Текст книги "Охотники Дюны"

Со всей планеты на собрание были приглашены тысячи сестер, поэтому зал собраний пришлось переоборудовать. Трон Командующей Матери и все символы ее власти были убраны; скоро смысл этого изменения должен был стать ясным для всех. Мурбелла приказала закрасить все фрески и орнаменты на стенах и на потолке, чтобы огромный зал приобрел утилитарный, строгий вид. Это был знак сосредоточиться на насущном и неотложном.

Без всякого объяснения из глубин Другой Памяти Одраде напомнила Мурбелле древнюю аксиому Бинэ Гессерит: «Вся жизнь – это последовательность незначительных на первый взгляд задач и решений, кульминацией которых становится определение черт личности и ее жизненной цели». За этим изречением последовало другое: «Каждая сестра – часть единого организма, жизнь в другой жизни».

Вспомнив о раздорах, которые кипели между фракциями даже здесь, на Капитуле, Мурбелла поняла, что имела в виду Одраде. «Если наши сестры убивают друг друга, то умирает нечто большее, чем конкретный человек».

За вчерашним ужином началась драка, в результате которой одна сестра Бинэ Гессерит была убита, а Досточтимая Матрона впала в глубокую кому. Мурбелла решила превратить ее в аксолотлевый чан, но даже эта крутая мера была неадекватным наказанием за щенячье упорство.

Меряя шагами зал, Мурбелла старалась вспомнить все, что ей удалось добиться за прошедшие после насильственного слияния фракций четыре года. Ей самой потребовались годы и годы для того, чтобы коренным образом измениться, принять суть учения Ордена сестер и разглядеть пороки и изъяны в насильственных методах Досточтимых Матрон, мелкость их краткосрочных сиюминутных целей.

Когда Мурбелла была захвачена в плен сестрами Бинэ Гессерит, она долго наивно полагала, что ее сила и боевая сноровка возьмут верх над умениями и способностями ведьм. Сначала она лелеяла планы разрушения Ордена сестер изнутри, но чем глубже знакомилась она со знаниями и философией Бинэ Гессерит, тем больше начинала понимать – и ненавидеть – свою прежнюю организацию. Мурбелла стала первой из обращенных, первым гибридом Досточтимой Матроны и сестры Бинэ Гессерит…

Утром в день собрания представительницы двух фракций заняли свои заранее помеченные места, темно-зеленые подушки, разложенные на полу концентрическими окружностями – как лепестки распускающегося цветка. Командующая Мать расположилась среди сестер, а не на возвышении, как обычно. На Мурбелле был надет простой черный костюм, не стесняющий движений, но без красочной накидки и ярких украшений, которые обычно предпочитали Досточтимые Матроны. В то же время Мурбелла не стала надевать закрытое платье, которое обычно носили сестры Бинэ Гессерит.

Когда разномастно одетые представительницы заняли свои места, Мурбелла решила ввести единый кодекс одежды. Надо было сделать это год назад, после кровавой драки во дворе, в которой погибли несколько послушниц. Сегодня, спустя четыре года, эти женщины все еще вполне осознавали принадлежность к разным организациям. Не будет больше никаких повязок, никаких пестрых цветов или накидок, никаких развевающихся черных платьев. Отныне все будут носить черные костюмы, все, без исключения.

Обеим сторонам придется смириться с изменением. Никакого компромисса, только синтез и полное слияние. Компромиссы порождают лишь неприемлемое и слабое среднее; напротив, обе стороны должны взять друг у друга лучшее и отбросить остальное.

Остро чувствуя почти физическое беспокойство присутствующих, Мурбелла привстала на коленях и сверху вниз посмотрела на своих женщин. Она уже слышала, что продолжается бегство бывших Досточтимых Матрон в северные районы, где укрываются мятежницы. Были и другие слухи – весьма похожие на правду – что очень многие присоединяются к обосновавшейся на Тлейлаксе Досточтимой Матроне Геллике. В свете того, что они теперь знают о Враге, такое распыление сил нельзя больше терпеть.

Она понимала, что большинство сестер будет возражать против планируемых ею нововведений. Они и так недовольны потрясениями, которые она причиняла им в прошлом. В этот отрезвляющий момент она даже сравнила себя с Юлием Цезарем, который, стоя перед сенатом, предлагал фундаментальные реформы ради вящей выгоды Римской империи. Сенаторы проголосовали своими кинжалами.

Прежде чем начать речь, Мурбелла выполнила дыхательное упражнение по системе Бинэ Гессерит, чтобы успокоиться. Внезапно она ощутила, что в зале произошла какая-то перемена, это было нечто неосязаемое. Прищурив глаза, она стала присматриваться к деталям, к тому, как вели себя сидевшие и стоявшие в зале женщины.

Активировав взмахом руки акустическую систему зала, Мурбелла заговорила в микрофон, спустившийся с потолка на уровень ее лица.

– Я не похожа на прежних вождей Ордена сестер или Досточтимых Матрон. У меня нет намерения ублажать всех, я должна и хочу выковать армию, имеющую шанс – пусть даже минимальный – обеспечить выживание. Наше с вами выживание. Мы не можем позволить себе тратить время на постепенные изменения.

– Зачем нам вообще нужны изменения? – прорычала одна из Досточтимых Матрон. – Я не вижу, чтобы эти изменения приносили нам какую-то пользу.

– Это оттого, что вы не умеете видеть. Когда вы откроете глаза? Или так и будете всю жизнь радоваться своей слепоте?

Глаза женщины сверкнули, правда, в них не плясали оранжевые огоньки, так как давно уже не было адреналиновой замены специи.

За спиной своей оппонентки Мурбелла заметила какую-то опоздавшую сестру Бинэ Гессерит. Она шла по узкому проходу, напряженно оглядываясь, словно ища свободное место. Но у каждой приглашенной было заранее предназначенное для нее место. Опоздавшая не должна была так себя вести.

Глядя боковым зрением и не прерывая речь, Мурбелла не подала вида, что замечает явное нарушение. У женщины были темные волосы и высокие скулы. Лицо ее было незнакомо Мурбелле. «Похоже, я ее не знаю».

Мурбелла продолжала смотреть прямо перед собой, но мысленно считала секунды, оставшиеся до того момента, когда опоздавшая приблизится к ней вплотную. Потом, не оглянувшись, отпустив на волю рефлексы, воспитанные Досточтимыми Матронами и сестрами Бинэ Гессерит, Мурбелла взвилась в воздух. С молниеносной скоростью она на лету извернулась и оказалась лицом к лицу с женщиной. Еще до того, как ее ступни успели коснуться пола, Мурбелла резко прогнулась назад, как раз в тот момент, когда нападавшая сделала неуловимое движение, достав что-то из кармана платья и сделав стремительный выпад. Мелькнуло что-то молочно-белое и острое как бритва – древний крис!

Мурбелла отключила мышление, положившись на мышечные рефлексы. Она нырнула, избегая соприкосновения с клинком, защитилась ладонью, нанесла ею удар и сделала захват, сжав запястье женщины. Тонкая кость хрустнула, как сломанная сухая ветка. Пальцы убийцы разжались, и кинжал начал падать, причем падение его казалось таким медленным, словно это было невесомое перышко. Когда женщина подняла вторую руку для следующего удара, Мурбелла, не раздумывая, нанесла удар в горло, сломав противнице гортань и не дав нападавшей даже вскрикнуть.

Противница Мурбеллы и криснож упали на пол одновременно, лезвие раскололось от удара о каменный пол. Какой-то отдаленной частью сознания Мурбелла с радостью отметила, что сестры и Досточтимые Матроны повскакали со своих мест, чтобы броситься на помощь Командующей Матери, если в зале окажутся другие убийцы. В их порыве было что-то искреннее и неподдельное, она поняла это, точно так же, как разглядела коварство несколько секунд назад.

Беллонда и жилистая Дория одновременно бросились к нападавшей и прижали ее к полу. Сейчас они обе действовали заодно! Оставшись стоять, Мурбелла быстро оглядела присутствующих, вглядываясь в лица, чтобы убедиться, что здесь нет больше предателей и что угроза миновала.

Пока убийца-одиночка извивалась в судорогах, то ли стараясь отдышаться, то ли стремясь заставить себя умереть, Беллонда нажатием на гортань открыла ей дыхательные пути, чтобы сохранить жизнь. Дория звала врача.

Сломанный крис валялся рядом с бившейся в судорогах женщиной. Мурбелла посмотрела на него и все поняла. Традиционное оружие… древний способ устранения политического противника. Символизм действа был ясен.

Мурбелла прибегла к Голосу, надеясь, что раненая женщина окажется слишком слаба, чтобы сопротивляться ее приказу.

– Кто ты? Говори!

Женщина с трудом заговорила хриплым прерывающимся голосом. Но она была рада отвечать, не скрывая своей ненависти.

– Я – твое будущее. Другие, такие же, как я, настигнут тебя из тени, спрыгнут на тебя с потолка, появятся из воздуха. Одна из нас убьет тебя!

– За что вы хотите меня убить? – Присутствовавшие в зале сестры притихли, стараясь расслышать слова нападавшей.

– За то, что ты сделала с Орденом сестер. – Женщина с трудом повернула голову и взглянула на Дорию, как воплощение Досточтимой Матроны. Если бы у покушавшейся были силы, она бы плюнула. – Как Командующая Мать, ты распустила слухи о Враге, но пригрела на груди реальных врагов. Как же ты глупа!

Мрачно поморщившись, Беллонда, воспользовавшись своими ментатскими способностями, назвала имя неудавшейся убийцы.

– Это сестра Осафа Храм. Она работает в саду, прибыла откуда-то из провинции.

«Меня пыталась убить сестра Бинэ Гессерит». Да, теперь это была не обуреваемая жаждой власти Досточтимая Матрона, желавшая занять место Мурбеллы.

– Шиана была права, что бежала отсюда… но она оставила всех нас гнить здесь! – Посмотрев на сестер и бросив на Мурбеллу прощальный, исполненный ненависти взгляд, Осафа Храм набралась мужества и усилием воли заставила себя умереть.

Когда у убийцы началась агония, Мурбелла крикнула:

– Беллонда, пусть она поделится с тобой! Мы должны понять, что она знает! Насколько обширен этот заговор?

Преподобная Мать действовала с неожиданной для ее комплекции сноровкой и быстротой, она обхватила руками виски умирающей и прижалась к ее лбу своим.

– Она не хочет отдать мне даже свой последний вздох! Она блокировала поток мыслей! – Беллонда вздрогнула и отстранилась. – Она умерла.

Дория склонилась над умершей и скорчила презрительную гримасу.

– Вы только понюхайте – наркотик, и много!.. Она сделала все, чтобы блокировать даже механический зонд, с помощью которого можно было бы добраться до ее мыслей.

Среди сестер поднялся недовольный ропот. Мурбелла раздумывала, не подвергнуть ли ей всех присутствующих испытанию с узнающей правду. Всю тысячу! Но если эта сестра пыталась убить Командующую Мать, то можно ли доверять узнающей правду?

Приведя в порядок мысли, Мурбелла махнула рукой, указывая на мертвое тело, распростертое на полу.

– Уберите это. Всем остальным занять свои места. Собрание – очень серьезное дело, мы и так уже выбились из распорядка.

– Мы с тобой, Командующая Мать! – воскликнула какая-то молодая женщина. Мурбелла не поняла, кто это был.

Дория вернулась на свое место, с уважением поглядывая на Мурбеллу. Некоторые из присутствовавших Досточтимых Матрон были искренне удивлены – некоторые не без самодовольства, некоторые не без возмущения – тем, что крис оказался в руках одной из кичившихся своим пацифизмом сестер Бинэ Гессерит.

Мурбелла бросила лишь один раздраженный взгляд вслед женщинам, уносившим мертвое тело.

– В прошлом мне пришлось отразить множество попыток покушения на меня. Мы собрались здесь для решения важных дел и поэтому должны раздавить всех мятежников среди нас, искоренить всякие следы наших прошлых конфликтов.

– Для этого нам нужна коллективная амнезия, – фыркнула Беллонда.

– И я заставлю вас забыть все, – с пылающим взором воскликнула Мурбелла, – невзирая на то, скольких из вас мне придется столкнуть лбами!

Ткань Вселенной создана из мыслей и переплетения союзов. Другие могут видеть только части целого рисунка, но только мы способны расшифровать его от начала до конца. Эту информацию мы можем использовать для того, чтобы сплести смертоносную сеть, которой опутаем наших врагов.

Хрон. Тайное послание мириадам лицеделов

Неотложное сообщение застало Хрона по тахионной сети, когда корабль Гильдии покидал Тлейлакс, где Хрон тайно инспектировал работы по созданию нового гхола в аксолотлевом чане.

Его раб Уксталь действительно имплантировал эмбрион, созданный из клеток, найденных на обожженном трупе старого мастера. Значит, заблудший тлейлаксу не был совершенным невеждой. Таинственное дитя продолжало расти. И если идентичность гхола окажется такой, какую предполагает Хрон, то открываются весьма интересные перспективы.

Год назад Хрон внедрил Уксталя в Бандалонг, дав ему строгий приказ, и запуганный ученый согласился на все, полностью подчинившись лицеделу. Реплика лицедела может оказаться адекватной стоявшей перед ними задаче, учитывая ментальный импринтинг знаний Уксталя, хотя слишком нервный ассистент работал с каким-то отчаянием, которое было совершенно чуждо любому лицеделу. И все дело в предсказуемом, свойственном человеку инстинкте самосохранения. Но этот инстинкт можно легко использовать против его носителей.

Корабль Гильдии пролетал над ночной стороной планеты, и с борта были видны черные кратеры и обугленные развалины там, где когда-то стояли города. Лишь несколько тусклых огоньков светились в тех местах, где уцелевшие городки отчаянно цеплялись за жизнь. Там, внизу, брали свое начало самые дерзновенные творения тлейлаксу, здесь были созданы – пусть и примитивные – первые версии лицеделов. Но те менявшие обличье мулы были лишь наскальной живописью по сравнению с шедеврами, каковыми были Хрон и его товарищи.

Лицеделы полностью захватили корабль, убив всех членов Гильдии, за исключением ничего не сознающего навигатора в его баке с меланжем. Хрон не был уверен, что лицеделы смогут воспроизвести импринтинг сильно мутировавших навигаторов. Этот эксперимент надо будет выполнить позже. Но пока никто не должен был знать, что он прилетал на Тлейлакс только для того, чтобы посмотреть, что там происходит.

Этого не должен был знать никто, за исключением невидимых контролеров, которые постоянно наблюдали за лицеделами.

Идя по коридору корабля, Хрон вдруг словно оступился. Внезапно блестящие металлические стены судна словно растворились и перестали быть видимыми. Поле зрения сначала невероятно сузилось, а затем расширилось до беспредельности пространства. Корабль перестал быть реальностью. Хрону стало казаться, что он стоит над бездной в полной пустоте, в вечном холоде без опоры под ногами. Сверкающие, мерцающие линии тахионной сети извивались вокруг него, уходя в бескрайнюю даль Вселенной. Хрон оцепенел, глаза его расширились. Он не мог вымолвить ни слова, потеряв дар речи.

Перед собой он различил теперь кристально четкий образ двух объектов, выбранных для того, чтобы Хрон воспринимал их, как своих собеседников: безмятежную и дружелюбную пожилую чету. В действительности они не были милыми мирными старичками. У них были ясные глаза, белоснежные седые волосы и морщинистая кожа, тепло лучившаяся здоровьем. Одеты они были просто, но весьма удобно: старик в клетчатой рубашке, а величественная старуха в просторной рабочей одежде. Но, несмотря на свое внешне женское обличье, в ней не было ни грана женственности. В видении Хрона оба стояли среди фруктовых деревьев, покрытых словно пеной осыпающимися цветками, лепестки плавали в воздухе, жужжали пчелы, и Хрону казалось, что он вдыхает явственный аромат цветущего сада и слышит мирные идиллические звуки.

Он не понимал, почему эта парочка так упорно прячется за этим фасадом, но, определенно, не ради него. Его совершенно не интересовал их облик, да он и не производил на лицедела никакого впечатления.

Из уст мужчины, похожего на доброго дедушку, зазвучали весьма суровые слова:

– Ты заставляешь нас терять терпение. Корабль-невидимка ускользнул от нас после старта с Капитула. Мы заметили его год назад, но корабль снова ускользнул от нас. Мы продолжаем поиск, но ты обещал, что твои лицеделы его обязательно найдут.

– Мы непременно его отыщем, – клятвенно заверил старика Хрон, он вообще перестал воспринимать корабль, в котором находился. В воздухе пахло фруктовым садом. – Беглецы не могут скрываться от нас вечно. Мы поймаем их, уверяю вас.

– Мы не можем так долго ждать. Время неумолимо наступает нам на пятки, и так уже прошло несколько тысячелетий.

– Ну-ну, Даниэль, – укоризненно произнесла старуха. – Ты всегда был таким целеустремленным. Что ты узнал, преследуя корабль-невидимку? Разве путешествие не было само по себе вознаграждением?

Старик, скривившись, покосился на старуху.

– Это не относится к делу. Меня всегда тревожила ненадежность твоих неразумных питомцев. Иногда они чувствуют непреодолимое желание стать мучениками. Разве нет, моя мученица? – Он произнес это слово с неприкрытым сарказмом.

Женщина рассмеялась, словно на безобидное поддразнивание.

– Знаешь, я предпочитаю, чтобы ты называл меня не мученицей, а ученицей, это название более человечное и личное.

Она обернулась к цветущему дереву, протянула свою крепкую загорелую руку и сорвала круглый спелый портигал. Цветы исчезли, и теперь дерево было покрыто спелыми плодами.

Совершенно не понимая, где же он все-таки находится, Хрон постепенно закипал яростью. Он возмущался тем, что его хозяева могут бесцеремонно вторгаться в его жизнь в любой момент, где бы он ни находился. Мир лицеделов составлял весьма разветвленное сообщество. Люди, меняющие лицо, находились везде, и, конечно, они изловят корабль-невидимку и его пассажиров. Хрон и сам хотел захватить потерянный корабль и его ценных пассажиров не меньше, чем старик со старухой. У него были на это свои причины, о которых эти двое даже не подозревают. Гхола, растущий сейчас на Тлейлаксе, должен стать ключевым элементом его секретного плана.

Старик поправил на голове соломенную шляпу и приблизился к Хрону, несмотря на то, что его образ находился в невообразимой дали.

– Наши детализированные проекции дали нам требуемый ответ. Нет ни малейшей вероятности ошибки. Крализек скоро ополчится на нас, и для победы нам понадобится Квизац Хадерач, сверхчеловек, выведенный Бинэ Гессерит. Согласно предсказанию, ключом является именно корабль-невидимка. Этот сверхчеловек находится – или будет находиться – там.

– Разве не удивительно, что обычные смертные люди пришли к тем же умозаключениям тысячи лет назад в своих пророчествах и писаниях? – Старуха села на садовую скамью и принялась чистить портигал. По пальцам ее потек сладкий сок.

На старика ее слова не произвели никакого впечатления, он лишь махнул своей мозолистой рукой.

– Они сделали миллионы пророчеств, не могли же они все время ошибаться. Мы же точно знаем, что, добыв корабль-невидимку, добудем и Квизац Хадерача. Это доказано.

– Предсказано, Дэниел, а не доказано. – Женщина протянула старику кусок плода, но тот отказался.

– Если нет сомнений, то вещь можно считать доказанной. У меня нет сомнений.

Хрону не надо было притворно разыгрывать уверенность.

– Мои лицеделы найдут корабль-невидимку.

– Мы верим в твои способности, дорогой Хрон, – сказала старуха. – Но прошло уже больше пяти лет, и нам нужно нечто большее, чем простые заверения. – Она сладко улыбнулась и сделала такое движение, словно собиралась потрепать его по щеке. – Не забывай о своих обязательствах.

Внезапно силовые линии, окружавшие Хрона, раскалились добела. Всеми своими нервами, всем своим существом он ощутил страшную, невыносимую боль, поразившую все клетки его тела. Воспользовавшись способностью лицедела контролировать клеточный обмен, Хрон постарался утишить боль, но это оказалось выше его сил. Мука продолжалась, но голос старухи необычайно отчетливо звучал в его ушах, достигая самых отдаленных уголков сознания.

– Мы можем держать тебя в таком состоянии хоть десять миллионов лет, если захотим.

Боль прекратилась так же внезапно, как и началась. Старик взял половину плода и разломил ее, приговаривая:

– Не дай нам повод прибегнуть к такой мере.

Потом иллюзорная картина покачнулась и дрогнула. Буколический сад исчез, так же, как и яркая сеть линий, вокруг снова были только металлические стены и палуба корабля. Шатаясь, Хрон на непослушных ногах побрел по коридору. Боль продолжала эхом отдаваться в его клетках, в глазах мелькали картинки увиденного. Он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы восстановить силы; ярость удваивала его энергию.

Во время приступа боли Хрон утратил способность к изменению черт, и его лицо превратилось в бесформенную исходную маску нейтрального лицедела. Собравшись, Хрон придал своему лицу черты лица старика. Но этого было мало. Чувствуя раздирающую его мелочную злобу, он оттянул губы и обнажил зубы, по воле Хрона превратившиеся в гнилые черные обломки. Плоть повисла на костях дряблыми лохмотьями, кожа стала отслаиваться от мышц и покрылась пятнами проказы, лицо – волдырями и гнойными язвами, глаза затянулись бельмами.

Если бы только он мог напустить все эти напасти на старика. Проклятый ублюдок вполне этого заслуживал!

Те, кто считает себя хозяевами лицеделов, снова окажутся в дураках, так же, как Мастера-тлейлаксу и их преемники, заблудшие Мастера. Все еще дрожа, Хрон мстительно рассмеялся, идя по коридору корабля Гильдии и восстанавливая силы после пережитого. Теперь он снова выглядел как обычный член экипажа. Никто не владел искусством маскировки так, как Хрон.

«Я самый лучший практик в этой области», – думал он.

Будь прокляты ваши анализы и дьявольские проекции! Будь прокляты ваши юридические аргументы, ваши манипуляции, ваше тонкое и не очень тонкое давление. Слова, слова, слова! Все, в конце концов, сводится к одной-единственной вещи: когда должно быть принято трудное решение, все становится до предела очевидным.

Дункан Айдахо, девятый новый гхола. Сказано незадолго до смерти

В светлой каюте, служившей евреям храмом, в церемонии, настолько традиционной, насколько позволяли запасы корабля-невидимки, старый Раввин проводил ритуальный пасхальный ужин. Ребекка наблюдала за ним, заново переосмысливая корни этого древнего ритуала. Она пережила его еще в стародавние времена, в своей Другой Памяти. Даже Раввин, хотя он никогда бы не признался в этом, не помнил многих нюансов, несмотря на годы учения. Ребекка, однако, не стала поправлять его. Этого не следовало делать, особенно в присутствии других, и даже наедине. Этот человек не любил, когда ему указывали на ошибки – ни как врач Сукк, ни как Раввин.

Здесь, не имея под рукой множества вещей, необходимых для строгого соблюдения ритуала еврейской пасхи, Раввин следовал правилам, насколько это было в его силах. Его народ понимал трудности, душой принимал правду и убеждал себя, что все было правильно, что праздник проходит без малейшего отступления от буквы.

– Бог будет понимать нас до тех пор, пока мы не забудем, – тихо произнес Раввин, словно разглашая великую тайну. – Сначала мы должны выполнить ритуал.

Под ревностным наблюдением Раввина в его обширной каюте, служившей евреям храмом, было приготовлено все необходимое – у них была маца, марор – горькая трава – и нечто напоминающее вино… но не было агнца. Консервированное искусственное мясо было единственным, что более или менее напоминало жертвенное животное. Но последователи Раввина не жаловались.

Ребекка отмечала пасху всю свою сознательную жизнь, участвуя в празднике без всяких рассуждений. Однако теперь, благодаря миллионам жизней, которые она усвоила на Лампадасе, она могла, пройдя по извилистым тропам Другой Памяти, проследить историю праздника в бесчисленной череде поколений. В памяти Ребекки были погребены воспоминания о первом праздновании пасхи, когда евреи как рабы жили в древнейшей цивилизованной стране под названием Египет. Ребекка знала истину, понимала, какие части ритуала были историческими, а какие появились позже, на основании всяческих наслоений и мифов. Это было неизбежно, несмотря на все усилия Раввинов хранить в неприкосновенности веру предыдущих поколений.

– Наверное, нам стоило бы смазать кровью дверные косяки наших кают, – тихо сказала она. – Ангел смерти сейчас стал другим, но тем не менее он все равно олицетворяет смерть. Нас все еще преследуют.

– Если можно верить тому, что говорит Дункан Айдахо. – Раввин часто не знал, как реагировать на провокационные замечания Ребекки. Он отступил, снова занявшись ритуалом ужина. Якоб и Леви помогли ему благословить вино и омыть руки. Все снова помолились и прочитали отрывки из Хаггады.

В последнее время Раввин часто злился на Ребекку, кричал на нее, возражал на всякое ее высказывание, видя в ней проявление каких-то злых сил. Будь он другим человеком, Ребекка могла бы говорить с ним часами, рассказывая о своих воспоминаниях о Египте и фараоне, об ужасных болезнях, об эпохальном бегстве в пустыню. Она могла бы передавать ему древние разговоры на старом языке, поделилась бы впечатлениями от живого Моисея. Один из мириад предшественников Ребекки лично слышал речь этого великого человека.

Если бы Раввин был другим человеком…

Паства Раввина была небольшой. Лишь немногим из евреев удалось бежать с Гамму от Досточтимых Матрон. Тысячелетие за тысячелетием этих людей преследовали, заставляя переселяться из одних тайных мест в другие. Но теперь, когда они были захвачены строгим пасхальным ритуалом, голоса их были хоть и немногочисленными, но твердыми и звучными. Раввин никогда не позволил бы себе открыто признать поражение. Он с собачьим упорством делал то, что считал нужным, а в Ребекке он видел антипода, на котором можно было оттачивать характер.

Она не просила его о критике и не предлагала вступить в дебаты. Со всей своей Другой Памятью, со всеми жизнями, обитавшими в ее сознании, она могла поправить любое его неверное высказывание, но она не желала выставлять его невеждой в глазах других, не хотела, чтобы он стал еще более упрямым и озлобленным.

Ребекка еще не сказала ему о своем недавнем решении взять на себя еще большую ответственность, еще более мучительную боль. Орден Бинэ Гессерит позвал, и она откликнулась. Она понимала, что скажет на это Раввин, но не имела ни малейшего желания менять свои намерения. Если приходилось принимать решение, то Ребекка становилась такой же упрямой, как Раввин. Горизонт ее мышления и памяти расширился до зари истории, а его мышление было ограничено его собственной жизнью.

После трапезы последовало благодарение Господу, потом счастливый Халель и песнопения, и в этот миг Ребекка почувствовала, что ее щеки мокры от слез. Якоб смотрел на ее слезы, не скрывая своего благоговения. Служба шла своим чередом, и при мысли о том, что ее ждало, эта служба обретала в глазах Ребекки все более глубокий смысл. Она плакала, так как знала, что это последний пасхальный ужин в ее жизни…

Много позже, после благословения и последнего чтения, когда праздник закончился и все разошлись по каютам, Ребекка осталась помочь старику убрать утварь службы; неловкость, повисшая между ними, говорила ей о том, что Раввин понимает, что ее что-то гложет. Но он хранил молчание, а Ребекка решила не начинать разговор первой. Она чувствовала, что он смотрит на нее горящими глазами.

– Еще одна пасха на борту корабля-невидимки, уже четвертая по счету! – сказал он наконец, проявив необычную словоохотливость. – Разве это многим лучше, чем было тогда, когда мы словно крысы прятались от Досточтимых Матрон, разыскивавших нас? – Ребекка знала, что, когда старику неспокойно, он принимается жаловаться.

– Как же быстро вы забыли месяцы страха, когда мы жили в подземном укрытии, а наши вентиляционные системы отказали, когда система утилизации оказалась переполненной, а запасы пищи подходили к концу, – напомнила она ему. – Якоб ничего не мог сделать. Мы бы все скоро погибли или нам пришлось бы куда-нибудь снова бежать.

– Может быть, нам удалось бы бежать от ужасных женщин. – Слова эти были сказаны машинально, и Ребекка понимала, что и сам Раввин не верит тому, что говорит.

– Думаю, что нет. Над нами, в яме с золой, Досточтимые Матроны начали использовать свои сканирующие приборы, прощупывая почву. Они искали нас. И они были уже близко. Они подозревали, что мы рядом. Вы же сами понимаете, что это был лишь вопрос времени. Они обязательно бы нас нашли. Наши враги всегда находят наши тайные убежища.

– Но не все.

– Нам повезло, что орден Бинэ Гессерит решил атаковать Досточтимых Матрон на Гамму. Это был наш шанс, и мы воспользовались им.

– Бинэ Гессерит! Дочка, почему ты всегда их защищаешь?

– Они спасли нас.

– Потому что им пришлось сделать это. И теперь этот долг отнимает у нас тебя. Ты навсегда запятнана, девочка. Все эти памяти, которые ты усвоила, развратили твой ум. Если бы ты могла все это забыть… – Он опустил голову в мелодраматическом жесте, горестно потирая виски. – Я буду вечно чувствовать свою вину, потому что это я заставил тебя так поступить.

– Я сделала это по собственной воле, Равви. Не ищите своей вины там, где ее нет. Да, эта бездонная память сделала меня другим человеком. Даже я не могла предвидеть, какой груз я взвалила на свои плечи.

– Они спасли нас, но теперь мы снова пропадаем, бесконечно блуждая на этом корабле. Что с нами будет? Мы стали рожать детей, но что хорошего из этого выйдет? Пока родились только два ребенка. Когда мы найдем новый дом?

– Это похоже на странствия нашего народа в пустыне, Равви. – Ребекка помнила все детали этих скитаний. – Вероятно, Бог снова приведет нас в страну молока и меда.

– Скорее всего мы скоро бесследно исчезнем.

Ребекка не могла больше терпеть эти вечные стенания и заламывание рук. Раньше ей было легче терпеть все это, она оставляла право сомнения ему, а он наставлял ее в вере. Она уважала Раввина, верила каждому его слову, никогда не подвергая их сомнению. Она так хотела снова стать невинной и верующей, но то время прошло безвозвратно. Испытание на Лампадасе завершило дело. Теперь мысли Ребекки стали яснее, а решение окончательным.

– Мои сестры просят добровольцев. У них возникла острая потребность.

– Потребность? – Раввин поднял кустистые брови и сдвинул очки на лоб.

– Добровольцы должны будут согласиться на определенную процедуру. Они станут аксолотлевыми чанами, приспособлениями для вынашивания и рождения детей, которые необходимы для нашего выживания.

Раввин не на шутку разозлился.

– Это явная рука зла.

– Разве это зло – спасти всех нас?

– Да! Невзирая на все уловки, к которым прибегают ведьмы.

– Я не согласна, Равви. Я верю, что это промысел Божий. Если у нас есть орудие выживания, значит Богу угодно, чтобы мы выжили. Зло проявляет себя в том, что сеет среди нас семена страха и подозрения.