Текст книги "Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых»"

VIII

– А теперь куда пойдём? – спросил я.

– Куда! – смеялся рабочий, – ведь мы ещё ничего не видели.

– И то, что видели, – не видели, – сказал юноша.

– Здесь сказка-чудо по земле ходит, ходит и живёт средь бела дня, как сон в полуночи, – сказала женщина.

– Здесь всё по-иному, по-небывалому, здесь грани воображения и реальности стёрлись, и два мира, желанного и достижимого, слились воедино, – сказал угнетённый народ.

– Здесь чудо стало естеством. Здесь страна великих стремлений и ещё больших достижений. У нас достижение опередило, можно сказать, стремление. Здесь возможность создаёт потребность, здесь жизнь, действительность волшебствуют сказку, – сказал человек из страны Анархии.

– Да куда хотите идти?

– Ей-богу, не знаю, – сказал я.

– А где же у вас дома, дворцы, особняки? Их что-то не видать здесь, – сказала женщина.

– Да, в действительности нет здесь кругом ни одного дома! – удивился я тому, что я это до сих пор не заметил.

– Где у нас дома? У нас их здесь нет! И зачем они нам! Мы всегда под открытым небом, под солнцем, – сказал человек из страны Анархии.

– Как это так? А если вы хотите…

– Смешно, ей-богу. Наш дом – это весь мир наш, вся страна. И мир нам тесным кажется, а вы хотели бы, чтобы мы заперлись в конурах, в берлогах, в норах, как звери.

– Я хотела бы, чтобы у вас были гнёзда, как у птиц, – сказала женщина.

– Наши гнёзда не здесь, а на горе любви, здесь же наш храм труда. Зачем человеку дом? У нас люди – боги, а боги живут во Вселенной.

– Да как же вы живёте без домов? – удивлялась женщина.

– Так и живём. Всегда под пятью солнцами, всегда под небом, всегда в своём бесконечном, безбрежном воздушном море.

– А защита от непогоды?

– Разве вы уже забыли, ведь я вам сказал, что мы властвуем над погодой, а не погода над нами. У нас непогоды не бывает. Наше небо не омрачается ни единым облаком, ни единой тучей.

– Тогда у вас ни дождей, ни гроз, ни бурь не бывает? – спросил юноша. – А я так люблю ливень, грозу, бурю, гром, молнии…

– У нас всё бывает, но когда мы этого хотим. Нам и ветры, и грозы, и бури, и громы, и молнии послушны.

– Как же это так?! – все удивились.

– Здесь, у нас, очень много с первого вида непонятного, – улыбнулся человек из страны Анархии.

– Но и пониманию непонятного есть предел, – вставил я.

– В том-то и дело, что нет ему предела! – сказал человек из страны Анархии.

– Как же они вам послушны?

– Я только образно выразился: послушны. Ни о каком послушании здесь речи быть не может, так как в стране Анархии нет повелевания. На нашем языке нет повелительного, а просительное. Но об этом поговорим, когда будем на горе Свободы. Сейчас я ограничусь только тем, что я вам скажу, что мы изобрели, создали слово.

– Как вы создали слово? Ведь и мы говорим? Ведь и у нас говорили все, кроме немых.

– Дело не в этом, что они говорили. Мы восстановили силу Dubér⁸. У нас слово не есть просто слово, а именно слово. Я говорю «восстановили», потому что, судя по некоторым древним книгам, видно, что и древним она, эта могущественная сила была некоторым образом известна. Но пользование ею приписывалось только богам. Бог десятью словами создал мир. Маги, заклинатели, святые искали на протяжении веков эту силу, но тщетно. Мы эту силу нашли. Она у нас играет первенствующую роль. Но у нас нет «заклинаний», «заговоров», а есть «просьба» и «моление».

– Мы ничего не понимаем!

– Мне очень трудно вам это объяснить, изложить на вашем языке, низвести это к вашим понятиям, убеждениям. Поэтому я ссылаюсь на древность, на магов. Это ни к чему. Это только пример, иллюстрации ради. А суть очень проста. Слово у нас творит чудеса. Слово почти всё делает. Собственно, три силы действуют в нашей механике: Dubér, Nihil и Atud⁹. Главная сила – это Dubér, что означает слово.

У вас были ложь, лицемерие, лесть; эти три силы обессилили, опоганили уничтожили слово. У нас их нет, и слово воспряло. Оно у нас творит чудеса. Но, повторяю, у нас нет повелений, приказаний, а только просьба.

– Я ничего не понял! – сказал ему смущённо юноша.

Все пожали плечами. Я же подумал, что предо мною какой-то факир, маг, заклинатель. И мне стало немного не по себе. Но это была только первая мысль. Вторая же мне говорила: что с тобой, ведь ты в стране Анархии, в стране правды.

Человек из страны Анархии заметил наше смущение и продолжал нам объяснять.

– Ведь это так просто. Слово есть одна из величайших сил. Я говорю: «сила». Хотя мы не мыслим себе силу и воздействие, как вы это мыслили: насильное влияние предмета на предмет мы все мыслим как свойство, как внутреннюю сущность. И слово поэтому у нас означает «просьба»; мы просим предмет. Просто он воспринимает свободно, вольно по внутренним своим свойствам наше действие.

Мы выпучили глаза и отрицательно покачивали головами. Человек из страны Анархии рассмеялся.

– Да что с вами! Поймите же, я доведу это до вашей примитивной механики: каждое слово образует волны, – что ни слово, то особые волны. Разные слова колеблют, бороздят по-разному воздух и вызывают по-разному волны, отличающиеся одна от другой и величиной, и шириной, и своеобразием. Почему вы допускаете, что эти волны должны пропасть бесследно, не производя никаких действий! Почему не допускаете, что эти волны могут быть утилизированы, использованы, систематизированы, квалифицированы, исследованы и запряжены как силы, как двигатели!

Наши лица просветлели, наши глаза приняли своё обычное приветливое выражение. Человек из страны Анархии это заметил и рассмеялся.

– Вот теперь это более или менее полупонятно. А то у нас просто ум мутился, – сказал я.

– Я заговорил на «вашем» языке, и вы меня поняли. Ведь это одно говорит, что слово есть величайшая сила. Почему не допускаете, что можно открыть язык мира, язык Вселенной, язык земли, язык небес, язык деревьев, и тогда они нас поймут и сделают то, что мы у них просим. Но предупреждаю, что мы не так мыслим силу, могущество, вернее, свойство слова, – я это говорю только для того, чтобы приблизиться сколько-нибудь к вашему разумению.

Мы – техники, – продолжал человек из страны Анархии, – мы действуем, а не мудрствуем. Мы просто говорим дереву, например, многовековому дубу, пойди и прикрой твоей тенью спящего на пригорке, и он пойдёт и сделает то, что от него просят. Разумеется, что всё это должно быть сказано на его языке, на языке деревьев и на его особом дубовом наречии.

– Как странно!

– Ничего странного! Я вас опять предупреждаю, что я выражаюсь фигурально.

– Хорошо! Вы выражаетесь фигурально, но фактически вы делаете многое только одним словом, просьбой, как вы сказали, и всё исполняется?

– Да. Слово это состоит из самых сильных, производительных технических приёмов. Очень многое из того, что вы видите кругом и что вы увидите, даже более: 90 частей того целого мира чудес, с которым я вас познакомлю, созданы непосредственно словом. Можно сказать, что страна Анархия открыта, сотворена словом и держится им.

– А у нас говорили, что вначале было действо, а не слово, – сказал я.

– Видите, у нас слово, – или, как я раньше сказал, Дибер, – есть самое великое действо.

– Я всё-таки не понимаю, как это слово непосредственно переходит, становится или есть действо, – сказал я.

– Напрасны наши рассуждения. Суть дела не в том, чтобы доказать вам, а чтобы показать, и если вы желаете пойти со мной, то я покажу наш технический сад; там хранятся в одном месте в классифицированном виде все наши изобретения.

– Хорошо. Идём. А это далеко?

– Не знаю, как вам сказать, далеко ли это или близко; если хотите, то полетим туда. Это недалеко, – сказал человек из страны Анархии, улыбаясь.

– Как это вы не знаете, далеко ли это или близко?

– У нас понятия о пространстве совершенно другие.

– Почему?

– Потому что у нас совершенно другие средства передвижения. Пространство мерим временем, и с этой целью нам пришлось раздробить секунду на более мелкие частицы.

– Полетим, что ли?

– Полетим, – согласился человек из страны Анархии. – Но надо вас раньше накормить. Вы не хотите ещё кушать?

– А долго ли там будем?

– Часа два, предполагаю. Тем более что там много отделов, аллей.

– Если так, то не помешает раньше чего-нибудь закусить, – сказал я.

– Прекрасно.

Человек из страны Анархии опять подошёл к тому не то шкафу, не то столику, и вынул оттуда маленький флакончик, в котором хранились маленькие, крошечные шарики.

Он каждому подал по шарику.

Я взял шарик и проглотил его.

Я ощущал неописуемый вкус. Сколько я ни старался проанализировать этот вкус, я никак не мог этого достигнуть. Он не поддаётся никакому описанию, никакому определению. Но проглотив его, я почувствовал новый прилив сил, и какая-то приятная теплота разлилась по всем членам.

– Как вкусно, мне кажется, что я съел… ну, сам не знаю, что, – сказал юноша.

– Да, это очень вкусно и, как видно, питательно. Не то вкус вина, не то мяса, не то шоколада, что это такое? – спросила женщина.

– Это такой химический препарат. Он очень питателен. Он – хороший восстановитель сил.

– А почему вы не взяли себе шарик, разве вы кушать не хотите?

– Нет, не хочу.

– И мы не хотим, но запасаемся пищей ввиду того, что вы нам говорили, что нам придётся пробыть несколько часов в техническом саду, а вы разве не захотите есть часа через два? – спросили мы, перебивая друг друга, человека из страны Анархии.

– Видите, я есть не хочу и не захочу.

– А почему?

– Потому что я сыт и сытым буду.

– А почему вы раньше ели вместе с нами, я сам видел, как вы проглотили шарик.

– Видите, я это сделал для того, чтобы показать вам, что в нём нет ничего вредного, ядовитого. Признайтесь, ведь вы побоялись бы проглотить его, если бы не видели, что я сделал это первым.

– Да. Признаться, это так. Но чем же вы питаетесь, неужели для себя имеете лучшую, иную пищу, а нам её не даёте. Ведь мы находимся в стране равенства, – сказал я, уязвляя его, будучи уверенным, что он поел что-то более вкусное, более аппетитное. Человек из страны Анархии добродушно рассмеялся.

– Вот какие подозрения! Вот какие подозрения!

– Кроме шуток, в чём же дело? Как и чем вы питаетесь?

– Здесь хотя страна чудес, но жить без питания, думается, невозможно, – сказала женщина.

Человек из страны Анархии перестал смеяться и, обводя всех нас проницательным взором, сказал:

– Напрасно думали у вас, что рот служит для приёма пищи. Вы питаетесь ненормально, поэтому в ваших странах столько дряхлых, преждевременно ослабевших и состарившихся.

– Да как же иначе питаться, как не через рот, ведь все животные так питаются.

– Мало ли что животные так питаются. А растения разве так питаются?

– Да, они питаются листьями, порами-корнями.

– Видите, растения питаются почти всем своим телом, поэтому они так долго живут. Если бы люди питались более нормально, то они жили бы гораздо больше.

– Да как же можно иначе питаться?

– Что за вопрос? Каждая часть тела, скажу вашим языком, каждая клетка питается непосредственно. «Пища» должна быть введена в тело через всю нашу кожу, через каждую пору надо вводить пищу, которую не следовало бы переваривать, а потом огромную часть её выделять. Ведь вы всю вашу жизнь, всю вашу жизненную энергию и огромную часть вашего времени тратили на еду, на разжёвывание пищи, на переваривание и выделение её. Поэтому у вас все такие «сонные», вялые, вечно усталые, люди без энергии, без творчества, без дерзания. Всю вашу жизнь вы утопили в еде, в питье и во сне. У вас не живут, а прозябают.

– Но как же вы питаете всё тело разом? – я никак не пойму.

– Очень просто. Одежда нас питает.

Я вытаращил глаза. Все мы остолбенели.

– Что, что? – закричали мы все, поражённые неописуемым, невоображаемым удивлением.

– Чему вы так удивляетесь?! Научитесь хоть одному неудивлению: в стране Анархии никого ничем не удивишь. Тут нет ничего удивительного или всё здесь одинаково удивительно.

– Но объясните же нам, как это возможно, чтобы одежда питала.

– Очень просто. Присмотритесь к моей одежде. Она покрывает огромную часть моего тела. Она вся пропитана «питательными» элементами, она, одежда, прикасаясь к телу, вводит эти питательные элементы в самое тело.

– И вы всегда сыты?

– Да, я всегда сыт. Никогда не устаю. Вы ненормально питаетесь во всех отношениях. Вы принимаете пищу, известное количество её, в известные, определённые часы, вы как бы затапливаете печку, которая вас греет, пока не остывает, а потом вы опять затапливаете её. Этим вы перегружали ваш желудок. Да и самочувствие не могло быть у вас здоровое, сильное, бодрое. Сейчас же, после приёма пищи, вы слишком сыты, слишком переполнены, потом же по истечении известного времени слишком голодны, опорожнены.

Это, поймите сами, слишком неправильно, слишком нелепо. Питаться надо равномерно, всечасно, постоянно, так же, как и дышать; ведь вы не можете надышаться так, чтобы после оставаться известное время без воздуха. Так обстоит и с едой. Не надо наедаться, напиваться, а надо постоянно планомерно питаться.

– Прекрасно. Но как это делается, как вы этого достигаете?

– Очень просто. Посредством нашей одежды. Одежда, облачение наше нас и питает. Хотя она исполняет и другие работы.

– Вот как! Вот как!

Мы переглянулись, как бы молча посоветовавшись, поверить ему или нет.

– А какие функции она ещё исполняет?

– Ещё некоторые.

– Какие именно?

И мы стали осматривать его костюм. Он казался с виду очень обыкновенным, немного разнящимся от нашего. Только линии кройки более сложные. Притом цвет его был, мне трудно сказать, не то голубой, не то синий, не то фиолетовый, он был особой, своеобразной оттеночной пестроты. И переходы, переливы были такие постепенные, что их с первого взгляда трудно было уловить. На плечах же у него были маленькие складочки, обилие складочек, тщательно симметрично сложенных. Да и по бокам были такие сумочки. Из какой он был материи, тоже трудно сказать: может, из шёлка, но очень тонкого.

– Какие именно функции, спрашиваете? Видите, она, одежда, служит нам и крыльями, чтобы подняться на воздух, и плавниками, чтобы плавать по воде, затем и обувь наша исполняет роль скороходов.

– Как это крылья?

– Очень просто. Вы видите на моих плечах эти складочки; если их разнять, вытянуть, то получается два крыла.

– А ими вы можете летать?

– Разумеется, могу. А то зачем они мне понадобились бы?

– Неужели вы умеете летать как птица?

– Чему вы так удивляетесь?! Это стремление уподобиться птицам жило в человечестве ещё в древности. Ведь и Библия рассказывает про несколько фактов взлетания на небо. Энох взошёл на небо, улетел. Моисей поднялся на небо. Илья пророк унёсся на небо на огненной колеснице.

– Но это ведь легенды, – сказал я.

– Какие легенды? Неужели думаете, что мы с такой сравнительно простой задачей техники не справимся? Было бы смешно, если бы то, что природа может сделать в лице разных птиц, не могла сделать техника. Было бы печально, если бы то, что птица может и умеет, не умел бы человек.

– Итак, вы летаете как птицы?

– Мы летаем лучше птиц, мы мчимся как вихри.

– Не могу этому поверить.

– Я вам покажу.

Не успел он докончить свою фразу, как он, расправив крылья, унёсся вверх, в поднебесье, блеснул издали светлой точкой и исчез в бесконечности выси.

Мы стояли в недоумении.

Не сон ли всё это?!

С другой стороны, ведь это, как выразился человек из страны Анархии, сравнительно «простая техническая задача».

Но это зрелище, исчезновение человека, его улёт, уменье, которое приписывалось в легендах ангелам, нас ввергло в сомнение насчет человечности, человеческого происхождения этого человека. Но мы не успели обменяться между собой недоумёнными, растерянными взглядами, как он уже стоял перед нами, с его человеческой, кроткой, милой, нежной улыбкой, в которой трепетал дух внутренней, духовно-чистой радости.

– Вот я и вернулся.

Он мигом сложил крылья.

– Но это так невероятно!

– Ведь это одно из самых ничтожных изобретений.

– Но я всё-таки не могу мыслить человека крылатым, летателем, – сказал я.

– «Летучий голландец», – сказал юноша.

– Сказок много есть по этому поводу.

– Но ведь это пустяк.

– Сам сознаю, что даже по нашим законам механики это вполне допустимо, но всё же…

– Предрассудок обыкновения. Вы не можете себе представить обыкновенного смертного, не ангела, летающим, порхающим, парящим. У нас здесь, в стране Анархии, вы скоро к этому привыкнете.

– Придётся. А я когда-нибудь научусь этому? – спросил я с горечью.

– И мне хотелось бы так подняться и улететь, – сказал юноша.

– Да, стыдно человеку ползать по земле, как червю, ходить, как четвероногому. Человек, как Бог, житель небес, а не земли.

– А где вы обыкновенно живёте, в какой среде?

– В какой угодно: и в воздухе, в этом бесконечном эфире, на земле, и на воде, и под водой.

– И плавать вы умеете?

– Да я же вам сказал: у меня, у всех нас, есть правила. Мы обогнали природу. И если у вас говорили, что техника, искусство подражают природе, то про нас можно сказать, что природа подражает, учится у техники.

– Как странно!

– Ничего странного. А разве ходить не есть великое искусство? И я более чем уверен, что это открытие. Это открытие было сделано живучим существом.

– Вы, может, скажете, что и жизнь есть открытие?! – сказал я.

– Бесспорно. Само бытие есть открытие, даже более: бытие есть изобретение. Правы были древние, которые учили, что мир, Вселенная, всё сущее является результатом творческого акта. Они гораздо ближе к нам, чем ваше «научное» понимание мира, Вселенной как развивающегося объекта.

– Но всё-таки это так невероятно.

– Что невероятно?

– Что вы умеете летать!

– Но ведь вы видели?

– Что вы умеете плавать!

– Это ведь совсем пустяк. И у вас имеются хорошие пловцы. Но мы в этом достигли совершенства. Кто не умеет летать быстрее и выше орла, плавать лучше кита и мчаться быстрее, легче оленя, тот недостоин имени человека. Венец творения должен быть венцом умения.

– Да, у нас считался хорошим пловцом Байрон.

– Неужели вы умеете и быстро летать по земле?

– Ещё бы.

– Покажите нам.

– Ну, смотрите.

И человек из страны Анархии в один миг исчез, так быстро, невероятно, сказочно быстро он бежал. Через несколько минут он вернулся.

– Знаете ли вы, сколько ваших вёрст я сделал туда и обратно в течение трёх минут?

– Не знаю, – сказал я.

– Не знаю, – сказала женщина.

– Пробуйте отгадать.

– Десять вёрст, – сказал я.

Человек из страны Анархии улыбался.

– Двадцать вёрст, – сказал юноша.

Человек из страны Анархии рассмеялся.

– Тридцать вёрст, – сказал угнетённый народ.

Человек из страны Анархии продолжал смеяться.

– Так скажите же!

– Триста вёрст.

– Да неужели?!

– Да как же вы можете дышать на таком молниеносном лету?

– А как вы дышали, когда мы лихо неслись на лодочке?

– Мы сами не знаем.

– Я ничего особенного не чувствовал, ни головокружения, ни спирания дыхания. Я себя чувствовал, как обыкновенно за столом или на диване, – сказал я.

– Чем это объясняется?

– Не знаю, – ответил я.

– Это объясняется просто. Наш воздух иной, чем тот, который у вас. В стране Анархии и воздух другой и лучший.

– Как это воздух другой?

– Ведь я вам говорил, что воздух, который окружает нашу искусственно созданную нами землю, тоже создан, сотворён нами же, и состав его совершенно другой.

– Вот как!

– Да в том-то и дело.

– Но всё-таки не понятно, как вы можете, как вы в силах развивать такую баснословную скорость?

– Ведь я уже вам говорил, что у нас, в стране Анархии, всё само собою вечно движется, вечно мчится. Вся задача состоит только в том, чтобы немного отпустить, ослабить тормоз, снять задержку, и мы мчимся, летим стрелой. Тут ничего непонятного и ничего понятного нет. К чему, зачем явление должно быть понятным, главное, что оно есть, существует. Важно то, что бежим быстрее мысли.

– Да, это так. Но хочется понять, как это достигается.

– О, неисправимые! Полноте, бросьте ваши наивные научные «понять», «осмыслить», «осознать» – научитесь лучше делать. Это будет и интересней и разумней, и понятней и полезней и даже красивей.

– Но если я не понимаю, то как могу научиться это сделать?

– Наивные «учёные». Разве когда вы стали говорить и ещё раньше мыслить и ещё раньше ощущать, то вы разве поняли, как и каким образом, сообразно каким законам вы говорите, мыслите, чувствуете. Бросьте это наивное понимание, а учитесь лучше делать! Но извиняюсь, – прибавил полусмущённо человек из страны Анархии, – что вам читаю нотацию, даю указания. Это вовсе не входит в мои задачи.

– Ничего! Ничего! Наоборот, нам ваши замечания и упрёки очень полезны. Может, в конце концов, научимся понимать вас, – сказал я.

– Я готов ответить вам на все ваши вопросы, разгадать вам все ваши загадки и, главное, показать вам всё, что есть достойного быть виденным.

– Я вам задам только один вопрос, который меня мучит всё время, – сказала женщина, – а потом, думаю, поедем, извиняюсь, полетим, как вы раньше нам предложили, в технический сад.

– Пожалуйста, какой вопрос вас волнует?

– Я всё время думаю об этом.

– Пожалуйста, не стесняйтесь. Скажите, в чём дело.

– Раньше вы говорили, что питаться нужно всем телом, как деревья, как растения, тогда люди будут долголетни, чуть ли не бессмертны. Вы же сказали, все у вас питаются именно этим новым способом. Спрашивается, почему вы не бессмертны? Вы же нам раньше говорили, что у вас живут 150 лет, не больше. А это ведь вовсе немного, ведь некоторые деревья живут тысячелетие.

– Да, интересный вопрос. Вы верно указали на противоречие.

– Разве у вас нельзя себе противоречить? Я думал, что у вас и логика другая, чем у нас, – сказал я.

– Видите, – так ответил человек из страны Анархии, обращаясь к женщине, как бы не слушая моего замечания, – я вам говорил правду, но не всю. Я хотел вас подготовить. Вы всё равно не поверили бы мне раньше. Я ждал этого вопроса. Суть дела в том, что у нас кто хочет – живёт вечно.

– Как, вы бессмертны?

– Нет. Быть бессмертным не дай Бог. Быть бессмертным значит не иметь возможности, быть лишённым великой основной свободы, права покончить все счёты с бытием, перейти в полное разрушение и уничтожение. И как наивны были люди, которые приписывали это качество, верней, этот дефект богам. Боги бессмертны, следовательно, они не могут перешагнуть через рубеж бытия, значит они не всемогущи. У нас не так, мы кончаем свою жизнь актом нашей воли.

– Как это?!

– Очень просто. Кто хочет, живёт, кто не хочет, перестаёт.

– Значит, вы самоубийцы? Вы все кончаете самоубийством?

– Да, кто хочет. Вопрос «быть или не быть» решаем мы, наша воля, наше желание. Мы властны над нашей жизнью и смертью, а не кто-либо, или что-либо вне нас.

– Как страшно кончать самоубийством! – сказала женщина.

– Ничего страшного. Наоборот. У нас человек владеет своей жизнью, как ловкий, искусный гребец веслом, лодкой. Одно только смущает наших изобретателей, наших пантехников, что покончивший с собой не в состоянии после воскреснуть при желании, так как он перестаёт быть, существовать, перестаёт быть носителем, субъектом воли. Но над этим мы усиленно работаем. Мы уверены, что и этого достигнем, тогда перекинем новый технический мост через бездну, вырытую природой, между бытием и небытием. Тогда сольются два мира, Да поцелует Нет и отождествится с ним. Тот день будет мировым бракосочетанием, слиянием воедино двух основных различных стихий.

– Что вы говорите?

– Мы хотим достигнуть, постичь и осуществить, реализовать чудо воскрешения из мёртвых. Но так, чтобы сам мёртвый по желанию мог вернуться к жизни. Вернуться оттуда, откуда никто не приходит, не пришёл, но придёт.

– Неужели и это можно осуществить?

– Конечно, можно. Ведь люди об этом мечтали тысячелетия тому назад, эти мечты они претворили в легенды. Каждая мечта человека должна стать с помощью техники действительностью, реальностью. Каждый сон должен стать и станет явью. И эти два мира должны слиться воедино. И от этого слияния родится новое чудо, чудо действительной грёзы.

– Но всё же непонятно, как это кончают самоубийством, с горя, от отчаяния?

– Разве горе живёт под этим небом с этими пятью солнцами? Разве отчаяние обитает на этой земле?

– У нас умирают, уходят не от скудости жизни, а от избытка, перелива, перебоя, перебрызга её. Но это вы увидите на горе Любви. Сейчас же полетим в технический сад.

– Полетим!

– Полетим.