернеющими провалами оконных проемов. Внизу в свете уличного фонаря поблескивали лужицы от недавно прошедшего дождя.

– Да так, депрессия, – предупреждая вопросы, процедил Цыба.

– Депрессия лечится.

Цыба явно не желал распространяться на тему о здоровье, и я осторожно спросил о Марине.

– Что, понравилась? – усмехнулся Цыба. – Будьте осторожны, роковая женщина.

Марина приходилась Цыбе троюродной сестрой. Родилась, как и он, в Хабаровске, выучилась на врача. Благодаря связям отца поступила в Московский институт усовершенствования врачей, сейчас завершает клиническую ординатуру. В Москве Марина вышла замуж за преуспевающего адвоката, но через год пара разошлась.

Небо озарялось вспышками первомайского салюта, воздух сотрясали орудийные залпы.

Мне так хотелось навестить Марину в больнице, но это было бы нечестно по отношению к Володе. У них, похоже, назревал роман. Да и что я скажу ей? Что влюбился в нее по уши? Наверняка она привыкла к таким банальностям.

В середине июня Володя передал мне просьбу Марины – проконсультировать Цыбу. Бог мой, неужели она ищет встречи со мной?! В тот же день я позвонил Марине, она сообщила, что убедила Цыбу лечь в больницу…

С Володей у нее не сложилось. Мы стали встречаться. Я и не подозревал, насколько это опасно. Действительно роковая женщина. Ее удивительная способность притягивать мужчин поражала. Всякий, попавший в это таинственное силовое поле, терял покой. Сопротивляться бесполезно, с таким же успехом можно плыть против бурного потока, неотвратимо влекущего к водопаду.

Марина была у меня в гостях, смаковала шампанское и смотрела мне в глаза. А я чувствовал, как моя воля растворяется в ее синих бездонных глазах, начинала кружиться голова, и я отводил взгляд. Марина притворно сердилась и говорила, что я испортил такой восхитительный момент. Тогда я решил, что нельзя заходить слишком далеко, и наконец признался, что после защиты диссертации подам документы на эмиграцию. Марина ответила, что догадывалась об этом и готова ехать со мной. Сказала спокойно, будто речь шла о загородной прогулке.

Ничего подобного я не ожидал. Какой вихрь чувств поднялся в моей груди! А хорошо ли это? Осилит ли она эмиграцию? Будет ли счастлива со мной?

– Ты меня любишь?

– Ну, почти, – ответила Марина. – Мне надо прийти в себя после «кровопролитного» романа… Но это скоро будет, я знаю. – Она нервно засмеялась и хрустнула костяшками пальцев. – Только не думай, что ты какой-то особенный. Просто мы очень подходим друг другу, мне с тобой интересно. Я тебя сразу просекла. И как ты позволил этому Володьке обхаживать меня, а сам хлестал водку… Как квартирой распорядишься? Ведь продать нельзя.

– Ни продать, ни даже кому-то передать. Вернут первый взнос, и на том спасибо.

Марина помолчала, потом поставила на пол бокал с шампанским, откинулась на спинку дивана и, закрыв глаза, приказала:

– Поцелуй меня!..

Мы стали одним целым сравнительно быстро. Оба имели за плечами неудачный супружеский опыт, потом вдоволь нахлебались этой самой свободы и теперь знали, что нам нужно. А еще больше это чувствовали уставшими от одиночества душами. То был бурный и счастливый период, когда под влиянием сил взаимного притяжения зарождалась некая цельность. И когда эти силы достигли критического порога, я осознал, что неотделим от Марины. Тогда я сказал ей: «Я не могу без тебя жить».

* * *

– Что ж, в добрый час, – закивала Валентина Ивановна, когда я поведал ей о Марине.

– Час совсем недобрый, Валентина Ивановна. Однажды мне повезло – вызов из Израиля с оказией передали. А после регистрации брака придется новый вызов организовывать, уже на двоих. Если такое письмо по почте придет, о нем сразу станет известно. Плакала тогда моя диссертация…

Мысли о браке пришлось отбросить, когда о наших планах узнал отец Марины. Он был важным чиновником в администрации Хабаровского края. До пенсии ему оставалось два года. И вот дочь хочет выйти замуж за отщепенца и покинуть Родину! Да где были его глаза? Какое воспитание он, коммунист, дал своей дочери? Исключат из партии, уволят с работы. Нет, не могла Марина подставить отца. Оставалась единственная возможность – фиктивный брак с иностранцем. В этом случае Марина переедет ко мне, сохранив советское гражданство. На осуществление плана, пожалуй, года два уйдет. Пока где-то осяду, наскребу нужную сумму для «жениха». Два года – огромный срок. Не забудет ли меня Марина?

– Ты знаешь, – сказала Валентина Ивановна, – ты уж меня извини, старую. Я тут Марину кое о чем спросила…

– О чем?

– Я спросила, не было ли у нее мысли и раньше рвануть на Запад. Ты ведь знаешь, многие девицы стремятся за иностранца замуж выскочить.

– Ах, Валентина Ивановна, зачем вы так сделали? Вы же ее обидели.

– Не тараторь! – осадила меня пожилая женщина. – Я так решила. Лучше послушай, что она ответила. Она ответила, что у нее не раз была возможность выйти замуж за иностранца. И еще сказала, что хочет от тебя ребеночка.