Текст книги "Ночная пуля. Остросюжетные повести и рассказы"

На «Серпе»

На заводе было жарко. Особенно в прокатном. Искры, горячий металл. Хорошо, что нам было не туда. Еле отыскали каморку, где делают гайки.

Манюськин оказался умелым парнем. Быстро включил станок и два часа работал один. Настрогал целую кучу. Я, по условию задачи, в это время чинил второй станок. Потом стали работать вместе и еще кучу наделали. Во время работы заглянул какой-то работяга, стал искать стакан, все перерыл, но не нашел. Отвлечь нас не сумел и ушел. Закончив работу, мы с Манюськиным перекурили, и я стал проверять формулу. Гаек оказалось на две меньше. Мане, отвернувшись, равнодушно барабанил гаечным ключом по станку. «Нервничает… – профессионально отметил я. – Неужели успел уже заныкать две гайки? Проверять карманы?» Манюськин как будто услышал мои сомнения и безразлично вывернул карманы. «Не сошлось – значит, не сошлось. А с Мане мне еще работать. Причем возможны внештатные ситуации… Да и оскорблять недоверием своего будущего сотрудника я не имею права».

– Ну что я говорил? И проверять ничего не надо было. Слушали бы умных людей – экономили бы время, – довольно констатировал Манюськин.

Он отыскал среди хлама брезентовый мешочек и аккуратно сложил туда гайки.

– Пригодятся… – туманно сообщил он. – Сейчас на все есть спрос и, соответственно, цена. Рынок есть рынок! Не то, что раньше.

– Тебя возьмут на проходной, – предостерег его я.

– Меня? На проходной? – развеселился Манюськин. – Мало каши ели!

Он догнал меня уже на улице.

– Что я – дурак, через проходную переться? – коротко разъяснил он.

«Пожалуй, выбор неплохой… – решил я. – Из него может получиться неплохой резидент… разумеется, со временем».

Манюськин снова исчез, бросив на ходу:

– Встретимся у дома!

«С ним будет трудно, – загрустил я. – Проявляет ненужную инициативу, плохо управляем и склонен к анархии». Сел в трамвай. Признаться, этот старинный вид транспорта я предпочитаю всем остальным. Во-первых, рельсы – надежно, во-вторых, электричество – экологично.

Дома

Мане действительно встретил меня у дома. Он был в камуфляжной форме с сержантскими лычками на погонах. Из всех карманов торчали четвертинки, которые в народе ласково зовут маленькими.

– Я вам так скажу, товарищ генерал! – То, что он не фамильярничал, несмотря на совместный труд по проверке квадратных уравнений, мне понравилось. – Мы с вами работали? Работали! – Я понял, что одну или две маленьких он уже успел принять. – А русский человек после работы должен? Или не должен? – Он посмотрел на меня выжидающе.

Манера Сергей Иваныча? Или совпадение? Ничем не выказав своих сомнений, я спокойно согласился, что должен. Да и самому необходимо было разрядиться.

Дома оказалась Джойс. Это был сюрприз. Она была в сарафане и кокошнике.

– Я решила быть ближе к тебе, – сказала она ласково. – Хочу быть как вы! Сходила с утра в церковь, потом прибрала в доме, а сейчас поставила самовар. Скоро закипит.

– Умная баба! – восхищенно признал Манюськин. – Моя не такая. Видимо, не русская?

– Познакомься, Джойс. – Пришлось его представить: – Господин Манюськин!

– Не господин, а просто Манюськин! – обиделся Мане. – Что еще за церемонии? А мы тут принесли. – Он неотразимо улыбнулся и выставил четвертинки на стол.

– Я сейчас! – засуетилась Джойс и помчалась на кухню.

– Золотой человек! – вздохнул Манюськин. – Моя хуже соображает.

Я стал специальной щеточкой чистить мундир, который слегка запачкался во время заводских испытаний. Джойс быстро накрыла на стол.

– За прекрасных дам! – галантно произнес тост Манюськин.

Джойс слегка порозовела от удовольствия. Выпили.

– Интересно, нет ли у нее какой подружки, товарищ генерал? – поинтересовался Манюськин и неожиданно сильно, пьяно заорал: – Симона-а! Симона-а! Девушка моей мечты!

– Он знает Симону? – удивилась Джойс.

– Он знает не только Симону, – уклонился я от ответа.

– Вам, товарищ генерал, известно, что я майор? – вдруг совершенно трезво спросил меня Манюськин.

Мне это не было известно, и я промолчал.

– Я тогда Сергей Иванычу поставил ультиматум: или я майор и ухожу к Иван Иванычу, или остаюсь у него на вечные времена! Сергей Иваныч сначала ни в какую, ты не имеешь права! Майор только после капитана! А ты вообще никто! Горячился, орал. Ну вы же знаете Сергей Иваныча. А, говорю, после капитана, тогда гуд бай! Быстро согласился. Так что я теперь майор. Это я так, к сведению. А что, в личном деле про это ничего? – Он с хитроватым прищуром посмотрел мне в глаза.

– В личном деле сказано, что вы должны после заключения контракта перейти все к Иван Иванычу, – сказал я.

– Ну, змей! Скрыл присвоение звания. И это русский офицер?! Надо будет предупредить своих, чтоб, пока я в командировке, от Сергей Иваныча ни ногой. Ничего, еще в ногах валяться будет, умолять. Полковника предлагать, а я еще, ой как, подумаю! – угрожающе пообещал Манюськин.

Таким поворотом дела я был более чем доволен.

Взлеты и падения

Погожим летним днем из Санкт-Петербурга к берегам Швеции отплыл суперлайнер «Генералиссимус Суворов», на борту которого среди прочих туристов находился и Манюськин. «Отдых и комфорт! – заученно, как попугай, повторял он надпись на транспаранте, развевающемся на верхней палубе. – Мы познакомим вас, господа, с истинными красотами Скандинавии!» Манюськин расположился в шезлонге на верхней палубе, покуривая сигару, и напряженно вглядывался в курсирующих мимо девиц, пытаясь отделить профессионалов от любителей. Это ему не удавалось, и он слегка нервничал. Когда показался берег, Манюськин спустился в трюм и открыл несколько задраек. Хлынула вода. «Уж я вас, господа, познакомлю, так познакомлю! Вы у меня сейчас увидите истинные красоты! На всю жизнь запомните! Ишь, паразиты! Наворовали народные деньги, разграбили Родину и шикуют, гады!» Вскоре гады резво прыгали в холодную воду, ибо до берега было уже рукой подать.

Глобовы начали с мелкой торговли подержанными вещами. Посылали на родину «секонд-хенд». И вскоре открыли вместе с Манюськиным импортно-экспортную торговую фирму и двухэтажный магазин, который был отличным прикрытием. Дела пошли прекрасно. Манюськин же сделал дерзкий ход – поселился в том же доме, где жил недавно провалившийся с треском резидент. Случилось, правда, одно незапланированное событие. В Стокгольме уже ближе к вечеру он встретил Епишку, который в то время работал кочегаром и отстал от своей посудины. По халатности. Увязался за какой-то приглянувшейся юбкой и перестал замечать часы.

Манюськин сначала твердо решил не подходить к дружку, памятуя строжайшие наставления, которые ему вдалбливали не один день в разведшколе. Но в последний момент не выдержал и окликнул земляка. Тот долго тер глаза, не веря, что перед ним Манюськин.

– Ты чего здесь, земеля? – поинтересовался осторожно Епишка.

– Работаю, – уклончиво ответил Манюськин, но потом не удержался и все рассказал.

– Слушай, а мне никак нельзя подсуетиться? – попросил Епишка. – Ты же знаешь, я работы не боюсь!

– Да я-то знаю, – задумался Манюськин. Ему хотелось помочь другу и показать, каким влиятельным человеком он стал, но и нарушать секретную инструкцию тоже не было никакой возможности. – Ладно, пошли в кабак! Дернем пивка, а там авось что-нибудь и примозгуем.

После десятой кружки пиво, наконец, просветляюще подействовало на Манюськина, и он предложил:

– Эх, была не была! Семь бед – один ответ! Ну как можно своим-то не помогать? Слушай, ты вот что! Сходишь в Москве к одному генералу, он мужик нормальный, похлопочет. А заодно передашь ему от меня ценную информацию.

– Не сомневайся, Манюша! – растроганно обнял друга Епиход. – Не подведу!

Только благодаря неожиданному визиту Епихода, я узнал о вопиющем нарушении конспирации. На Мане было наложено взыскание, а Епишку после необходимого обучения пришлось использовать в качестве связного и присвоить ему агентурное имя «Ходики». Провалился же Манюськин по чистой случайности, которая была очень ловко подстроена. И вовсе не из-за Епишки. Тот, наоборот, спас его от полного провала.

Джойс же становилась все лучше и лучше… ну в плане, как бы это поточнее выразиться… в общем, в плане лубви. В ней обнаружился прямо-таки фантастический темперамент, что вскоре, признаться, стало меня несколько тяготить. Но и принесло определенные плоды.

Однажды она сделала признание.

– Не могу больше от тебя скрывать, – последовала долгая мучительная пауза, гримаса боли исказила ее лицо. – Эх, ма! – Она махнула рукой, выпила залпом стакан водки и сказала: – Знаю, ты меня бросишь после этого. Но молчать – выше моих сил! Меня к тебе подослали.

– Знаю, – ответил я, как можно спокойнее.

– Как знаешь?! – вскричала изумленно Джойс. – Ты не понял! Меня к тебе подослали! Я должна обо всем докладывать туда… и туда! – Она указала пальцем сначала на окно, а потом – на потолок. – Но я ничего им про тебя не сообщала. Не думай! Ничего! – Она заплакала.

– Верю, – подтвердил я, и это было чистой правдой.

Конечно, было немного жаль, что она ничего не передавала из той дезы, которую я ей подсовывал, ну да ничего, этот вариант тоже был мной просчитан. Я обнял ее и поцеловал.

– Меня заставили… – произнесла она, всхлипывая и понемногу успокаиваясь. – Ты мне веришь?

– Нет, – ответил я, потому что знал ее энтузиазм во всем.

– Я почувствовала себя с тобой настоящей бабой. Со мной раньше такого никогда не было. Я тебя лублу! Поэтому ничего не передавала.

Разумеется, это льстило моему мужскому самолюбию, но для дела было бы лучше – наоборот. И я довольно прикрыл глаза: «Не ты первая, милая, не ты последняя… Ну, Сергей Иваныч, ну, хренов проверяльщик!»

Джойс будто услышала мои размышления – проницательная все же девица, не зря ее вербуют со всех сторон, – и тихо произнесла:

– Сергей Иванычу купили холодильник…

– Генерал?! За холодильник?! – вскричал я с неподдельным гневом.

– Это не простой холодильник. Это очень дорогой холодильник-дом! С компьютерным управлением на расстоянии. У Сергей Иваныча стали портиться стратегические консервы…

Позор! Даже стратегические резервы не пощадил. Казнокрад, его мать! Видимо, совсем крыша поехала в связи с инфляцией… Стоп! А может, все это специально? Чтобы не только навсегда избавиться от Манюськиных, при этом подставив меня под удар, но и… Для этого и двойная вербовка Джойс? Ведь Мане мог прознать, что с майором все это чистейшая липа… С другой стороны, вряд ли Сергей Иваныч мог предположить, что Джойс во всем мне откроется… Но, как показало ближайшее будущее, Сергей Иваныч оказался более коварен, чем я мог предположить.

Вскоре Джойс неожиданно вызвали в Стокгольм ее прежние хозяева для дополнительного инструктажа. Пришлось ехать. И вот там-то будто бы совершенно случайно ее встретил Манюськин. Тонко сыграл Сергей Иваныч, тонко. Надо это признать. Джойс, молодец, и вида не подала, что его узнала. За ней велось тщательное наблюдение. А вот Мане не смог скрыть чувств. Бросился к ней, раскрыв объятия, стал ее тискать и… провалился в канализационный колодец.

Здесь произошло определенное совпадение физического и профессионального провалов. Конечно, с колодцем это был мой контрход. По моему прямому указанию Епишка открыл канализационный люк и тем самым спас резидента от полного провала. Ходики вывел Мане по канализации к порту, где их вместе с гуманитарными консервами скрытно загрузили на корабль. Тот отдал швартовы и был таков. Взяли одних Глобовых. Это была вынужденная жертва. Но власти просчитались. Был суд. Глобовы наняли первоклассных адвокатов и умудрились так всех запутать, что чуть было не отсудили кругленькую сумму за нанесение морального ущерба. Европа есть Европа. Тут уж ни убавить, ни прибавить. Короче говоря, доказать ничего не смогли и лишь выслали их из страны, правда, заморозив все их счета.

С Мане в контракте было оговорено, что в случае провала по его вине он получает только половину гонорара. Манюськин долго не соглашался, препирался до последнего, но аргумент против него был железный. Бросился к Джойс, нарушив строжайший запрет на контакты? Бросился!

– Джойка же своя! – упорно долдонил Манюськин. – Ну вы же знаете!

– Тебя подставил Сергей Иваныч, – решил открыть я ему карты.

– Ах, собака! – чуть не захлебнулся Мане в порыве законного негодования. – Сначала с майором обул, а теперь еще и с баксами прокрутил! Ну, я ему, паразиту, сделаю! Уж будьте уверены!

В этом я не сомневался. Манюськин получил в кассе половину положенных денег и, оскорбленный, удалился.

Роман

Во время пребывания Манюськина в командировке произошло совершенно непредвиденное. Я увлекся его женой. И это, прямо надо признать, было нехорошо. С морально-этической точки зрения. Супруг рискует жизнью, выполняя ответственное задание, а я соблазняю его половину. Нехорошо. С другой стороны, я – начальник? Начальник! И не просто, а генерал! Значит, имею право. Зря, что ли, столько горбатился, чтобы достичь такого завидного положения.

Правда, пока между нами ничего не было. Она очень добродетельна. Даже слишком! Потом – жилищные условия. В ухе Сергей Иваныча я чувствую себя некомфортно. А если начистоту, то мне с моей комплекцией там попросту тесновато. Вдобавок Манюськинская бабка все время крутится под ногами. Да сын Санька, хитрющий пацан, может запросто настучать папане. Дочурка иногда так заскулит, что хоть в петлю! Мне кажется, я ей тоже небезразличен. Естественно, не дочери, а Манюськиной. Один раз уже целовались. Это было упоительно! Боюсь, что Санька все видел. Придется его как-нибудь задобрить. Компрометация не в моих правилах. Она миниатюрна, лукава и очень хороша, хотя ей по всему за тридцать… а может и за тридцать пять. Думаю, что так. Никогда не доводилось в чужих ушах любить дам. Никогда! Экзотично, очень! Да и уши не чьи-нибудь там, а самого Сергей Иваныча. Мне кажется, это не в малой степени подогревает мое чувство. Мое…

Минуточку! Так-так-так, появилось… А то уплывет! Я сижу внутри. Снаружи железо. Вглядываюсь сквозь узкую щель. Ловлю цель в прорезь прицела. Передвигаю рычаги. Снова прячусь в нору. Высовываю свой чувствительный носик, который щекочут соблазнительные запахи пищи и этот особый, сводящий с ума. Забываю про все, про подстерегающие со всех сторон опасности, когда чувствую его. Это ты! Я знаю точно! Я вижу твою славную мордашку. Твои глазенки, застыв, вперились в мои. Кажется, сейчас это произойдет. Я буду ты! А ты будешь я! Мы… Мы пойдем, чувствуя локоть соседа. Вбивая пыль. Наши сандалии крепки, крепки их сыромятные ремешки. Мы вскидываем руки, как один! Мы упоены. Впереди только победа! Мы будем на вершине! Они…

Им этого не понять. Они наверху. Дряхлые. Они могут выключить горячую воду. И нам, потным, не помыться. Они повысят цену на крупу и туалетную бумагу. Их невозможно понять. Я вижу их стриженные крутые затылки… А он?..

Тьфу, черт! Опять что-то привиделось. Видимо, переработался. Он выполняет ответственное поручение. Ох уж эти угрызения совести! Приглашу-ка я ее в свой кабинет. Она не сможет устоять. Ковры, массивная кожаная мебель, портреты вождей! Все это наводит трепет и на бывалых людей. Но не на эту хулиганку Манюськину! Ее этим не возьмешь… А дома караулит Симона. Просто заколдованный круг…

От Джойс изредка приходили коротенькие записочки довольно странного содержания: «Дал слово – держи! Пока хватит сил!», «Утро вечера мудренее. Насколько?», «Старый конь борозды не портит, но и лучше не сделает». И последняя: «Гусь свинье не товарищ, а кто?» Это я уже отнес на свой счет и сделал вывод, что ее тщательно проверяют, и не ошибся.

Свято место пусто не бывает. Неожиданно появилась Симона. То, что она ничего не понимала по-нашему, было совершенным притворством. Впрочем, на это я не стал обращать ни малейшего внимания. В любви она была жестока и изобретательна. Полагаю, что она прошла специальную подготовку в одном из западных центров. Она любила ходить по комнате в высоких сапогах, недвусмысленно поигрывая хлыстом и наручниками. Часто надевала мой мундир на голое тело и еще водружала, распустив волосы, на голову фуражку, это ее сильно заводило. Ко всему прочему она обладала недюжинной физической силой. Меня выручала только моя служба в морской пехоте в младые годы. Несколько раз я пытался выставить ее за дверь, но ничего не получалось.

Она начинала плакать и жаловаться на свою горькую судьбу, что у нее никого нет, только я один в этом чужом противном городе. Она сильно поиздержалась, денег на гостиницу нет, вся надежда была на Джойс. Быть проституткой она не хочет из-за родителей. Те не переживут, если узнают. И так далее. Короче, умоляла не губить ее молодость. В общем, заколдованный круг!

И мне в голову пришла мысль, а что если пригласить Манюськину на испытание?.. Мысль, ей богу, гениальная! Носопытин давно просил проверить сто вторую задачу. Открываю Бендрикова энд К. При быстром торможении поезд, имевший скорость V, начал двигаться «юзом» (заторможенные колеса, не вращаясь, начали скользить по рельсам). Какой участок пути пройдет поезд с начала торможения до полной остановки, если известен коэффициент трения колес о рельсы? Решено! Едем с Манюськиной в Швейцарию, прекрасный климат и все условия для проведения испытаний.

Несется поезд по рельсам. Мелькают за окном ухоженные альпийские луга. Идет бесстрашно Манюськина навстречу составу. Дергает изо всех сил за ручку машинист в наглаженной железнодорожной форме. Гудит тревожно паровоз, перестают крутиться колеса. Летит с полок хрусталь. Падают немногочисленные пассажиры с мягких удобных диванчиков, набивая синяки да шишки. Надо, надо встряхнуть благополучных, сытых швейцарцев. Аварийное торможение! В метре от Манюськиной застывает паровоз. Все точно, как в аптеке! Второй закон! Не подвел великий Ньютон! Расстроится Носопытин…

– Мадам, генедиге фрау, синьорита, черт побери! – растерянно причитает машинист. – Так никак нельзя! Это злое нарушение!

– Да какая я тебе синьорита? Двое у меня. Почитай, старшего почти на ноги уже поставила. А он: «Синьорита!» – корит Манюськина машиниста, а сама довольна, что еще за девочку принимают.

– Пардон… Извиняйте… – бормочет сконфуженный машинист. – Но здесь ходить не позволяйт, ни-ни!

«Не та ментальность у ихнего народа, не та… – констатирует Манюськина. – Обложил бы матюшком и отлегло бы сразу». А у самой слезы на глазах. Напереживалась все ж таки бедняжка. Вдруг не успел бы машинист вовремя ударить по тормозам и проехал бы паровоз еще пару метров… Нет, лучше и не думать…

Бежим, держась за руки, в гостиницу. Манюськина всхлипывает, говорит, что страшно перенервничала. Прижимается. Чувствую волнение и ответственность за это хрупкое и такое беззащитное существо. Сердце заполняется нежностью. В порыве откровенности она рассказывает про измены Манюськина. Поднимаемся в апартаменты. Никак не могу попасть ключом в замочную скважину. Дрожат от волнения руки. Наконец удается открыть дверь. В номере отвечаю ей тем же. Сообщаю про жестокость Симоны. Манюськина возбуждена. Ее рот полуоткрыт. Видны мелкие ровные острые зубы грызуна, влажный трепет языка. «Я хочу…» – вырывается стон. «Наконец-то!» – ликую я. Подхватываю ее на руки и несу в спальню. По дороге цепляюсь ногой за край ковра и падаю вместе с драгоценной ношей, слава богу, удачно, на небольшой диванчик. «Меня ни для кого нет!» – успеваю крикнуть в спутниковый телефон, срывая с нее и с себя одежды. «Ни для кого…» – несется из телефона ответное эхо…

Вторую неделю мы с Манюськиной в Вене на конспиративной квартире. Из дома выходим редко, стараемся не привлекать к себе ненужного внимания. В Женеве заметили слежку и с соблюдением всех правил конспирации перебрались в Вену. Я – самолетом, она – поездом, вторым классом. Здесь спокойнее. На карту поставлено слишком многое: моя карьера и ее семейная жизнь. Дети оставлены с бабкой, не говоря уже о том, что сам Манюськин в это время рискует жизнью в Стокгольме.

Утро мы начинаем с шампанского и устриц, которых приносят нам из ресторана неподалеку, на углу. После завтрака бесконечные, сводящие с ума поцелуи. Около часа… примерно. Потом изнуряющие ласки… примерно столько же времени. И только затем сексуальные наслаждения. Манюськина оказалась совершенно неискушена. Несмотря на довольно продолжительную супружескую жизнь. И это еще сильнее подогревает нашу любовь! Этот кот Манюськин, как оказалось, обладает совершенно низкой квалификацией в этом важном вопросе. Манюськина расцвела и… немного выросла. Это меня, признаться, слегка пугает. Конечно, непорядочно думать об этом. Но жизнь есть жизнь, и всему рано или поздно приходит конец. Зачем заниматься самообманом? И она просто не поместится потом… ну… когда все кончится, в ушах Сергей Иваныча. Разумеется, подло об этом думать в минуты страсти…

Я сильно похудел, и это неплохо, но у меня появилась слабость в ногах. И это меня немного беспокоит. Несколько раз, чуть приоткрыв плотно задернутые шторы, я замечал на противоположной стороне улицы Симону. А один раз даже, кажется, мелькнула знакомая фигура Носопытина. Неужели он притащился в такую даль, чтобы лично проследить за испытанием? Или же он тоже в обойме, разведчик хренов? В общем, наша отчаянная поездка стала своего рода лакмусовой бумажкой. Не могу даже в такое время не думать о работе.

Манюськина любит ходить босиком. Она великолепно сложена, у нее потрясающе красивые волосы и грудь. И это при двух выкормленных детях. Невероятно! А, пардон, зад! Это вообще нечто! Конечно, малость вульгарно так называть это волнующее место… Что же все-таки нужно Носопытину? Я привычным движением передергиваю затвор «Береты». Это успокаивает. Правда, если у меня будут еще и руки дрожать, что вовсе не исключено при столь неумеренном сексе, то пистолет мне не помощник. Манюськина тихо напевает какую-то грустную, разрывающую душу русскую народную песню про ямщика, который зимой заблудился в поле и в итоге замерзает. У меня текут слезы.

Получаю по факсу шифровку. Манюськин и Епишка уходят по канализации от преследования. Манюськиной ничего не говорю. Зачем лишние переживания? Еще успеет… Да и не положено. Анализирую предстоящее. Видимо, придется на время залечь. Напишу рапорт на отпуск для восстановления здоровья, а там видно будет. Манюськина говорит, что надо покупать Саньке новую куртку к учебному году. Проза неумолимо вторгается в наши отношения. Это печально. Надвигается осень. Мы пьем коньяк. Кажется, скоро домой…

Снова вижу в окне слегка сгорбленную фигуру Симоны. Она в сером плаще с глубоко надвинутым на глаза капюшоном. Переминается с ноги на ногу и прячется в подъезде. Интуиция подсказывает, что она вооружена. Не исключено, что она связана с исламскими фундаменталистами или… с какой-нибудь левацкой группировкой. Это внушает серьезные опасения. Боюсь за Манюськину. Меня тронуть она не посмеет, хотя кто знает женское сердце… Потом все можно будет списать на ревность.

Манюськина очень талантлива. У нее склонность к языкам и живописи. Шутя освоила австрийский диалект. Сейчас отправилась в музей делать наброски с картин великих мастеров. Они получаются у нее настолько самобытными, что их охотно берут частные галереи. Поэтому мы и можем кое-что себе позволить. Я запретил ей работать на полную мощность. Слишком велик риск привлечь к себе ненужное внимание коллекционеров-фанатиков и других не менее опасных субъектов.

Вижу, Симона приняла решение. Направляется к нашему подъезду. Порядочная конспиративная квартира должна иметь кое-какие секреты. Наша соединена с соседней. Прохожу туда и наблюдаю сквозь глазок за лестничной площадкой. Симона достает связку отмычек и профессионально, бесшумно открывает замки. Затем извлекает из сумочки пистолет. Я неслышно открываю дверь и оказываюсь у нее за спиной. Резко бью по запястью руки, держащей оружие. Пистолет со стуком падает на пол. Симона применяет свой излюбленный прием – удар локтем. Но встречает мой блок.

– Я все равно ее убью! – шепчет она. – Я осталась без денег в чужом городе. Как ты мог?!

Эту песню я уже слышал не раз.

– Ну, до Вены ты все же сумела добраться, – констатирую не без ехидства.

Из ее сумочки выпадает пакетик героина.

– Спасибо господину Носопытину. Одолжил… в счет твоего гонорара, – парирует она.

– А герыч тоже он одолжил?

– Пришлось сесть на иглу… из-за тебя!

– Ну, это уж слишком! – не выдерживаю я. – Ты много себе позволяешь со своим господином Носопытиным! Превратилась в наркоманку и распоряжаешься чужими деньгами.

– Ты сам виноват! Зачем уехал? Неужели она лучше меня?

– А ты, случайно, не хочешь познакомиться с австрийской полицией? – интересуюсь мимоходом.

– Неплохой будет заголовок, – смеется Симона. – Генерала из русской контрразведки преследует бывшая любовница-наркоманка! Немного длинно, зато классно. Да, чуть не забыли самое пикантное. Генерал-то живет-поживает с женой своего лучшего агента. Непростой мужик наш генерал, прямо скажем, непростой!

Так. Она прекрасно обо всем осведомлена. Даже в курсе того, что Мане – мой лучший агент. Недурно. Иногда полезно немного поболтать о том о сем…

– Не волнуйся! Я возвращаюсь домой, – перевожу разговор в иную плоскость.

– Врешь!

– Нет, чистая правда!

– Врешь!

– Нет!

Слегка попрепирались. Наконец я показал ей авиабилеты. Она их внимательно изучила и только после этого с достоинством удалилась, послав мне на прощание воздушный поцелуй и сделав непристойный жест. Естественно, этими билетами воспользоваться мы не собирались. Подтверждались мои худшие опасения. Они действительно собирались все списать на ревность бедной покинутой наркоманки… если бы ее удалось схватить.

Медовый месяц незаметно подошел к своему логическому концу.