Текст книги "Будни лейтенанта Барсукова"

Политинформация

Настала долгожданная среда – день политинформации. Сергей Иванович, политический сенсей, сдержал своё слово – бросил комсорга на растерзание матросам. По сценарию политотдела, ведущий это мероприятие офицер должен на протяжении сорока пяти минут развлекать скучающую от монтонности автономки публику рассказами о международной обстановке: агрессивной политике империалистических государств и в противовес ей миролюбивом курсе стран социалистического блока; доказывать, обязательно с примерами, историческую важность и правильность курса на перестройку, начатую женой Горбачёва.

В матросской столовой, расположенной на нижней палубе пятого отсека, собрали весь свободный от вахты личный состав. Налысо стриженные матросики в РБ были очень похожи на детей в детском саду. Их нагнали чересчур много, некоторым не нашлось места, и таким пришлось стоять.

Сергей Иванович, чрезвычайно довольный кворумом, объявил:

– Товарищи, сегодня политинформацию для вас проведёт старший лейтенант Барсуков, – данное известие вызвало гул одобрения, на лицах матросов засветились улыбки, так как личность докладчика сулила весёлое времяпровождение.

Бася, довольный своим признанием в молодом коллективе, из-за спины замполита поднял руку, подобно укротителю в цирке. Такова сегодня его роль, собрание притихло.

Довольный зам продолжил:

– Ещё одно объявление, после политинформации состоится комсомольское собрание по выбору секретаря, так что никому не расходиться, – а это известие вызвало противоположную реакцию – моряки готовились выделить только сорок пять минут из своего личного времени, но никак не больше, поэтому столовая наполнилась недовольным гулом.

– Пожалуйста, Игорь Василич, теперь можете начинать, – замполит, как всегда предварительно всё испортив, тут же по-тихому отвалил в сторонку, предоставляя исправлять ситуацию другим – он рукой пригласил Басю самому разбираться с недовольными и, удовлетворённый, что спихнул сразу два мероприятия на молодого лейтенанта (своего рода офицерская годковщина), проворно удалился к себе в каюту.

Басю публика не пугала, наоборот, вдохновляла – при виде большого скопления людей он преображался, в нём просыпался талант артиста. Будучи старше матросов максимум на пять лет, он чувствовал себя в их среде мастодонтом, бывалым и опытным моряком, знающим жизнь и службу, что придавало ему дополнительной уверенности. К тому же он отлично знал каждого в отдельности и, стоя дежурным по кораблю, нещадно дрючил, делая это весело, с взаимным удовольствием.

– Ну что, товарищи… старшины… и матросы, – его открытая голливудская улыбка, как у Остапа Бендера из «Золотого телёнка», всегда располагала людей, он с первых слов мог наладить контакт с аудиторией, тонко чувствовал её настрой и умело подводил разговор к нужной ему теме.

– Начну с конца, и смехуёчки, и хаханьки прекратить! Комсомольское собрание – дело важное. Слышали заместителя командира? – будучи комсоргом, он кровно был заинтересован переизбраться и спихнуть с себя это непосильное бремя.

– Буду краток. Если хоть одна сволочь проголосует за мою кандидатуру – убью, в корме сгною, по одному передушу, ни один живым с корабля не сойдёт. Всем понятно? – для убедительности речи плюнул в левую ладонь и большим пальцем правой стал показывать, как будет растирать в пыль.

Матросы дружно заулыбались, из разных концов зала послышалось: «А за кого голосовать тогда?»

Бася на секунду задумался, выбирая кандидатуру из молодых офицеров – отбор шёл только по одному критерию: кому будет легче спихнуть комсомольское хозяйство с так и не написанными протоколами за два предыдущих года. На ум пришёл скромный и интеллигентный командир трюмной группы, пару месяцев назад выпустившийся из Дзержинки, – с ним будет легче всего справиться.

– Лейтенант Маслов. Отличная кандидатура, – матросам было всё равно, за кого голосовать, к началу девяностых комсомольская организация, как результат перестройки, превратилась в нудную формальность, уже не играя прежней основополагающей роли в жизни молодёжи.

– Так, с этим решили, теперь политинформация. Кто у нас здесь молодые? Ну-ка встаньте, – зал оживился, поднялось несколько щупленьких фигур, – начнём с опроса. Кто такие Карл Маркс, Гагарин и Пеле? – годки заулыбались, в своё время они уже проходили эту процедуру и с интересом наблюдали, во что выльется традиционный Басин блиц-опрос.

Один из молодых первым набрался смелости:

– Карл Маркс, кажется, что-то написал.

– То есть писатель?

– Да, писатель.

– Молодец, красава, – матросы дружно засмеялись. – А Гагарин? Это самый лёгкий вопрос.

– Гагарин? Мм, что-то слышал, но не помню.

– Ты что, шутишь?! Правда Гагарина не знаешь?

Из зала донеслось:

– Игорь Васильевич, он не шутит, на самом деле не знает.

– Ну ты что? Такая звучная фамилия. Чем он знаменит? Подумай хорошенько.

– Не знаю. Точнее, не помню, а Пеле точно не знаю.

– Молодец! Из трёх вопросов на один ответил, и то неправильно. Так, кто командир отделения у него? Научить, сильно не бить, на следующем занятии проведу контрольный опрос, проверю.

Самое интересное, что это работало – как правило, к следующему разу матросы могли уже хоть как-то выполнить «домашнее задание», таким образом постепенно повышая уровень своего интеллекта.

По окончании политинформации был небольшой перерыв, во время которого по кораблю объявили: «Комсомольцам собраться в матросской столовой для проведения комсомольского собрания». К присутствовавшим матросам присоединились комсомольцы из состава офицеров и мичманов. Пришёл также и замполит проконтролировать переизбрание нужного ему Барсукова на новый срок.

В назначенное время Бася открыл собрание, огласил повестку дня, в котором значился один вопрос: «Избрание секретаря». Кандидатов было трое: Бася, Маслов и молодой мичман.

Первым слово взял Сергей Иванович, в надежде быстро получить большинство голосов матросов-пофигистов за так необходимого ему харизматичного и энергичного Басю, добавить ему новый срок. Зам вкратце изложил факты, подтверждающие чудесную работу и кристальную чистоту личности действующего комсорга, и, как старший товарищ – член партии, высказал недвусмысленное пожелание голосовать за Барсукова единогласно. Желающих выступать больше по традиции не оказалось, и Бася поставил вопрос на голосование.

Каково же было удивление ЗКПЧ, когда большинство проголосовало за антихаризматичного Маслова, с которым Сергей Иванович небеспочвенно полагал огрести множество проблем и намучиться по полной. Он попытался начать протестовать, но Бася его очень твёрдо и «по-партийному» принципиально осадил:

– Сергей Иванович, голосование окончено, так решило собрание, у меня результаты уже занесены в протокол.

Маслов было начал тоже протестовать, но поздно – Бася сумел счастливо вырваться из комсомольской трясины, отягчённой ворохом сопутствующих проблем, и сбросить с себя ярмо вожака союза молодёжи отдельно взятого экипажа подводной лодки.

Ракетная стрельба

На следующий день настал бенефис ракетчиков – пришло время выпустить на волю Р-31 и показать америкосам обещанную «кузькину мать». Все «китайцы» на лодке тоже были Басиными братьями – выпускниками первого ракетного факультета ВВМУПП, но, как и в училище, они держались как-то обособленно от остального сообщества. Четвёртый отсек своей секретностью и изоляцией от внешнего мира даже чем-то напоминал территорию Поднебесной, давным-давно оградившейся от инородных дикарей Великой Китайской стеной.

Сам залп запомнился… своей обыденностью. Главное событие в жизни экипажа, санкционированное первыми лицами государства, к которому усиленно готовились несколько месяцев, говорили на партийных и комсомольских собраниях о важности задачи, недопустимости срыва и ответственности каждого, которое сотни раз проигрывалось во время учебных тревог, доводя действия каждого члена экипажа до автоматизма – оказалось рутинным делом: за час до старта экипаж по боевой тревоге разбежался и спокойно расселся по штатным постам под ровный гул идеально работающих приборов; размеренные и без волнения минуты ожидания; затем лёгкий, едва уловимый присест вниз «пятиэтажного дома» под водой; через двенадцать минут после старта всплытие под перископ; входящая радиограмма: «Поле ракету приняло», сдержанный ответ: «Мы очень рады»; погружение на сорок пять метров отбой тревоги.

Задача была выполнена, и настроение у экипажа стало праздничным, «в тоннеле жизни» далеко впереди замаячили просветы счастья: хоть и заснеженный, но всё же берег, ставшие родными скалы и сопки, а главное – свежий, чистый воздух, О2 без вредных примесей, натуральная еда без консервантов, жёны, дети, а там дальше постановка корабля в завод и отпуск на «большую землю».

Зайчик автопрокладчика медленно, но уверенно продвигался в сторону Кольского залива. Бася со штурманом втихаря залудили кофейку в фирменной командирской кофеварке, работавшей по принципу парогенератора. Командир очень кстати закончил традиционный перекус, после которого осталось полмешка разнообразной еды: свежевыпеченный горячий белый хлеб, сгущёнка, копчёная колбаска, рыбные консервы, тушёнка – из-за чего штурмана пребывали в особенно радостно-приподнятом настроении, когда неожиданно к ним заглянул Выкрутихвост:

– Василич, – очень тихо, почти шёпотом он позвал Басю, а когда тот к нему приблизился, доверительно продолжил: – Наш Абдуллаев свихнулся, вообще стал неуправляемым, команды отказывается исполнять.

«Наш Абдуллаев» был рулевым и таджиком по духу.

– Да ты что? Это же не пудель, чтобы команды исполнять, а шикарный матрос! С ним никаких проблем не было! Давай зови его сюда.

Через пару минут появился подтянутый, опрятный, чистенький боцманёнок.

– Абдуллаев, – Бася очень доброжелательно и даже ласково обратился к матросу, – что случилось? Почему на тебя боцман жалуется?

– Та-ащ старший лейтенант, – Абдуллаев придвинулся ближе к Басе, – я полтора года отслужил?

– Отслужил.

– Значит, я полторашник?

– Ну, наверное, полторашник. Не поспоришь.

– Тогда всё, я ничего делать не буду.

От наглости Бася настолько опешил, что чуть не поперхнулся командирскими яствами:

– Ты что, Чингачгук нераскрашенный, совсем сгондурасил? Я тебе сейчас дам, ничего делать не буду!

Тогда Абдуллаев наклонился к самому Басиному уху и произнёс:

– Пошёл на… – быстро развернулся и пулей бросился со всех ног наутёк.

– Что-о?! Ну всё, финики тебе, чмырло-чувырло!

– Только не покалечь его! – только и успел крикнуть штурман вслед бросившемуся вдогонку за басмачом КЭНГу.

В пятом отсеке Бася поймал джихадиста и одному ему известным способом обратил в истинную веру – бунт на военном корабле был подавлен в зародыше.

Однако с этого времени в душе Баси поселилась какая-то червоточинка недоверия к новообращённому душману, да и штурман масла в огонь подлил:

– Игорь, вообще-то, советую не расслабляться. Абдуллаев у нас на верхней вахте стоит с автоматом. Сейчас придём в базу, а он нам в спину очередь да и пустит – таджики ведь хуже кошек, злопамятны.

Теперь каждый раз, проходя мимо «Шпата», Бася очень вежливо и нарочито доброжелательно интересовался:

– Абдуллаев, как твои дела, всё нормально? – и широко улыбался, как доктор Ливси из мультика «Остров сокровищ». – Ну что ты такой насупившийся? Нам с тобой служить ещё, помни. Хочешь конфетку?

А в остальном – хороший был боец Абдуллаев.

Наконец долгожданное всплытие. Вид сопок вызывает диаметрально противоположные эмоции, в зависимости от того, с какой стороны вы на них смотрите: одно дело созерцать их с жуткой тоской в иллюминатор самолёта рейса Санкт-Петербург – Мурманск, идущего на посадку в аэропорт Мурмаши, и совсем другое – с наслаждением любоваться неброскими красотами Заполярья, возвращаясь из опасных и недоброжелательных глубин холодного Баренцева моря.

Атмосфера на мостике царила парадно-воодушевлённая. Мысль, что ракетная стрельба, а вместе с тем и ответственное задание партии, выполнены на отлично, вселяла в стоящих на мостике уверенность в светлом будущем, несмотря на нестерпимый холод и ветер. Вконец заиндевевший минёр, находившийся на мостике в качестве вахтенного офицера, чтобы разогреться, попросил у штурмана пару раз снять пеленг.

Ничего не подозревающий Бася в штурманской вдруг услышал знакомый минный голос:

– Штурманская, мостик, прими место.

– Давай.

– Вижу какую-то трубу, – среди невысоких белых сопок «румын» острым глазом узрел струйку чёрного дыма.

– Это женская баня, – Бася просто не мог удержаться, чтобы не подколоть карьериста.

– Хорошо, принимай пеленг! 200 градусов! Ориентир «Труба женской бани!».

Все, кто был на мостике, грохнулись от смеха. Естественно, командир не оставил такой прикол без внимания:

– Минёр, мазафака, где ты видишь женскую баню?

– Мне штурман дал этот ориентир, – по дружному смеху минёр понял, что опять попался на удочку.

– Ты хоть бы немного подумал верхней частью своей головогруди, откуда посреди безлюдной тундры взяться бане, да ещё женской?

– Так точно, товарищ командир.

– Это ж Барсуков, минёр. У него сейчас в голове все мысли только о женской бане, – командир шутил про Басю, но на самом деле о женщинах думал каждый, находящийся в тот момент на подводной лодке.

Вахтенный офицер, оценив чувство юмора Баси, тоже рассмеялся вместе со всеми. Что ему ещё оставалось? С «румын» всегда взятки гладки: имидж тупых и решительных – это броня, в любой час защищающая их от любого промаха. Может, поэтому большинство командиров выходят из минёров, и тогда после их назначения всплывает, что они вовсе не такие, какими кажутся.

Только штурман, весь замёрзший и продрогший, покрытый корочкой льда на лице и инеем на бровях и ресницах, в ту минуту веселиться был не склонен, так как злился на юмораста за то, что тот сидел в тепле и сытости, в то время как он мёрз на мостике вместе с минёром:

– Игорь, твою рать, заканчивай свои дурацкие шуточки!

– Я же не со зла, – то была святая правда, добродушный Бася по природе своей не был способен причинять вред людям.

Через пару часов «К-140» бросила чалки у родного седьмого пирса в бухте Ягельной. Впереди предстоял последний переход на СРЗ (судоремонтный завод). Механики на скорую руку подключили электропитание от берега и в ускоренном режиме выводили ГЭУ, чтобы свалить побыстрее вместе со всеми домой.

Замученный штурман обратился к Басе:

– Надо всё распельменить, сделаешь без меня? Я спать хочу, умираю. Промёрз, как сволочь.

– А как же исполнить «цепочку»?

– Да и хрен с тем, что за этой цепочкой! Домой сегодня не пойду, сил нет ни на проверку, ни на подвиг. Всё будет, но только завтра…

Офицерское собрание

На флоте мозгов нет – риска нет.

Литературный сюрприз – письмо штурманского электрика Марата Фагимовича Сайфуллина к любимой девушке, написанное суровым морским слогом старшим лейтенантом Барсуковым – лордом словесности и отцом сенсационной вахтенной журналистики, а вкупе заботливым отцом-командиром, ввиду немощи русского наречия у любимого матроса, выглядел так:

«Свет очей моих, Гюльчатай, шлю тебе салам из далёкого Заполярья. Мы не виделись три года, и я скоро иду на ДМБ. За это время мой командир Игорь Васильевич научил меня всему: каждый день умываться, стирать и сверять часы. Он человек знающий и культурный, соцветие всех талантов, не какой-нибудь простофиля с улицы, в нём чувствуется артист. Он знает очень много приёмов карате и показывает мне их каждый день. Ещё он очень добрый и не наказывает меня часто. Благодаря ему у меня нет времени делать глупости, я постоянно чем-то занят. Он очень красивый и сильный, тебе бы очень понравился. Я же такой, как и прежде. Наша лодка встала в завод в Северодвинске, теперь она в море уже никогда не выйдет. Такие мои дела».

Баян Бася на минуту прервался, обозревая не без удовольствия чёрные литеры, начертанные на девственно-белом листке.

– Вот это перо! – великий бард манерно откинулся назад на спинку стула, – ну как тебе сие покушение на высокий стиль, Сейф, нравится? – сказал он нарочито будничным тоном.

– Очень, тащ, я бы так не смог, – ответил матрос, пленённый до глубины души красотой русского языка, однако по его лицу было видно, что по содержанию бо́льшая часть из того, что он хотел сообщить про себя своей девушке, в письмо не попала.

– А хочешь, – быстрая улыбка солнечным лучиком скользнула по безупречным чертам барда, – в стихах ей про любовь изложим, только без поэтических вольностей? – в глазах Баси загорелся огонёк творческого вдохновения.

– Не-ет, тащ, – на лице Сейфа отразился испуг, – она сразу догадается, что письмо не я написал, я же не Пушкин.

– Пушкин? – переспросил неподражаемый паяц. – Мне кажется, я слышал где-то это имя, знавал раньше такого матроса, – после чего, скептически смерив фигуру тщедушного любимца, укоризненно, но без недоброты, вздохнул – да, ты прав, представляю, как у неё глаза на лоб полезут, если вирши от тебя получит. Тогда давай напишем что-нибудь задиристое про дыни и закругляемся, женщины не любят длинных писем, могу тебя заверить.

Бесподобный комедиант, расправив плечи, по-древнерусски причесался, запустив растопыренную пятерню в кудрявую шевелюру, сдвинул ПДУ набок, чтобы не болталось между ног, и, склонив голову, как первоклассник, принялся строчить слова, тщательно выводя каждую букву и стараясь не наделать грамматических ошибок, так как не любил переписывать и делать двойную работу:

«Здесь с начала декабря солнце не восходит, и поэтому целый день – это ночь, освещаемая лишь Луной да северным сиянием. Кругом один снег и дыни не растут, впрочем, ничто не растёт – не как в нашем солнечном Чирчике. Игорь Васильевич очень любит дыни и всё остальное, что у нас растёт, я был бы рад сделать ему подарок, пришли мне посылку килограммов на десять, как в прошлый раз».

Бася опять остановился:

– Ох, от трудов аж пуп вспотел. Добавь про любовь на татарском и закругляемся.

Сейф взял ручку и аккуратно вывел печатными буквами внизу письма: «Мин (Я) сине (тебя) яратам (люблю)».

Доброе дело привело Басю в радостное расположение духа – можно было считать, что ещё один день прожит не зря.

Он крепко обнял матроса правой рукой за шею, притянул к себе и, дружески теребя по волосам другой, произнёс:

– Чтоб ты без меня делал, Сейф? – под его длинными пальцами в черепной коробке матроса плавали моллюски неразумия, ища и не находя выхода.

– Пропал, – покорно перенося цепкий захват, моряк изобразил смешную мину и произнёс хорошо зазубренный краткий ответ, ласкающий слух его любимого командира.

– Правильно, Сайфуллин, без меня ты ни на что не годен. Я даже письма за тебя пишу. Это – сам отправлю, по дороге зайду на почту, – он дал облизнуть края конверта матросу и запечатал.

Дело происходило в декабре 1990 года. После утилизации путём отстрела последних твердотопливных ракет Р-31 «К-140» в расцвете механических сил своим ходом отправилась на разделку, пополняя ряды других субмарин-горемык: к 2007 году на заводе «Звёздочка» будет утилизировано 22 РПКСН проектов 667А, Б, БД, БДР, 13 многогоцелевых АПЛ проектов 671, РТ, РТМ, 2 ПЛАРК проекта 949 типа «Курска», ТРПКСН проекта 941 «Акула» – боевые корабли Родине стали не нужны.

Тогда-то Бася впервые и попал в Северодвинск – «Северный Париж» Заполярья, расположенный в устье Северной Двины, рядом с Архангельском. Это вам не глухомань гаджибеевская с угрюмыми пятиэтажками, раскиданными по унылым сопкам, и развороченным асфальтом на дорогах – большой, полноценный, современный город со всей положенной «уличной фурнитурой»: широкими бульварами, шорохом шин и трансмиссий по дорогам, красивыми площадями, высокими многоэтажными домами, магазинами, городским транспортом и нормальными деревьями.

Лодку приняло в «чистилище» легендарное судоремонтное предприятие «Звёздочка», расположенное на острове Ягры. Вообще, в Северодвинске два градообразующих предприятия: на одном заводе лодки строят – это «Севмаш», а на другом ремонтируют – «Звёздочка».

В этом сказочном месте всё было иначе – даже работа: в отличие отнепредсказуемости и суматохи, царивших на действующих кораблях, полных круговоротом забот то о материальной части, то о личном составе, служба в заводе шла размеренно-спокойно – утром надлежало приветливо встретить ста граммами гражданских специалистов, а вечером проконтролировать, чтобы никто из них на борту не остался. Основная забота сводилась, собственно, вовремя получить шило – самую высоколиквидную валюту тех времён, от которой зависел успех во всех делах: механизмы и без спирта работать будут, а люди без «топлива – нет. Этот незаменимый эликсир служил волшебной смазкой межличностного общения, необходимого как для решения служебных проблем, так и для проведения досуга, которые в среде подводников между собой тесно переплетались. Береговое пьянство – проклятье мореходов во все века, но не угощать, не выставлять друзьям и нужным людям выпивку представлялось делом немыслимым. И где ещё прикажите бражничать, как не на берегу, когда бо́льшую часть жизни мореходы проводили внутри прочного корпуса, где царил ненарушаемый «сухой закон» – море пьяных не щадит.

Во время оное пришла пора получать шило. Накануне вечером боцман занёс три сорокалитровых молочных фляги в каюту старпому, который занимался его распределением. В урочный час перед обедом Бася с актом и заявкой постучал в заветную дверь укромной каюты старпома, держа наготове пустую тару.

– Чего тебе, штурман? – из-за приоткрытой двери низко сводчатой кельи послышался голос главного корабельного виночерпия.

– Прошу разрешения, за шильным довольствием, тащ капитан вторанга.

– Шила нет, – сказал как отрезал старпом.

Это был крах всех планов на ближайшее время – не подобрать слов, чтобы передать степень Басиного разочарования в тот момент, но с начальником не поспоришь. Он с первого курса военного училища впитал житейскую мудрость: на флоте бабочкой не щёлкают! И главный из этого урок – из промахов делать вовремя правильные выводы. Бася в тузе-печали вызвал боцмана и, никогда не отказывая себе в возможности поюморить, схватил того за грудки, прижав к переборке.

– Рыжик, язви твою окаянную душу! Хочешь быть в этой жизни всего лишённым, повешенным, а затем вдобавок расстрелянным?

– За что, тащ? – боцман недоумённо взирал на насупленные бровки штурмана.

– Ты боевую часть без шила оставил, – боцман мгновенно оценил серьёзность сложившейся ситуации и чем ему это могло грозить лично: назначение виноватых среди невиновных – ещё одна флотская традиция, цепочка несправедливостей должна следовать строго по нисходящей вертикали, – слушай боевой приказ: с этой минуты о том, что шило получаем, я должен знать первым, и только по моей команде заносишь бидоны в каюту старпома. Понял?

– Так точно, – ответил боцман, как все мичманы – муж потаён, лукав и только физической силе покоряшеся.

Выполняя боевой приказ, в последующие разы боцман для перестраховки сигнализировал загодя, аж перед поездкой на базу, и, как только фляги доставлялись на борт, Бася чудесным образом первым материализовывался в дверях святилища с заявкой и тарой для законных десяти штурманских килограммов.

После удачной ракетной стрельбы пенителю морей Суднишникову Б. В., командиру «рогатой» дружины Ковалёву Вове и главному леснику дремучего механического леса Комарову В. Н. дали по ордену, остальных с поощрением, как принято, прокатили. По случаю получения боевых наград в ресторане «Приморский», известном для широкой заполярной общественности под названием «Примус», на проспекте Бутомы прошло праздничное офицерское собрание – накрыт большой стол. Этот ресторан был достопримечательностью Ягр, в нём и ещё в «Белых ночах» северодвинцы старались отмечать самые важные события жизни. Для того чтобы попасть в «Примус» в пятницу и субботу, народ за две недели столики заказывал.

И вот за одним столом собралась большая семья – человек двадцать достопочтенных гондольеров с легендарной «К-140», сплочённых, как всегда, единым помыслом – на этот раз опойство учинить. Всеобщее праздное веселие, царившее в собрании, подогревалось многочисленными яствами: холодными закусками и горячими блюдами. С алкоголем в те времена в исчезающей с карты Стране Советов оставалось по-прежнему худо, поэтому в графины наливалось шило, зато его было хоть залейся – уж если взялись бражничать всей дружиной, так уж зараз всем и всему воздать надлежащие почести. Разгулялись на славу, поочерёдно переходя от жидкостей к твёрдым веществам. Сначала выпили за орденоносцев, затем за жён, а после третьего тоста «За тех, кто в море!» официальная часть вечера считалась оконченной, и народ постепенно переходил в личный автономный режим плавания, строя индивидуальные планы на вечер и выбирая между «упиться» или «познакомиться». Штурманскую боевую часть в офицерском собрании представляли Бася и сам командир – магистр Игорёха Рагулин, который за пару дней до этого знаменательного события получил назначение старпомом по БУ в другой экипаж.

– Так, мне завтра возвращаться в Гаджиево, а посему я сегодня должен себя блюсти, а тебя пристроить на Новый год, – не имея на тот момент ни жены, ни интрижки, он направил свою энергию на благо друга, Басе ставилась задача на этот вечер двигать по «женской линии», соответственно, много пить ему было не суждено.

Заиграл новый хит того года группы «Любэ» – «Атас», отвязная музыка родила целую бурю восторгов, так что все в зале той отдались буйному и разгульному веселью, повскакивав с мест и заполнив танцпол до отказа. Меж тем млад Бася, будучи прожорлив, как альбатрос, с жадностью набросился на еду – чревоугодие оставалось у него в приоритете перед остальными грехами. Магистр опытным глазом обозревал, как в перископ, окружающую обстановку, дистанционно осуществляя отбор целей, достойных скрасить Басин досуг с перспективой на новогодние праздники. Вдруг от него последовал доклад:

– Смотри, за тем столиком какая барышня симпатичная сидит.

Млад Бася развернулся в сторону, куда был обращён взор штурмана, и натолкнулся на властный, настойчивый взгляд пышнотелой дамы с короткой стрижкой, не уступающей ему в габаритах: на ней было длинное платье цвета слоновой кости, открывающее сильные полные руки; тяжеловесное лицо с крупными чертами, мясистым носом и багровым вторым подбородком, глаза сильно подведены, в ушах большие серьги. Судостроительница, заметив устремлённый на неё неуверенный взгляд аппетитного молоденького старлея, томно попыхивая сигаретой, не спеша приподняла подол платья и вытянула массивную нижнюю конечность в белом чулке, её твёрдый, яростный взгляд василиска говорил: «Это я, та, о ком ты прежде мечтал. Мы встретились. Я дам тебе сполна ощутить мою царственную стать. Прими мой вызов. Один на один. Моя воля против твоей – и ты будешь разофицерен, и размужчинен, и полностью мой. Ты не уйдёшь. Такова твоя судьба».

– Ты с ума сошёл?! Прости, конечно, старина, но мне столько не выпить, – Бася, чуть не поперхнувшись, поспешно, с выражением деланого ужаса вернулся к тарелке, – я лучше мирно покушаю.