Текст книги "Иосиф Сталин – беспощадный созидатель"

Во-вторых, необходима вспомогательная сила, то, что называется у коммунистов партией. Сюда войдут и интеллигентные рабочие, и те элементы из технической интеллигенции, которые тесно связаны с рабочим классом. Интеллигенция может быть сильна, только если соединится с рабочим классом. Если она идет против рабочего класса, она превращается в ничто.

В-третьих, нужна власть, как рычаг преобразования. Новая власть создает новую законность, новый порядок, который является революционным порядком. Я стою не за всякий порядок. Я стою за такой порядок, который соответствует интересам рабочего класса. Если же некоторые законы старого строя могут быть использованы в интересах борьбы за новый порядок, то следует использовать и старую законность».

Восемь лет спустя, во время большой дружбы Сталина с Англией и Америкой, он столь же вдохновенно вешал лапшу на уши Уинстону Черчиллю насчет коллективизации во время дружеского ужина в ночь на 16 августа 1942 года. Сталин утверждал: «Коллективизация ликвидировала нищенство, поскольку каждый член крестьянской семьи получил возможность самостоятельно зарабатывать и независимо жить. Коллективизация была вызвана желанием внедрить в сельское хозяйство крупные машины, поднять его производительность. Это было возможно осуществить только в крупном хозяйстве. В результате коллективизации в СССР сильно возросла урожайность, особенно благодаря внедрению высококачественных семян. Что касается кулаков, то некоторое количество их было выселено в северные области СССР, где они получили участки земли. Остальные кулаки были перебиты самими крестьянами – настолько велика была ненависть к ним со стороны крестьян».

Черчилль в колхозный рай точно не поверил, но перечить союзнику не стал. Только заметил дипломатично, что «коллективизация была, вероятно, весьма трудной работой», в чем Сталин с ним охотно согласился.

К середине 30-х годов, в результате осуществления первых пятилеток в СССР начал создаваться современный военно-промышленный комплекс и возросла мощь Красной Армии, численность которой с середины 20-х годов почти удвоилась. Пора было готовить дипломатическую почву для активной внешней политики.

В июле 1934 года Сталин, делая Отчетный доклад на XVII съезде, «съезде победителей» (большинство из делегатов до следующего съезда не дожили), заявил: «Наша внешняя политика ясна. Она есть политика сохранения мира и усиления торговых отношений со всеми странами. СССР не думает угрожать кому бы то ни было и – тем более – напасть на кого бы то ни было. Мы стоим за мир и отстаиваем дело мира. Но мы не боимся угроз и готовы ответить ударом на удар поджигателей войны… А те, которые попытаются напасть на нашу страну, – получат сокрушительный отпор, чтобы впредь неповадно было им совать свое свиное рыло в наш советский огород».

И в том же докладе вождь перечислил всех поверженных врагов, победа над которыми позволила успешно противостоять проискам империалистического лагеря. Сталин провозгласил: «Настоящий съезд проходит под флагом полной победы ленинизма, под флагом ликвидации остатков антиленинских группировок.

Разбита и рассеяна антиленинская группа троцкистов. Ее организаторы околачиваются теперь за границей на задворках буржуазных партий.

Разбита и рассеяна антиленинская группа правых уклонистов. Ее организаторы давно уже отреклись от своих взглядов и теперь всячески стараются загладить свои грехи перед партией.

Разбиты и рассеяны национал-уклонистские группировки. Их организаторы либо окончательно спаялись с интервенционистской эмиграцией, либо принесли повинную.

Большинство сторонников этих антиреволюционных групп вынуждено было признать правильность линии партии и капитулировать перед партией.

Если на XV съезде приходилось еще доказывать правильность линии партии и вести борьбу с известными антиленинскими группировками, а на XVI съезде – добивать последних приверженцев этих группировок, то на этом съезде – и доказывать нечего, да, пожалуй – и бить некого. Все видят, что линия партии победила (гром аплодисментов).

Победила политика индустриализации… Победила политика ликвидации кулачества и сплошной коллективизации… Доказано на опыте нашей страны, что победа социализма в одной, отдельно взятой стране – вполне возможна…

Значит ли это, однако, что борьба кончена и дальнейшее наступление социализма отпадает, как излишняя вещь?

Нет, не значит.

Значит ли это, что у нас все обстоит в партии благополучно, никаких уклонов не будет в ней больше и – стало быть – можно теперь почить на лаврах?

Нет, не значит.

Врагов партии, оппортунистов всех мастей, национал-уклонистов всякого рода – разбили. Но остатки их идеологии живут еще в головах отдельных членов партии и нередко дают о себе знать. Партию нельзя рассматривать, как нечто оторванное от окружающих людей. Она живет и подвизается внутри окружающей ее среды. Неудивительно, что в партию проникают нередко извне нездоровые настроения. А почва для таких настроений несомненно имеется в нашей стране, хотя бы потому, что у нас все еще существуют некоторые промежуточные слои населения как в городе, так и в деревне, представляющие питательную среду для таких настроений».

Сталин торжествовал. Оппозиции больше не существует, ни одного слова критики в его адрес больше не может раздаться открыто по всей стране. Полным ходом идет подготовка к войне, осуществлена конфискация хлеба в пользу государства – для нужд города, заложена база военно-промышленного комплекса. Но он предупреждает – окончательное искоренение внутренних врагов – пособников империалистов еще только предстоит. Готовиться к войне без репрессий нельзя, надо истребить любую потенциальную «пятую колонну» (хотя такого термина тогда еще не было), всех, кому он, Сталин, не доверяет. А поскольку на самом деле Иосиф Виссарионович не доверял никому, то поле для репрессий было неограниченно. Но Сталин был по-своему мудрым политиком. Он всегда в каждый данный момент уничтожал только меньшинство членов общества, мобилизуя на эту акцию энтузиазм большинства. А потом доходила очередь и до других, кто думал, что за участие в преследовании прежних изгоев его минует чаша сия. И фактически Сталин предупредил участников «съезда победителей», что предстоит еще более масштабная кровавая чистка, касающаяся целых прослоек, чтобы ликвидировать питательную среду для любой оппозиции. Но делегаты, в том числе и бывшие оппозиционеры, этого предупреждения не услышали. Впрочем, независимо от того, услышали или нет, их судьба была предрешена – большинство до следующего съезда не дожило. Даже догадайся они тогда, в 34-м, о грядущей участи, ничего сделать для своего спасения они бы не смогли. За границу партийных функционеров не выпустили бы без санкции и фактически – без прямого поручения вождя. Иосиф Виссарионович высший слой выпускал за кордон очень неохотно, помня о перебежчиках – том же Бажанове. А бороться против ОГПУ и любви к Сталину партийных масс не было уже никакой возможности.

Вместе с тем Сталин любил убеждать народ, что он, народ, живет зажиточно. А не верить ему было опасно. Например, в ноябре 1935 года, выступая на Первом Всесоюзном совещании стахановцев, он утверждал: «Наша революция является единственной, которая не только разбила оковы капитализма и дала народу свободу, но успела еще дать народу материальные условия для зажиточной жизни. В этом сила и непобедимость нашей революции». Может быть, люди и пытались убедить себя в этом, ибо не верить Сталину после убийства Кирова становилось все опаснее. А «временные трудности» народ призывали списать на происки «вредителей» и «троцкистов», а также на «враждебное капиталистическое окружение», которое будто бы в любую минуту может обрушиться на СССР, а потому надо постоянно быть готовыми к войне и отдавать последнее на «войсковые нужды».

В том же выступлении на совещании стахановцев Сталин постарался польстить рабочим, заявив: «Ленин учил, что настоящими руководителями-большевиками могут быть только такие руководители, которые умеют не только учить рабочих и крестьян, но и учиться у них». Что сие значило, и Ильич, и Виссарионович вряд ли могли толком сформулировать. Но слушатели Сталина в смысл сказанного им не вдумывались. Им важно было не что, а кто и как говорил.

В сфере изобразительного искусства на монопольное положение претендовала Ассоциация Художников Революционной России. Ее руководство стояло на позициях приверженности реализму передвижников, который следовало воплотить в произведениях революционной тематики. Элементы модернизма или авангарда допускались только как инкрустации для сугубо реалистических полотен. Против этого выступали художники, придерживавшиеся иных эстетических взглядов. В качестве арбитра они апеллировали к верховной власти.

В начале февраля 1926 года с письмом к Сталину обратилась группа художников. В тот момент его положение первого лица в партии и государстве уже ни у кого не вызывало сомнения. Видные члены творческих объединений «Ост», «Маковец», «4 Искусства», «Бытие» и «Общество молодых» Д. Штеренберг, Л. Вайнер, М. Родченко, Л. Бруни, Д. Геро, П. Кузнецов, К. Истомин, А. Осмеркин, Фельдман и др. утверждали: «В Москве имеется несколько художественных групп с довольно неравномерным составом объединяемых ими художников, как АХРР, ОСТ, Маковец, 4 искусства, Бытие, АСНОВА (Ассоциация Новых Архитекторов), Общество Молодых и некоторые другие. В каждом из этих художественных обществ есть художники, получившие большую или меньшую степень признания и оказывающие заметное влияние на состояние и развитие советского изобразительного искусства. Все они призваны двигать вперед ту культурную надстройку нашего нового социально-политического и общественно-экономического уклада, которая ждет еще своего яркого и плодотворного обнаружения, которая предстанет в формах и образцах нового стиля, нового искусства советской эпохи. Подобно литературе, здесь лишь намечаются те поиски, те усилия и тот фермент культурного развития, которые в дальнейшем должны дать зрелые плоды подлинно советского искусства.

С точки зрения этого процесса объективная роль всех этих групп одинаково ценна и необходима – в их взаимно перекрещивающемся развитии заложены семена будущих художественно-изобразительных форм, которых нельзя добыть средствами циркулярной директивы.

Для интересов нормального и нестесняемого развития этого искусства было бы делом гибельным и культурно-близоруким провозглашение одной из этих группировок, как олицетворяющей политически и общественно-признанный, официально-рекомендуемый курс развития советского изобразительного искусства.

А между тем, условия существования современных художественных групп обнаруживают преимущественное положение одной из них, не столько в силу объективных причин, сколько в силу прямого содействия и исключительной моральной и материальной поддержки власти, в противовес всем остальным художественным группировкам. Такой крупной, отмеченной весьма осязательными знаками благоволения, является Ассоциация Художников Революционной России (АХРР). Эта поддержка не только создает для АХРРа прочную материальную базу, но (что гораздо важнее) открывает для нее тот априорный моральный кредит в глазах широких кругов советской общественности, который ни в какой мере не может быть оправдан культурно-художественным уровнем и достижениями этой группы, сравнительно с другими…

Сам по себе личный состав Ассоциации «революционных художников» ни в какой мере не может почитаться показательным для признания за ним «революционного качества» в большей мере, чем за любой из других групп. Как раз наиболее заметная по своему художественному уровню часть Ассоциации состоит главным образом из тех маститых, вполне устоявшихся художников, которые едва ли могут оправдывать признак «революционности», либо искать новых путей в искусстве; что же касается остальной части состава, его средней массы, то, за вычетом небольшого ядра членов партии, это как раз не те художники, которые решительно и активно стали на сторону революции в первый, наиболее тяжкий ее период. Как бы ни относиться к тому или другому направлению в нашем изобразительном искусстве, исторически остается, однако, бесспорно зафиксированным тот факт, что именно в первый период революции, в начальные месяцы ее борьбы за организацию нового строя, наиболее активными ее сторонниками на фронте искусства явились по преимуществу не те художники, которые составляют массу Ассоциации. Эти художники составляют наиболее заметный кадр не в АХРРе, а в других художественных группировках. С другой стороны, тот художественный молодняк, который психологически в большей мере предрасположен к усвоению революционной идеологии, сосредоточен преимущественно не в АХРРе, а в значительно большем проценте в таких обществах, как ОСТ, АСНОВА, Общество молодых и др. …

Семь последовательных выставок АХРРа показали, что если этой Ассоциации суждено обогатить наше искусство новыми, революционными формами, то это – дело лишь гадательного будущего: до сего же времени сколько-нибудь заметных завоеваний отметить не приходится. Минуя обывательские, мелко-буржуазные оценки, нельзя же в самом деле считать революционным искусством приспособление закоренелых старых форм к спросу на портреты видных современников, либо на современно-ходовые сюжеты. Необходимо со всей решительностью и прямотой художественной совести заявить, что писание портретов партийных и советских вождей в манере и стиле старых генеральских портретов ни в какой мере не только не совпадает с подлинным революционным искусством, но и лежит в стороне от его предчувствуемых путей. Приспособление к новому потребителю, по вкусу мало еще разборчивого рынка и к формальным лозунгам эпохи не должно вводить в обольстительное заблуждение, когда речь идет о подлинном искусстве, о серьезном творчестве… И, конечно уж, те многочисленные натюрморты, которые весьма заметно культивируются многими художниками АХРРа, не становятся революционным искусством только оттого, что авторы их вступили в АХРР: они те же, что и были до момента покрова их эгидой Ассоциации Революционных художников».

На полях письма Сталин оставил красноречивую пометку: «Приспособление. Верно», явно одобряя в тот момент противников ложноклассического стиля АХРРа.

Художники-диссиденты полагали «необходимым:

1) чтоб нормальная линия художественной политики в области изобразительного искусства получила ясную формулировку в виде партийной руководящей директивы по аналогии с резолюцией по вопросу о художественной литературе;

2) чтоб всякая активная поддержка или содействие, оказываемое государством в лице центральной власти какой-либо группе художников, распространялась равномерно на все существующие художественные группировки, чтобы тем самым объективно не отмечался выбор или признание за одной группой характера государственно-рекомендуемого направления. При этом необходимо заметить, что предпочтительной формой поддержки является не денежная субсидия, а усиление фондов для приобретения продукции художников;

3) чтоб воспрепятствовать одной какой-либо художественной группе пользование революционным «ярлыком» во всех тех отраслях искусства, где специфические условия его существования и выявления в общественном обороте способны объективно в глазах широких потребляющих масс создать иллюзию монопольной привилегии группы на «революционность» художественной продукции ее участников».

Однако никаких реальных шагов к устранению монополии АХРР политическое руководство так и не сделало. В дальнейшем, когда вместо многообразия группировок партия стала создавать союзы писателей, художников и иные творческие союзы, АХРР фактически стал основой для Союза советских художников. В этом было принципиальное отличие от положения в Союзе советских писателей, в руководстве которого бывшие руководители Российской Ассоциации Пролетарских Писателей (РАПП) – аналога АХРР в литературе – заняли видное, но отнюдь не доминирующее положение. И дело здесь не только в одиозности фигуры Л.Л. Авербаха для подавляющего большинства писателей, в том числе и с партийным билетом в кармане, но и в отсутствии у РАППа внятной эстетической программы, которую можно было использовать в пропагандистских целях. Она целиком подменялась у Авербаха и его ближайших сторонников политическими лозунгами-штампами. Тут гораздо полезнее оказался Горький, освятивший своим международно-признанным авторитетом программу огосударствления литературы и новую доктрину социалистического реализма, простую и понятную как для широких читательских масс, так и для начинающих писателей с подходящим социальным происхождением. Вот ахрровская программа предвосхищала социалистический реализм в изобразительном искусстве еще до появления самого этого термина.

Еще раз к изобразительному искусству Политбюро вынуждено было обратиться 23 января 1935 года. В этот день завотделом культуры и пропаганды ленинизма ЦК ВКП(б) А.И. Стецкий направил докладную записку о крамольной картине Николая Михайлова на тему похорон Кирова: «Сегодня с утра была собрана партгруппа правления Московского Союза художников по поводу контрреволюционной картины Михайлова (Вольтер, Богородский, Ряжский, Львов, Лехт, Вязьменский и проч.). Затем были вызваны крупнейшие художники Юон, Машков, Герасимов С., Герасимов А., Кузнецов П., Лентулов, Кацман, Моор, Фаворский, Перельман. Я и т. Бубнов говорили с ними.

Юон, который является крупнейшим знатоком живописи и раньше картину Михайлова не видел, сразу сам обратил внимание на скелет и дал, как специалист, детальный анализ, заявив, что это ни в коем случае не может быть «случайным», что это определенный замысел.

К такому же выводу пришли и другие крупнейшие специалисты, обратив наше внимание и на другие детали фигуры смерти, которая дана в картине: на то, что детали ног ее, суставы и прочее даны иными красками и пятнами, что никак не вяжется с пологом, что самые складки противоестественны, что на голове этой смерти подчеркнут блеск и цвет твердой части черепа и что это не может быть человеческой головой; затем выведен отчетливо позвоночный хребет.

Юон далее сказал, что эта картина сделана специально для фотографии, так как самый выбор красок построен на том, чтобы фигура смерти наиболее отчетливо выделилась при фотографировании и помещении в печати.

Затем состоялась заседание правления Союза в составе 40 человек художников. Был вызван Михайлов. Сами художники его допрашивали и по поводу всех деталей картины, и по поводу его биографии. Михайлов вначале держался вызывающе и нахально, заявляя, что в картине ничего плохого он не видит, что это эскиз, и угрожал застрелиться. Под перекрестным допросом специалистов, особенно Юона, Лентулова, Герасимова, Моора и др., он в конце заявил, что скелет у него действительно получился в результате его увлечения мистикой и что впредь это для него будет уроком.

Опрос художниками Михайлова с точки зрения его биографии выяснил, что отец его был военным интендантом в гор. Казани, что он сам в 1918 году отправился вместе с белыми из Казани на Восток. Дошел с ними до Владивостока, получил там польский паспорт якобы от художника Шабель-Табулевича (который сейчас тоже находится в Москве и которого обязательно надо проверить. – Примечание Стецкого), отправился с этим паспортом в Харбин, где работал как театральный художник, далее был в Китае. Вернулся в СССР в 1923 году.

На правлении выступали – после сообщения тов. Вольтера – Перельман, Ряжский (коммунист), Богородский (коммунист), Лентулов, Машков, Кацман, Герасимовы С. и А., Нюренберг, Львов (коммунист), Белянин, Радимов и проч., а всего 20 человек, которые вскрыли картину, как контрреволюционную, и клеймили ее автора, требуя исключения его из союза.

После выступлений была принята единогласно под аплодисменты… резолюция (об исключении Михайлова из членов союза за «контрреволюционную картину» и с осуждением правления МОСХа за то, что оно «не проявило должной политической бдительности». – Б. С.).

Необходимо добавить, что в картине расстрела парижских коммунаров этого же Михайлова за группой расстреливаемых коммунаров виден череп.

Считаю, что ввиду выяснившихся обстоятельств дела Михайлова его необходимо арестовать и провести у него тщательный обыск.

Прошу разрешения дать соответствующие указания НКВНудел».

На записке Стецкого по просьбе Сталина Молотов, Ворошилов и Каганович высказались за арест художника. Бедняга Николай Михайлович Михайлов отправился в ГУЛАГ, получив пять лет лагерей. Освободился в 1939 году, приехал в Краснодар, где в следующем году умер от инсульта. Николаю Михайловичу было всего 42 года.

Да, хороши братья-художники, вдохновенно топящие товарища по цеху. Причем в этом постыдном действе участвуют не только такие столпы соцреализма, как Константин Юон и Александр Герасимов, автор канонического полотна «Сталин и Ворошилов на прогулке в Кремле», но и отнюдь не ортодоксальный Аристарх Лентулов. Мастера культуры с энтузиазмом работают в жанре доноса, литературного или художественного, не подозревая, что это само по себе не дает никаких гарантий безопасности.

Но были среди художников и действительно смелые люди, не боявшиеся публично высказывать свое мнение. И при этом откровенность им сходила с рук. Так, 2 декабря 1935 года Секретно-политический отдел НКВД с тревогой докладывал о событиях на творческой конференции МОСХа, посвященной невинной на первый взгляд теме «О проблеме советского портрета: «Поворотным моментом в работе конференции явилось выступление заслуженного деятеля искусства – художника Штеренберга 19/XI-35 г., бывшего руководителя Общества художников-станковистов (ОСТ) …

Выступление Штеренберга было резко демонстративным. Штеренберг в очень резких формулировках выдвинул требование свободы творческих группировок и обрушился на руководство Московского общества советских художников (МОСХ), обвиняя его в зажиме творческого соревнования, в навязывании всем художникам вкусов и установок той группы, в руках которой в данный момент находится руководство МОСХа, группы бывших членов Ассоциации Художников Революционной России.

Штеренберг заявил, что руководство МОСХ привело к тому, что настоящие художники голодают, что он лично голодает уже два года, и что постановление ЦК ВКП(б) от 23/IV-32 г. является мертвым трупом, так как, по его мнению, в художественной жизни осуществляется не социалистический, а «коммерческий» реализм.

Продолжение выступления Штеренберга состоялось 27/XI. Заявив вначале, что он признает ошибочным некоторые моменты в своем первом выступлении, например, заявление о том, что художники, в частности он, голодают, Штеренберг, продолжая речь, допустил контрреволюционные утверждения о том, что в советской действительности нет свободы творчества, что творчество заключено в узкие рамки и что творчество превратилось в «продажный труд».

Выступление Штеренберга имело большой успех у аудитории, речь его неоднократно прерывалась аплодисментами и одобрительными возгласами.

27/XI – на заседании конференции выступил писатель И. Эренбург, который в ряде моментов поддержал установки Штеренберга. Эренбург объявил руководящую группу МОСХа – Бродского, Кацмана, А. Герасимова и др. «обозом советского искусства», непонятно почему выдвинувшимся в авангард, и заявил, что искусство этой группы не может быть большим революционным искусством, так как ему неведомы ни муки исканий, ни восторги достижений.

Выступление Эренбурга имело шумный успех. Характерен следующий инцидент: художник Богородский крикнул с места, что Эренбург говорит так потому, что его жена учится у Пикассо (крайне левый в формальном отношении французский художник). Эта реплика вызвала огромное возмущение зала, и под крики: «долой», «вон его», «бей его», «хулиган с партбилетом» и т. д. Богородский должен был уйти с заседания.

29/XI – на дискуссии выступили артист еврейского камерного театра Михоэлс и художник Дейнека, также с успехом поддержавшие Штеренберга. В частности, Дейнека совершенно неожиданно для руководства МОСХа и для президиума конференции заявил, что «у нас художники, которые держат в своих руках источники материальных благ, сидят в президиумах», между тем, как в президиуме место не им, а Штеренбергу, которого художники уважают, потому что многому научились и продолжают учиться у него.

В значительной степени успех речи Штеренберга объясняется тем обстоятельством, что Центральное Бюро МОСХа (хозяйственная организация Московского союза художников) за 1935 г. в финансовом отношении вышла с большим прорывом и задолженность художникам по договорам и за исполнение работы достигает до 100.000 рублей. Задолженность отдельным художникам не выплачивается по 3–6 и более месяцев.

Такое состояние ЦБ МОСХа особенно болезненно отражается на молодых художественных кадрах, основной заработок которых слагается из заказов, полученных через ЦБ и по контрактации.

На этой почве среди художников, в том числе и членов ВКП(б), наблюдаются нездоровые настроения. Отмечены отдельные случаи разговоров о голоде и самоубийстве…

В кругах, близких к Штеренбергу, говорят с его слов, что будто бы инструктор ЦК ВКП(б) тов. Динамов заявил Штеренбергу о предстоящем снятии нынешнего руководства МОСХа. Этот слух… комментируется, как признаки ожидаемого восстановления ранее существовавших художественных групп и организаций».