Текст книги "Секрет опричника; Преступление в слободе"

– Что же это за город? – заинтересовался Окладин.

– Конечно, Ростов, исправление потребовалось незначительное. Потому Юрий Долгорукий так и обратился – «приди ко мне» – что речь шла о его бывшем великокняжеском городе, лишившимся этого статуса совсем недавно, в 1125 году. Потому и не потребовалось никаких дополнительных разъяснений, куда именно Долгорукий приглашает Святослава, что непременно пришлось бы сделать, если бы местом встречи была безвестная, затерявшаяся в лесах Москва…

По лицу Окладина было видно, что он готов подвергнуть эту версию краеведа самой острой критике, но продолжать спор было уже некогда: за вагонным окном потянулись пригороды Александрова – покосившиеся сараи из горбыля, ряды общественных гаражей, непонятного назначения заборы из мощных бетонных плит, за которыми ничего не было.

Привычный современный пейзаж быстро вернул меня из седой древности в двадцатый век, но, как выяснится в дальнейшем, разговор в пригородной электричке о событиях далекого прошлого был только началом длительного путешествия в отечественную историю, которое так неожиданно и странно переплетется с событиями наших дней.

Мои попутчики тоже оказались ярославцами – Окладин возвращался из дома отдыха, где проводил отпуск, а Пташников по своим краеведческим делам ездил в московские архивы. Не достав билетов на прямой вечерний поезд, они, как и я, тоже намеревались в Александрове пересесть на местную электричку.

Когда, представляясь попутчикам, я назвал свою фамилию, Окладин, наморщив высокий лоб, неуверенно спросил:

– Это случайно не ваши рассказы и очерки появляются иногда в молодежной газете?

Я кивнул, польщенный тем, что Окладин запомнил мои редкие публикации. Пташников, судя по всему, не читал их, но узнав, что я имею отношение к литературе, посмотрел на меня благосклонно.

Из вагона мы вышли последними. И тут с высокого перрона я опять увидел нашего странного попутчика и удивился, поскольку был уверен, что он сошел с электрички раньше.

Чуть задержавшись у расписания пригородных электричек, чернобородый быстро направился в сторону привокзальной площади и исчез в толпе. Мне показалось – следом за ним в толпу нырнул высокий рыжий парень в оранжевой куртке, которого я заметил в вагоне электрички. Впрочем, в такой толчее было легко обознаться.

Мы подошли к железнодорожному расписанию и с горечью узнали, что последняя электричка на Ярославль ушла час назад, а следующая будет только утром.

В кассовом зале было сумрачно и пустынно, пожилая кассирша дремала за стеклом, будто рыба в аквариуме.

На вопрос Окладина, нельзя ли доехать до Ярославля на проходящем поезде, она зевнула, прикрыв рот ладонью, и бесстрастно заявила, что надеяться на это – пустая затея, отпускной сезон в самом разгаре.

Не выпуская из рук поклажи, не зная, что предпринять, мы растерянно топтались посреди гулкого зала.

– Может, договориться с проводницей, – неуверенно предложил я попутчикам.

– Увы, подобными способностями не обладаю, – откровенно признался Пташников. – Как теперь принято выражаться – некоммуникабельный, а если проще – непробивной.

Я подумал про себя то же самое, но промолчал и с надеждой ждал, что скажет историк.

– Попробовать можно, но где гарантия, что получится? – резонно рассудил он. – Так можно на перроне всю ночь проторчать. Нет, это не выход.

В грязные стекла высоких окон зала ожидания бились черные мухи, на буфете висел амбарный замок, с информационного плаката «Их разыскивает милиция» уверенно, словно фотографировались на Доску почета, смотрели уголовники-рецидивисты.

Свободных мест не было – на жестких деревянных скамейках, положив под головы рюкзаки, вповалку спали школьники-туристы в залатанных джинсах. У ребят были такие усталые, измученные лица, что мы не стали их будить и вышли на привокзальную площадь.

Прогретый за день воздух пах угольной гарью и дорожной пылью. Напротив вокзала темнели окна закрытого гастронома. У неказистой дощатой автостанции, надеясь на попутную машину, маялись последние запоздавшие пассажиры. Нам надеяться было не на что.

Окладин предложил попытать счастья в гостинице – не всю же ночь бродить вокруг вокзала.

Мы с Пташниковым только вздохнули удрученно, не веря в удачу, уж такой нескладный день выдался. Но ничего лучшего посоветовать не могли и пустынной широкой улицей направились к центру города. Дорогу Окладин знал, как сказал нам – бывал здесь проездом.

Несколько лет назад, когда еще учился в техникуме, я был в Александрове на производственной практике, полгода работал на телевизионном заводе, в заводской газете был опубликован мой первый рассказ. Сейчас память о тех днях как бы подернулась дымкой, многое забылось, да и Александров за эти годы изменился, расстроился.

Несмотря на усталость и неопределенность нашего положения, настроение мое улучшилось. Не такие ли вот неожиданные повороты судьбы и заставляют нас до самой старости с любопытством вглядываться в будущее?

Именно здесь, в Александровой слободе, на территории древнего кремля, где размещался опричный двор Ивана Грозного, произошло преступление, о котором зашла речь в электричке. Я даже не мог предположить, что по воле прихотливого случая, который задержал меня в этом городе, мне буквально через несколько часов придется самому побывать на месте преступления…

Обстоятельно и невозмутимо отозвался летописец на событие, происшедшее третьего декабря 1564 года:

«Подъем же его был не таков, как обычно езживал по монастырям. Взял с собой из московских церквей древние иконы и кресты, драгоценными камнями украшенные, золотую и серебряную утварь, одежду и деньги и всю казну… Ближним боярам и приказным людям велел ехать с семьями и с коньми, со всем служебным нарядом».

В тот роковой день царь Иван Грозный выехал из Москвы в Александрову слободу, и начался новый этап в истории всего русского государства, получивший мрачное название «опричнина».

До этого Александрова слобода была для Ивана Грозного вроде летней дачи, «местом для прохлады». Теперь на несколько лет она стала как бы неофициальной столицей Московии. Здесь царь, изумляя азиатской роскошью, принимал иностранных послов и купцов, отсюда уходил в военные походы, здесь вершил суд над непокорными боярами, сюда стекались несметные богатства из разграбленных опричниками вотчин, уединенных и знаменитых монастырей, больших и малых городов, на которые пал слепой царский гнев.

Для всей страны опричнина обернулась бедствием, которое можно было сравнить разве лишь с татарским игом, а для Александровой слободы она стала самой благодатной порой в ее ничем не примечательной до этого биографии – при Грозном здесь выросли рубленые, обложенные кирпичом стены крепости, земляные валы, новые дворцы и храмы, на украшение которых царь не жалел средств из казны.

Царская жестокость принесла Александровой слободе неожиданный расцвет, она же стала и причиной упадка города: после убийства здесь царевича Грозный навсегда уезжает отсюда.

Быстро теряет Слобода свое непрочное величие – рушатся крепостные стены, ветшают дворцы и храмы, награбленные богатства гибнут в огне или переправляются в Москву.

Позднее в Александровском кремле учредили женский Успенский монастырь, однако попадали за его высокие стены не только по собственному желанию, но и по чужой, монаршей воле – монастырские кельи становятся надежной тюрьмой для высокопоставленных пленниц.

Последней из них была Елизавета – дочь Петра Первого. Вскоре она воцарилась на престоле, и Александрова слобода окончательно лишается былого блеска, становится заштатным городком, о суровой истории которого напоминали только величественные кремлевские сооружения…

В центре старинного города с горестным прошлым стояла вполне современная и уютная гостиница.

В вестибюле было пусто, и наша робкая надежда провести ночь не на вокзале, а в гостиничном номере, укрепилась. Мы бодро повернули к деревянному барьеру, за которым над толстой растрепанной книгой сидела дежурная – полная миловидная женщина с добрым, бесхитростным лицом, какие встречаются только в провинции.

Отсутствие очереди, симпатичная дежурная – все складывалось как нельзя лучше. Мне уже представлялось, с каким удовольствием я вытянусь на свежей прохладной простыне, – и тут одновременно мы увидели лаконичное объявление «Мест нет».

– Что и следовало ожидать, – упавшим голосом сказал Пташников.

Дежурная рассеянно посмотрела в нашу сторону и опять уткнулась в книгу. Мы поняли – мест не только нет, но и не будет.

Идти на вокзал уже не было сил, да и что ожидало нас там? Жесткие скамейки, бачок с кипяченой водой, портреты уголовников на стене, а впереди длинная-предлинная ночь.

– Все, я не тронусь с этого места до утра, – заявил Пташников и устало опустился в низкое кресло возле закрытого газетного киоска.

Я тут же молча устроился рядом, показав Окладину на свободное кресло, – что еще можно было придумать в нашем незавидном положении?

Но Окладин рассудил иначе. Понимая, что от нас с краеведом мало толку, он так расписал дежурной наши дорожные злоключения, что в ее глазах промелькнуло сострадание, а руки машинально потянулись к толстой, обернутой в газету тетради.

Впереди опять слабо засветилась надежда. Мы с Пташниковым, словно и не было усталости, моментально поднялись с кресел и вместе с Окладиным стали напряженно следить, как дежурная неторопливо перелистывала исписанные страницы этой неказистой тетради, которая представилась нам в тот момент Книгой судеб.

Наконец дежурная произнесла очень приятным и добрым, как мне показалось тогда, голосом:

– На одну ночь могу устроить. Должны были московской электричкой по брони приехать, но не явились. Повезло вам, давайте паспорта…

Мы с Пташниковым рассыпались в благодарностях. Окладин с достоинством молчал, видимо, не без основания полагая, что он свое дело сделал, а выражать восторги – прямая обязанность тех, кто не ударил палец о палец, чтобы попасть в гостиницу.

Заполнив бланки, мы расписались в том, что больше чем на одну ночь проживания в гостинице не претендуем. Окладина и Пташникова дежурная поселила в номер на втором этаже, а меня на третьем, в триста седьмую комнату. Номер был тоже двухместный, и дежурная предупредила, что мой сосед, вероятно, уже спит.

Я договорился с попутчиками встретиться утром в половине восьмого в вестибюле, пожелал им спокойной ночи и поднялся к себе на этаж. Вдоль длинного и узкого, как пенал, коридора, упирающегося в темное окно, тянулась красная ковровая дорожка, монотонно зудели лампы дневного света, по сторонам темнели проемы дверей.

Было тихо, словно на этаже никого нет, только в самом конце коридора приглушенно звучало не выключенное радио – кремлевские куранты отбивали полночь.

Остановившись перед своим номером, я сначала прислушался, потом осторожно повернул ручку. Дверь легко, без скрипа, подалась. Тусклый свет уличного фонаря за незашторенным окном ложился на потолок и, переломившись, падал на стену.

Белели две кровати, между ними чернела тумбочка, на ней горбился светлый телефон. На кровати справа, отвернувшись лицом к стене, спал человек.

На цыпочках я подошел к свободной кровати, поставил под стул «дипломат», на спинку повесил одежду и с наслаждением растянулся на прохладной, накрахмаленной простыне, накинув на себя легкое байковое одеяло в шуршащем пододеяльнике.

Мечта, в которой я чуть было не разуверился, сбылась. Что еще надо командированному?

События и впечатления минувшего дня – беготня по столичным улицам, суматошный Ярославский вокзал, разговор в электричке об убийстве Грозным царевича Ивана, странное поведение нашего чернобородого попутчика, нырнувший в толпу парень в оранжевой куртке, долгая дорога в гостиницу, миловидная дежурная над растрепанной книгой – промелькнули перед глазами с калейдоскопической быстротой, и я незаметно заснул, намереваясь пробудиться только утром.

Но случай, который в нашей жизни очень часто берет на себя роль поводыря, распорядился иначе.

Глубокой ночью я неожиданно проснулся, услышав тихий плеск воды. Спросонья не сразу понял, что умывается над раковиной в углу комнаты мой сосед.

Я перевернулся на другой бок и попытался опять заснуть, однако сон пропал. Невольно я стал угадывать звуки за спиной: звякнула металлическая пряжка ремня, цокнули каблуки по паркету, вскинутое одеяло всколыхнуло воздух. Затем послышалось, как сосед поставил на тумбочку не то портфель, не то сумку, сложил туда какие-то вещи, дернул застежку-«молнию» и вышел из комнаты, без стука прикрыв за собой дверь.

Я почувствовал к незнакомому человеку, которого даже не видел в лицо, симпатию. Мне довелось много ездить по командировкам и месяцами жить в гостиницах. Разных встречал соседей, другой и нарочно разбудит, чтобы досадить.

Больше мне ничто не мешало безмятежно спать, но какое-то странное беспокойство не оставляло меня после ухода соседа. Пытаясь заснуть, я ворочался с боку на бок, однако сон как рукой сняло.

Я открыл глаза.

Фонарь за окном почему-то погас, на безлунном небе высыпала звездная россыпь. Кровать у стены и черная тумбочка рядом едва просматривались, будто запечатленные на передержанной и нечеткой фотографии.

В поисках положения, в котором все-таки удастся заснуть, я хотел было опять повернуться лицом к стене, но тут мой взгляд остановился на тумбочке: мне показалось – на ней что-то поблескивает.

Сначала я подумал – это стеклянная пепельница, но глаза стали привыкать к темноте, и, присмотревшись, я убедился, что предмет очень маленький и блеск у него красноватый, словно огонек непотушенной сигареты. Однако сигаретным дымом в комнате не пахло, и загадочный огонек не гас, а чем дольше я смотрел на него, тем вроде бы разгорался сильнее.

Любопытство взяло верх, я поднялся с кровати, наклонился над тумбочкой и нащупал на ней заинтересовавший меня предмет.

Это было тяжелое, массивное кольцо.

Приблизившись к окну, я рассмотрел вделанный в него большой граненый камень, красноватый, таинственный блеск которого и задержал мой взгляд.

Хотя мне никогда не приходилось иметь дело с драгоценными камнями, я сразу понял – это не подкрашенная стекляшка, которую в дешевой оправе из латуни можно купить в любом киоске на улице. Несомненно, в руке у меня лежало настоящее золотое кольцо с драгоценным камнем.

Не стоило труда догадаться, как кольцо оказалось на тумбочке, – его снял, умываясь, мой сосед по номеру, а потом, собираясь в потемках, второпях забыл о нем.

Первым моим желанием было броситься в коридор, догнать рассеянного человека, но тут же сообразил, что за время, пока я рассматривал кольцо, он успел спуститься на первый этаж.

В этой ситуации мне не оставалось ничего другого, как наспех одеться, сунуть кольцо в карман брюк и выскочить из номера.

Верхний свет в вестибюле был выключен, при свете настольной лампы над растрепанной книгой по-прежнему дремала миловидная дежурная, прописавшая нас в гостиницу.

Услышав мои шаги, она подняла голову, сонные глаза удивленно округлились. Прежде чем выбежать на улицу, я спросил у дежурной, рассчитался ли мой сосед по триста седьмому номеру за проживание в гостинице, вернется он или нет.

В глазах женщины промелькнул испуг, прямо на мой вопрос она так и не ответила:

– Он сказал, что попытается уехать ночным поездом. А что у вас случилось? Куда вы?

Объясняться было некогда, я выскочил на улицу, будто нырнул в холодную черную воду.

Фонари у гостиницы по-прежнему не горели, темень была – хоть глаза выколи.

Напрямик, по мокрому от росы газону, я выбежал на соседнюю улицу, повернул направо. Здесь огни светились, двумя цепочками, сближаясь, уходили к железнодорожному вокзалу.

Быстро прошагав несколько метров, я остановился, убедившись, что улица впереди меня совершенно пустынна, а уйти далеко мой сосед просто не успел.

Я нерешительно затоптался на месте, не зная, куда идти, – это была кратчайшая дорога к вокзалу. Посмотрел в противоположную сторону – и заметил в жидком свете фонаря на перекрестке черную фигуру человека, который удалялся от меня в темноту городской окраины.

Хотел окликнуть его, но полной уверенности, что это и есть рассеянный владелец золотого кольца, у меня не было. Не придумав ничего другого, я попытался настигнуть этого человека.

Не знаю, или он заметил мое преследование и потому пошел быстрее, или очень спешил, но сразу догнать его мне не удалось, а бежать за ним со всех ног я не рискнул – мало ли что подумает человек, вдруг испугается?

Теперь я уже нисколько не сомневался, что это мой сосед по номеру.

Но какая причина заставила его ночью уйти из гостиницы? Почему он сказал дежурной, будто идет на вокзал, а сам направился в противоположную сторону?

Ситуация складывалась почти детективная – один уходит от погони, другой его преследует. Вспомнился нарисованный доктором Уотсоном словесный портрет любимого литературного героя моего детства – знаменитого английского сыщика-любителя Шерлока Холмса, когда он шел по горячему следу: «Он мрачнел, лицо его покрывалось румянцем, брови вытягивались в две жесткие черные линии, из-под них стальным блеском сверкали глаза».

Как бы примерив этот портрет к себе и посмотрев на свой поступок со стороны, я раскаялся, что вовремя не остановился. Решил повернуть назад, в гостиницу, – и не сделал этого. Странное ночное преследование увлекло меня, поведение идущего впереди человека все больше казалось мне подозрительным.

От центра города мы удалялись с ним дальше и дальше, фонари попадались все реже. Вместо кирпичных зданий потянулись дощатые заборы, за ними, настороженно поблескивая узкими окнами, в глубине черных дворов таились деревянные избы, изредка полусонно, как бы нехотя, перелаивались собаки.

Так, один за другим, словно привязанные, мы миновали несколько жилых кварталов, перешли широкий мост через речку Серую и оказались перед стенами Александровского кремля. Здесь, как я помнил, находился местный краеведческий музей. Подозрение, что незнакомец задумал что-то недоброе, еще больше укрепилось во мне – музейные экскурсии по ночам не совершают.

Высокие кремлевские стены будто светились в темноте, над ними тянулись в звездное небо купола церквей, мрачно мерцали кресты. Над закрытыми воротами слабо тлела электрическая лампочка и чуть покачивалась от легкого ночного ветерка. Желтое пятно света тревожно скользило по стене и воротам.

Незнакомец резко свернул на узкую, едва заметную, прячущуюся в лопухах и крапиве тропинку вдоль крепостной стены.

Я остановился, размышляя, как поступить дальше.

Теперь было уже очевидно, что именно сюда, в Александровский кремль, через весь город пробирался незнакомец из гостиницы. Музей наверняка охранялся. Не лучше ли, пока не поздно, предупредить сторожа, чем продолжать это самодеятельное преследование? Куда заведет оно меня, чем закончится?

Я уже совсем было собрался стучать в запертые ворота, как вдруг подумал: а что я скажу сторожу? Не посчитает ли он меня за ненормального, которому везде чудятся злоумышленники?

Мои документы остались в пиджаке, история с обнаруженным мною драгоценным кольцом и ночным преследованием может показаться неубедительной даже очень доверчивому человеку. Но и в том случае, если мне каким-то образом удастся объяснить сторожу, что здесь дело серьезное и надо принимать какие-то меры, уйдет слишком много времени и незнакомец успеет скрыться, совершив задуманное.

Все это промелькнуло у меня в голове в считанные секунды, я еще видел темную фигуру незнакомца и, приняв окончательное решение, повернул следом за ним.

В темноте тропинка угадывалась с трудом, а человек впереди меня шел так уверенно и быстро, словно уже не раз пользовался этой тропой и хорошо запомнил все ее зигзаги.

Шелестела трава под ветром, от крепостной стены исходил вековой холод, над головой перемигивались звезды.

Преследовать незнакомца стало труднее – чтобы не потерять его из виду, я должен был идти за ним чуть ли не по пятам. Достаточно ему было остановиться – и мы столкнулись бы нос к носу. Поэтому я напряженно прислушивался к его шагам, всякую секунду ожидая, что они вот-вот смолкнут.

На мое счастье, тропинка была песчаная, сухой песок громко похрустывал под ногами незнакомца, видимо, обутого в сапоги, – я слышал, как по их голенищам хлестала смыкающаяся над тропинкой высокая трава. Но если бы незнакомец внезапно и резко повернул назад, спрятаться мне было бы негде, разве лишь ничком броситься в мокрую траву.

Невольно подумалось, что в детективных повествованиях, которыми я зачитывался в свое время, каждое такое преследование в конце концов заканчивается схваткой.

Так я миновал за незнакомцем одну башню, другую, третью – и шаги смолкли. Все время преследования я ждал этого момента, но все равно был застигнут врасплох и чуть было не выскочил из-за круглой башни, которая разделяла нас.

Почему он остановился? Может, услышал мои шаги?

Затаив дыхание, я прижался к стене. За башней раздался протяжный металлический скрежет, словно наждаком провели по ржавому железу. Секунды через три неприятный звук повторился, будто вернулся эхом, и что-то глухо, коротко стукнуло.

Вслушиваясь в тишину, я стоял, боясь пошевелиться.

Не уловив больше ни звука, кроме вкрадчивого шелеста травы, медленно двинулся вперед, остановился, опять настороженно прислушался. Сделав еще несколько шагов, выглянул из-за башни.

Впереди никого не было, в светлой крепостной стене темнела дверь, обитая металлическими полосами.

Незнакомец скрылся за этой дверью, это ее скрежет передернул меня ознобом.

Что мне было делать? Повернуть назад, так и не узнав, что задумал этот подозрительный человек? Зачем же тогда, преследуя его, я тащился через весь город, до рези в глазах всматривался в темноту, напряженно вслушивался в ночные звуки?

Оказавшись перед закрытой дверью в крепостной стене, я вспомнил уютный гостиничный номер, своих попутчиков, которые беззаботно спали и видели спокойные сны. В половине восьмого они будут ждать меня в вестибюле. Пока доберусь до гостиницы, наступит утро, выспаться так и не удастся. Теперь история с ночным преследованием окончательно представилась мне глупой мальчишеской выходкой, которой не было оправдания. На чем свет стоит ругал я себя и свою неуемную тягу к приключениям на свою голову.

Твердо решив возвращаться в гостиницу, последний раз посмотрел на закрытую дверь. Надо было уходить, но она словно приковала к себе мой взгляд.

В темноте мне показалось, а может, так и было, что это не подделка под древность, созданная искусными реставраторами, а подлинная старинная дверь, простоявшая здесь столько же, сколько и эти стены: потемневшие от времени широкие, видимо, дубовые доски, выпуклые заклепки на узорчатых петлях, вместо ручки – массивное чугунное кольцо, которое так и хотелось потрогать.

Куда ведет эта дверь? Что ищет за ней незнакомец? Повернуть назад, так ничего и не выяснив? Нет, это было выше моих сил.

Я взялся за холодное чугунное кольцо и потянул дверь на себя. Неприятный, уже знакомый мне скрежет разрезал тишину ночи. Я пригнулся, сделал широкий шаг вперед. Передо мной, на темно-синем звездном небе, четко чернел резной силуэт какого-то собора.

Это было последнее, что я увидел. В лицо брызнула влажная пахучая струя, сильный удар отбросил меня на землю.

Будто бы издалека донесся глухой стук закрывшейся двери, и я потерял сознание.