Текст книги "Мемуары Мойши. или Синдром Земмельвайса"

7. Не ждали

Моисей Самуилович сошел с вагона поезда на Казанском вокзале. «Надо же, – подумал он, – отсюда улетал на самолете, а сюда вернулся на поезде…» Хотя и вернулся-то временно, проездом на перекладных, можно сказать. Но и эта минутная встреча с родным городом принесла ему немало удовольствия – погода стояла солнечная, теплая. Он заметил, что, хоть и нечасто доводилось ему уезжать из столицы за свою юную жизнь, а всякий раз, когда это случалось, погода словно бы не хотела расставаться с ним – рыдала, изливалась дождем на вымощенные брусчаткой улицы Белокаменной. Стоило же ему приехать – как солнце и пение птиц словно бы возвещали: природа этого удивительного города радуется возвращению блудного сына и просит остаться. Желательно навсегда. Так бывает иногда – срастаешься с каким-нибудь местом и кажутся тебе эти нелепые совпадения закономерностью, и вот уж на твоих глаз те же слезы, что и в глубоких лужах любимого твоего места. А уж если это еще и родина, то вообще держись…

При виде солнечной погоды расхотелось ехать на метро – и он решил прогуляться по родному центру до Старого Арбата, где была их комната в коммуналке, которую отцу дали еще в далеком 1970-ом, когда он был простым студентом Института холодильных установок, а после остался в том же Институте аспирантом, а после так в нем и служил до 1990 года, когда, волею обстоятельств, как и многие граждане страны, вынужден был заняться коммерцией. Не особенно успешен он был, но минимальным комфортом обеспечила еще Советская власть – тем и призывал старый Самуил Ааронович сына своего принять профессию торговца, доставшуюся от отца. «Пусть средний, но стабильный заработок. Да и потом евреи всегда были торговцами». Но где там увещевать молодежь! И старый Самуил также не преуспел в этом.

Пока Мойша шел по родным и знакомым улицам, среди которых прошло детство, то и думать о той мерзости, которая заставила его до срока вернуться на родину, как-то не хотелось – дела казались не такими уж и плохими, а назад тянули только тяжелые мысли о Кате, которую он полюбил… или, вернее, к которой так привык за непродолжительное время пребывания в Озерске. Хотя Москву он обоснованно считал городом чудес – здесь, в отличие от всей другой страны, могло случиться самое непредсказуемое и удивительное. И, судя по реакции Москвы на его приезд, оно и обещало случиться…

Дома долго мучали расспросами – а он все не решался на них ответить. Только молчал и улыбался во весь рот. Мать кормила кошерной едой, отец сетовал на жизнь. В общем, все было как обычно, как будто и не покидал он отчего дома. И если вчера еще сетования отца так сильно раздражали молодого и прогрессивного врача и спешил он столицу покинуть просто, чтобы уехать куда-нибудь, то сегодня, казалось, цены им нет – слушал бы и слушал. И неважно при этом, о чем конкретно он говорит…

– …И шо это за профессия у тебя такая? Зачем туда идти-то? Разве за спиртом… Вот у меня приятель был в университете, тоже все грезил пьянкой нахаляву в медицине. Догрезился – из института выгнали, поступил в медицинский на третий курс. Четыре года убил, стал работать. Спустя неделю влез на какой-то там склад, а там знаешь, эти органы… в колбах… Ну он одну открыл, попробовал оттуда – а там формалин… Он и блевать, и хезать сразу… Так так рассердился, что все остальные колбы перебил сей же час. Ну его на второй день уволили и больше никогда никуда не взяли… Хе-хе…

– Ну, знаешь, дураков везде хватает…

– Самуил, Мойша, – ругалась мать, – хватит вам о работе. Вы ешьте лучше…

После ужина Мойша решился рассказать обо всем родителям. Мать стала причитать и ахать, а отец сидел невозмутимо как танк.

– Ну и шо? – только и спросил он.

– Ты, что, считаешь все происходящее там нормальным?

– А ты шо, считаешь все происходящее в стране нормальным? Она давно уже с ума сошла, еще в 1990-ом, когда Рельсын к власти пришел. Тут все с ног на голову. А, если быть до конца точным, то еще с 17-го года, с большевиков. И что ж теперь? Те, которые много об этом думали и внимание на все обращали, пропадали – кто в сталинском ГУЛАГе, кто потом в психушках для диссидентов, кто в тюрьмах или на дне колодцев в наше время. Хочешь пополнить их ряды?

– Знаешь, был такой ученый, Земмельвайс. Так он первый установил еще в середине 19 века, что роженицы в больницах погибают от сепсиса по причине того, что доктора руки не моют.

– И шо? Памятник ему поставили?

– Поставили. Правда спустя много лет после смерти. А при жизни не признали, не обращали, как ты говоришь внимания вперед, а после, в точном соответствии с твоим описанием, в психушке сгноили.

– Так. И тебе теперь, насколько я понимаю, срочно занадобился памятник?

– Папа, не язви, пожалуйста.

– Ну тебе же лавры этого твоего… Земмельвайса покоя не дают!

– Да не в них дело, а в том, что у кого-то должна оказаться голова на плечах!

– Ни у кого! – в сердцах ударил кулаком по столу отец. – Ни у кого и никогда в этой стране не будет головы на плечах. Свою единственную светлую голову они отрубили еще в 1918-ом. Все на этом. Никого там больше не было и уже не будет. Не надейся, что после смерти тебя вспомнят и твои заслуги признают…

– Но ведь Земмельвайс…

– То в Европе. У них все другое – ментальность, история, образ жизни, отношение к людям, все, понимаешь?! Здесь уже давно забыли о человеке и человечности, об отношениях к социуму, о взаимоуважении. А ты на какую-то историческую память надеешься! Хи! Нашел, о чем говорить – да они эту память ногами в грязь втаптывают постоянно. Они историю перекраивают в угоду собственной власти, в угоду временщикам, чуть ли не два раза в год, и в этой стране он задумал осуществить интеллектуальную революцию! Не тут-то было, Мойша… Послушай, шо скажет тебе старый еврей. Бери ты эту свою Катю и, если хотите жить более или менее нормально, приезжайте сюда. Тут мы, как-нибудь поможем, проживем, одним словом. Нигде за пределами этого города в этой стране жизни нет и быть не может! А уж если надумал жить хорошо – то прямиком в Европу. И чем скорее, тем быстрее, а то гляди, как они все туда ринутся через пару годков, как уже было в 1920-ом.

Мойша с ужасом и отчаянием смотрел на отца. В юноше вновь взыграли детские амбиции – ему казалось, что отец попросту не хочет поддержать его, разделить его взглядов. А старый Самуил, не встретив понимания во взгляде собственного сына, махнул рукой и изрек:

– Да, делай ты что хочешь…

Наутро они снова встретились на общей кухне.

– Ты это, сынок, – издалека начал Самуил. – Я тут подумал. Ты напиши все это на бумаге и отнеси в приемную Генерального прокурора. Что толку в словах? Слова, как говорится, к делу не пришьешь, а на бумажку у нас всегда, сам знаешь, какая реакция. Как говорится, без бумажки ты букашка…

Мойша с радостью воспринял совет отца – и уже к вечеру бумага с подробным описанием озерского синдрома Земмельвайса была в приемной Генерального прокурора. Ответ не заставил себя долго ждать – следующим утром раздался звонок на телефон молодого врача. Заместитель Генерального прокурора страны приглашал его к себе лично.

Мойша явился на прием к генералу юстиции чуть свет – в половине девятого он уже переступал порог его кабинета.

– Однако, – протянул седовласый генерал, – никак не ожидал, что Вы приедете так рано! Что ж, проходите, присаживайтесь!

– Дело не терпит отлагательств, Яков Николаич…

– Да я уж вижу, прочитал! С интересом прочитал, – прокурор встал из-за стола и начал расхаживать по кабинету взад-вперед, заложив руки за спину. – Самое прелюбопытное и мерзкое в этой ситуации – это то, что наш коллега и подчиненный сквозь пальцы посмотрел на Ваш сигнал и не обратил внимания на ужасающую вещь, которая происходила у него под носом! Ну остальные я понимаю, люди слабые, как говорится, а он-то как мог?! Ему-то как в голову пришло ответить Вам отказом да еще пугать уголовной ответственностью?!

Мойша улыбнулся:

– На этот вопрос я Вам не отвечу.

– Вопрос риторический, разумеется.

– Позвольте тогда мне спросить?

– Конечно.

– Какие меры теперь будут приняты по этому моему обращению?

– Скажу Вам одно – комплексные. Мы решили направить в Озерск комиссию со значительной силовой поддержкой, состоящую из должностных лиц прокуратуры, Роспотребнадзора, Министерства здравоохранения ну и… Счетной палаты.

– А они-то там зачем? – удивился молодой доктор.

– А чтобы проверить, сколько было украдено из казны за все это время и на сколько она же пополнилась за счет доходов, добытых преступным путем. Скажу Вам также, что по итогам проверки еще до ее начала уже принято решение о возбуждении уголовного дела. Да причем не одного… Слушайте, я откровенно поражаюсь, почему никому до Вас в голову не пришло сигнализировать нам о случившемся. Это же беззаконие от начала до конца, причем опасное для жизни и здоровья неограниченного круга лиц! Куда остальные-то смотрели?

– Наверное, в двери дома досуга…

– Борделя… Ну да… Логично. Что ж, смею Вас заверить, что комиссия отправится в Озерск уже завтра. От лица Президента и прокуратуры благодарю Вас за сигнал. Вы с честью выполнили свой гражданский долг и, вернее всего, будете вознаграждены достойно своему поступку! – прокурор пожал визитеру руку и отпустил его.

Мойша летел домой на крыльях. По дороге он решил позвонить и рассказать о своем поступке Кате:

– …Так и сказал. Что будет возбуждено не одно уголовное дело. А меня, наверное, даже наградят.

– Ох, – тяжело вздохнула она.

– Что ты? Что не так? Разве не этого ты хотела?

– Да я уж и сама не знаю, родной, чего я хотела. И хотела ли вообще. Неизвестно, чем все это кончится.

– Чем бы ни кончилось, – решительно ответил Мойша, – а кончится. Давно пора было положить этому безобразию предел. И я сделал то, что должен был сделать на моем месте любой сознательный гражданин!..

– Приезжай скорее. Я очень скучаю. Мне страшно без тебя.

– Вылетаю завтра же!

Чтобы поскорее вернуться к любимой, Мойша решил лететь самолетом. Со слезами на глазах провожала его мать, с укоризной – отец. До последнего старик не верил в мудрость и целесообразность поступка своего сына. Но теперь уж сожалеть было поздно – чему быть, того не миновать. Крепко обнявшись, проводил он сына в накопитель аэропорта. По старой традиции, с утра за окном шел дождь…

В Озерске у самого входа в обветшалый и заплеванный аэропорт Мойшу встречал мэр города. Молодой врач был крайне удивлен таким почестям.

– Прошу, – мэр стоял в плаще и шляпе, мокрый от дождя, и держал демонстративно открытой дверь собственного автомобиля.

– Николай Иваныч? Вы?

– А чему ты, собственно, удивляешься? О твоем визите к Генеральному прокурору прокурору местному, а значит, и мне стало известно в ту же минуту. Ты совершил, можно сказать, героический поступок, а страна должна знать своих героев. И на руках носить. Садись, промокнешь.

Мойша прыгнул в автомобиль с улыбкой на лице и чувством легкой подозрительности в душе.

– Через центр, – скомандовал мэр водителю.

– Вообще-то я живу…

– Я знаю, где ты живешь. Ты же, должно быть, на мое место метишь, коль так ретиво взялся бороться за благополучие народонаселения. Вот и должен осмотреть городские достопримечательности…

– Я нет, что Вы! Я не поэтому…

– Ну и дурак, что нет. «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом». Поехали через центр, покажу кое-чего.

Они ехали через центр, машина плюхалась в лужи на дорогах, и на душе у Мойши становилось все гаже и гаже. Предсказание отца начинало сбываться, причем в какой-то извращенной форме.

– Смотри, вот бывший дом досуга. Видишь, опечатали уже. Боремся, так сказать, с рассадником разврата и похоти.

– А работницы где же?

– Вся местная полиция во главе с Саяпиным брошена на поиски персонала. Как найдем – привлечем по административке. По уголовке теперь не положено, извини.

– А как же Настя?

– Какая Настя?

– Ну, главным специалистом… кхм… здесь была?

– Ты, должно быть, про свою пациентку Настю Шишкину говоришь? Так она всю жизнь в городском суде работает. И сейчас там, должно быть!.. Я тебе специально это хотел показать. В этой части ты победил. Дом досуга закрыт, казна, конечно, лишится определенного источника, причем очень неплохого… Ну что ж, ничего, жили же до него как-то. Да и потом ты знаешь, в нашей стране много лет уж как нет ничего постоянного. Сегодня закрыли – завтра открыли, по большому счету ничего не изменится.

– А «Приозерный»?

– А, колхоз-то? Ну понимаешь, дорогой, времена такие, сельхозпредприятия дохнут одно за другим. Тут уж я ничем помочь не могу. Мы временно – на сезон – приостановили его деятельность, а эти алкаши все кругом разграбили. Кто ж теперь в этом виноваты, что они такие скоты, сами срубили сук, на котором много лет сидели? Сами и виноваты.

– А закрытые школы?

– Ну это как посмотреть. Лето на дворе, душенька. Школы вообще все закрыты. Я не знаю, кому в голову пришло, что мы летом можем закрывать образовательные учреждения. Ты свое-то детство вспомни, ты летом учился?

Мойша злился.

– Значит, решили так обойти?

– А ты как думал? Мы тут по 30 лет работаем, ничего не понимаем, а ты один такой умный – бац! – как снег на голову, и все сразу по стойке смирно встали?! Нет уж, в нашей системе, да будет тебе известно как будущему мэру, рука руку моет. А теперь давай начистоту, как коллега с коллегой, так сказать… Ты решил здесь порядок навести путем закрытия публичного дома. Ну закрыли мы его. И дальше что? Порядок будет? Может, только в твоей епархии – болеть меньше станут. А во всем остальном порядка как не было так и не будет. Никогда причем. Как была твоя Настя шлюхой простой, так ею и останется, так и будет со всем городом спать да триппер разносить! Не место красит человека! Она хоть где может работать и быть проституткой! Как пили они до смерти боярышник свой, так и пить будут! Как умирали черт знает от чего и все равно лезли на те же грабли – так и будут! Пойми – тут одним сторонним вмешательством или мытьем рук с хлорной известью не поможешь. Тут мозги с известью мыть надо. Только не нужно это никому, потому что со стадом с немытыми мозгами – равно, как и руками, и прочими органами – управляться проще. И в какой-то момент не я, а те кто значительно повыше меня, решили так. А я и мои затея – всего лишь продукт их высочайшей директивы!

– Вы хотите сказать, что надо высшее руководство менять?

Мэр расхохотался:

– Ты смотри аккуратнее, а то попытку госпереворота пришьют, и меня с тобой загребут за компанию! Не это я хочу сказать. А то лишь, что каждый народ имеет тех правителей, каких заслуживает и какие его – как ни крути – устраивают. Иначе давно бы уж волна народного гнева смела и меня, и Рельсына, и всех, кто меж нами, и памяти народной не осталось бы. Народ во всем виноват, его менять надо. Пойми – ему нравится так жить!

– Нравится жить в грязи?

– И в грязи, и в дерьме, и в болезнях. Им тут комфортно, они так ХОТЯТ ЖИТЬ. Скажи, вот ты своей Кате предлагал в Москву уехать?

– И не раз.

– А она что?

– Отказалась.

– Почему?

– Тут ее родина, корни.

– Хе, ну да, родина, корни. Свое дерьмо лучше ихней красной икры. Вот такой логики они все и придерживаются. А менять ничего не хотят – потому что на бога уповают. Сами выдумали его и уповают. Чуда ждут. А пока чуда не происходит, подыхают от сифилиса и от прочих болезней, которые ты решил победить одним махом. Тогда еще заражение мозга победи, и цены тебе не будет. И наградят. Посмертно.

– Это все, что Вы мне хотели сказать?

– А ты что, со мной не согласен?

– Нет, извините. Я не могу так презрительно думать о собственном народе и о той стране, в которой живу.

– Я о твоем народе ничего плохого не сказал.

– Я о русских говорю.

– Нет русских больше. Есть Расея и расеянцы. А впрочем, что тебе доказывать… «Если б молодость знала, если б старость могла»… Вот твой дом, приехали. И вот еще что. Уезжал бы ты отсюда. Отеческий совет.

– Угрожаете?

– Да ну тебя. Начитаются книжек, потом вешают ярлыки всем подряд. Я думал, ты и вправду разумный, а ты… Все, иди, мне на совещание пора. Комиссия меня ждет по твоей милости!

На работе творилось черт знает что – все бегали из кабинета в кабинет и собирали вещи. Катя в слезах сидела в его кабинете.

– Что здесь происходит? – спросил Мойша.

– Сам не видишь? Больницу закрывают!

– Закрывают? А больных куда?

– В Кыштым.

– Так а почему закрывают-то?

– Потому что лечение не обеспечили. Знали, говорят, что в городе сложная эпидемиологическая обстановка, и ничего не предприняли для ликвидации чрезвычайной ситуации.

– Вот это номер!

– А все по твоей милости!

– Так ты же сама хотела!

– А у тебя голова на что? Надо же было додуматься – нажаловаться самому Генеральному прокурору. Я и не думала, что ты в такие высокие кабинеты сразу кинешься.

– Успокойся, пожалуйста, прошу тебя, – Мойша обнял возлюбленную и крепко прижал к груди. – Мы что-нибудь придумаем.

– Что? Что тут можно придумать?!

– Нам надо уехать. Срочно. Я встречался с мэром, он сказал, чтобы мы собирались и уносили ноги. Тебе долго собираться?

– Нет, – она с надеждой посмотрела на него. – Только домой заехать надо.

– Отлично, вызывай такси, я тут кое-что соберу и поедем.

Выбегая из кабинета, он захватил с собой книгу, которая была ему настольной все эти месяцы работы – биографию Игнаца Филипа Земмельвайса. На обложке было написано: «Франтишек Пахнер. За жизнь матерей».

Они с Катей уже входили в вагон, когда на плечо Мойши легла чья-то рука.

– Моисей Самуилович? – спросил сухой официальный голос. Обычно такие голоса не предвещают ничего хорошего.

– Да.

– Пройдемте с нами.

– Я что… арестован?

– Пока задержаны.

В кабинете городского прокурора его начал допрашивать следователь из центрального аппарата МВД, приехавший вместе с прокурорской проверкой.

– Моисей Самуилович, у нас к Вам появился ряд вопросов, на которые ответы хотелось бы получить безотлагательно, если возможно.

– Слушаю Вас.

– Скажите, как получилось, что в городе начали разноситься с какой-то космической скоростью заболевания, передающиеся половым путем?

– Я ж уже говорил – виновником этому стал дом досуга…

– Давайте будем называть вещи своими именами – бордель. Так?

– Так.

– И его клиенты стали, разумеется, обращаться к Вам как к санитарному врачу, так?

– Именно.

– И Вы..?

– Начал их лечить, разумеется.

– Нет, я имею в виду Вашу гражданскую позицию.

– Я сообщил главному врачу.

– Письменно.

– Нет, устно.

Следователь хохотнул.

– Ну кто же в наше время устно что сообщает? Вы прекрасно знаете, что о таких вещах надо предупреждать письменно, тогда Вам обязаны будут отвечать под страхом ответственности, установленной законом.

– Я не знал.

– А это что? – собеседник потряс в руке заявлением Мойши в адрес Генерального прокурора. – Все вы прекрасно знаете… Итак, продолжим. Значит, письменно Вы главному врачу не сообщили. Согласно его показаниям, Вы действительно обращались к нему с претензиями о каких-то странных инфекциях непонятного происхождения. Он, по большому счету, не врач, а номенклатурщик – он сразу обратился к мэру. Мэр, памятуя о том, что 15 лет назад в городе была эпидемия бытового сифилиса, распорядился закрыть их тогдашние разносчики – столовые. Лишенные дешевого алкоголя, от настойки боярышника, употребляемой внутрь, стали умирать завсегдатаи столовых – граждане без определенного места жительства. Так? Так. Вы как санитарный врач, будучи в состоянии определить причину смерти, опять-таки ничего не сообщаете ни главному врачу, ни мэру. Мэр в панике – бомжи дохнут как мухи от пищевого отравления, а источник заразы определить нельзя. Он с перепугу закрывает колхоз. Тамошние работники на радостях устраивают погром и едва не убивают председателя, обвиняя его во всех смертных грехах. Так?

Мойша спал с лица.

– Выходит… Вы что, меня обвиняете во всем, что случилось?

– Боже упаси, я ни в чем Вас не обвиняю, я пытаюсь докопаться до истины.

– Если так, то спросите местного прокурора – я и к нему тоже обращался по поводу закрытия борделя!

– Что ж, спросили. Было дело. Только обратились-то Вы опять без бумаги, устно. И по словам прокурора, речь шла о всего лишь какой-то девушке, которая Вам не угодила и Вы начали сыпать необоснованными обвинениями в ее адрес. Было такое?

– Так она и есть разносчица!

– Ну этого мы не знаем. Знаем только, что Ваши обвинения в ее адрес не подтвердились, и прокурор обоснованно предупредил Вас об уголовной ответственности за ложный донос.

– Но ведь это же прокурор?! Как он может лгать?!

– Именно. И главное – ради кого? Ради какой-то… прости, Господи, которая Вам отказала, не дала или еще что-то. Подумайте сами, разве целый полковник стал бы связываться с подобной грязью?

Мойша схватился за голову:

– Это все звучит чудовищно…

– Это было бы чудовищно, если бы не было правдой. А так – это суровая правда. Ну Вы же разумный человек. Вы решили вступить в борьбу с бюрократической машиной, не вооружившись ее главным оружием – бумажкой. Без бумажки ты… дальше Вы знаете. Когда на Вас на улице нападает хулиган с отверткой, разве можно остановить его увещеваниями? Да никогда. Нужно как минимум иметь вторую отвертку под рукой. А лучше нож. А лучше – пистолет ТТ. Вот как этот, – следователь положил на стол табельное оружие, так что дуло его смотрело прямо в лицо Мойши. – Против лома нет приема, если нет другого лома. Вы это прекрасно знали и все равно зачем-то… Эх, Моисей Самуилович, Моисей Самуилович…

– Что теперь со мной будет?

– Ну принимая во внимание, что Вы в срочном порядке пытались покинуть пределы города, что было зафиксировано нашими сотрудниками, мне придется поместить Вас под стражу.

– Как?

– Впрочем, у Вас есть выбор. Я сейчас выйду, а Вы пока подумайте о своем поведении.

Следователь стремительно стал удаляться в сторону двери. Мойша окликнул его:

– Вы забыли пистолет!

– Я ничего на забыл, – ответил он, не поворачиваясь. – Это Вы что-то важное в жизни забыли.

Он вернулся спустя 10 минут – Мойша сидел, погрузив лицо в ладони.

– Значит так, да?

– Да. Слишком легко хотите вывернуться. Я – на тот свет, и на меня все грехи. Нет уж, судить так судить.

– Ну кто сказал, что Вас обязательно будут судить?

– А что же тогда?

– Подержат в СИЗО демонстративно до тех пор, пока все не утрясется, а там и выпустят. Забудут.

– Забудут?! Весь этот ужас, что творился в городе несколько месяцев забудут?!

– Конечно. Одно событие сменится другим, а там или ишак, или падишах.

Следователь смотрел на него равнодушным белесым взглядом. Дождь лил как из ведра. Получается нигде мне уже не рады, подумал Мойша».