Текст книги "Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник)"

Советских офицеров в гарнизоне было мало – в основном аппаратские, потому что бригадные, раскиданные по всей стране, еще не съехались в Аден. Только из Мукейраса утром приехал Назрулло, привезший советника по артиллерии, заболевшего некстати лихорадкой… Все это Андрей узнал чуть позже, а сначала он попил вволю холодной воды из газового холодильника, стоявшего в медпункте, присел прямо там же на пол, положив автомат на колени, и сам не заметил, как отключился, впав в полусон-полузабытье…

Разбудил его референт Пахоменко, посветив в лицо ручным фонариком (света в Тарике по-прежнему не было). Обнорский спросонок и сослепу схватился было за автомат, но майор, видимо ожидавший этого, сразу же крикнул:

– Да я это, я! – И осветил свое лицо.

– Где Дмитрий Геннадиевич? – спросил Андрей, еле ворочая языком.

– Живой… с ним все в порядке… относительно, конечно… У себя дома лежит пока… Самойлов осколок достал, говорит, что непосредственной опасности сейчас нет… Может, и оклемается, если вовремя до нормального госпиталя его доставим…

– А где сейчас нормальный госпиталь? – Постепенно отходя от сна, Обнорский вновь приобрел способность говорить и соображать.

– Полегче что-нибудь спроси… У нас информации с четырех дня никакой – после обстрела вся связь жопой гавкнула, причем били-то в основном по генеральскому дому, как будто наводил кто-то… Теперь ни рации, ни телефона, ничего вообще… Что в городе творится – не знаем, только стрельбу слушаем…

В Адене, несмотря на ночную темноту, продолжались довольно интенсивные перестрелки, но Андрей уже не обращал на звуки непрекращавшихся выстрелов особого внимания, воспринимая их как естественный фон.

– Убитых много, Виктор Сергеевич?

– Бог миловал… Несколько баб легко зацепило и контузило. Когда обстрел начался, все за кинотеатр рванули, там во рву и пересидели. – Пахоменко устало потер глаза и пробормотал: – Надо к строителям электростанции перебираться – у них поселок на отшибе, может, и пронесет… Мы уже часть туда отправили, да машин маловато…

– А как же наш флот? Вариант «Ч»? – спросил Андрей. – Ведь генерал говорил…

– Говорил, – перебил его референт. – Говорил… Связи у нас никакой ни с флотом, ни с хуетом, ни даже с посольством, понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Обнорский.

– Ну а раз понимаешь – слушай приказ… Ты как, в норме?

– Вполне, – ответил Андрей. – Пожрать бы только чего-нибудь. У меня в холодильнике вроде консервы есть, сыр…

– Это дело, – согласился Пахоменко. – Поднимайся к себе и поешь там вместе с Назрулло. А я на минуту к себе заскочу, захвачу кое-что и к вам – задачу ставить…

Ташкоров и Обнорский едва успели прикончить по банке говяжьей тушенки, запивая ее апельсиновым соком, когда в комнату к ним постучал референт. В тусклом свете двух свечей Андрей увидел, как Пахоменко бросил на колени Назрулло, сидевшего на кровати, какой-то сверток.

– Держи, Нази… Думал сыну в Союз отвезти – на вырост… Но теперь она тебе, пожалуй, нужнее будет…

Маленький таджик развернул сверток. Обнорский наклонился поближе и очень удивился – в руках у Ташкорова был полный комплект зеленой палестинской формы, точно такой же, какую подарил когда-то Андрею Сандибад, только меньшего размера…

Андрей и Назрулло одновременно вопросительно глянули на референта, который, как при сильной головной боли, массировал себе пальцами виски. Пахоменко поймал их взгляды и вздохнул:

– Придется вам, ребята, немного палестинцами поработать. Андрей, у тебя же, помнится, зеленая форма была? Палестинцем-то тебя за что окрестили… Не выбросил?

– Нет, – ответил Обнорский, не понимая, куда клонит референт. – Не выбросил. А что?

Пахоменко закурил сигарету, пару раз глубоко затянулся и тихо сказал:

– Раз не выбросил – тогда надевай ее. И ты, Нази, переодевайся… Пойдете под видом палестинских лейтенантов к посольству – выясните, как там у них, и про нас расскажете… Палестинцев сейчас в городе много, на вас никто особого внимания не обратит… Если что – скажите, что вы люди из лагеря полковника Абу Фарраса, его сейчас в Адене нет точно, поэтому проверить слова будет трудно… Такая вот задача… Вопросы есть?

Назрулло глянул на Андрея, тот пожал плечами:

– А не лучше ли просто по гражданке попробовать? Зачем маскарад делать, тем более что палестинских битак у нас все равно нет – любая проверка нас тут же раскроет.

Пахоменко нахмурился и загасил сигарету в пепельнице:

– По гражданке, Андрюша, посылать уже пытались – Лешка Толмачев как ушел с четырех часов, так до сих пор – ни слуху ни духу… По гражданке в вас сразу русских опознают и… неизвестно, что сделают. А с палестинцами сейчас ни фаттаховцы, ни насеровцы сильно конфликтовать не будут, особенно насеровцы – им позарез нужно, чтобы палестинцы их если бы даже и не поддержали в открытую, то хотя бы оставались нейтральными… Зеленых здесь несколько тысяч, в лагерях у них оружия хватает, они реальная сила… Понимаешь? На то и расчет. Хотя риск есть, я не скрою…

Обнорский пожал плечами и молча полез в чемодан за подарком Сандибада… Когда ребята переоделись, Пахоменко дал каждому по паре чехольчатых лейтенантских погон (в арабских странах советскому званию «лейтенант» соответствовало звание «второй лейтенант» – по одной звезде на погоне) и по черно-белой палестинской куфье, которой можно было закрывать лицо и волосы от песка и пыли… Референт остался настолько доволен внешним видом Обнорского и Ташкорова, что даже улыбнулся:

– Настоящие федаины… Хуррият-лиль Фалястын![64]64
  Свободу Палестине! (Арабск.)


[Закрыть] – И вскинул кулак в шутливом приветствии.

Перед уходом из Тарика ребят проинструктировал генерал Сорокин. Главный за один день как-то разом постарел, осунулся и сник, но говорил по-прежнему твердо:

– Ваша задача дойти до посольства, по возможности попасть внутрь, найти там… Черт, посол-то в Москве, в отпуске… Нашел время… Найдете там старшего, доложите информацию по Тарику, выясните, что у них делается… Там должна быть спецсвязь с Москвой… Скажете, что мы отсюда, из Тарика, будем потихоньку перебазироваться в городок строителей гидроэлектростанции, по дороге на Салах-эд-Дин… Потом сразу назад – здесь, в Тарике, вас обязательно будет кто-нибудь ждать, даже если все остальные уедут. Оружие… Оружие применять только в самой крайней ситуации и исключительно для самозащиты. Вмешиваться в стычки категорически запрещаю. Категорически. До поступления иных указаний мы соблюдаем строгий нейтралитет и не вмешиваемся во внутренние дела. Короче – вы должны дойти и потом вернуться. Вопросы?

Вопросов ни у Обнорского, ни у Ташкорова не было, и референт пошел проводить их к «тропе переводчиков». И Андрей, и Назрулло из поклажи взяли только по автомату с подсумками, по пистолету с двумя магазинами да по фляжке воды. Ну и сигареты, естественно, как без них-то…

– Удачи, – шепнул им референт на прощание, махнул рукой, и ребята ушли в ночной Аден…

В спокойной, мирной обстановке от Тарика до комплекса советского посольства в Хур-Максаре можно было бы дойти пешком часа за полтора, но это если никто нигде не стреляет, днем и хорошим шагом.

Андрей с Назрулло вышли из гарнизона часа в три ночи и за час еле добрались до гостиницы «Аден», за которой начинался район Хур-Максар. Самое красивое и современное в городе здание было изуродовано прямыми попаданиями снарядов, светло-бежевые стены закоптились черной сажей от пожаров на этажах, которые слабо освещали площадь с фонтаном перед гостиницей… Вокруг все было довольно спокойно, интенсивно стреляли где-то в районе Кратера и Морских ворот, из Хур-Максара же доносились лишь редкие одиночные выстрелы…

По мере того как ребята входили в Хур-Максар, все сильнее становился трупный запах – тела убитых лежали неубранными на дороге, а в богатых домах на некогда фешенебельных улицах не угадывалось ни малейшего признака жизни…

Переводчики передвигались медленно, по очереди перебегая от дома к дому и надолго замирая при малейших подозрительных звуках. Луна светила вовсю и давала возможность просматривать улочки далеко вперед… К тому времени, когда они вышли на улицу, ведущую непосредственно к посольству, на небе уже заалели первые проблески зари.

Советское посольство располагалось недалеко от моря, его территория, включавшая огромный сад, была обнесена сплошной бетонной стеной. Главные ворота, изготовленные из прочного металлического сплава, открывались внутрь после нажатия дежурным специальной кнопки, если он убеждался по системе слежения, что снаружи все о'кей. Обнорский за десять месяцев в Йемене всего пару раз был в посольстве. Один раз на общем «физкультурном» собрании всех советских коллективов, а другой – сопровождая кого-то по просьбе Пахоменко. Так что Андрей не очень хорошо представлял себе внутреннее обустройство комплекса советской дипломатической миссии. Он даже не знал, есть ли в посольской стене запасной, черный выход, поэтому принял решение идти через главные ворота.

Это решение, однако, было легче принять, чем выполнить. Посольство было, по существу, блокировано настоящим бедуинским табором, раскинувшимся по всему периметру миссии. Основная часть кочевников расположилась ближе к морю, однако со стороны Хур-Максара абьянские воины выставили часовых, большая часть которых, правда, обняв автоматы, бессовестно дрыхла прямо на земле. Тем не менее подойти к главным воротам незаметно было невозможно. После короткого совещания Андрей с Назрулло решили идти не таясь – открыто и спокойно, закинув автоматы за спину. Их окликнули, когда до бедуинских постов оставалось метров пять:

– Стой! Кто? Куда идете? – Двое кочевников, один из которых, видимо, был ответственным за караул, с автоматами наперевес подошли к ребятам.

– Доброе утро, братья. Пусть Аллах принесет вам в этот день удачу, – поприветствовал их Андрей и представился, отдав честь: – Лейтенант Шухри!

– Лейтенант Назралла[65]65
  Назралла – взгляд Аллаха (арабск.).


[Закрыть],– чуть переиначил свое имя Ташкоров.

– Палестинцы? – недоверчиво спросил старший караула.

Андрей, продолжая улыбаться, кивнул:

– Из отряда полковника Абу Фарраса. У нас дело к русским. – И Андрей махнул рукой в сторону посольства.

– Какое? – довольно равнодушно поинтересовался бедуин. Было видно, что он ничего не заподозрил: двое в зеленой форме говорили по-арабски с акцентом, но так ведь они же палестинцы. В полуграмотных йеменских племенах не умели различать жителей других арабских стран по выговору.

– Наши взяли нескольких русских баб с детишками – в гости, брат, только в гости… Может быть, русские захотят, чтобы они вернулись… Абу Фаррас готов обсудить пути решения этой проблемы…

Андрей импровизировал, что называется, на ходу, все это было чистой авантюрой, он чувствовал, как взмок под формой, но внешне выглядел абсолютно спокойным…

Кочевник передвинул языком во рту комок ката и одобрительно кивнул:

– Это серьезный повод… Что будете просить?

– Зачем просить, когда можно потребовать? – рассмеялся Андрей. – Мой полковник не любит хвастаться делом, которое еще не сделано….

Все, что говорил Обнорский, абсолютно укладывалось в модель обыкновенного поведения бедуинских племен – захватить пленников и требовать потом за них выкуп считалось делом не постыдным, а славным, достойным воспевания в стихах… Как, по какому наитию Андрей сообразил говорить именно так, а не иначе, он и сам не мог понять: казалось, что ему словно кто-то шептал эти слова на ухо…

Бедуин рассмеялся и сделал рукой разрешающий жест – проверить документы ему просто не пришло в голову.

– Проходите… Только советую договариваться быстрее…

– Что ты имеешь в виду? – обернулся к нему уже подошедший к воротам Обнорский, но кочевник в ответ хитро усмехнулся:

– У нас тоже не принято хвалиться тем, что, с позволения Аллаха, еще предстоит сделать…

Когда ребята подошли к воротам, Назрулло шумно перевел дух и забормотал что-то по-таджикски, а Андрей вдруг почувствовал, что ноги едва его держат. Минут десять их, видимо, разглядывали, не открывая на стук, наконец из-за ворот послышался чей-то знакомый голос, резко спросивший по-арабски:

– Чего вы хотите? Посольство закрыто!

– Да русские мы, русские! – придушенным голосом ответил Андрей. – Из Тарика нас послали… Открывайте скорее, ради Бога, мы же тут как на ладони, мать вашу…

Его всего колотило, Ташкорову тоже было явно не весело, кочевники ведь могли и переменить свое первоначальное решение… Мог, например, проснуться кто-нибудь поумнее и поглавнее их недавнего собеседника.

В правой створке металлических ворот приоткрылась маленькая калитка, и ребята юркнули туда со всей скоростью, на которую были способны.

– Обнорский? Ташкоров? – Перед переводчиками стоял Кука, недоуменно переводя взгляд с одного на другого. – Вы как здесь оказались?

В том, что на территории миссии оказался Кука (его шеф, скорее всего, находился где-то поблизости), ничего удивительного не было. Грицалюк с Кукаринцевым навещали посольство по нескольку раз на неделе – по каким-то своим делам. Скорее всего, начавшийся переворот застал их здесь, и выбраться они не успели. Или не захотели.

Андрей сразу вспомнил фотографию, которую Сандибад показывал ему в «Самеде». Все-таки какова была роль Кукаринцева во всей той истории с оружием, которое, возможно, было теперь в руках именно тех бедуинов, что расположились вокруг посольства? Но времени думать об этом не было. Обнорский коротко сформулировал причины и цель их с Назрулло «раннего визита», попутно разглядывая обстановку внутри посольства. В саду прямо на земле сидели и лежали какие-то люди, в основном женщины и дети, их было несколько десятков, и они, казалось, жались друг к другу как от холода… Сразу за воротами стояли два БТРа, а у входа в здание миссии сидели несколько йеменцев с автоматами на коленях…

Кука выслушал переводчиков молча, велел ждать и, грациозно развернувшись, побежал в здание. Андрей с Назрулло опустились на землю и закурили. Через несколько минут к ним выбежал полковник Грицалюк, которому пришлось пересказывать все, что Обнорский уже говорил Куке. Грицалюк время от времени нервно почесывал лысину и щурил покрасневшие (видимо, от недосыпа) глаза. Грушник долго о чем-то думал и наконец сказал:

– У нас тут все пока терпимо. Пока. Вся миссия забита местными, в основном гражданскими: геологами, с контракта «Ирригатор» люди есть… Хуже другое – здесь Абд эль-Фаттах Исмаил укрылся. Эти, – Грицалюк кивнул в сторону ворот, – его караулят… Пока никаких ультиматумов не было, но они еще будут. Это точно.

– А что Москва? Что флот? – перебил полковника Обнорский: он был настолько вымотан, что ему уже было не до субординации.

– Москва… – Грицалюк скривился. – Москва в курсе всего. Помощь обещали в ближайшее время, но в какое именно – не уточнили… Флот сюда идет… Когда будет – неизвестно. Но идет! – И грушник неожиданно хохотнул коротким злым смешком.

– Что передать Главному? – угрюмо спросил Андрей.

– Что передать? Что мы тут держимся. Что у нас четыре раненые бабы. Что посольство почти полностью блокировано из-за товарища Абд эль-Фаттаха, который сидит в подвале, – к нам по его душу пока никто не обращался. Что в Москве ищут пути выхода из возникшего кризиса… Все, пожалуй. Большего мы сами не знаем.

– Ясно, – вставая, сказал Обнорский. – Еще вопрос, товарищ полковник. К вам сюда, в посольство, вчера Лешку Толмачева посылали… Он здесь?

– Нет, – покачал головой Грицалюк. – К нам он не приходил…

Ребята переглянулись и вздохнули, стараясь не думать о самом плохом, но логика все равно беспощадно подсказывала, что если Лешка не вернулся в Тарик и не дошел до посольства, то, значит, лежит где-нибудь в окровавленной пыли на одной из кривых улочек Хур-Максара…

– Ну мы тогда пойдем, товарищ полковник? – спросил Андрей. – Утро уже…

– Идите, – разрешил Грицалюк. – Палестинцы вы мои…

Он даже не пожелал ребятам удачи на обратную дорогу. Было похоже, что, разговаривая с переводчиками, полковник продолжал думать о чем-то, глубоко его тревожившем. И Андрей снова вспомнил слова Сандибада о «советских друзьях», которые помогли, чтобы оружие ушло в Абьян… Неужели все, что говорил палестинец, – правда?..

На обратном пути Обнорский и Ташкоров миновали кордон кочевников уже как старые знакомые.

– Как успехи? – поинтересовался старший, которому Андрей объяснил цель их визита.

Обнорский неопределенно пожал плечами и улыбнулся. Бедуин улыбнулся в ответ и сделал приглашающий жест в сторону небольшого костерка, на котором кипятился медный чайник специфической формы. Андрей и Назрулло одновременно поблагодарили радушного хозяина, прижимая руки к сердцу, но чаевничать отказались. Кочевник не обиделся – пока не сделано дело, мужчина не должен предаваться отдыху…

Вернуться в Тарик тем же путем, каким они шли к посольству, не получилось. Ребята не успели дойти до гостиницы «Аден», когда на площади перед ней вспыхнула ожесточенная перестрелка – автоматные и пулеметные очереди перемежались взрывами гранат и орудийным ревом. Обнорский с Ташкоровым метнулись было назад, но со стороны посольства тоже затрещали выстрелы, и пришлось забирать круто влево, в сторону Стиммера.

…Они бежали по улице Маалла, застроенной ровными четырехэтажными домами, в которых до завоевания независимости жили английские офицеры, называвшие эту улицу «Милей смерти», и Андрей подумал, что это название вполне соответствует сегодняшнему дню, – переводчики перепрыгивали через трупы, буквально вымостившие Мааллу… Вид чужой смерти уже не пугал и не шокировал, он стал привычной и неотъемлемой частью сегодняшнего городского пейзажа…

Когда они добрались до бухты Тавахи, морских ворот города, было уже около девяти утра – обычно в это время в Кресенте[66]66
  Кресент – старое, еще английское название района бухты Тавахи. Кресент по-арабски означает «полумесяц». Такое название этому району было дано, видимо, потому, что от разбитого в его центре большого парка полумесяцем расходились лавки, торговые склады и богатые магазины.


[Закрыть] уже вовсю кипела жизнь и гомонила пестрая многоязычная толпа, но сейчас улочки казались мертвыми. Недалеко от памятника Неизвестному солдату – двадцатипятиметровой арки, облицованной белым известняком, в проеме которой бронзовая мать оплакивала убитого сына, – Андрей с Назрулло все-таки натолкнулись на живых людей. Напротив гостиницы «Кресент-отель» стоял бело-голубой аэрофлотский «рафик», продырявленный во многих местах пулями, из дверцы которого головой на дорогу свисал мужчина в форме советского гражданского летчика. Судя по тому, как замерло в неудобной позе его тело в окровавленной рубашке, летчик был мертв. А метрах в тридцати от «рафика» двое бородатых мужиков в зеленой палестинской форме тащили в сторону разбитой овощной лавки двух упирающихся, плачущих стюардесс. Палестинцы в ответ на их слезы и стоны довольно хохотали, а когда одна из женщин споткнулась, вооруженный автоматом федаин пнул ее тяжелым ботинком в туго обтянутый форменной юбкой зад. Стюардесса упала на четвереньки, смуглый бородач подошел сзади и, взяв ее за воротник блузки, рывком поднял с земли. Блузка треснула и разошлась у девушки на груди, открывая кружевной лифчик, стюардесса попыталась прикрыть грудь рукой и беспомощно, словно ища защиты, оглянулась…

В этот момент Обнорскому, наблюдавшему эту сцену из-за угла гостиницы, показалось, что у него останавливается сердце, хотя два прошедших дня довели его до такого состояния, когда ничто уже, ему казалось, не могло ни удивить, ни напугать. Андрей узнал в стюардессе Лену. Она все-таки прилетела в Аден…

Между тем второй палестинец уже затащил свою добычу в лавку и швырнул женщину на невысокий прилавок. Коллега Лены была довольно крупной брюнеткой с впечатляющими формами – именно до них и торопился добраться палестинец, который по-хозяйски задрал стюардессе до пояса юбку и одним резким движением порвал узкие белые трусы. Брюнетка закричала что-то и забилась на прилавке, суча обнаженными ногами, но, получив удар кулаком в лицо, обмякла…

Обнорский глубоко вздохнул и выдохнул, выходя из ступора, потом оглянулся на Ташкорова и негромко, очень спокойно сказал:

– Нази, мы вписываемся.

Назрулло попытался слабо возразить, но, видимо, больше для проформы и из естественного мандража перед неизбежной стычкой:

– Нам же нельзя, генерал говорил…

– Да срать я хотел на всех генералов вместе и по очереди! – шепотом заорал Андрей, оскаливая зубы. – Мы вписываемся! Или – иди дальше один.

Ташкоров глянул на него с легкой укоризной и, что-то вдруг поняв, спросил:

– Там – твоя женщина, да?

– Нет, – ответил Обнорский. – Нет. Потом все тебе расскажу. Слушай внимательно – я иду к ним, канаю под зеленого, а ты прикрываешь меня отсюда. Стреляешь нормально?

– Вроде ничего… Но по людям я еще не…

– Ясно, – перебил его Андрей. – Твоя задача – прикрыть меня на случай, если появится кто-нибудь еще из их братвы. По тем двум, – Андрей кивнул в сторону лавки, куда уже втянули и Лену, – работаешь только в самом крайнем случае. И еще – мы до самого конца косим под палестинцев, что бы ни случилось, по-русски ни слова, понял?

Назрулло неуверенно кивнул. Обнорский быстро скинул с плеча автомат, замотал голову палестинским платком, оставляя лишь щель для глаз, – так часто носят куфью, защищая рот, нос и уши от песка и пыли… Пистолет был на боевом взводе, Андрей лишь передвинул его за спину под левую руку, так, чтобы спереди ПМ не бросался в глаза.

– С Богом! – Не оглядываясь, Андрей выскочил из укрытия и широкими, но неторопливыми шагами направился к лавке.

Там уже вовсю шло веселье – один палестинец медленно водил стволом автомата между раскинутых ног прекратившей сопротивляться брюнетки, а другой все еще обламывал Лену – он несколько раз ударил девушку в живот и по лицу, когда Обнорскому оставалось пройти до лавки всего шагов пятнадцать.

О том, чтобы с ходу открывать огонь, не могло быть и речи – Лена и ее «партнер» перекрывали вторую пару, поэтому Андрей решил подойти вплотную.

– Тысяча поздравлений, братья! – радостным голосом выкрикнул Обнорский, когда палестинцы, увлеченные женщинами, наконец заметили его. – Всевышний послал вам радость, но пророк, да благословит его Аллах и да приветствует, учил, что любой клад удваивается, если разделить его с другом!

Выкрикивая эти слова, Андрей широко развел в стороны руки, в которых не было никакого оружия, и, не снижая темпа, продолжал идти к лавке.

Палестинцы недоуменно переглянулись, но вид безоружного Обнорского скорее удивил их, чем встревожил.

– Эй, ты кто? – хрипло спросил тот, который держал Лену. Свой автомат он положил на пол и поэтому чуть отступил в глубь лавки, освобождая сектор стрельбы для второго; который мгновенно перевел ствол от живота слабо постанывающей брюнетки в сторону Обнорского.

– Лейтенант Шухри! – представился Андрей, входя в лавку и срывая правой рукой с пояса флягу. – Глоток джина не помешает вам, братья, он сделает этих девок еще слаще… А девки хороши, клянусь Аллахом, справедливо говорят, что находит тот, кто ищет…

Андрей говорил, не давая палестинцам вставить ни слова. Его говор, чуть приглушаемый платком, закрывавшим лицо, видимо, немного насторожил их, но ведь в руках у Обнорского была только фляга, которую он самым дружелюбным жестом протягивал тому, кто держал автомат. К тому же лейтенант подошел один, а настоящих палестинцев было двое. Чуть поколебавшись, автоматчик принял флягу и отвел ствол в сторону.

– А откуда ты, брат…

Договорить он не успел – левой рукой Андрей выхватил из-за пояса пистолет и открыл огонь – две пули швырнули автоматчика на лежащую брюнетку, а третья, которую Обнорский выпустил, падая вперед и вправо, досталась тому, кто держал Лену. После первых двух выстрелов он успел среагировать и метнулся к своему автомату, но тупая пуля, ударив его в бок, изменила траекторию его движения – здоровенный федаин упал, увлекая за собой Лену (левой рукой он продолжал удерживать девушку), стюардесса с неожиданной силой выгнулась и ногами резко отпихнула палестинца от себя. Андрей, встав на колени и держа пистолет уже обеими руками, выстрелил еще дважды – обе пули попали бородачу в голову: одна под нижнюю челюсть, другая в левое ухо. В этот момент очнулась брюнетка на прилавке и, дико завизжав, сбросила с себя еще подергивающийся в агонии труп прямо на пытавшуюся подняться с пола Лену. Тяжелое тело мертвеца, продолжавшего сжимать правой рукой пробитую пулей фляжку, рухнуло девушке на грудь, заливая разодранную блузку водой и кровью…

Андрей вскочил на ноги и первым делом обернулся к дверям, однако на небольшой площади по-прежнему никого не было – из живых, разумеется…

Брюнетка на прилавке продолжала кричать, уже срываясь на хрип, а Лена тем временем выбиралась из-под мертвого палестинца. Только в этот момент на Обнорского нахлынул страх, от которого заходили ходуном руки и ослабли ноги. Андрей, переводя дух, прислонился к стене лавки и машинально полез было в нагрудный карман за сигаретами, но тут же опомнился – времени для перекуров не было. Он быстро подскочил к брюнетке, одернул на ней юбку и попытался за руку стащить ее с прилавка, но женщина, не прекращая визжать, сопротивлялась, словно боясь встать на ноги. Андрей, взмахнув рукой, залепил ей звонкую пощечину, а потом вынул из руки убитого им автоматчика свою простреленную фляжку и выплеснул остатки воды женщине в лицо – она охнула и прекратила орать. Вставшую на ноги Лену трясло, но она была все же способна адекватно оценивать ситуацию. Андрей встретился с ней взглядом и глухо сказал по-английски:

– Быстрее, леди, быстрее… У нас нет времени… Успокойтесь, вы теперь в безопасности… Нам надо уходить отсюда…

Лена пристально посмотрела на него, словно пытаясь заглянуть за закрывавший лицо платок, и обернулась к своей подруге:

– Томочка, вставай, родная… Все кончилось, слышишь?

Лена говорила по-русски, и у Андрея защемило в груди так, что он отвернулся, пряча глаза. Но раскрывать себя ему было нельзя: два палестинских трупа на шее – это слишком серьезно… Обнорский подтолкнул девушек, пытавшихся кое-как привести себя в порядок, к выходу и сам выскочил вслед за ними на площадь. Порыв ветра внезапно сбросил хвост куфьи с нижней части его лица, и Лена на мгновение смогла его увидеть. У нее расширились глаза, но Обнорский быстро поправил платок и, никак не реагируя на взгляд стюардессы, продолжал по-английски подгонять девушек:

– Быстрее, леди, быстрее… Двигайтесь!

Он подтолкнул стюардессу, которую Лена назвала Томочкой, в спину рукояткой пистолета, и брюнетка, словно проснувшись, резво побежала по площади. Лена чуть задержалась и, взяв Андрея за рукав, быстро зашептала:

– Почему вы говорите по-английски? Ты… Тебя ведь зовут Андрей… Это ты, Андрюша?

Ее голос дрожал и срывался, и точно так же дрожали и лопались какие-то струны в груди Обнорского. Но что он мог ей ответить? Что за убийство двух палестинцев, даже при имевших место обстоятельствах, его по головке явно не погладят, и в любом случае начнется долгое разбирательство, которое неизвестно чем может завершиться? Что у него был приказ не ввязываться ни в какие конфликты и оружия не применять? Что у него нет времени объяснять все это Лене? (А ведь была еще вторая стюардесса, которая могла просто рехнуться, заговори он сейчас по-русски.) Что девушек, если их удастся спасти и довести до какого-нибудь безопасного места, будут потом обязательно подробно допрашивать об обстоятельствах гибели членов их экипажа и о том, как самим стюардессам удалось спастись? Что и Тамаре, и Лене обязательно будут намекать на то, что те, дескать, сами могли спровоцировать палестинцев на сексуальные игры? Что помимо него, Обнорского, есть еще и Назрулло Ташкоров, командировка которого в Йемен только начинается и которому палестинцы, узнав о его участии в этом инциденте, могут отомстить, если, конечно, в стране сохранится советское присутствие?.. А тому, что информация о спасителях от русских стюардесс через тридцатые руки может попасть к палестинцам, Андрей совсем не удивился бы после всего, с чем ему пришлось столкнуться в Йемене. Он скорее удивился бы, если бы палестинская контрразведка ничего не узнала… Так что пусть уж стюардессы считают, что из лап палестинцев их вырвали другие палестинцы. Так будет лучше. Для всех.

Все эти мысли в одно мгновение пронеслись в его мозгу, и он, опустив голову, ответил Лене по-английски со специально подчеркиваемым арабским акцентом:

– Я не понимаю, что вы говорите, леди. Двигайтесь, двигайтесь!

У Лены затряслись губы, но она больше не стала ничего спрашивать и побежала вслед за Тамарой – та уже подбегала к углу дома, за которым укрывался Назрулло. Когда маленький таджик в палестинской форме и с двумя автоматами в руках вышел им навстречу, брюнетка снова завизжала. Ташкоров успокаивающе поднял ей навстречу руки и доброжелательно (насколько мог!) улыбнулся. Не смог сдержать нервную усмешку и Андрей, заметив, каким взглядом таджик проехался по обнаженным грудям Тамары, колыхавшимся под разорванной блузкой.

– Все хорошо, лейтенант Назралла, все хорошо… Сейчас быстро уходим отсюда. Кого-нибудь видел? – Обнорский перехватил у Ташкорова свой автомат и надел его за ремень на шею.

– Никого. Все тихо. Как… там?

– Оба готовы… Уходим, уходим, дорогой мой… Спасибо тебе…

Они перекинулись этими фразами по-арабски, стюардессы переводили взгляды с одного на другого, и по лицу Лены Обнорский понял, что ее уверенность относительно национальности того, кто ее спас, поколебалась…

Не оставляя девушкам времени для вопросов, ребята, толкая их перед собой, побежали в сторону Кратера…

Сначала Обнорский не очень представлял себе, куда он, собственно, поведет девушек, – все случившееся у «Кресент-отеля» произошло слишком быстро, чтобы успеть принять какое-то решение. Мелькнула в голове у Андрея мысль отвести их к магазину «Самед» и попросить Сандибада помочь стюардессам, но после недолгих колебаний этот вариант был забракован: Сандибад обещал ждать его три дня (точнее, три вечера) еще до начала переворота, и никакой гарантии, что капитан сейчас в магазине, не было, а больше Обнорский там никого не знал… Возвращаться к посольству было тоже рискованно – судя по доносившимся со стороны Хур-Максара выстрелам, там шел серьезный бой. Оставалось одно – бежать к представительству ГКЭС[67]67
  ГКЭС – Государственный комитет по экономическим связям. Через эту организацию, в основном, в Йемен прибывали гражданские специалисты.


[Закрыть], располагавшемуся неподалеку.

До особняка ГКЭС они добрались без особых приключений, если не считать того, что Тамара несколько раз чуть не падала на землю, – силы оставляли ее, и под конец Назрулло (как отметил для себя Андрей, не без удовольствия) практически тащил крупную брюнетку. Лена за всю дорогу не проронила ни слова, лишь бросала на Обнорского взгляды, заставлявшие его чаще поправлять куфью на лице…

Метров за тридцать до двери советского представительства ребята остановились, и Андрей сказал девушкам на том же английском с арабским акцентом: