Текст книги "Записки народного депутата"

За годы многое пришлось пережить и испытать: встретить удивительных людей, учиться у мудрых наставников, помогать в росте юным талантам, радоваться успехам и преодолевать невзгоды; но память о райкоме комсомола – первом коллективе, за работу которого был ответственен, хранится как светлая страница жизни.

«Господин Кеннеди! Давайте деньги…»

События первого года работы в Москве в аппарате ЦК ВЛКСМ особенно памятны. За это время я побывал в разных регионах страны, очарованный ее пространствами и красотами; познакомился с яркими личностями, каждая из которых оставила на всю жизнь в карте памяти «свою отметину»; осознал размах и дееспособность организации, в которую был призван служить; вооружился тонкостями аппаратной работы, которые затем всю жизнь, извлекая из глубины сознания, применял в различных жизненных ситуациях – словом, прошел краткосрочный курс «моих университетов».

Время было уж больно горячее – шла отчетно-выборная кампания накануне XIV съезда ВЛКСМ. Воспользовался первой же возможностью, чтобы продолжить знакомство с Москвой – здесь за время моей работы в Кузбассе многое изменилось. А тут комсомольская конференция металлургического завода «Серп и молот»! Была возможность познакомиться с Б. Пастуховым. Он в то время работал вторым секретарем Московского горкома комсомола. Мне, пришедшему в аппарат ЦК с такой же должности из Кемерово, было познавательно увидеть вожака московской комсомолии в среде рабочей молодежи, с которой я был тесно связан при моей работе в области.

Не стану скрывать греха: многие из комсомольских вожаков Сибири в то время были заражены снобизмом людей, «выполняющих особую миссию на переднем крае страны». Поэтому, не обремененный ответственностью за организацию конференции, имел возможность анализировать действия моего коллеги. С каждым эпизодом радовался, что столичный комсомол имеет достойных руководителей. Чувствовалась хватка, высокая эрудиция, умение услышать и выбрать из шума и гама выступающих и галдящих факты и фразы, сконцентрировав внимание на которых, яркими и понятными словами отвечать на вызовы спорящих.

До Сибири еще не докатились эти московские веяния в молодежной среде. В новинку воспринимались дискуссии о творчестве, поэтические сходки и чтения, бурления в студенческой среде. Умение слушать и слышать; находить в аудитории человека, чью реплику уловил и, не напрягая голосовых связок, обращаясь к нему, устанавливать взаимопонимание с залом – это искусство полемики важно было постигать у вожаков московского комсомола, что служило потом всю жизнь, будь то собрание учащихся или настроенные предвзято молодые люди из разных стран.

В связи с комсомольской конференцией в Кургане я впервые увидел Зауралье: бескрайнее раздолье природы, спокойную мудрость людей. Здесь не было афишируемых ударных строек, не было рекламируемых красот и соблазнов. Даже прославившие этот благодатный край Мальцевы и Илизаровы только набирались знаний и опыта. Это позже они свершили открытия и дела, потрясшие не только страну, но и цивилизованный мир.

Словом, была стабильная, прочно стоящая в центре русской земли область и под стать ей – кропотливо и добротно трудившаяся областная комсомольская семья. С сотрудниками аппарата обкома познакомились буквально накануне конференции. В адрес Марии Гаркуши – первого секретаря обкома комсомола я услышал много лестных слов: она была их душой и признанным лидером. И делегаты конференции подтвердили это. Даже первый секретарь обкома партии Г.Ф. Сизов присоединился к этому общему хору, что в те годы было большим исключением из партийных правил.

Но не было бы нужды только ради этого вспоминать о встрече в Кургане, не случись эпизод, выходящий за рамки протокола…

Мария Гаркуша была единогласно вновь избрана первым секретарем. После вдохновенного пения «Интернационала», как это предусматривалось негласными нормами протокола такого рода собраний в партии и комсомоле, конференция завершилась.

Пожимая руки ставшим хорошими товарищами соседям по президиуму, выражая удовлетворение свершившимся, я засобирался в гостиницу. Да и по свежим впечатлениям неплохо было засесть за итоговую справку. Увидев это, ко мне подошла М. Гаркуша и, ссылаясь на товарищей, попросила вместе с ними за ужином завершить этот хлопотный день.

– Это здесь, рядом с гостиницей, – уточнила она.

– Нет-нет! – поспешно, как ужаленный, заявил я. – У меня на вечер есть планы, да и завтра я рано утром улетаю в Москву.

Была тут и своя, как говорят, заковыка. Мой товарищ по отделу, старожил ЦК ВЛКСМ Н.П. Соловьев, передавая свой опыт таких поездок, предупреждал, что на местах жди подвоха и всяческое застолье может обернуться неприятностями – письмом руководству комсомола или партии. (К сожалению, бывали и такие примеры.) Поэтому подспудно довлело: кому это нужно – рюмку, выпитую в кругу «добрых друзей», променять на авторитет. И это на первом же выезде в область!?

Но мои друзья продолжали настаивать:

– Мы не понимаем Вашего отказа. Обещаем: все будет достойно, и на это мы тратим личные деньги. Просто не по-человечески вот так формально завершить наше собрание, которое и Вам, судя по Вашему выступлению, понравилось.

К нашей группе подошел помощник первого секретаря обкома КПСС и пригласил меня в комнату президиума.

«Борис Николаевич, вижу, тебя ребята приглашают вместе поужинать. Не отказывайся, я тоже пойду туда. Знаю этих ребят и верю, что все будет по-хорошему. Нельзя обижать, это делается ими от чистого сердца. Раз приглашают, значит, пришелся по душе. Ты и себя лишаешь возможности впечатлений от нашего актива, полученных в неформальной атмосфере» – такими были слова партийного лидера области.

Ответить своим категорическим «Нет!» на них значило продемонстрировать старшему хамство «московского выскочки».

Пришлось вносить свою лепту и идти на эту встречу. И как потом был признателен Геннадию Федоровичу за добрый совет! Он, как старший товарищ, помог мне избавиться от этой глупой боязни, воспринимаемой активом как чванливость и чопорность товарищей из центра. И в памяти этих добрых и жизнерадостных людей остаться не столичным службистом, как черт от ладана шарахнувшегося от руки, протянутой с искренностью и добром, а своим товарищем, умеющим поддержать задушевный разговор, сибирскую песню, залихватскую шутку.

И это собрание комсомольцев Зауралья остается в воспоминаниях не потому, что для меня она была первой и я смог со стороны оценить работу большого коллектива, но прежде всего непоказной убежденностью патриотов родной земли, яркими и красивыми талантами, широкой душой и раздольными песнями – всем, чем мы воспринимаем и за что безмерно любим Отчизну – Землю Русскую.

Несправедливость – тяжкое испытание жизни, об этом напомнили мне в Башкирии. Там я оказался на комсомольской конференции, готовясь ознакомиться со спецификой работы в этой активно развивающейся национальной республике. Комсомольская организация была одной из многочисленных и ведущих. Возглавляла ее Клара Тухватуллина, властная и требовательная, «девушка с характером», но отходчивая и внимательная, за что пользовалась поддержкой молодежи, была на хорошем счету в ВЛКСМ. Во всем этом убедило собрание комсомольцев республики. Благодушно настроенные организаторы и делегаты готовились завершать этот беспокойный день. Закончились дебаты, приняли единогласно документы и предоставили слово для сообщения счетной комиссии по порядку тайного голосования.

С первого ряда зала к трибуне уверенно вышел молодой человек. Он разложил перед собой листки с заготовленным текстом…

Мои соседи по президиуму недоуменно переглядывались: это был не тот человек, которого назвал председательствующий.

А новоявленный оратор начал читать. Это были слова, как гром среди ясного неба поразившие аудиторию:

– Товарищи! С тех пор как В.И. Ленин создал государство рабочих и крестьян, власть в стране захватили партийные бюрократы и чиновники. В стране нет демократии… наша партия предлагает декларацию…

«Вырубите микрофон!» – закричал председательствующий.

Уже без громкой трансляции в зал оратор продолжил читать какие-то слова: о свободе, о правах, о деспотах…

Ничего не понимающий зал заполнялся шумом хлопков, топанья, выкриков: «Уберите этого ненормального!»

«Так это же тот сумасшедший! – воскликнул редактор молодежной газеты и пояснил. – Он вчера был у меня в редакции, просил опубликовать «декларацию независимости» – обращение к жителям республики. Прочитали мы его опусы, посмеялись: уж больно он смахивал на человека “вне себя”».

Дежурные под руки увели этого новоявленного протестанта из зала.

Объявили перерыв…

Естественен переполох руководства. Присутствующий на конференции министр внутренних дел республики провел допрос.

Оратор заявил ему:

– Меня делегировал съезд товарищей по партии. Я вчера был в редакции газеты, просил опубликовать нашу «декларацию независимости», но меня не поняли, лишь посмеялись. Вот я и решил на этой конференции ее обнародовать.

На вопрос, что это за партия, ответил: «Партия демократической свободы. Находится по адресу (назвал адрес психиатрической больницы)».

– А каким образом попал в зал?

Ответ обескуражил продуманностью всех деталей:

– Чтобы выйти из больницы, откуда нас не выпускают – боятся нашей партии, я спрятался в машине между мешков с бельем. Из газет я знал о конференции и месте ее проведения. И здесь не подвела смекалка: взвалив на плечи ящик с бутылками воды для буфета, я вместе с грузчиком попал в помещение. На меня никто не обратил внимания. И далее выбрал время, когда докладчик задержался с выходом к трибуне…

Казалось, все прояснилось: можно лишь сожалеть о выходке чокнутого человека. Но времена-то были другие. Почти тысяча людей услышали антисоветские призывы с трибуны, с которой перед этим потоком лились речи, клятвенно заверяющие о верности Коммунистической партии и советскому правительству, и это в присутствии партийного и советского руководства, прессы.

Было поручено министру внутренних дел республики сообщить делегатам о результатах проверки инцидента. У делегатов после разъяснения не возникло вопросов. И авторитет К. Тухватуллиной не пострадал. Ее снова избрали первым секретарем обкома ВЛКСМ.

Вроде точки расставлены, но осадок остался: как на все это посмотрит представитель из Москвы?

Первый секретарь обкома партии З.Н. Нуриев (выдающийся руководитель республики, многие годы работавший после заместителем председателя Совета Министров СССР) рассказал мне все подробности разбирательства этого «чрезвычайного происшествия», сообщил, что будут привлечены к ответственности лица, по вине которых это могло случиться, и, изучающее глядя на меня, продолжил:

– Понимаю, Вы – молодой человек, начинаете делать карьеру и знаете, наверное, сколько в истории у комсомольских вожаков трагических судеб. Были, может быть, ошибки, но чаще это были доносы, несправедливые наветы. А тут – антисоветская речь, сотни свидетелей, документы… Конечно, можно представить как заговор, который мы в республике если не организовали, то проглядели… И уж, конечно, недостойна быть комсомольским лидером К. Тухватуллина. И это для Вас может открыть путь к карьере, как «бдительному новоявленному разоблачителю».

После некоторого раздумья он завершил:

– Что же, можно и так?.. Не забудьте при этом про совесть. Вам решать!

Во время его монолога в мыслях у меня представали выдающиеся деятели комсомола – патриоты страны, чьи судьбы неразделимы со славной историей Коммунистического союза молодежи и которые завершили в застенках свой жизненный путь из-за предательства «своих товарищей». Вспоминал и свою семью, наши терзания из-за клеветы… И думалось по поводу слов Зии Нуриевича: «Нет, не нужно мне такой карьеры!»

Конечно, я не мог не сказать в ЦК ВЛКСМ об этом происшествии. Но акцентировал на выходке психически ненормального человека и здоровой оценке происшествия делегатами, поддержавшими своих комсомольских вожаков.

З.Н. Нуриев, лидер республики, воплотивший мудрость талантливого и свободолюбивого народа, своими словами обнажил мне омерзительность предательства, и привитое с детства чувство долга навсегда укрепилось сознанием: не строить своего счастья на несчастье других; не делать поспешных выводов, скрупулезно взвешивая сиюминутный набор впечатлений и оценок.

В те годы для людей, наблюдающих за съездами комсомола с экрана телевизора, эти картинки примелькались: торжественный Кремлевский зал, тысячи делегатов, солидный президиум, трибуна, с которой читаются многочасовые доклады, произносятся речи. В ответ звучат разной степени интенсивности аплодисменты, и в мыслях ни у кого не возникало вопроса о работе, проведенной аппаратом накануне и в ходе заседаний.

Я же оказался в гуще этого процесса. И убедился, что эту слаженность обеспечивает четко отработанный механизм, где важна каждая деталь: размещение и работа комиссий, стенографирование, подготовка материалов к печати. Даже такая мелочь: надо в ЦСУ, архивах, библиотеках уточнять цифры и цитаты авторов, называемые в выступлениях.

Мне, курирующему работу счетной комиссии, надо было проследить за всеми изменениями в бюллетенях для голосования, обеспечить их печатание, доставку, охрану, транспорт, грузчиков… И так по каждому разделу. Усложнялось все еще тем, что такое большое количество делегатов было избрано впервые и опытному аппарату ЦК ВЛКСМ, опять же впервые, пришлось осваивать условия работы в только что построенном Дворце Съездов.

Поэтому за несколько дней до официального открытия съезда было решено на этих площадках провести проверку взаимодействия служб.

Все было очень серьезно. Секретарь ЦК ВЛКСМ В.А. Саюшев объявил о «начале работы съезда», добавив, что службы должны быть на своих рабочих местах и действовать в соответствии с программой работы съезда.

Начались проверки, отмечающие у кого-то расслабленность, несогласованность и разные недочеты. Все это повторялось несколько раз, до тех пор пока все прошло без сучка и зазоринки, и потом блестяще оправдало себя уже в ходе самого съезда.

Такой тщательный подход к организации массовых мероприятий всегда вспоминался мне в моей жизни, насыщенной ими.

Накануне съезда вновь и вновь уточнялся список тех, кто обязательно должен получить слово для выступления. Случайному человеку на такую трибуну прорваться было невозможно, и сотрудники отделов радели за ораторов, представляющих их направления работы. Помогали в меру своих способностей, привлекали журналистов и даже писателей, способных помочь мысли доярки, строителя, ученого облечь в яркую, образную форму, вызывающую искренний интерес в стране: жителей ее разных уголков и руководителей партии и правительства.

Конечно, большинство молодых людей выносили на трибуну осмысленное восприятие жизни, умели донести слово, озвучить проблему. Тому много примеров в истории комсомольских собраний. Об одном, поучительном, мне хотелось бы рассказать.

Очень горел желанием выступить первый секретарь Магаданского обкома комсомола Вадим Савченко. Мы знали друг друга, ведь я курировал комсомольские организации Дальневосточных и Сибирских районов страны. В прошлом он – горный инженер, пришел в комсомол после работы на золотых приисках. Нас сближало и то, что на комсомольскую работу мы пришли по призванию, потеряв значительно в заработной плате и карьерном росте на профессиональной стезе. Энергичный, настойчивый, волевой, заводила молодежной среды, он был своим в ее рядах, хорошо знал проблемы Севера.

Его предварительно записали для выступления. И он зашел ко мне за советом, подчеркнув:

– Все в выступлении выстрадано, для этого я встречался с молодежью в разных районах на приисках и в тундре, был среди охотников и рыбаков, на кочевьях и промыслах. Все, что изложено здесь, – мысли сверстников. Прочитай и скажи откровенно: стоит ли это выносить на трибуну съезда?

Это было эмоциональное, насыщенное яркими примерами выступление, и мне лишь осталось пожелать ему успеха.

Дни работы съезда, наполненные потоком впечатлений, пролетали, все близилось к завершению, ему же обещали обязательно предоставить слово. И когда, казалось, все надежды потеряны, он получил слово последним.

Каково это, выступать, когда объявили, что на этом прения прекращаются?

Вадим рассказывал:

– Уже положил в делегатский портфель текст выступления, когда услышал слова: «Подготовиться Савченко – первому секретарю Магаданского обкома ВЛКСМ». Они повергли меня в шок, на негнущихся ногах я пошел через зал к трибуне.

У микрофона, увидев перед глазами заполненный до отказа зал, я почему-то представил бескрайнюю страну, через которую я пролетел к этой трибуне, берег моря и мой Магадан, и ушла оторопь, спало напряжение, и наболевшее сорвалось с уст.

За многие годы существования ВЛКСМ представитель этого края говорил всему миру о повседневных делах молодежи, в суровых природных условиях вырывающей богатства земли, о мужестве и стойкости первопроходцев, о памяти тысяч несгибаемых людей, отдавших здоровье и лучшие годы жизни ради того, чтобы сегодняшние поколения имели работу на обихоженной земле…

Размечтался выступающий и, выражая мысли своих сверстников, вспомнил о фантастах, писавших, что все невзгоды этих земель связаны с влиянием холодных и суровых вод и льдов Северного Ледовитого океана, попадающих через Берингов пролив в Охотское море.

А ведь если прекратить этот доступ, то в этих краях Чукотки и Аляски и всего побережья природа преобразится. Он не обещал субтропики и пальмы, а вот о винограде и пляжах для отдыха не забыл…

Страстные слова выступающего заразили всех верой в реальность осуществления этой мечты, и Вадим почувствовал это.

Далее последовало то, чем навсегда запомнился этот посланец северных широт. Отвлекаясь от лежащих перед ним листков, глядя через зал вдаль, как бы мысленно преодолевая громадные расстояния, он обратился к президенту Соединенных Штатов Америки:

– Господин Кеннеди! Давайте деньги…

Вложив в эти слова всю мощь легких, он вынужден был сделать вдох, возникла пауза. Аудитория, ошеломленная этим бесцеремонным требованием денег, ответила дружными аплодисментами, хохотом…

Не замечая этого, он продолжил:

– …давайте деньги, которые Америка вкладывает в гонку вооружений, потратим на строительство плотины и гидроэлектростанции через Берингов пролив. Этим Вы навсегда впишете свое имя в историю человечества и останетесь в благодарной памяти грядущих поколений!

Буря оваций, восторженные возгласы провожали его с трибуны.

Обсуждая с ним выступление, мы так и не смогли получить ответа на вопрос о том, как это он, под стать опытнейшему оратору, смог овладеть громадной аудиторией, а главное, донести наболевшее и выстраданное не только до делегатов съезда, а сказать это всей стране, да и всему миру.

Вот так в этот год, словно губка, впитывая по крупицам мудрость старших товарищей, опыт моих новых друзей, познавая страну, я постигал науку работы с людьми. И с этим багажом я вернулся в Кузбасс. Меня избрали первым секретарем обкома комсомола.

Службист

Николай Петрович Соловьев воплощал аппаратного работника. Его, знающего и опытного, нельзя было назвать лидером, за которым идут массы молодежи, это был служака – важная составная часть механизма, называемого коллективом, все детали которого работают в ритме общей цели. Такие незаменимы, на них держится деловая атмосфера. На трибуну они не лезут, в общении не выпячиваются, но всегда в курсе событий; могут кивком или интонацией голоса авторитетно поддержать или отвергнуть спорную идею; бывают замкнуты или, наоборот, надоедливы, наделены долей интриганства; интуитивно улавливают момент, чтобы скромно подать решающую реплику.

Им нет равных в умении написать деловой документ, выстроить доказательный ряд цифр и фактов, сообразуемый с требованиями момента и руководства. И как бы ни пыжились соперники, ускользающая логика этих авторитетов остается вне сомнений. В народе таких людей, старательно, но с крайним формализмом относящихся к служебным обязанностям, нарекли емким, с оттенком иронии словом – службист.

Вот с таким, матерым и уверенным в своей непогрешимости службистом свела меня в одном кабинете работа в отделе комсомольских органов Центрального аппарата комсомола. Теперь понимаю: это был подарок судьбы, открывший мне, познающему азы аппаратной работы, глубинные процессы человеческого общежития.

После усвоенной в сибирских краях формулы взаимоотношений, определяемой простыми понятиями долга, чести, справедливости, я увидел, что не только это движет поступками людей, есть еще подспудные мотивы, о которых напоминает повседневная жизнь.

Через наш отдел, в обыденности называемый организационным, обеспечивалась связь Центрального аппарата с комсомольскими организациями страны. В обязанности сотрудников входило знание проблем молодежи, оценка кадров и внутрисоюзной дисциплины, стиля и методов работы комсомольских аппаратов. Работники отдела были в гуще молодежи, общались с ней во время ее труда, учебы, отдыха; более половины дней в году находились в командировках по стране.

Глубокий след и раздумья оставили у меня вечерние и ночные бдения вместе с сотнями молодых людей в Политехническом музее и у памятника В. Маяковскому в Москве во время выступлений тогда набирающих популярность поэтов Е. Евтушенко, Р. Рождественского, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной. В комсомольских отрядах народных дружинников мы выходили в рейды для борьбы с нарушителями правопорядка. Хотя в те годы даже невозможно было представить сегодняшнего разгула этих правонарушений. Работая затем в молодежном туризме, мог из уст гостей нашей страны не раз услышать: «Самое главное впечатление от СССР – это возможность без боязни бродить по ночным улицам Москвы, о чем у себя на родине мы давно забыли».

Наш долг состоял в том, чтобы заметить и поддержать усердие и все новое, что рождала инициатива комитетов комсомола.

Во время командировки в Омскую область меня познакомили с опытом спортивной работы на селе. Я побывал в районах, в которых за последние годы прошли областные спартакиады сельской молодежи, венчающие эти старты в коллективах; увидел добротные по тому времени стадионы, спортзалы, спортивные площадки, лыжные трассы.

Каждый год столица этого сельского праздника менялась, оставляя после себя комплекс сооружений. Важно, что средства не распылялись, на их проведение объединялись деньги областного и местного бюджетов. По этому же принципу работали в районах. И за последние десяток лет массовый спорт на селе получил добротную базу.

А за всем этим стояла, как я имел возможность убедиться, продуманная работа обкома и комитетов комсомола, поддержанная партийными и советскими органами, умело мобилизующими молодежь для участия в их строительстве и организующими спортивно-оздоровительную работу в сельских ячейках.

Впечатлениями об увиденном я поделился в Москве с товарищами, предполагая, что этот опыт следует поддержать в ЦК ВЛКСМ.

Сказанное по этому поводу Н.П. Соловьевым умерило мой пыл:

– Ну что ты там увидел особенного, рассыпаешься в комплиментах? Ведь из того, что ты рассказал, я могу подготовить записку, в которой обосную, что комсомольских руководителей области необходимо с работы снять.

Видя мое недоумение, он пояснил:

– Ведь всего-то пока лишь треть районов получили эту базу. А остальные?.. Значит, обком не сумел возглавить порыв молодежи; значит, сидят там безынициативные чинуши, работающие строго от сих и до сих.

И после небольшой паузы зло продолжил, уже полностью войдя в роль:

– Видите ли, у них пятилетка!.. И дальше за пределы этих планов они не могут отступить?

Не знаю, что побудило моего товарища (видимо, все же решил сбить спесь с восторженного новичка), но он своими сомнениями опередил мой доклад секретарю ЦК ВЛКСМ.

Так и остался бы в архивах отдела порыв восторженного проверяющего. Но в эти дни я оказался в Отделе оргпартработы ЦК КПСС у одного из его руководителей Е.З. Разумова. Он до этого работал в Кемеровской области редактором газеты «Кузбасс», а затем секретарем обкома партии. В откровенном разговоре после совещания я рассказал ему о своей работе на новом месте, поделился впечатлениями от поездки в Омскую область. Человек большого аналитического ума и знаний работы партийного аппарата, он проявил интерес к рассказанному мной. Он сказал: «А давай-ка об этом опыте расскажем в партийной печати». При этом позвонил в редакцию журнала «Коммунист».

Так и появилась в этом органе ЦК КПСС моя статья с размышлениями о развитии спорта на селе на основе опыта омичей. И думаю, что опыт спортивного строительства на селе, поддержанный партийной печатью, заинтересовал многих в стране. В Алтайском крае, Пензенской, Оренбургской областях мне пришлось убедиться в этом. А практика проведения сельских спортивных игр и фестивалей рабочего спорта жива и поныне.