Текст книги "Ночная пуля. Остросюжетные повести и рассказы"

Приглашение

Из почтового ящика я извлек продолговатый голубой конверт, сильно надушенный французскими духами. Там лежало отпечатанное на фирменном бланке официальное приглашение следующего содержания: «Многоуважаемый профессор, доктор, сэр! (Ненужное зачеркнуть), – подумав, я зачеркнул профессор, доктор, сэр, а сверху печатными буквами надписал: „генерал“. – Приглашаем Вас, действительного члена Британской и Шведской королевских академий и Парижского клуба, а также Вашего подручного мусье Манишкина принять участие в Международных Испытаниях фундаментальных законов природы. Проживание, полупансион, проезд железнодорожным транспортом до места назначения и постельное белье оплачиваются только действительным членам. Остальным участникам все, кроме постельного белья. Проезд до ст. метро „Тушинская“. Уважающий Вас член Исполкома Международных Испытаний, доктор Назепытин».

Все было ясно, как день. Затевалась последняя большая игра. Срочно вызвал Манюськина и Епихода. Они не заставили себя ждать. Молча протянул Манюськину приглашение. Он понюхал конверт и печально произнес:

– Ее…

«Видимо, крепко запала в душу…» – подумал я сочувственно.

Затем, шевеля от напряжения губами, Манюськин прочел текст.

– Это кто же, интересно, подручный мусье Манишкин? Не ясно. – Сморщил он в недоумении лоб и вдруг до него дошел смысл этого издевательского приглашения. – Манишкин?! – побелев, заорал он. – Без постельного белья?! Ну, держись, гады!

Он стремглав бросился к дверям.

– Куда? Назад! Отставить! – еле успел крикнуть я.

– За патронами! Надо проучить этих… эту нечисть!

Успокоив немного Манюськина, я вкратце обрисовал им ситуацию, сказав:

– Дело сугубо добровольное. Вы как?

– Мы – да! – без промедления ответили хором Манюськин и Епиход.

– Тогда готовьтесь!

Накануне

Епишка зашел к Манюськину. Перед серьезным делом хотелось поговорить, вспомнить прошлое – тревожное, полное опасностей, но такое интересное время. Опрокинули по стопарику.

– Помнишь, как уходили, отстреливаясь? – спросил с воодушевлением Манюськин. – Ну и времечко было!

Епиход вяло кивнул головой. Ему вспомнился чудовищный смрад канализационного подземелья, и как они по уши перепачкались в дерьме. Так что потом неделю от них все шарахались. «И на кой хрен мне все это нужно?» – подумал он, и ему нестерпимо захотелось обратно на пароход, к ребятам. Бросаешь себе в топку уголек да бросаешь. И никаких тебе забот и волнений. Он с трудом отогнал эти малодушные мысли. Хорошо, что хоть Семеныч их не слышит.

Манюськин достал стопку фотографий, разложил их на столе.

– Узнаешь? – поинтересовался он, указывая на одну из фотографий. – Это, понятно, я, а это кто?

Епиход не узнавал:

– Нет, не пойму… Рожа-то вроде знакомая… Из наших кто?

– Рожа! – передразнил его Манюськин. – Ну Епиход, ты даешь! Нет слов! Ты чего? Это же король Густав! Не помню только его номера. То ли седьмой, то ли восьмой? Ладно, неважно. У него дома сидим, в резиденции, выпиваем!

– А шефа нашего турнули, – Епишке захотелось сбить Манюськина с благостного настроя.

– Да знаю я, знаю! – Манюськин встал и изо всех сил треснул молоточком по наковаленке. – Это тебе, дорогой Сергей Иваныч, за шефа! За нашего генерала!

– Как он? – поинтересовался Епишка и потыкал пальцем в ушную стенку, завешанную для уюта цветастыми рушниками.

– Сергей Иваныч? А никак. Сам виноват. Привык, гад, порядочных людей подставлять. Я, Епиход, скоро съезжать отсюда буду, мои уже достали. Какого хрена, говорят, здесь мучаемся? Ты его уже проучил? Проучил! А у нас жизнь проходит. Каждый день долбят. И они, ты знаешь, в чем-то правы. Правда, не пойму, в чем, но правы. Ну да, ладно. Надо идти на эти… – Манюськин задумался. – Как их, черт? Совсем из памяти выскочило. А, вспомнил! На компромиссы! Деньги на домик у меня теперь есть, ну а к Сергей Иванычу буду наведываться. Чтоб не забывал!.. Бизнесом займусь! – размечтался он – Пчел буду держать. Эх, и выгодное это дело, Ходя! Ты не представляешь! Хотя чего я тебе объясняю? Ты же знаешь, я ведь этим уже занимался, еще в те, застойные времена.

Епишка вспомнил, что у Манюськина действительно была в свое время пчела, причем одна, еле живая, и держал он ее в спичечном коробке.

– Помню, Манюша, твою дохлую пчелку, – не удержался Епиход от подковырки, хотя это он был в гостях у Манюськина, а не тот у него.

– Не надо завидовать, Епиход! Ты тоже сможешь содержать пчел, если конечно захочешь. Я тебе, если надо, помогу, можешь не сомневаться.

– А шефа нашего турнули, – снова завел свою песню Епишка.

Никак не удавалось ему сбить друга с оптимистической волны.

– Ну, ты… и зануда! Ну, турнули! Я что ли виноват?! Из-за тебя, зануды, так и получилось! Кто тебя просил бежать звонить? Неужели я бы с бабой не управился? – наконец взорвался Манюськин.

– Аккуратно она тебя в коврик запаковала. Технично! – парировал Епиход.

– Да я уже очухался, и выбираться стал потихонечку, как вы подвалили!

– Кормил бы ты где-нибудь рыб, Манюша! Или замуровали бы тебя в бетонный блок какой-нибудь новостройки. Скажи лучше спасибо боевым товарищам.

Манюськин не любил признавать поражения и сделал вид, что не слышит Епиходовых слов.

– Шеф – мужик с головой. Не пропадет! – Он поставил фотографию на полку.

– А это что? – удивился Епишка.

Рядом на полке аккуратно, на небольшой вышитой салфетке лежали две большие гайки.

– Это, корешок, память! О том, как мы с генералом проверяли этот… как его?.. Дискриминант!

– Ну и как?

– А никак! Обнаружили ошибку, и все дела!

Подарок ветерана

В коридоре послышался стук о пол резинового наконечника клюшки Берданкина.

– Паразиты! Наделали! Сколько людей угробили?! Мощно один чудак пишет! Федора уже выгнали! А теперь и другие думают, куда тикать! Дело – труба! Это давно известно! – бушевал он.

Дверь в комнату распахнулась. Мог бы и постучать! Не к Прокопичу небось, к генералу пожаловал. Простота! Ведь даже в голову не придет! Мне было не до посетителей. Надо было продумать план завтрашней операции, еще не все было до конца ясно.

– Слушай! Ты это… Тьфу, черт! Опять забыл! – огорчился ветеран и строго посмотрел мне в глаза, требуя подсказки.

– Перхоть? – предположил я, памятуя, как он недавно костерил рекламу шампуня от перхоти.

– Перхоть?.. – задумался он. – При чем тут перхоть?! – раздражился он моей непонятливости. – А-а… – Лицо, выражавшее напряжение, неожиданно счастливо разгладилось, нужное всплыло. – У тебя завтра тяжелый день! – произнес он торжественно и немного печально. – Стропы парашюта подрезаны! Запасного тоже! Поэтому рухнешь камнем вниз, как пить дать!

– Откуда вы знаете? – неподдельно удивился я, так как сам получил эти сведения только минуту назад.

– Это, голубочек, всем известно, окромя тебя! – участливо покачал головой ветеран. – Я бы и сам пошел или вместе бы пошли, но рука и нога не действуют. Хужей нет, когда хочешь, а не можешь! Да тебе не понять… пока! Вот принес тебе форму! – Увидев мое недоумение, истолковал его по-своему: – Не думай! Чистейшая! Всю Цусиму в ней отстоял! А потом только раз во Вторую надевал. Отглажена, полный порядок! Китель и брюки. Жаль, бескозырку моль поела. Так жаль, что… не могу и сказать! – заплакал он, но быстро взял себя в руки, положил сверток на стол и приказал: – Примерь!

Обижать старика было нельзя. Порыв был от всей души, и меня даже слегка растрогал. Я быстро переоделся.

– Ну в точности, как я в молодости! – восхитился Берданки и похлопал меня по спине. – Дай-ка разглажу, а то сзади малость морщит. Завтра обязательно будь в ней! А я тебя потом с Прокопичем помяну. Не сомневайся! Мы порядок знаем. Уже припасли. Если только Прокопич не найдет, – опять озаботился старик. – Я, правда, хорошо спрятал. А куда? – Он снова требовательно на меня посмотрел.

– Может, в туалет? – брякнул я первое попавшееся.

Он посмотрел на меня, как на больного. Но, памятуя о завтрашнем, сдержался.

– Ладно. Носи! В нас не сомневайся! В случае чего, еще возьмем. Это сейчас не проблема. Были бы купи-продай! – Он обнял меня и, постукивая палкой, вышел в коридор.

Люди обо мне заботятся. На душе стало как-то теплее.

Петля Нестерова

Иду по огромному зеленому полю. Мягко пружинит молодая травка. Переполненные трибуны для зрителей то приветственно взрываются аплодисментами и свистом, то, как бы в испуге, замирают. Сзади, чуть приотстав, пыхтит Носопытин. Несет парашюты. Основной и запасной.

Правительственная трибуна заполнена до отказа. Вижу знакомые лица исполнительной и законодательной властей, а также судебной. Рядом их жены, дети, внуки и правнуки. Чуть ниже – трибуны работников МИДа, министерства обороны, дипкорпуса, деятелей культуры, промышленно-финансового бизнеса, организованной преступности. Всех не перечесть. Яблоку негде упасть! Хозяин со своими отдельно, в ложе. Сергей Иваныч чуть сзади… Ба! И Прокопич по левую руку! Видимо, решил уважить, по-соседски. Лишь одно свободное местечко, видимо, для Носопытина…

Как, спрашивается, прознали? Нюх, инстинкт? Чуют, что будет настоящее зрелище, без дураков? По идее-то, обычный опыт, рутина. Проверка величины ускорения свободного падения и все дела. Ладно, надо не разочаровать. Вспоминаю последний разговор с Носопытиным…

Просто в Исполкоме что-то засомневались и решили еще раз проверить задачу за номером… ну ту, с пуговицей. Помнишь? Ну как не помнить! Конечно, помню. Только риск-то какой? А какой? Притворяется Носопытин. Короче, за риск сверху… три тысячи. Три?! Притворно удивляется Носопытин. Чего это вдруг? А теория вероятности? Чем больше прыжков, тем выше вероятность, так сказать… неудачного приземления. Подыскиваю безобидное окончание. Ну три – так три, согласен Носопытин. Мол, убедил. Против логики какие резоны!

Снова взрываются трибуны. Приветственно поднимаю вверх руки и легко бегу, пританцовывая. Мной непроизвольно овладевает праздничное настроение. Кто я? Древний грек, герой Олимпиады? Похоже на то. Да, что ни говори, настоящий триумф! Высший пик!

Белая форма сидит на мне безупречно. Нестерпимо блестят золотые пуговицы с якорями. Единственно, не хватает бескозырки. Теперь мне становится понятно расстройство ветерана. Но ничего, удалось выйти из положения. Пришлось заменить ее фуражкой капитана торгового флота. Ее тусклый желтый краб даже более соответствует торжественности момента.

– Только баксы вперед! – неожиданно бросаю Носопытину.

– Как вперед? Обычно же после! – сопротивляется он.

– Обычно – после! А сейчас вперед!

Спиной чувствую замешательство Носопытина. Такого поворота он явно не ожидал. Вдруг с деньгами что-нибудь случится? Разлетятся, не дай бог! Или сначала выпадут, а потом разлетятся. И ищи ветра в поле!

– Ну так что? – замедляю шаг.

– Да, да! Все в порядке! Вопрос улажен, – соглашается он.

Попробовал бы только не согласиться. Такое мероприятие поставил бы под угрозу!

Самолетик в конце летного поля. Оглядываюсь. Носопытин уже еле волочит парашюты по земле. Притомился, бедняга. Пот градом. Все же поразительно! Все знают, что сегодня – смертельный номер! А по идее должны быть посвящены два, максимум три человека.

У «кукурузника» уже ждут Джойс с Симоной. Все, как в первый раз. Чистота эксперимента превыше всего. Наука не терпит небрежности.

– Я тебя прошу! Не ходи! – неожиданно Джойс встает на колени. – Я тебя умоляю! – Слезы катятся по ее лицу.

Носопытин, как удав, смотрит на Джойс.

– Нервы. Бабские штучки! – криво ухмыляется он. – Рядовой прыжок.

Симона пытается поднять упирающуюся Джойс.

– Больше ничего не могу сказать, – шепчет та. – Поверь мне! Прошу тебя! Поверь!

– И Берданкин отговаривал… – изображаю сомнение. – Может, действительно… повременить?

– Посмотри, сколько народу! – Носопытин переходит на «ты», что выдает его тщательно скрываемое волнение. Он достает пачку долларов и добавляет: – Как хотите, конечно. Заменим вас студентиком и все дела!

– Ну, ладно! – Денежки будто бы развеивают мои сомнения, а сам думаю: «Это тебя, дружочек, скоро заменят студентиком!»

Неожиданно накатывает волна жуткой вони.

– Что это? – Нервно, мелко подергивая носом, Носопытин озабоченно крутит головой. – Откуда? Что подумает Хозяин?

– Видимо, с полей орошения, – объясняю я сочувственно.

– С каких еще полей орошения? – не понимает Носопытин.

– Возможно, что с люберецких.

– С люберецких? – недоверчиво повторяет Носопытин. – Так это же другой конец Москвы! Вы что, шутите?

– Значит, не с люберецких, а с каких-то других. Какой же вы, право, дотошный! – успокаиваю его и, чтобы не заострять этот вопрос, командую: – Дамы, вперед!

Джойс с Симоной проворно забираются по коротенькому трапу в бипланчик. Порыв ветра поднимает подолы их платьев. Видны стройные ноги и даже выше. Но это сейчас никого не волнует. До секса ли в такие минуты?!

– Помогите забросить парашюты, – прошу Носопытина.

– Где же пилот? – удивляется тот. – Это же его работа!

Он нехотя поднимается в самолет. Я передаю ему парашюты. Быстро забираюсь и заталкиваю его внутрь. Отбрасываю ногой трап и захлопываю дверцу. Носопытин со света сначала ничего не видит в темноте. Бьет в нос сильнейший запах коровьего навоза.

– Что за глупые шутки?! – возмущается Носопытин и видит связанного летчика с заклеенным пластырем ртом.

Рядом Епиход с маузером. Манюськин в кресле пилота в очках-консервах и больших крагах.

Я не торопясь достаю из планшета запечатанный сургучом конверт. Аккуратно вскрываю его и разворачиваю лист бумаги.

– Решением Политбюро испытание по проверке ускорения свободного падения будете проводить вы, генерал Носопытин! – зачитываю торжественно приговор. – Контакт! – приказываю Манюськину.

– Есть контакт! – отзывается тот, щелкая тумблером. – Ну, хреновина, давай не подкачай!

Сначала медленно, но потом все увереннее и быстрее начинает крутиться пропеллер. Самолетик, подпрыгивая и покачиваясь, выруливает на взлетную полосу. Девицы прикрывают лица носовыми платками.

– Эх ма! Тру-ля-ля! Ну и повеселимся мы сегодня, мать честная, от души! – Рвется наружу Манюськинская удаль.

– Я прыгать не буду, – категорически отказывается Носопытин. – Я боюсь высоты, и у меня давление. И вообще я не прошел медкомиссию. Это нарушение всех инструкций, в конце концов! Вы ответите за свое самоуправство, Нестеров!

– Мне кажется, вы чего-то недопонимаете, гражданин Носопытин, – ласково говорю я ему. – Или может быть непорядок с парашютом? Или парашютами? А? Ну там стропы подрезаны или еще что? Тогда это форменное вредительство! И по законам военного времени мы будем вынуждены вас, как бы это поделикатнее выразиться, ну, скажем так, пустить в расход!

Лицо Носопытина выдает напряженную работу мысли. И он приходит к единственно верному решению. Умоляюще складывает на груди руки и покаянно произносит:

– Я тут не причем! Это приказ Сергей Иваныча!

– Сергей Иваныча?! – деланно возмущаюсь я. – Вы же тоже генерал, черт побери! Где же честь русского офицера?

– Будто вы не знаете, что генералы бывают разные! Сергей Иваныч трет спину Самому! – И видя общее недоумение, поясняет: – В бане, конечно, где же еще! Да и после они вместе… отдыхают.

Некоторые государственные тайны посторонние знать не должны, поэтому меняю тему разговора.

– Девушки! – говорю я. – Надо тщательно размешать… – подыскиваю нужное слово, – суспензию. Чтобы опыление прошло на отлично. Епиход покажет. Кстати, Епиход! Тебе нравится Симона?

Тот опускает глаза, краснеет и тихо шепчет:

– Очень…

– Она жестока в любви, – предостерегаю его я.

– Мне все равно.

– Она плохо готовит. Я обязан тебя предупредить.

– Это неважно.

– Вы не имеете права! – неожиданно кричит Симона. – Женевский конвенций!

– Она из ЦРУ и связана с арабскими террористами! – наконец привожу я последний довод.

– Я согласен на все! – решительно заявляет Епиход и с нежным вожделением смотрит на Симону.

– Чего там! – вдруг встревает в разговор Манюськин. – Я его очень даже понимаю. Шикарная баба! Церэушница! Их там небось таким штучкам учат! Да, товарищ генерал?

– Учат, учат. Не отвлекайся! А то еще врежемся куда-нибудь, – осаживаю я Манюськина.

Симона начинает плакать. Джойс ее утешает:

– Он хороший русский парень. Ты полюбишь его. Не плачь!

– Правильно! – снова вклинивается Манюськин. – Еще как полюбит! Не оторвешь потом! Епиход – парень что надо! Не подведет! Ну уж если совсем душа не лежит, то я – пожалуйста! Меня упрашивать не придется!

– У тебя же семья, Семеныч! – укоризненно напоминает Манюськину Епиход. – Ты что, забыл уже?

– Забыл, не забыл. Какой же ты все же, Епиход! Вечно попрекаешь. Я что, виноват, что от тебя жена убежала, а от меня нет?

– Некрасиво напоминать! – в свою очередь обижается Епиход.

– И почему это у тебя должны быть преимущества? Не понимаю. – Манюськин отворачивается и крепче сжимает штурвал. – Вечно настроение испортит. Как на горячее дело, так Манюськин! А как баб делить, вспомнил про семью, – бормочет он. – Лучше бы нормальную страховку оформили. Вот и была бы семье польза!

Епиход с девицами удаляется в хвост самолета.

– Зачем было создано Товарищество? – спрашиваю у Носопытина.

– Оно было создано еще до того, – четко рапортует он. – Во-первых, нужна была генеральская должность, а куратор Товарищества ей соответствовал, во-вторых, блюдце с медом. Кого привлечет идея ревизии фундаментальных законов? Только людей недостаточно лояльных. Были отпущены средства, грянула перестройка. А машина закрутилась! Люди начали работать. Да и дело-то, в общем, неплохое. Народ увлекся. Прямо скажем, оригинальное дело!

– Вам придется выбирать, – задумчиво говорю я. – Или прыгать, пуговица и так далее. Или распылить суспензию над трибунами.

– Какую сусп… – недоговаривает, понимая весь ужас положения, Носопытин. – Вы что?! Суспензия?! Это же натуральное говно! Вы что, не понимаете?! Там же президент, премьер! Сергей Иваныч, наконец! Они же нас потом размажут по стене!

– Поживем – увидим, – философски замечаю я.

– Вот как раз пожить-то и не удастся!

– Игра стоит свеч! – продолжаю дразнить Носопытина.

– Какая игра, каких свеч? Вы просто больной самоубийца!

– Семеныч! На бреющем над трибунами! – приказываю я Манюськину. – Пощекочи дамам нервы!

– Есть пощекотать дамам нервы! – с подъемом отзывается Манюськин.

– Кажется, это вы больной самоубийца. – Я сочувственно качаю головой и протягиваю Носопытину парашют. – Запасной давать?

– Нет-нет! Конечно, распылять! Тут и думать нечего! – мгновенно соглашается Носопытин. – А как же, пардон-с, с ускорением свободного падения? – интересуется он.

«Человек дисциплины! Старая школа!» – с удовлетворением отмечаю я.

Возвращаются Епиход с Симоной. Он бережно поддерживает ее за талию.

– Чтоб не упала, – объясняет он. – А то споткнется еще, чего доброго, и будет прихрамывать, как подружка.

Епиходу изменяет природная тактичность. Это можно объяснить только тем, что он, видимо, крепко втюрился.

– Замена, – поясняю я Носопытину, – на задачу под номером двести пятьдесят девять. Второй закон Ньютона применительно к вращательному движению. Самолет делает «мертвую петлю». Надо определить минимальную скорость в верхней точке петли, чтобы летчик не повис на ремнях, которыми пристегнут к креслу.

Меняемся с Манюськиным местами.

– Засечешь скорость, – приказываю ему, – по прибору. А ты, Епиход, проследи, чтобы господин Носопытин открыл кингстоны в нижней точке петли. Два раза. Не забудьте пристегнуться, иначе костей не соберете!

Обхватываю поплотнее штурвал. Манюськин неотрывно следит за показаниями прибора. Испытываю приятную дрожь. Что ни говори, а летное дело – это вещь! Плавно захожу с разворота над трибунами. Сбрасываю скорость, вижу ровный пробор Хозяина. Блестит огромная лысина Сергей Иваныча. Неожиданно солнечный зайчик, отразившись от нее, бьет мне в глаза. Слепит. Теряю управление. Самолет заваливается и летит к земле. В последний момент успеваю взять штурвал на себя. За самолетом виден ярко-коричневый, плавно переходящий в жёлтый, широкий след. Он постепенно накрывает трибуны. Прибавляю обороты, меня прижимает к спинке кресла, и самолет взмывает вверх. В верхней точке петли сбрасываю обороты и отрываюсь от сидения. Невесомость! Снова захожу над трибунами. Носопытин проводит второе орошение. Для тех, кто не прочувствовал.

– Ну что? – интересуюсь у Носопытина. Тот уже считает на калькуляторе. – Как Второй закон?

– Не сошлось! – ликующе возвещает Носопытин. – Нет, не зря живем, товарищи! На целых три сотых не сошлось!

«Вот она жизнь… – думаю я, набирая высоту. – Истина дороже всего! Уже и забыл, что его ждет на земле!»

Решаю лететь на запасной аэродром. Иначе служба охраны нас быстренько повяжет. Есть у меня небольшая взлетно-посадочная полоска. Подготовлена так, на всякий случай. На даче. В Малаховке. Уж там-то они нас вряд ли обнаружат… Ну если и там станет горячо, тогда один выход. Нестеров непринужденно становится самостийным атаманом Нестором, а тот плавно переходит в Эстера. А что? Звучит! Генерал Эстер из руководящего аппарата Моссад. А там Средиземное море, вилла, круглый год фрукты и знойные женщины. Манюськин становится Манескиным, а дальше Бессарабия, небольшой ресторанчик господина Манеску. Труднее будет с Епиходом. Если его затянет безумная любовь, то тогда ему уже вряд ли что-либо поможет. Если же верх возьмет здравый смысл, то ресторанчик «Манеску и Епиход» звучит гораздо внушительнее. Девчонки не пропадут. Вернутся за бугор на агентурную работу. Носопытин встанет на колени и убедит Сергей Иваныча, что его принудили орошать исконные враги русского народа. Ну это на самый крайний случай! А пока отступать мы не намерены. И я решаю сделать прощальную мертвую петлю. Уже не для проверки Второго закона, а так, для себя, можно сказать, для души…