Текст книги "Ковчег 47 Либра"

Вдвоем в Монголию!

Стефан Муха, защитивший две недели назад диссертацию «Дестабилизирующая селекция домашних животных с элементами генной модификации», шел по набережной, глядя сквозь прохожих в точку пространства в пятидесяти метрах впереди себя. На Стефана косились – слишком уж он выделялся серым неподвижным лицом. Так паршиво ему еще никогда не было. Он ни за что не смог бы ответить на вопрос, что его занесло на набережную. Просто шел, потому, что это было легче, чем сидеть или лежать.

Еще пару месяцев назад он был счастлив. Во-первых, получил положительный ответ от самого Юджина Куни: его не просто берут на работу, связанную с Ковчегом, не просто по специальности, а прямо по теме диссертации с возможностью выбора объекта селекции. Во-вторых, его долгий непростой роман со Сьюзен завершился затяжным медовым месяцем. Они были готовы лететь вдвоем в Монголию, где находилась штаб-квартира Ковчега, там зарегистрировать брак, купить дом и нарожать детей.

Первым ударом стала ссора с родителями:

– Ты бросаешь нас под старость лет. Да что нам толку от твоей материальной помощи!.. Нет, мы туда ни за какие блага не поедем, в этот ваш заповедник. Там мы будем белыми воронами. Ты плохой сын. Воспитали на свою голову…

Со Сью тоже что-то пошло не так еще два месяца назад.

– Интересно, а там все такие ботаники, как ты? Нет, я понимаю, что ты зоолог, в другом смысле ботаники… Когда вы собираетесь со своими коллегами и говорите о чем-то, я чувствую себя чужой. Я там буду при тебе как красивая кукла… Понятно, что они веселые и жизнерадостные, но это веселье как-то не по мне, я привыкла к другому, попроще. Ну, посмотрим…

Сью стала все чаще исчезать непонятно куда, приводя натянутые неклеящиеся объяснения. И вот сегодня утром она объявила:

– Ты, конечно, прости меня, Стефан, но в Монголию я не поеду. Лучше сказать прямо и честно: я нашла другого человека. Он не такой умный и интересный, как ты, но мне с ним проще, и в компании его друзей я чувствую себя в своей тарелке. Поезжай один – там найдешь свое счастье.

И вот Стефан шел по набережной, пребывая в сомнамбулическом состоянии. Какие-то мысли в голове все-таки ворочались: «А может, остаться? Заняться селекцией скота? Глядишь, и Сью вернется (на душе чуть потеплело). В конце концов, кто может гарантировать, что он окажется достаточно талантлив, чтобы в Монгольском парке его приняли за своего? Здесь жизнь состоится, так или иначе. Как-то состоится и без Ковчега… (На душе снова похолодало.) Нет, какая-то совсем тоска получается. Куда ни кинь…

Навстречу шел весьма необычный пес. Во-первых, непривычно большой. Во-вторых, с кисточками на раскидистых ушах. В-третьих, сочетающий в себе черный, белый и рыжий окрасы с сильным нарушением зеркальной симметрии. В четвертых, с проблесками недюжинного собачьего интеллекта в карих добрых глазах. Пес ткнулся мокрым носом в руку Стефана и сел. Стефан остановился, его лицо приобрело некоторые человеческие черты.

– Ух ты какой! Ушастый, и глаза умные. Ну-ка, дай лапу! О, молодец. Откуда ты такой взялся? Голодный небось? Джанк-фуд будешь? Вижу, будешь, – Стефан достал из рюкзачка гамбургер, пес аккуратно взял его из руки, после чего неистово с урчанием расправился с пищей за три секунды. – Голодный… Ты ведь явно не на улице родился. Хозяин бросил? Меня вот тоже бросили… Давай, посидим, помолчим немного.

Стефан сел на каменный парапет, пес сел напротив, уткнувшись головой в колени Стефана.

– Ты ведь никого не предавал, да и физически к этому не способен, вижу. Как же ты оказался на улице? И уже давно, судя по шерсти и ребрам. А твой хозяин вообще жив? Эх, не стоит задавать таких вопросов… Грустно тебе, наверное, слоняться по улицам, шастать по помойкам и побираться. И мне тут не сладко…

Лицо Стефана постепенно светлело.

– А что, хвостатый, хочешь, улетим вместе в Монгольский парк! – пес поднял голову, наклонил ее набок, и завилял хвостом. – Знаешь, что я подумал сейчас? На новой планете человеку тоже будет нужен друг. Не для охоты, не для охраны – для дружбы, для поддержки, для всего сразу. Людей же сначала будет мало, а места много, слишком много. Без хорошего друга о четырех ногах каждому будет ох как неуютно на диких миллионах квадратных километров. Так ведь? – пес еще интенсивнее завилял хвостом. – Мне обещано право выбора. Вот и займусь выведением самого лучшего друга, какого можно вообразить. Коровы и овцы, пожалуй, без меня обойдутся. Тут спецов хватает. А вот к вашему брату дестабилизацию с элементами инженерии еще никто, кажется, не применял.

В глазах Стефана начал появляться блеск. Пес смотрел с энтузиазмом, склонив голову набок. Так студенты часто смотрят на лектора, имитируя полное понимание и сдержанное восхищение.

– Кстати, как ты, такой красавец, на свет появился? Небось мама, бордер-колли, с сенбернаром спуталась, бедняга? Или, наоборот, папа бордер-колли, встав на цыпочки, дотянулся? Замечательный аутбридинг. Ростом в сенбернара, ушами и глазами в бордер-колли. С тебя и начнем новое племя. О, вот и имя тебе подходящее: Ной. Будешь праотцом собак Ковчега. Отмыть и откормить только надо сначала. Та-а-ак… А как же тебя транспортировать? Не в клетке же сдавать в багаж такого красавца! Придется первым классом лететь. Так, а деньги? Придется профессору Куни новое письмо писать.

При пересадке в аэропорту Франкфурта народ слегка косился на Стефана с Ноем и обтекал на почтительном расстоянии. Только некоторые дети показывали на пса пальцем, говоря родителям: «Смотрите, какая большая! Настоящая собака. Давайте, купим такую». Родители тащили детей дальше со словами: «А кто гулять с ней будет в шесть утра?»

Но когда они подошли к выходу на рейс в Хатгал, что-то радикально изменилось. Посадки ожидали около сотни человек – они чем-то неуловимо выделялись из общего потока пассажиров, текущего через аэропорт. Пожалуй, лицами. Люди, сидящие в креслах, заулыбались – больше Ною, чем Стефану. Первыми подбежали две девочки лет двенадцати, сели перед Ноем на четвереньки:

– Какой хороший! Можно погладить вашу собаку?

– Гладьте. Он вам и лапу даст и сядет, и ляжет, и все, что хотите.

Подошел рослый мужчина с седой эйнштейновской шевелюрой:

– О, какие поселенцы в наш Парк пожаловали!

– Откуда вы знаете, что мы в Парк и что поселенцы?

– Через Хатгал, кроме как в Парк, больше некуда. Здесь все в Парк. А насчет поселенцев – элементарно: с собаками в командировки не летают.

Подошел парень с крупными чертами лица, губастый, как Нильс Бор.

– Как зовут вашего красавца?

– Ной.

– Что, никак на Ковчеге лететь собрался?

– Почти. Эмбрионы его потомков полетят.

– Ух ты! Отличный пес! Как порода называется?

– Либрадор, неужели не видно? – ответил за Стефана рослый мужчина.

– А у его потомков тоже будут уши с кисточками? – спросила одна из девочек.

– Ну, не знаю, конечно, отбирать будем по другим признакам, но кто его знает.

– Вы уж постарайтесь – такие красивые кисточки! Здорово, если они будут у собак новой планеты.

Подошел человек с черной стоячей шевелюрой, как у молодого Ландау.

– А вы в каком сегменте трудоустраиваетесь? И у кого именно?

– В Био. У Юджина Куни.

– У Джина?! Замечательно! Будем знакомы, Роб Ваксман.

– Стефан Муха. А вы тот самый Ваксман, чья реплика?..

– Так точно!

– Как же это я сразу не узнал? Столько видел в Сети!

– Так, а вас кто-нибудь в аэропорту встречает?

– Мне написали (кажется, миссис Свенссон), что надо доехать 32‑м автобусом до главного корпуса Био, там встретят.

– Какой еще автобус?! У меня машина в аэропорту припаркована, как раз в ту сторону еду. Да тут у половины пассажиров машины на паркинге и половина из них туда едет. Автобус, черт побери! А Джину выговор объявим, чтобы не перепоручал встречу важных гостей миссис Свенссон. Сейчас позвоню ему. Кстати, где вас селят?

– На первое время в гостевой квартире.

– Рекомендую потом обосноваться у нас на Хувсгул‑3. Красотища! Вы вдвоем или есть еще члены семьи?

– Нет, я холост, – ответил Стефан, вздохнув.

– Это легко поправимо, особенно сейчас – на сегменте Био в этом году небывалое нашествие аспиранток. Видимо, в честь десятилетия проекта.

– А почему наш поселенец в наморднике? – спросила худенькая женщина, высоколобая как Мария Кюри.

– Позвольте снять с собаки намордник! – сказала она, обратившись к стюарду, стоящему на контроле у входа на посадку. – Этот пес скорее под землю провалится, чем укусит кого-нибудь.

– Я бы с радостью позволил, но правила не позволяют, – ответил стюард.

– А если все пассажиры потребуют? Все хотят, чтобы с нового поселенца сняли намордник. Правда?

Женщина обернулась к пассажирам, ожидая поддержки.

– Снять намордник! – грозно сказал мужчина с эйнштейновской шевелюрой, тряся кулаком над головой.

– Снять на-морд-ник, снять на-морд-ник, – проскандировали девочки, подпрыгивая в такт слогам.

– Снять намордник, снять намордник, – хором произнесли пассажиры под дирижерские взмахи высоколобой женщины.

– Ну хорошо, сейчас с командиром поговорю. Тут уже наша юрисдикция. Если разрешит – так и быть.

Стюард пошел в кабину самолета.

– Там пассажиры бунтуют, требуют, чтобы с собаки, летящей нашим рейсом, сняли намордник.

– А что за собака?

– Здоровенный пес непонятной породы, вроде добрый. Уже стал всеобщим любимцем.

– Хорошо, пусть снимут.

– А если кто из пассажиров пожалуется?

– Слушай, я, наверное, в сотый раз лечу в Хатгал и прекрасно знаю своеобразный народ, который мотается туда-сюда этим рейсом. Они способны на какую-нибудь веселую выходку, но чтобы кто-нибудь из них настучал по такому поводу – это немыслимо!

Стюард вышел к пассажирам и объявил, что разрешение снять с собаки намордник получено. В ответ раздались крики «браво» и дружные аплодисменты. Ной, размяв челюсти, радостно заулыбался. Началась посадка.

– Ну что, дружище, вот мы и дома. Не успели вылететь, а уже дома, – тихонько сказал Стефан, зажмурившись, чтобы скрыть накатившие слезы.

Наконец-то отпустило, по-настоящему отпустило.

Миссионер

Очередной просветительский рейд Роланда был рассчитан ровно на неделю. Бейрут, Дублин, Портленд, Саппоро, Иркутск – как раз кругосветное путешествие. Хорошо огибать Землю с востока на запад – почти не теряешь времени при перелете. Вылетел в 7 утра, через 8 часов прилетел в 7:30 – весь день впереди. А день предстоял веселый – не продохнуть. В восемь тридцать утра выступление по региональному телевидению в передаче «Встреча за завтраком», далее какой-то круглый стол по поводу какого-то будущего, потом лекция в университете, потом прямой эфир по телеканалу «Каскад», потом по радио «Полет FM», потом публичная лекция в Центральной библиотеке.

На подлете к Портленду слева по борту всю панораму съел вулкан Маунт-Худ. Роланд специально взял место слева у окна, чтобы полюбоваться им – нечто среднее между Фудзиямой и Араратом. Самолет снизился вровень с его вершиной – черные гребни и снежные поля между ними, в котловине – ледник, ниже, где начинается лес, – просеки горнолыжных трасс. Собственно, этот вулкан и определил выбор между Канзас-Сити и Портлендом: и то и другое – глубинка, но здесь есть чем полюбоваться. А в Канзас-Сити пусть Роб Ваксман летит – он равнодушен к подобным красотам и всегда берет место у прохода.

Сколько лет они так летают по Земле? Уже без малого тринадцать. Три-четыре раза в год – несколько городов за раз, несколько выступлений в каждом. Будто весь мир охватил, хотя какой там мир – булавочные уколы. Города путаются в памяти. Сизифов труд? Кто знает… Одно можно сказать точно: в бездарном равнодушном мире создать и отправить Ковчег невозможно. Пусть денег будет хоть сто триллионов, пусть они хоть костьми лягут – все равно невозможно. Но также невозможно изменить мир по своему усмотрению. Можно только поступать как должно и надеяться, что сработают какие-то подспудные «химические» механизмы. Вот они, члены команды, и поступают как должно уже долго и упрямо. И ведь мир сдвинулся с мертвой точки, черт побери! Может быть, это и не их заслуга, но он сдвинулся как раз туда, куда они толкали. Нет, конечно, не весь пришел в движение, лишь какие-то его верхние слои, но они-то и насыщают атмосферу.

Маунт-Худ остался позади. Внизу – холмы, покрытые хвойным лесом, река с каскадом водохранилищ, вот пошли хутора и четырехугольники полей среди леса. А вот и сплошные поля с фермами. Вездесущие прямоугольники полей, будто вся Земля возделана. Были когда-то на Земле первопроходцы, а сейчас она вся обжита, как большая ферма. Ковчег ведь кому-то подарит захватывающий шанс снова стать первопроходцем в прямом смысле слова. Эх, кто бы и ему сделал такой подарок, как нехоженый мир!

Что лучше работает? Выступления на большом телевидении, где все время приходится сражаться с ведущим, считающим зрителей идиотами, или вот эти изнуряющие туры с десятками выступлений и встреч? Да к тому же на каналах WWV их побаиваются. Всех, так или иначе связанных с Ковчегом, боятся после скандала, учиненного Длинным Хосе на «Суде разума». Куда приятней выступать по своему каналу, но его смотрят от силы десять миллионов. Горстка против трехмиллиардной аудитории WWV. И вряд ли эта горстка вырастет сама собой.

Да, прямых встреч с людьми ничто никто и никогда не заменит. Они и самому нужны, эти встречи. Без них бы спекся уже, а так вспомнишь лица аудитории – помогает. Сначала все больше летали по столицам, в большинстве из них нас уже каждая собака знает, к тому же кафедры Ковчега открылись во многих столичных университетах, чего туда летать? Пора непаханную глубинку поднимать. Самая крепкая молодежь по-прежнему вырастает в глубинке – они там сильней мотивированы и лучше закалены. Бог с ней, что она необъятна. Сколько сможем, охватим. Силы уже поднакопили. Сколько народа в их миссионерской бригаде? Человек сорок. Уже и молодежь подрастает и матереет – один Билл Пак чего стоит! Так что вода камень точит. О, хорошо приземлились. Похоже, прямо в центре города!

Ой, какая симпатяга встречает с табличкой! Да не просто с табличкой, а «Профессор Роланд Вольф» – целый плакат с портретом. Рад познакомиться. В студию, так в студию, срочно, так срочно. «Встреча за завтраком», ОК, а потом и позавтракаем. О, так вы эколог?! Под влиянием Ковчега?! Замечательно, а я как был физиком, так и остался, разве что некоторые правильные слова выучил из экологии.

Студия оказалась на каких-то задворках. Зато люди приятные и остроумные. Особенно девушка-гример. Сейчас из невыспавшейся образины героя-любовника сделает. И действительно, смотреть в зеркало уже не так противно. Чертов шнур от микрофона, зацепился за что-то под рубашкой. Ведущая, веселая и остроглазая, старательно перечислила титулы.

– Доброе утро, – слава богу, не ошибся, как вчера в Дублине, сказав «добрый вечер» в 8 утра.

– Расскажите слушателям, какова главная цель вашего приезда в наши далекие края?

– Вербовка молодежи. Вот прямо сейчас за завтраком и начну.

– Что значит вербовка? Кого вы считаете завербованным?

– Завербовать – значит заинтересовать, зажечь. Я рассказываю о всяких интересных вещах: откуда взялась Вселенная, о квазарах, о планетах и звездах, о жизни во Вселенной, ну и о Ковчеге, конечно. Те, у кого на лице при этом появляется осмысленное выражение, тем более те, у кого загораются глаза, и тем более те, кто задал вопрос – завербованы! У людей в мозгу включается нечто… – Роланд сделал круговое движение рукой вокруг виска. – Он сделал усилие и понял что-то новое! Это сильное ощущение – его из человека уже не вытравишь. Даже если он не столь молод и уже определился с родом занятий – у него есть или будут дети. А эта зараза часто передается по наследству!

– Много людей удается зажечь за один визит?

– Никто не считал, думаю, что не очень много. Но даже если мои выступления в вашем городе повлияют на судьбу одного-двух человек, если хоть один в результате станет хорошим ученым или талантливым преподавателем – то поездка уже многократно окупится.

Круглый стол в каком-то бизнес-центре в даунтауне. Запись для местной студии WWV. Пятеро участников, самый колоритный – очень большой в диаметре обаятельный священник. Причем, в рясе, с крестом на груди – никак православный? Откуда он здесь взялся? Предмет спора – будущее в представлении современников. Что там видится: гомеостаз или новая научно-техническая революция? Обустройство или экспансия, уютный очаг или межзвездный Ковчег? Или нас ждет мрак, где ни того ни другого. Кстати, почему в мировой литературе уже давно нет утопий – одни антиутопии?

– Да потому, что сама идея рая, что на Земле, что на небесах фальшива в самой своей основе! – выпалил Роланд (священник напрягся). – Что делать человеку в раю? Халяву сосать? Не надоест? Извините за резкость, но человек – существо, во-первых, непослушное, во-вторых – портится от бездействия. Да он камня на камне не оставит от любого статичного рая и правильно сделает. У него же цели там не будет!

– Понимаете, – ответил священник, – это вам все глобальную цель подавай. Это разновидность гордыни. А христианская доктрина гуманистична, она отрицает гордыню и держится на любви и сострадании.

– А что говорит христианская доктрина насчет развития человеческого рода? Ведь современный мир, какой он ни есть, сделан отнюдь не христианскими праведниками. Наоборот, людьми, в которых подавлена такая добродетель, как смирение и развит грех еретической гордыни. Без них жили бы в палеолите.

– Если вы имеете в виду науку, то христианство признает ее роль.

– Да, задним числом и со скрипом. А за что Бог выгнал из рая Адама с Евой? Как он отреагировал на строительство Вавилонской башни? Не очень-то он доброжелателен к любознательным людям и к созидателям. А уж как бы такой Бог отреагировал на наш Ковчег, представить страшно!

– Бог милосерден, он бы простил вас.

– А потом бы расправился с нами на страшном суде как с неверующими!

– Апокалипсис важен не описанием ужасов – это не более чем метафора. Страшный суд – это суд совести. Главный смысл Второго Пришествия – установление иной, просветленной жизни. При этом у людей возникнет совершенно новый опыт, пробуждающий лучшие стороны человеческой природы. Человек станет другим.

– Но это все в истории уже звучало. Напомнить про ХХ век – строительство коммунизма, грандиозный эксперимент по созданию нового человека и тому подобное? Опять уповаем на нового человека, ваша версия которого мне не очень нравится, если честно. Вы хотите, чтобы он был склонным к послушанию, без грехов, с простыми добродетелями, но и без божьей искры. Так, слегка кастрирован.

Ведущий, видимо, решил, что надо срочно перевести разговор в другое русло, и дал слово молчащему до тех пор участнику, имени и профессии которого Роланд не запомнил.

– Но ведь есть же и позитивные тенденции! Людям очень нужен позитив. Надо за него бороться! Вот мы создали литературный клуб, выпускаем альманах, проводим вечера. Мы пытаемся делать мир лучше, миру необходим позитив.

Следующий участник говорил про то, как ему помогает в жизни вера в бессмертие души. Роланд слегка приуныл. Причем тут будущее? Или он физически не способен думать о будущем, в котором его нет? Слово снова дано священнику. Говорит, что самое важное, что прозвучало в дискуссии, это «позитив», а по части позитива они со своей духовной компанией впереди всех. Роланда немного передернуло. Почему его так корежит при слове «позитив»? Видимо, потому что слово пропитали липкой благообразной ложью и изваляли в трухе.

Роланд задумался, потерял нить дискуссии и не сразу заметил, что ведущий обращается к нему.

Пришлось повторить вопрос:

– Как вы представляете себе будущее?

– Мир останется прежним (ослепительно снежным и сомнительно нежным, – мелькнуло в голове). Он будет развиваться и гнить, спохватываться и вновь развиваться, двигаться к катастрофе и героическими усилиями избегать ее. Новые поколения создадут новые антиутопии и сделают жалкие попытки нарисовать новую утопию. Но мир останется прежним, разве что технологические способности его обитателей будут расти, все больше опережая умственные. Чем это может однажды закончиться? Да ладно, бог с ним… А Ковчег мы запустим, что сильно понизит шансы на исчезновение разумной жизни в ближайших окрестностях Вселенной.

О, кажется, конец. Ведущий особенно сердечно поблагодарил Роланда за участие и понимающе посмотрел.

Университет. Аудитория заполнена примерно наполовину – человек сто. Осталось пять минут – народ идет плотным потоком. Так, остается две минуты – похоже, мест уже нет. Народ садится на ступени. Пора начинать, а они все идут, становятся вдоль стен.

– Ну что ж, начнем, пожалуй. Сейчас про историю космологии, а вечером – про Ковчег. Ого, откуда вас еще столько? Перепутали аудиторию в объявлении? Значит, вы ждали в другом месте… Просьба потесниться на ступеньках и в проходе – может быть, и вместятся все. На краю сцены еще есть места… Самые молодые могут сесть на пол перед сценой… Кажется уместились, невероятно, но факт! Только на карнизе и на подоконниках, пожалуйста, поаккуратней – не свалитесь на головы сидящих снизу. Теперь начнем. Сначала я задаю вам вопросы. Какова температура Вселенной? Нет температуры? Ноль градусов? Три градуса Кельвина? Кто больше? А измерений сколько? Три, кто больше? Четыре, хорошо. Кто больше? Одиннадцать… Поднимите руки, кто за одиннадцать. Хорошо, про теорию струн слышали. Так, уровень выше среднего. Ставлю среднюю презентацию – с простыми формулами и графиками, но без уравнений. Вопросы можно задавать по ходу лекции, в том числе и глупые…

Роланд, рассказывая историю, как Эйнштейну не понравились следствия своей теории и он пытался ее испортить, как Хаббл ошибся в семь раз, как Вселенная была разжалована из вместилища всего сущего в физический объект, переводил взгляд с одного лица на другое, выбирая эталонного слушателя. Глаза разбегались – столько великолепных лиц, умных, внимательных, доброжелательных. Не меньше, чем на той первой пресс-конференции… Но там – центр Европы, а здесь – задворки Северной Америки… Гамов по ошибке получил правильное значение температуры – тогда он не мог его вычислить – не хватало данных. Пензиас и Вильсон долго пытались избавиться от реликтового излучения, думая, что это дефект антенны или приемника… Еще про Хойла не забыть… Откуда их столько здесь, умных прекрасных лиц? Как будто не было реформ образования. Будто по основным телеканалам мира не гонят чушь 24 часа в сутки…

Стройная теория Большого взрыва оказалась мутной в самом начале – там требовались филигранно подогнанные начальные условия. Кто это так подогнал? Конечно, Создатель, торжествовали церковники. Но в 1980‑х годах физики все опошлили: разработали теорию инфляции, объяснив, как это делается само собой без Создателя… Одобрительно смеются. Тоже мне, восемьдесят процентов религиозного населения… Так, вечная инфляция, надо напрячься, здесь трудно… Скручивает мозги в бараний рог. Еще антропный принцип… Устали, но держимся.

– Ну вот и все, а теперь вопросы!

– Куда помещаются все эти вселенные?

– Что было до стадии инфляции?

– Новые вселенные рождаются прямо сейчас?

– А может ли во вселенных с другими законами физики быть жизнь, не похожая на нашу?

– А мы сами тоже расширяемся вместе с расширяющейся Вселенной?

– Если в черную дыру кинуть кирпич, то дыра станет тяжелее на массу этого кирпича?

– Вы рассказали про космологическую инфляцию. А бывает ли космологическая дефляция?

– С какой скоростью мы движемся по Вселенной?

– Относительно чего 600 километров в секунду?

– А что дальше произойдет со Вселенной? Темная энергия оторвет планеты от звезд?

– Будут ли во Вселенной новые фазовые переходы вакуума?

– Если в разных вселенных законы физики разные, за какое время устанавливаются эти законы?

– Какая температура была во время инфляции?

– Если мы никогда не сможем наблюдать другие вселенные, значит ли это, что их как бы и нет?

Вопросы не закончились – закончилось время. Куда дальше? Телеканал «Каскад», целевая аудитория – бизнес, белые воротнички, студенты. Опять задворки. Ведущий – парень лет сорока, умница, многое знает про Ковчег.

– У меня неожиданный вопрос: как вы воспринимаете мир, когда выезжаете за пределы своего научного парка? Мир, где подавляющее большинство все свободное время смотрит глобальные телеканалы, клюет на рекламу, считает науку подозрительным и опасным делом, руководствуется гороскопами и считает, что вы со своим Ковчегом залезли ему в карман.

– Вы знаете, а я не вижу такого мира. Меня везде встречают люди, в которых я распознаю единомышленников, и, видимо, везут меня особыми маршрутами, ведут особыми коридорами, где сплошь нормальные люди, понимающие с полуслова. На лекции приходят замечательные любознательные люди. Я знаю о существовании большинства, про которое вы говорите, но оно как будто прячется от меня. И уже давно никто не спрашивает, зачем нужен Ковчег, – все, кто хотел бы спросить, где-то прячутся или стесняются.

– Да и среди слушателей передачи сейчас явно преобладают наши с вами единомышленники – ни одного вопроса «зачем нужен?». Зато других вопросов уже больше полусотни…

Едем дальше. Черт побери, сколько раз зарекался класть телефон в карман джинсов, и вот опять – попробуй, достань, сидя в машине.

– Профессор Роланд Вольф?

– Он самый.

– Есть предложение перенести ваше вечернее выступление. В библиотеке зал всего на 150 мест. Уже записалось четыреста. Нам предложили конференц-зал в банковском центре – там тысяча мест, и работники банков тоже хотят послушать.

– Ну что же, переносите. К тому же любознательность банковских работников весьма вдохновляет.

– Отлично. Через час наш водитель заберет вас из студии «Полет FM»

Почему-то у них все студии на каких-то задворках, кругом нечто похожее на промзону. Музыкальный канал, весельчак-ведущий, целевая аудитория – молодежь до 25.

– Так хочется свалить из этой глухомани, – жалуется ведущий перед эфиром, – хоть куда, хоть к вам в Монголию, к умным людям. Единственное, что примиряет, – радиостанция.

Интересно, у нас бы он тоже вел радиопередачи? У нас вроде и нет их, своих. Сейчас придется сыграть роль шута горохового. Ничего, не впервой.

Опять даунтаун. Везде они на одно лицо, но этот, пожалуй, поменьше среднего. Почеловечней среднего. Здоровенный вестибюль с огромным экраном – если и теперь в зал не влезут, можно будет транслировать сюда. Ого, почти все сидячие места заняты. Пожалуй, здесь лучше короткую презентацию. Ждем пять минут. Почти уместились, начинаем.

Первый слайд. Вот так будет выглядеть Ковчег, если укоротить тросы, связывающие его элементы, в десятки раз. Как видите, ничего общего не только с библейским ковчегом, но и с расхожими представлениями о космическом корабле. В нем нет никаких внутренних помещений, все будет смонтировано в пустоте – обмотки двигателя, реактор, радиаторы, антенна, посадочные модули, сверхпроводящий соленоид… Слушают хорошо, но, пожалуй, надо быстрее, скорее к вопросам. Есть те же люди, что слушали в университете. Узнал человек десять. Интересно, сколько здесь банковских служащих? Впрочем, как их отличить? Те, кто пришел, вряд ли носят униформу.

Ну вот и последний слайд. Планета 47 Librae b через двадцать с небольшим тысяч лет. Фантазия художника. Юноша с девушкой выглядят чересчур гламурно, напоминает рекламу горящих туров, горы такими крутыми не бывают, но художник старался, не будем придираться к нему. А теперь – основная часть встречи – вопросы.

– Замечательно, первый вопрос как раз тот, что задается чаще всех. Когда? Если честно, не знаю. Еще не скоро. Сам корабль – точнее, не корабль, а энергетический блок и двигатель – будут готовы в обозримое время. Но это далеко не самое сложное. Думаю, что до запуска минимум четверть века, а скорее всего лет тридцать. Если буду вести здоровый образ жизни, имею шанс дожить.

– Почему мы уверены, что ничего не сломается? Если честно, мы как раз уверены, что что-то сломается. В организме у каждого из нас тоже регулярно что-то ломается по мелочи, но это не мешает нам нормально функционировать. Но мы уверены в том, что поломок будет не так много и они не будут фатальны, поскольку проект имеет много общего с живым организмом, особенно в той его части, что будет развиваться на планете. Чтобы заработать эту уверенность, уходят тысячи, десятки тысяч человеколет. Мы не можем испытать механизмы в реальном времени, но хорошо знаем, какие в них идут процессы, и можем численно моделировать их старение. В некоторых случаях мы можем сжать время и провести прямые испытания – например, облучив на ускорителе электронику потоком частиц, в тысячи раз превосходящим космику, и проверить заодно, насколько хорошо работают наши численные модели.

– Да, вы правы, старт – слабое место реактора Ранедо – Дрейка. Действительно, требуются неоднородные урановые стержни – свежие на входе и отработанные на выходе. Чтобы выйти на режим, ему требуется пять лет. Но можно подготовить первые стержни на земле, прогнав их через идентичный реактор. Да, на это уйдет пять лет, но реактор Ковчега, если загрузить отожженные на земле стержни, сразу встанет на постоянный режим.

– По поводу первых детей. Первые девять месяцев – не проблема. Искусственную матку придется еще дорабатывать, но это уже рутина. Сложней с первыми годами. Сейчас принят такой рабочий вариант: киберняня плюс реплики родителей. И то и другое уже существует и совершенствуется. Скоро первый эксперимент – первая попытка. Она будет сделана на Марсе.

– Да, подальше от глаз озабоченной общественности. Именно по этой причине на Марсе, хотя и не только по этой.

– Киберняня отчасти тоже реплика, но она не способна точно воспроизводить движения человека. Хуже всего с мимикой. Поэтому без электронных визуально безупречных реплик родителей, разговаривающих естественной речью, не обойтись. Их будет невозможно отличить от живых родителей, находящихся за стеклом.

– Нет, не Адам и Ева. Психологи говорят, что лучший вариант – сначала две девочки, а потом уже мальчики.

– Нет-нет, вовсе не тропический лес. Сначала планировали именно так, но нашли более надежный вариант. Основными производителями кислорода будут ядовитые травянистые растения, родственные борщевикам, только гораздо крупнее, с очень большими листьями. Ядовитые – для того, чтобы не гнить после отмирания, а прессоваться в торф. Этот тип яда действует как консервант. Напомню, гниение связывает выделенный кислород. От фотосинтеза растения, которое потом сгниет, нет никакого толка – все, что выделилось, поглотится при гниении. Эти суперборщевики способны жить при концентрации углекислого газа не менее двух процентов и кислорода – не более тринадцати процентов. То есть при формировании атмосферы, подобной земной, они вымрут и уступят место нормальным растениям.