Текст книги "Море на двоих. Записки подводника"

ПИСЬМА МАМЕ

Дружбы на флоте Андрей завести не успел, а поделиться накопленными переживаниями жуть как хотелось. А кто внимательно выслушает и лучше поймёт, как не мама? Поэтому он писал ей подробно и исправно.

Одно из писем в те славные времена для ВМФ СССР адресату доставлено не было, так как отдельные сведения содержали государственную тайну.

«Дорогая мамочка!

Если бы ты знала, как я по тебе соскучился. Я сейчас всё готов отдать за то, чтобы оказаться рядом с тобой в замечательном городе на Неве. Мне часто снится родной Васильевский остров, набережная Лейтенанта Шмидта, вид на одноимённый мост и Адмиралтейство из окон училища.

Как я сейчас жалею не об упущенном красном дипломе, а о выпитом на стажировке стакане бражки, из-за чего вместо «Акулы» под Мурманском попал в худшее место на земле – Приморье, бухту Павловского, да ещё на обычные «букахи». В первый день флагманский штурман флотилии меня так сходу и спросил: «Ну, и за что тебя сюда сослали?» Мама, здесь служат только ссыльные.

Мою должность на лодке занимает Пётр Петров, он из ВВМУППа, тоже по залёту, но примчался на службу на две недели раньше меня и даже с молодой женой. Поэтому я теперь ношу позорный статус «прикомандированный». Ты же помнишь, как я не хотел ехать в Тьмутаракань после выпуска, как и первого лейтенантского отпуска. Но я рад тому, что меня просто прикомандировали, и ни за что не отвечаю. У меня, признаться, культурный шок. Я с ужасом представляю, что стану таким, как Кэп. А ведь он тоже выпускник нашей системы, самой элитной в стране бурсы.

Не могу постичь, как можно предать идеалы, привитые в училище? Офицер – это символ культурного, образованного, интеллигентного моряка. Мы же в роли отцов для своих подчинённых. Я так и отношусь к мичманам, хотя они старше меня лет на пятнадцать.

Должен тебя огорчить – твоей мечте о том, что я буду играть на белом рояле в кают-компании, не суждено сбыться. Не столько из-за того, что места на подводной лодке нет для рояля, сколько потому, что играть здесь не для кого – одни ватники, изредка канадки.

Не могу и не хочу забывать уважаемых и заслуженных преподавателей, их творческий и тонкий педагогический подход, умение всё доступно объяснить.

Первой полученной рекомендацией от штурмана Владимира Викторовича было:

– Забудь всё, чему тебя учили, – и последовала выдача листа на допуск к самостоятельному несению штурманской вахты, – две недели, потом начну наказывать.

Мама, в том листе сто вопросов, а попросить объяснить некого. Теперь я понял, почему на флоте ни у кого нет системного образования.

Штурман, в принципе, добрый человек, на два года старше меня, из ВВМУППа, но лейтенантом пережил тяжёлый период становления в экипаже Полякова. После этого никакой дурдом не страшен. Он готов исполнить любой, даже самый дурацкий, приказ командира. Про него расскажу в другом письме.

Меня охватывает печаль, когда я смотрю на Кэпа. Он рулит на корабле двумя злобными старпомами. Эти звери из ТОВВМУ. Оба к тому же минёры, и этим всё сказано: в голове у каждого всего две извилины – по числу проводов в торпеде. Когда в училище шутили про минёров, что эти подводники «тупые и решительные», не мог себе представить, насколько они в этом преуспели.

Выпускники ТОВВМУ, все как один, карьеристы. Для них главное в жизни – командирский мостик. Всё человеческое, не говоря о Рерихе и Шопенгауэре, им чуждо. Старпом Маркель меня на третий день выгнал из кают-компании за то, что я якобы пришёл туда в РБ, а не в кремовой рубашке.

Унизил и выставил посмешищем перед остальными офицерами:

– Ты бы ещё пришёл в кают-компанию в красных трусах.

По кораблю к тому времени пронёсся слух, что я по гиропосту (моё спальное место, ибо место в каюте прикомандированному не положено) хожу в трусах с сердечками, которые ты мне с любовью подарила на удачу, моя понимающая мамочка. Говорю тебе, эти люди понятия не имеют об этикете. Разве офицер может так поступать с другим офицером? Что с того, что он третьего ранга, а я – молодой лейтенант? К тому же мой боевой номер не был пришит, а торчал из верхнего кармашка. За что он меня наказал, приказав сдавать устройство корабля. Это ещё один лист, но в нём около двухсот вопросов. Я ему сообщил, что у меня пока нет времени на общекорабельные системы, так как закрываю лист по штурмании.

На мои доводы он опять необоснованно наорал и высказал в грубой форме, что если я через месяц не закрою лист по ОКС (общекорабельные системы), то меня ссадят с корабля в Ракушке, и мне придётся вечно жить без экипажа, прикомандированным, без перспектив стать адмиралом. Теперь я параллельно изучаю тупое устройство паротурбинной установки. Плюс ядерную физику с разделением каких-то частиц. Девятый турбинный отсек – это просто жуть, по-настоящему гиблое место, где служат чудовищные люди – надо также знать. Хотя их основная задача на вахте – затаиться и убить… таракана, который по наивности пытался пробежать мимо. Мама, так безжалостно нельзя поступать!

Маркель мне говорит, что каждый «люкс» должен знать устройство корабля не хуже механиков, причём аргументировать свою мысль не в состоянии. Говорит, что после первой аварийной тревоги сам пойму. Задаюсь вопросом: зачем тогда нужны «маслопупы»? Их прямые обязанности: вентили крутить, обеспечивать жизнедеятельность корабля и бороться с авариями. Где штурман, и где турбина? Одно могу сказать определённо, я рад, что не поступил в Дзержинку. На подлодке никто ничему не учит, все только спрашивают да наказывают. Это ещё один минус. Приходится осваивать матчасть самому. Обстановка, мягко говоря, враждебная.

С боевым номером тоже приключилась неприятность. После того как Маркель меня унизил, я пошёл в гиропост и отдал приказ матросу пришить мне номер на РБ, а сам сел изучать устройство главного турбозубчатого агрегата (некоторые умники говорят: аппарата). Старшина команды мичман Кириллов увидел бойца за шитьём, наорал на него и со словами «кто твой начальник?» выхватил у того РБ, представляешь, и кинул в меня. Вообрази моё негодование! Какой-то старший мичман вытолкал меня взашей из моего же гиропоста. Благо воспитание не позволило опуститься до драки с подчинённым. Что удивительно, но штурман (раньше думал, что у Владимира Викторовича фамилия Айлов, его так мичмана называли) меня не поддержал:

– Ты, – говорит, – зачем матроса заставил шить, сам не можешь, что ли? Руки у тебя есть, с головой, правда, пока плохо. С Кирилловым я разберусь, но ты свои замашки бросай. В гиропосту он хозяин, а ты вообще прикомандированный.

Печально, что выпускники ВВМУППа прониклись гнилым демократизмом и либерализмом. Панибратство до добра не доведёт. Им бы сюда старпома с линейного крейсера «Александр Невский», тогда бы он матросам и мичманам показал их место под ядерным реактором. Здесь же чуть ли не все равны. Штурмана дружат семьями с мичманами. Как такое возможно?

На корабле хуже Маркеля только старший помощник командира Колесо. Тот вообще на занятиях по борьбе за живучесть гоняет «люксовых» капитан-лейтенантов по трюмам, в поисках клапанов, а тем только в радость. Не пойму, за что его всего любят: наверное, за то, что в свободное время заставляет изучать гидравлическую систему вместо чтения Льва и двух Алексеев Толстых? У меня идейный конфликт с Кэпом. Он ничего не смыслит в штурманском деле, а я, ты знаешь, как отношусь к невежеству. Я нашёл причину, из-за которой у штурмана Айлова возникают ошибки в счислении. Дело в том, что навигационный комплекс производит вычисления в «цифре», а планшет, на котором лежит карта, – аналоговый. Зайчик, который подсвечивает место корабля на карте, приводится в движение рулевыми машинками, шестерёнки которых иногда заедают. Я это обнаружил и решил штурману Владимиру Викторовичу помочь. Вручную незаметно подкрутил место корабля, и ввёл поправки в навигационный комплекс. Делал полезную работу, но тактично ему об этом не сказал, чтобы не афишировать его грубый промах. Скромно удалился в турбинный отсек искать главный упорный подшипник. Примерно через час, так его и не найдя, вернулся в штурманскую. Кэп с ГКП орал по «Каштану» на Владимира Викторовича за то, что тот плохо управляет навигационным комплексом, и вынуждал его включить эхолот, так как возникло подозрение, что счислимое место у нас убежало. Я командиру прямо на ГКП так и сказал, что он не понимает элементарных вещей – разницы между цифровым и аналоговым счислением, и что механические машинки планшета могут заедать на поворотах. Зайчик в таких случаях, естественно, убегает. А эхолот у нормального командира должен быть всегда включённым.

Айлов тогда сразу догадался, что я знаю о его промахе, и просто спас меня от разъярённого командира, оттащив в штурманскую:

– Тебе кто про зайчик рассказал? Ты что, поправки вводил, дурилка картонная? Посмотри на графики, все три канала вразнобой заскакали, ты своими правками их возмутил, пришлось их даже временно отключить. Теперь сутки будем плыть без комплекса, по счислению, бог знает где. Невязку, боюсь представить, какую, уже намотали.

Одним из главных преимуществ выпускников нашего училища является то, что мы не боимся признавать ошибок.

Теперь ты понимаешь, в каком жутком месте я оказался? Надо бежать на политзанятия. Новости в следующем письме. Мама, я тебя люблю. Очень сильно…»

По классике сюжета лейтенант должен был закончить так: «Дорогая мама, передаю тебе письмо с последним водолазом, возможно, больше не увидимся». Но врать не будем, жизнь продолжается. И лейтенант продолжал своё жизнеописание, адресованное самому близкому человеку.

«Дорогая мамочка!

Обещал писать тебе каждую неделю, но не заметил, как прошло уже два месяца на корабле. Под водой время остановилось и не движется, а после всплытия, оказывается, пролетело стремительно. Через неделю конец автономки, обязательно отправлю тебе это письмо.

Не так всё плохо, как казалось изначально, жив, здоров, осознанно сражаюсь за Родину. Уже много чего знаю и умею. Я хоть и прикомандированный, но поспать удаётся всего по 4—6 часов. Штурман Владимир Викторович, которого в гиропосту называют Айлов, затыкает мною все мероприятия. Им на корабле не счесть конца. Это – мой крест, или, лучше сказать, вклад в общее штурманское дело.

Занятия по специальности сменяются тренировками по борьбе за живучесть. После обеда, как правило, политзанятия либо комсомольские собрания, ежедневные отработки по учебно-аварийным тревогам. Много времени уходит на самообразование. С большим удовольствием изучаю инструкцию по эксплуатации навигационного комплекса. Перечитываю второй раз, не поверишь, но нравится уже больше, чем труды Алексея Толстого, ибо полезнее, да и штурман доволен.

В минуты слабости, которые могу себе позволить, являясь потомственным интеллигентом, завидую древним «механическим капитанам». Им уже по 28 лет, всё знают, всё умеют и могут себе позволить посвятить свободное от вахты время (да и во время вахты тоже) духовному самосовершенствованию.

За текущее боевое дежурство случилось уже пятнадцать не учебных, а реальных аварийных тревог. На корабле крысы зачастую залезают в РЩ (распределительные электрощиты), тогда разносится трезвон аварийной тревоги: «Пожар в таком-то отсеке».

Наш доктор – штатный крысолов, но это не его специальность. Он окончил военно-медицинскую академию в Ленинграде, талантливый хирург, фанат медицины. Ему для профессионального роста нужен операционный стол и тяжёлые больные. Вместо этого он миксует яды для грызунов и ведёт приём симулянтов с 09 до 12 утра. Служба на корабле для него – осознанный путь деградации, но он держится.

Моё место для сна по-прежнему в гиропосту, но я предпочитаю оставаться в штурманской рубке. Сплю на диванчике среди ИДА-59 – спасательные средства на все случаи, полезная вещь. Крысы сначала очень мешали, но я к ним привык, хоть какая земная живность рядом, живучая, как мы. К штурманской вахте я давно допущен, теперь стою дублёром со штурманом, в одно время с командиром.

Первые дни меня подавляла неоправданная, как мне казалось, агрессия со стороны командира и старпомов. Своего родного штурманёнка Петрова, тупого выпускника ВВМУППа, которого даже жена бросила, они жалеют, отыгрываясь на мне, прикомандированном. Но я терплю, как выпускник ВВМУ им. Фрунзе, потому что знаю, что кроме моего дедушки многие адмиралы были выпускниками этого славного училища.

Я окреп. Пока не очень, но проникся мужским духом, преобладающим на флоте. Здесь не принято церемониться. Говорят как есть, лечат косяки ментальными подзатыльниками, а нередко – тактильными. Такие правила игры. Командиры не должны быть добренькими. По той простой причине, что на кону реальные человеческие жизни.

Экипаж очень опытный и обученный. Старпом – давно созревший командир: оторвавшись от корабельной повседневности, витает на пару с Кэпом в высях боевой стратегии. Маркель первый год как СПК БУ, за старпома рулит экипажем, с первого дня встал на командирскую вахту, Кэп ему доверяет. Помощник после автономки уходит старпомом в другой экипаж, на его место назначают нашего минёра, который всего второй год на лодке! Естественно, он ТОВВМУшник – обожает карьерный рост, к тому же по фамилии Якименко. Я разгадал тактику выпускников ТОВВМУ. Тупыми они только прикидываются, чтобы оставаться «военными».

На флоте все военные делятся на «военных» и «невоенных». Мам, чтобы уяснить мою мысль, представь на минуту, что мне рассказали. База Западная Лица в Заполярье. Конец сентября. В небе пару раз наблюдалось северное сияние, на земле натоптанный не первый снег. Для экипажей, которые не в море, введён обязательный ПХД (парково-хозяйственный день), естественно, в законный выходной субботний день, с девяти до тринадцати. Шабат по-флотски. Офицеры-мичмана наравне с матросами метут дорожки.

Пока «невоенные» военные задаются вопросом «какого хрена?», «военные» разбирают лучший инвентарь. Поступает новая вводная. Пришли саженцы берёз. Экипажу раздают ломы, чтобы ими взломать место посадки растений. Грядёт абсолютно безнадежное дело. Слабым корешкам саженцев берёз нет шанса пробиться без солнца за Полярным кругом. «Невоенных» военных терзает вопрос «зачем в вечной мерзлоте на зиму сажать деревья, они же погибнут?», «военные» тем временем обкладывают посадку камнями, чтобы деревья продержались, не упав до обеда. Проревела сирена воздушной тревоги, обозначив полдень – время побудки жён офицерского состава, а нам – время сдавать инвентарь, но тут, как всегда, вдруг оказывается, что берёзки похоронены всего на метр от дороги, а приказ был – полтора. «Невоенные» бросают ломы и разбегаются по домам, а «военные» остаются за трусов выполнять двойную работу.

Для себя я решил, что должен стать командиром. Этот путь для настоящих «военных». Мне предстоит научиться абстрагироваться от здравого смысла, справедливости, целесообразности в гражданском понимании. На службе логические цепочки идут в обратном направлении. Приказ – всему голова. Если он отдан, значит, над ним кто-то уже подумал. Какой смысл в двойной работе?

Оказывается, Маркель решил сделать из меня человека, слепить из глины офицера. Все зачёты принимает лично, уделяет пятнадцать минут во время своей вахты. Я на память описываю устройство каждого отсека. У него всегда заготовлен каверзный вопрос. Методы при этом самые непедагогические, но максимально эффективные. На корабле меня уже прозвали «Хочувсёзнать».

Пока не знаю, что ожидает на берегу. Сходить с корабля как-то страшно, привык к размеренному ритму автономки. Да и расставаться с этим экипажем не хочется, только наладил взаимопонимание с гиропостом. Отправлю письма по прибытии, позже напишу про Тихас.

Береги себя. Люблю. Целую. Моя любимая мамочка».

И так получилось, лейтенант Андрей написал последнее письмо.

«Дорогая мамочка!

Спешу тебя обрадовать. Меня назначили командиром электронавигационной группы в экипаж Шалимова. Таким образом я перескочил через должность инженера! Я очень рад, так как Валерий Яковлевич у подводников дивизии на хорошем счету. Представляешь, меня ему рекомендовал Маркель, который за три месяца пинками под зад, прости, это не моё, но его образное выражение, из меня сделал не человека, но настоящего специалиста. Жаль с ним расставаться.

Жизнь бьёт ключом. После автономки экипаж попал под эксперимент московских медиков, и я вместе с ним. Вообрази, три километра кросса по сопкам на следующий после возвращения с морей день. Спасибо, что разрешили хоть кеды надеть. Во время бега я чуть не задохнулся. Не представляю, как выдержали мичмана, кому за тридцать.

На подводных лодках в воздухе высокое содержание вредных примесей, которыми организм просто отравлен. Нужно время, чтобы очиститься и восстановиться. В первые дни до казармы с одышкой доходил не я один, а здесь – кросс. Наверняка послали в Москву победную реляцию, значит, какой-то экипаж, проклиная нас, побежит пять километров. Кто, как не подводники, поможет докторам выяснить пределы выносливости человеческого организма?

А вообще, теперь я очень счастлив, что попал служить в Приморье, хотя и по залёту. Не сравнить ни с Камчаткой, ни тем более с Северами. Кому рассказать, не поверят. У нас офицеры и мичмана прибывают на службу к девяти утра, к проворачиванию, а не к восьми, на подъём флага, как везде. Служба до обеда, а затем по приказу командующего флотилией Храмцова все экипажи в полном составе с матросами отправляются на пляж купаться и загорать. Ровно в шесть все разъезжаются по домам. Военный маразм сведён к минимуму. Ну а море – это святое. Там служим по полной.

Я обрадовался, когда штурман позвал меня на пикник.

В дивизии экипажи собираются на шашлыки в лесу, на берегу местной речушки. Это традиция. Интересно увидеть офицеров и мичманов во внеслужебной обстановке и цивильной одежде. Люди неожиданно показывают себя совсем с другой стороны. Особенно командир. Он – центр притяжения не только на лодке, но и у костра, у него в запасе полно историй. Горжусь, что в той компании мы с ним были единственными фрунзачами.

Принёс с собой ноль пять чистого и неразбавленного шила, что народ оценил по достоинству:

– Джонсон, никак получил допуск к шилу? Продолжаешь прогрессировать в лучшую сторону. Может, из тебя что-нибудь толковое да получится.

Мичман Григорьев, с которым у меня поначалу был страшный конфликт в гиропосту, сказал, что старлея я через год получу без проблем, а вот чтобы стать в срок капитаном, придётся к нему обратиться, поможет. У Петра Ивановича какие-то связи в отделе кадров флота.

Я сначала долго не мог понять причину дружеских взаимоотношений офицеров и мичманов, но потом до меня дошло. Это жёны. Военно-морским флотом на самом деле рулят жёны. Пока мужья геройствуют в морях, они налаживают между собой тесные связи и дружат, формируя свои экипажи, дивизии и флотилии, со своими же командирами. Проблемы у них общие: дети ходят в одну школу или садик, часто болеют. Кто подстрахует с малышом, пока надо сбе́гать в магазин – только соседка-подруга.

Женская дружба сильнее военной субординации их мужей. Приходишь домой, а жена тебе сообщает, что сегодня вечером идём в гости к заместителю командира дивизии, которого ты как огня боишься. Для каждого флотского офицера семья значит нечто большее, чем простая социальная ячейка общества – скорее, это центр Вселенной.

Я проживаю в двухкомнатных апартаментах. Нас там пять офицеров. Три женатика, к одному жена еще не приехала. Постоянно в квартире находятся только наши вещи да Таня с Катюхой. Обе беременные.

Вспоминаю, как полгода назад впервые увидел Катюху на автовокзале. Она стояла рядом с чемоданами с маленькой сумочкой в руках. Человек из иного мира, заброшенный неведомой силой прямо с небес в самое пекло грешной земли. Сейчас она уже на шестом месяце, и у неё невероятно огромный живот. Не представляю, как эти домашние девочки здесь выживают.

Больше всех не повезло Тане. Мишка Гришьян попал в экипаж к Полякову. Его с первого дня посадили без схода. За полгода пару раз отпросился в гидрографию, чтобы заскочить по дороге к жене. Его там прессуют конкретно. В сравнении с его началом службы, мне следует только прыгать от радости, хлопая в ладоши.

К тому же лодка Полякова до автономки из морей не вылезала. Теперь Тане недолго осталось ждать, уже скоро вернутся и сдадут корабль. В отпуск собираются в Ленинград, хотя могут и остаться. У Тани тяжело проходит беременность. Я как-то раз пришёл домой, а у неё температура под сорок. Она была очень напугана, еле уговорил отвести в больницу. Оказалось, почки застудила, пиелонефрит. У нас же кроватей нет, спят на матрасах, прямо на полу. Меня в больнице приняли за потенциального отца и обругали за то, что поставил под угрозу жизнь ребёнка, надо было скорую вызывать, а я и не знал, что она существует в посёлке. Теперь мне известно, что главный человеческий орган – это почки, как у женщин, так и у мужчин. За ними нужно следить всегда.

Сначала две недели Таня пролежала с почками, потом её положили на сохранение. Оказывается, и роддом есть в посёлке. Мы по очереди её навещаем. Бедная, ждёт не дождётся своего Мишку.

Таня с Катей у нас под опекой свободных от вахты лейтенантов. Посёлок Тихоокеанский похож на огромный детский сад. Идешь, а круго́м рассыпаны маленькие дети, со всех сторон бегут к тебе разноцветные шарики и кричат: «Папа, папа». Мы же все одинаково выглядим в форме. Смешно, а у матерей слёзы наворачиваются.

Особенно весело под Новый год. Поскольку у каждого экипажа свой Дед Мороз и Снегурочка, в предновогодней суматохе наш маленький посёлок просто кишит слегка подвыпившими сказочными персонажами, спешащими навстречу друг другу – успеть до наступления ночи передать подарки детворе. Это же целая детская трагедия, если кому долгожданный подарок не достанется. В Тихасе дети ещё верят в Деда Мороза.

С отпуском мне не повезло. Экипаж Шалимова только принял корабль, поэтому впереди опять полный круг. Сначала отработки задач в море, а затем – боевая служба. Получится две автономки подряд. Завидую чёрной завистью Петрову. Ему сначала грозило двадцать суток профотдыха старшим в санатории с матросами, но потом вспомнили о провинившемся КГСе (ракетчик, командир группы старта) Серёге. Теперь у штурмана впереди девяносто суток отпуска с семьёй. Лучший период в жизни офицера, не считая переподготовки в учебном центре.

Пока все новости.

Береги себя. Люблю. Целую. Твой сын».

В очередном выходе в море у Андрея неожиданно развилась непонятно откуда появившаяся пневмония, вызвавшая отёк лёгких. Корабельный доктор спасти жизнь молодому офицеру не смог. Светлая память Андрею Иванову, штурману из ВВМУ им. Фрунзе, навсегда оставшегося лейтенантом.

Все лейтенанты пережили трудный период становления как офицеры. У каждого на корабле был свой Маркель, которому останемся благодарными на всю жизнь. Ну а главным нашим учителем было Море.