Текст книги "Предчувствие смуты"

Прощаясь, Соломия улыбалась, а в глазах, больших и карих, проглядывала тоска. Тоску он не заметил. Ведь разлука обещала быть недолгой – всего лишь две недели.

11

Но не две недели, а полных два года она не видела своей прикарпатской родины.

Несколько раз ей снился отец. Он что-то спрашивал о заработке. Хотя какие заработки, особенно в зимнюю пору? Здесь говорили: нет зеленки, нет и дела. Когда с деревьев слетают листья, начисто оголяется дубняк и снег ложится на обледенелую каменистую почву, тогда по всему противоположному склону ущелья просматривается не человек, а след от человека. Но в светлое время суток люди по склону не ходят, предпочитают отсиживаться в теплой землянке. А коль отсиживаются, то у Соломии нет и заработка. И она часами, кутаясь в длиннополый овчинный тулуп, в котором еще недавно российские солдаты несли караульную службу, как охотник из засады, высматривала подходящую цель.

Армейский тулуп принес ее помощник и телохранитель Шима Окуев, костистый бритоголовый малый. Как ударили ноябрьские морозы, Шима пробрался к русским в тыл и на огневой позиции гаубичной батареи ловко снял часового. Это, видимо, был контрактник-первогодок, беспечно присевший на станину и задремавший. Больше он уже не поднялся. Шима вытряхнул его из тулупа, той же тропинкой вернулся в аул.

– Дарю от всего сердца, – сказал он Соломии и протянул ей мешок с тулупом. – Хорошо будет лежать на камне.

Подарок оказался далеко не новым, от него несло старой овчиной и махорочным дымом, чего Соломия не переносила. Но она приняла его охотно. Правда, потом жалела. Шима потребовал, чтоб она ему отдалась. Он было полез к ней, но тут же получил в лоб рукояткой пистолета.

Больше он не приставал. Опять между ними установились ровные деловые отношения. Находясь поблизости, он по-прежнему мурлыкал свою тягучую песню о дивной красоте Кавказских гор. Хвалился, что эту песню сочинил поэт Яндарбиев, его родственник и бывший президент Ичкерии.

Ни песня, ни автор ее сердце не трогали. Перед ней были горы высокие, даже отдаленно не похожие на родные Карпаты.

О Карпатах она пела тихо, про себя. Лежа в расщелине, под тяжелым и сырым тулупом, пела шепотом, как певал бывало, бондарничая, отец:

 
Вивци, мои вивци, били, як туманы.
Ой, що з вамы будэ, як мене не стане?
 

12

В июне Микола получил диплом. Теперь можно было возвращаться домой, на родную Слобожанщину, отчитаться перед родителями. Билет уже был в кармане. Завтра он скажет городу Левы «до побачення». Но что-то его удерживало.

Зашел проститься с Гуменюком. В тире тот был не один. Два подростка в синих шортах и серых рубашках возились с автоматом Калашникова.

– Новая смена, – показал Гуменюк на ребят. – Наши скауты. Оружие любят, а стрелять не умеют. Но у нас как в армии: не умеешь – научим, не хочешь – заставим… Этих заставлять не надо, старательные, только без понятия. Разобрали автомат, а собрать – слабо… Вот девчата были! Разбирали и собирали с закрытыми глазами, притом на скорость. А как стреляли! С двадцати метров в пятак попадали. Не работа – загляденье. Помнишь, выезжали на Яворовский полигон. По движущейся мишени воякам Железной дивизии нос втерли. А ведь эта дивизия еще советской закалки.

Гуменюк предался воспоминаниям. Девчата были его законной гордостью. Он ими восхищался, как учитель – своими лучшими учениками, ставшими знаменитыми.

– А как я тебя натаскивал? Помнишь?

– Помню… Вы скажите, что о девчатах слышно? Где они?

Гуменюк вздохнул по-стариковски, откашлялся, не стал хитрить:

– Если б я знал…

– А кто знает?

– Кто… Кто-то знает. Говорят всякое… Но мое сердце чует: беда с ними… Исчезли девчата с нашего горизонта… Был слушок, якобы их из Грузии выкрали. В частности, Соломию. Вот Ядя вроде на свободе. Грузины ее принуждают…

– А при чем тут Грузия, грузины? Они же вроде в Греции, на соревнованиях?

– Выкрасть могут откуда угодно. Было бы кого и за какие бабки.

– А как объясняет пан Шпехта? Вы его не спрашивали? Может, мне к нему обратиться?

– Зайди. Спроси… Кстати, он тобой недавно интересовался. Наверное, хочет поздравить с дипломом. Так что зайди…

Микола зашел в тот же вечер, благо было свободное время. В общежитии надоело слушать всякие байки. У выпускников только и разговору: где найти работу? то ли в Польшу податься, то ли в Германию?

Молодой специалист никому не нужен. Украина стонет от безработицы. Принимает Европа, та же Польша агроному предлагают коровники чистить, инженеру – мусор вывозить на свалку. И каждый молодой специалист, вырвавшись в Европу (дав посреднику на лапу), копит в сердце гнев на всякого, кто видит в трудолюбивом украинце не больше чем быдло. Еще двадцать лет назад с Украиной считались. Тогда не было разрухи, которую учинили сами же украинцы, наслушавшись чужих советов. А чужие советы – что чужие деньги, к добру не приводят.

13

На лестничной площадке перед дверью адвоката пана Шпехты Микола остановился, прислушался. Ему показалось, Варнава Генрихович с кем-то разговаривает. Значит, еще не спит. Нажал кнопку звонка. Разговор прервался, и тут же распахнулась дверь.

Оказалось, это говорил радиоприемник. Хозяин успел его выключить, прежде чем открыл массивную стальную дверь. Глазка в двери не было, значит, где-то находилась видеокамера, по всей вероятности, в подъезде. Теперь с глазками опасно – стреляют в глазок, а попадают хозяину в глаз.

– О, пан Перевышко! – наигранно бодро встретил адвокат позднего гостя. В неизменной синей пижаме с белым воротником, разительно похожий на официанта, он стоял, как будто готов был сию минуту принять заказ. – А мне один добродий доложил, что вы купили билет на Слобожанщину. Люди не врут?

– Не врут, Варнава Генрихович. Добрый вечер! Так что завтра увезет меня поезд в родные дальние края. Послезавтра буду дома. Вы извините, что я в позднее время. Не мог уехать, с вами не простившись. Да и душа болит за наших общих друзей…

– Догадываюсь…

Микола выжидающе взглянул на адвоката. Небритое, уставшее, озабоченное лицо хозяина не обещало приятной новости. Микола взволнованно заговорил:

– Что с девчатами? Соломию выкрали? Кому нужна украинская спортсменка?

Резким жестом руки адвокат остановил поток вопросов.

– Прошу на кухню. Будем пить пиво и кальмарами закусывать. Нам есть о чем поговорить. Вы теперь человек свободный. Уже не студент, а специалист с высшим образованием. Словом, инженер. И работа вам нужна достойная, соответствующая диплому. С чем я вас и поздравляю.

Микола ожидал услышать другое. Ведь он прямо спросил: где Соломия? Ядя, по словам Гуменюка, по-прежнему работает инструктором. А вот о Соломии уже почти полгода никаких известий. И не о каких соревнованиях по стрельбе в Македонии или в Греции сообщений не было.

Пиво было холодное, но пить не хотелось. И Микола, отхлебнув глоток, отставил фужер. На кальмаров даже не взглянул. Он смотрел в глаза адвокату, ожидая услышать правду о пропавшей спортсменке. Спросил:

– Международные соревнования в Греции – это туфта?

– По всей вероятности… – сказал адвокат. – Подвела нас Федерация стрелкового спорта. Всего-навсего год перепутали. Соревнования на кубок Европы не в этом, а будущем году.

– Организация, которая посылала девчат на соревнования, меры принимает по их розыску?

– Вы имеете в виду национальную гвардию?

– Да. Они же офицеры этой гвардии? А гвардия кому-то подчиняется?

– Гвардия? Непосредственно президенту.

– И он, как я понимаю, своих людей оберегает?

– Это его надо спросить. Но к нему вас не допустят.

Адвокат не мог сказать правду. Да и кто такой Перевышко? Вчерашний студент. Хотя вчерашних и сегодняшних студентов во Львове хоть пруд приди, но далеко не все они из Слобожанщины. Там с Украиной тесно соседствует Россия. И потому на этого студента у адвоката Шпехты были серьезные виды. И разговор, если не сейчас, то в ближайшее время должен быть в меру откровенный.

Он понимал: готовить Перевышку к особой работе нужно постепенно, но и растягивать подготовку нальзя: события грядут непростые. Советской империи уже нет. Усердием московских политиков окраины отсечены от России. Россия первая объявила суверенитет, то есть добровольно отказалась от своих окраин, и окраины согласны подчиняться кому угодно, только не Москве. Украину – по предварительной договоренности – возьмет на себя Польша. В Варшаве под видом музейного экспоната ждет своего часа гетманская булава и знамя Богдана Хмельницкого. Булаву и знамя продал полякам офицер из канцелярии гетмана Скоропадского.

Об этом и о многом другом Варнава Генрихович намеревался поговорить с Миколой Перевышко, убедить его, что настоящая Украина – это Галиция, а служить Украине значит служить Галиции.

Варнава Генрихович не скрывал, что в душе был поляком с примесью арийской крови. В свое время по вине России не получилось Великой Германии, но когда-нибудь получится Великая Польша – «от моря до моря», Украина будет ее составной частью. Так решила Америка. Лично для адвоката пана Шпехты это уже не вопрос.

– Понимаешь, Микола, – начал адвокат издалека. – Украинская национальная гвардия – не армия в обычном понимании. Ее вояки – что птахи. Птахи вылетают, куда им положено, и возвращаются с добычей в клюве.

– А добыча? – тут же спросил гость.

– Валюта, – коротко ответил адвокат и уточнил: – Капает нектаром в президентский фонд. Есть такой.

– А за что валюта?

– За меткую работу.

– На соревнованиях?

– Не только.

Видя, что гость отставил фужер, не пьет и рассеянно слушает, напомнил:

– Вы пейте, пан инженер, и слушайте.

Варнава Генрихович выдержал продолжительную паузу, пожевал креветку, словно раздумывая: говорить – не говорить? Сказал:

– На метких попаданиях в стрелковом тире много валюты не насшибаешь. А вот на стрельбище, где заказчики указывают мишени, там – да…

– Живые?

– Само собой.

Страшная догадка заставила Миколу вздрогнуть. Он смотрел в непроницаемые глаза пана адвоката, не в силах побороть внутреннюю дрожь.

– Что же получается? – разжал уста. – Соломия и Ядя уехали охотиться на людей?

– Зачем так вульгарно? – заметил адвокат. – Наши девчата выполняли задание по договоренности с руководством дружественной страны.

– А когда выполнили, их взяли и выкрали? – едко заметил Микола. – Что-то не стыкуется, Варнава Генрихович. Логики не вижу.

Жесткий вопрос пану адвокату не понравился. Адвокат и мыслил потолковать с гостем не только о прошлом и будущем Украины (это гостю до фени), важнее важного подвести разговор под задание. Пока речь об одном задании. Задание непростое, но грамотному молодому человеку оно вполне под силу. Здесь нужен человек славянской внешности, уроженец Восточной Украины, умеющий водить автомобиль, в совершенстве владеющий стрелковым оружием.

Для этой непростой роли Микола Перевышко вполне подходил. Недоставало малого – убеждения, что, выполняя задание, он совершает доброе дело.

Спросить бы напрямик: по душе ли ему национальная гвардия? Не спросишь. А вдруг он разразится руганью по адресу украинских националистов? Сказал же Микола Гуменюку что-то ядовитое по поводу памятника Степану Бандере. Забыл Перевышко, что деньги на памятник собирала львовская элита, в том числе профессора, которые учили Миколу.

– Все тут стыкуется, Микола, – заверил адвокат. – Не скрою, национальные гвардейцы, кроме своих прямых обязанностей, выполняют деликатные поручения. Работают по контрактам, если кого и ликвидируют, то избирательно. Очищают планету от врагов Украины. Чем их будет меньше, этих врагов, тем быстрее на Украинской земле восторжествует демократия.

О сути поручений сейчас говорить было опасно. Но Микола сам повернул разговор в нужное русло.

– Недавно я слушал радио, – сказал он, поглаживая потный фужер. – Один французский корреспондент побывал в лагере чеченских партизан и там встретил украинцев. Полевой командир представил их как бывших национальных гвардейцев… Не могли наших девчат затащить в Чечню? Помните, как-то по телеку показывали женщину-снайпера, взятую в плен русским спецназом?

– Помню эту передачу, – неохотно подтвердил Варнава Генрихович. – Женщина-снайпер была из Калужской области. Мать двоих детей. Русская по крови.

– Но как она там очутилась? – спрашивал Микола. – Ее выкрали? Так? И она, русская, по доброй воле стреляла в русских солдат?

– За солдат, Микола, эти чернозадые не дают грошей. Они заставляют отстреливать русских офицеров. А это уже бизнес. Но такому бизнесу, к сожалению, ставят преграды и люди, и правительства. Я только что перед твоим приходом слушал киевское радио. Киевский президент принял решение национальную гвардию упразднить. Тут не обошлось без русского нажима. Полки и дивизии национальных гвардейцев президент передает в Украинские вооруженные силы. Это вам о чем-то говорит?

– Конечно! Наших девчат уволят из гвардии. В таком случае Ядю отозвать из командировки будет очень просто. По словам Зенона, она в Грузии, обучает грузин снайперскому делу.

Варнава Генрихович воскликнул:

– Но у нее же контракт! Ее не отпустят по доброй воле. Да и сначала их надо выручить. Грузины – те же чеченцы. Здесь, может, и ваша помощь потребуется. Вы же любите Соломию?

– Люблю.

– И она вас любит. Вот вернется из командировки, мы вам такую свадьбу закатим! Обвенчаем в соборе Святого Юра.

– Я православный.

– Сделаем католиком. Соломия – католичка. И родители ее – католики. Вы с ними знакомы? Познакомитесь. Католицизм – религия будущего, в первую очередь Европы. А Украина – европейская держава. Это вам известно?

– Давно.

– Вот и будем за нее сражаться.

14

От Шпехты Микола ушел далеко за полночь, направился не в общежитие, а на вокзал. Проходил мимо собора Святого Юра. На недавнего студента безучастно смотрели темные глазницы готических окон. В них, словно пламя далеких костров, отражались городские огни. Кто-то из галичан говорил ему: «Жуткое сооружение. Построено для устрашения».

Про себя Микола рассуждал: «И Шпехта нас хочет обвенчать в этом жутком сооружении? Варнава Генрихович – загадочный человек, – и сам себя спросил: – А разве есть юристы незагадочные?»

Микола мечтал обвенчаться с Соломией, но не в этом нагромождении угрюмого камня. Он мечтал свадьбу справить дома, на Слобожанщине, в теплый солнечный день, на виду у родни. Сначала, конечно, они направятся в сельсовет, где им вручат свидетельство о браке, а потом – в церковь, где отец Зиновий их обвенчает по-православному.

Миколу тянуло домой, на Слобожанщину, но он обменял билет на более позднее число. Не выяснив судьбу девушек, он не мог покинуть город, оставаться в неведении. Предчувствие, что Варнава Генрихович знает намного больше, чем сказал за бутылкой пива, Миколу не обмануло.

Гуменюк был удивлен, выслушав его после встречи с адвокатом. Бывший прапорщик Миколу Перевышко уже принимал как побратима.

– Ядя пану юристу писульку прислала! – наконец-то он признался Миколе. – А в писульке – так, мол, и так, до Нового года мы работали вместе, а после Нового года нас разделили. У них готовилась какая-то акция против своего президента.

– Это в Грузии-то? – уточнил Микола.

– В ней самой, – кивнул Гуменюк. – И потребовался надежный снайпер, желательно иностранный, притом женщина. Были у них только наши, прикомандированные. В тот день Ядя себя неважно чувствовала, а Соломия согласилась, но заломила такую сумму, что грузинские отморозки затылки почесали. Подумали и согласились. Показали Соломии снимки этого говенного грузина, которому предстояло дырявить голову. Пошли к послу деньги просить, а тот, когда узнал, кого эти юные грузины будут мочить, взбеленился: «Да вы что, это же наш человек, хотя и бывший член Политбюро!»

О Соломии Гуменюк говорил с восторгом, хвалил девушку за то, что она мудрая как змея, что вовремя отказалась от сделки, сославшись на контракт.

– Оказывается, в контракте не было пункта о ликвидации президента этой полубанановой республики, – говорил Гуменюк. И тут же в бочку меду ложку дегтя: – И все же Соломия допустила оплошность, призналась, что снимки и маршрут следования объекта изучила. Она, видимо, по своей инициативе выезжала на местность, определила точку, с которой сподручно произвести прицельный выстрел.

Он говорил еще о чем-то, что не имело прямого отношения к офицеру национальной гвардии.

– Я так считаю, – сделал вывод Гуменюк. – С грузинами связываться – себе в убыток. Времена великого вождя давно прошли, а времена Лаврентия Павловича еще не наступили. Вот они, так называемые революционеры, и запрятали Соломию как свидетеля… Это моя версия.

Микола внимательно выслушал бывшего прапорщика, уже окончательно поняв, в чем смысл командировок Соломии и Яди. Подвел теоретическую базу, определив главенство экономики над политикой. Суть ее состоит в следующем.

В мире совершается невиданный по масштабам и ожесточению передел собственности. Всюду спрос на снайперов повышается. На каждого президента любого окраса уже отлита снайперская пуля. Отлита и для каждого владельца крупной собственности. В рыночных условиях снайпер становится киллером. Пока еще это редкая профессия и редчайшая – среди девушек, не говоря уже о подростках. На них мало кто обращает внимание, а ведь эти в большинстве своем нежные существа в считанные минуты способны при соответствующей подготовке расстрелять любого президента и всю его охрану. Но за это хорошему снайперу полагается хорошо платить.

Что же касается конкретных девушек, тут вроде все было ясно. Соломия, в отличие от Яди, поставила перед собой цель сколотить капитал, выйти замуж по любви, заняться бескровным бизнесом, на который всегда будет спрос.

Ядя в душе была политиком. В ее понимании, наша планета перенаселена. Без войн человечество задохнется. А войны начинают люди. И людей, чтоб они убивали друг друга, нужно озлобить. Кто-то придумал терроризм, то есть жуткое устрашение. На самом деле это охота на людей. Истребление друг друга. И здесь снайперская винтовка – всего лишь орудие труда. Как в руках хирурга скальпель.

Уже прощаясь, Микола напомнил:

– Зенон Мартынович, вы обещали найти и наказать грабителей, которые напали на нас в Стрийском парке.

– А что их искать? – равнодушно ответил Гуменюк. – Они вовсе не грабители. Это желторотые оуновцы. Начальник львовского провода мне прислал извинения, а Яде – корзину роз и пожелание быстрее залечить рану.

– И она их простила?

– Ядя не из тех, кто прощает побои. Она потребовала назвать фамилии нападавших.

– И ей назвали?

– Отказались. Но я через своих людей узнал. Вернется Ядя – передам.

– И что она с ними сделает?

– Накажет. Ты, наверное, Микола, не в курсе… Когда она была школьницей, ее изнасиловали двое старшеклассников. Через два года их не стало.

– Она их застрелила?

– Нет. Кастрировала, но они почему-то не выжили.

– Ее осудили?

– Кто?

– Народный суд.

– О чем ты говоришь? Какой народный суд? Она только мне призналась. Это чтоб ее начальник не приставал к ней. А я шепнул начальнику гвардии. Жалко его. Молодой хлопец, и вдруг без чего-то останется. У Яди и Соломии железное правило: не мужчины их выбирают, а они мужчин. – И подмигнул с намеком: – Так что, Микола, цени это. Ты у них в чести.

– Я люблю Соломию, Зенон Мартынович.

– Верю.

Гуменюк попросил оставить ему слобожанский адрес и телефон. Телефона у старых Перевышек не оказалось, пользовались переговорным пунктом в селе Стрелецкое. Это в пяти километрах от Сиротина.

– Ну, в добрый путь, козаче! Жди хороших новин.

Дождливой ночью пассажирский поезд уносил Миколу в родные края. За грохотом вагонов не было слышно грома. Только молнии кромсали небо и по вагону плясали блики, высвечивая бледные лица спящих пассажиров.

Подложив под голову кулак, Микола лежал на верхней полке, глядел в раскрытое окно. Капли влаги залетали в купе, но он их не замечал. Он неотступно думал о Соломии, и сердце его сжималось от нехорошего предчувствия. Зачем Гуменюк напомнил ему о правилах, которых придерживаются девчата? Это дома многое им сходило с рук. Рядом были свои люди, тот же Гуменюк, да и Варнава Генрихович негласно имел в городе заметную власть… А какая защита для украинских снайперов за бугром, в той же Грузии?

Микола никогда еще не чувствовал себя таким беспомощным, как сейчас. Соломия весь мир ему перевернула. Все мысли были только о ней. Хватит ли ей ума и ловкости выбраться из той ямы, в которую попала?..

А поезд уже в лучах утреннего солнца подкатывал к перрону киевского вокзала. После Киева людей в вагоне стало больше. По отрывочным разговорам можно было определить, что люди в большинстве своем едут на заработки. Никак, на Слобожанщину? Нет, в Россию. На Кубань.

Может, и ему податься в Россию? Его специальность везде востребована.

Не предполагал он, что вскоре, взявшись выручать Соломию, окажется в предгорьях Кавказа.