Текст книги "Источник"

Он слегка согнул ноги, пригнулся вперед, приняв боевую стойку и приготовившись броситься на Вотского. Русский, однако, не стал дожидаться этого. С дистанции всего в шесть или семь шагов он вряд ли мог промахнуться. Он нажал на спусковой крючок, дав очередь, которая рассекла туловище завоевателя струей смертоносного свинца... Во всяком случае, он ожидал этого эффекта.

Однако работнику КГБ здорово не повезло с его оружием. Совершенно нелепая случайность – патрон с дефектом! – и автомат, сделав три-четыре выстрела, заклинило. Вотский намеревался рассечь тело воина очередью крест-накрест – вначале справа-налево и снизу-вверх, а потом наоборот. Вообще должно было хватить обычной, очереди из автомата, состоящей, как правило, из пятнадцати или двадцати пуль, половина которых попадет в цель.

Однако оружие сделало всего три-четыре выстрела, причем ни один из них не был точно прицельным.

Первая пуля скользнула по боку воина, вырвав кусок плоти так, будто по ней прошлась зазубренная пила; вторая попала примерно в то место, где ключица переходит в плечевой сустав; одна или две пули вообще пролетели мимо. Впрочем, и первые, два выстрела, подобно ударам молота, остановили бы любого воина Земли. Здесь, однако, была не Земля, а целью – не обычный человек.

Отброшенный назад и опрокинутый силой удара в плечо, он распластался в пыли, но уже в следующий момент сел и, еще не вполне придя в себя, стал озираться. Вотский, громко выругавшись, выдернул магазин из автомата, оттянул затвор и взглянул в боевую камеру. Патрон, с пробитым капсюлем, но не сработавший, оставался в стволе. Он встряхнул автомат, пытаясь высвободить заклинившийся дефектный патрон; бесполезно – его нужно было теперь осторожно выуживать оттуда. А к этому времени воин уже вновь стоял на ногах.

Вотский сунул автомат за пояс, чтобы он ему не мешал, и отстегнул ствол огнемета. Включив зажигание, он снял оружие с предохранителя. Когда раненый воин вновь пошел на него. Вотский сделал последнюю попытку к примирению, приняв ту же самую позу, что в первый раз, то есть показав нападавшему свою открытую ладонь. Возможно, тот воспринял данный жест как оскорбление; во всяком случае, в ответ на это движение Вотского раздался лишь разъяренный рык. Затем, несмотря на простреленное правое плечо, воин поднял руку с боевой рукавицей, распустил веером все ее ужасные инструменты и продемонстрировал их своему противнику.

– Если хватит – значит, хватит! – пробормотал русский. Он дал противнику пройти еще три-четыре шага, приподнял ствол огнемета и нажал на спуск. Небольшой голубой запальный огонек на кончике ствола превратился в белое копье из ревущего пламени, вылетевшего и мгновенно лизнувшего весь левый бок воина. Обожженный, тот завопил от боли и страха, отпрянул назад, а затем упал и начал кататься в пыли и грязи, пытаясь погасить наконец пламя. Дымясь, он кое-как встал на ноги и неверным шагом направился к своему “скакуну”. Но Вотский решил, что, начав дело, следует довести его до конца.

Он последовал за дымящимся воином, снова приподнял ствол огнемета... и застыл от неожиданности!

Воин Вамфири бросал своему животному резкие жесткие приказы, которые оно слушало и которым повиновалось. Масса его серого тела завибрировала, а крылья распростерлись, как гигантские паруса. Существо начало размахивать ими, распрямляя для того, чтобы взлететь. Выбросив то, что показалось Вотскому кучей розовых червей, развернувшихся, как пружины, и слегка подбросивших существо вверх, оно распласталось в воздухе, словно гигантское полотно липкой грязной ткани. Его “черви-бустеры” вновь втянулись в тело, и оно начало парить в воздухе, покачиваясь из стороны в сторону и маневрируя с помощью хвоста. Когда тело его перестало быть таким плоским, каким было вначале, а крылья начали ритмично бить воздух, на нижней поверхности вновь сформировались глаза, вращавшиеся и глядевшие в разных направлениях. Затем они отыскали цель, и все одновременно уставились на русского.

Вотский отступил назад. Существо летело прямо на него; Вотского уже накрыла его тень – рыбообразной формы, черная, как чернила. На его нижней резиноподобной поверхности раскрылась гигантская пасть с рядами шипов. Вотский споткнулся и упал. Существо нависло над ним, издавая при этом невыносимую вонь, отделился какой-то кусок плоти, испещренной крючками, схватил Вотского за одежду, и вокруг него захлопнулась холодная влажная тьма.

Палец его продолжал лежать на спусковом крючке огнемета, но нажать на него он не решался. Сделав это здесь, находясь внутри существа, он в первую очередь сжег бы сам себя! Здесь был воздух, которым вполне можно было дышать, пусть вонючий и застойный. Все ощущения в целом были происходящим наяву клаустрофобическим кошмаром, который продолжался и продолжался.

Находящиеся во внутренней полости существа газы подействовали на него, как наркотик. Вряд ли сознавая, что с ним происходит, Вотский потерял сознание...

* * *

Для Джаза Симмонса “все началось” означало примерно пять секунд, в течение которых он должен был принять решение; то есть это заняло бы пять секунд, если бы рядом с ним не находилась Зек Фонер, которая могла помочь советом. Сам он принял решение в течение двух секунд, и когда от большой тени утеса начали отделяться несколько маленьких теней, уже готов был действовать, и тогда она предупредила его:

– Джаз, не стреляй!

– Что? – он не верил своим ушам. Эти тени были группой мужчин, которые собирались окружить их. – Не стрелять? Ты знаешь этих людей?

– Я знаю, что они не сделают нам ничего плохого, – выдохнула она, – что мы для них представляем большую ценность живыми, чем мертвыми... И что если ты сделаешь хотя бы один выстрел, то уже не услышишь даже его эха! В данный момент на тебя направлено по меньшей мере полдюжины стрел и копий. Я думаю, что и на меня.

Джаз опустил автомат, но медленно, неохотно.

– Вот это называется “доверять своим друзьям”, – невесело пробормотал он, а потом стал разглядывать толпу пригнувшихся мужчин, крадучись окружающих их. Наконец один из них выпрямился и, вздернув голову, обратился к Зек. Он говорил жестко, гортанно, на каком-то диалекте или языке, который Джаз – он почему-то был уверен в этом – должен был понимать. И когда Зек ответила мужчине на том же языке, он действительно опознал его. Во всяком случае, опознал – не более того. Это был очень упрощенный и каким-то образом деформированный румынский язык!

– Хо! Арлек Нунеску! – сказала она и продолжила:

– Пусть обрушатся горы, и пусть солнце расплавит замки Вамфири. Но что происходит?! Неужели ты преследуешь и угнетаешь братьев своих Странников?

Теперь, когда Джаз опознал язык, ему легче было сосредоточиться на понимании содержания разговора. Его знание группы романских языков было поверхностным, но это никак нельзя было назвать полным отсутствием знания. Кое-чему он научился у отца, чуть меньше узнал в процессе учебы, а остальное угадывал инстинктивно. Вообще, у него всегда был нюх на языки. Этот мужчина – Арлек – да и все остальные, окружившие их, и те, которые только сейчас начали показываться из укрытия, были цыганами. Таким, во всяком случае, было первое впечатление Джаза – толпа цыган. Это лежало на них, как печать, такая же несмываемая, какой она была в мире, оставшемся позади, по ту сторону Врат. Темноволосые, подвижные, стройные и смуглые. Они ходили с длинными немытыми волосами, но их бедная, просторная, обвисавшая одежда, тем не менее, была выдержана в одном стиле и выглядела по-своему щеголевато. Единственной фальшивой ноткой в этом типично цыганском образе было то, что у нескольких из них были арбалеты, а остальные были вооружены заостренными деревянными пиками. Если не считать этого, то Джаз видел подобных людей во всех странах мира – старого мира, во всяком случае.

Цыгане: лудильщики, странствующие точильщики, музыканты и... гадальщики?

– Воистину, пусть обрушатся горы, – Арлек ответил на ее приветствие, говоря более медленно, задумчиво. – Ты знаешь, как правильно говорить, Зекинта, потому что ты воруешь слова из голов Странников! Но мы говорим “Пусть обрушатся горы” с тех пор, как существуют люди, а существуют они очень давно, но горы так и стоят до сих пор, а пока стоят горы, останутся и Вамфири в своих замках. И потому всю жизнь мы обречены странствовать, поскольку остаться на одном месте, значит – умереть. Я прочитал будущее, Зекинта, и если мы дадим тебе убежище, то ты навлечешь беду на Лардиса и его племя. Но если мы отдадим тебя в руки Вамфири...

– Ха! – бросила она презрительно. – Ты очень храбрый, пока Лардис Лидешци находится на западе в поисках нового лагеря, где вас не смогут найти Вамфири, а вот как ты объяснишь это ему, когда он вернется? Как ты будешь рассказывать ему о том, что сговаривался с врагом, чтобы выдать меня? Что ты собираешься отдать женщину на радость своим главным врагам, сделав их еще сильнее? Так поступают трусы, Арлек!

Арлек глубоко вздохнул. Он подобрался, сделал шаг вперед и замахнулся, словно собираясь ударить ее. От прилившей крови лицо его сделалось еще темнее. Джаз опустил мушку автомата, пока она не коснулась плеча Арлека, так что дуло было направлено прямо в его левое ухо.

– Не надо, – сказал Джаз на их языке. – Судя по тому, что я вижу и слышу, на тебя стоит наплевать, Арлек, но если ты заставишь меня убить тебя, то мне придется тоже погибнуть. – Он надеялся, что использованные им слова сложились в осмысленную фразу.

Очевидно, это ему удалось. Арлек отступил назад и криком подозвал к себе двух мужчин. Они приблизились к Джазу, а он продемонстрировал им свои зубы, оскаленные в холодной усмешке, а также свой автомат.

– Пусть они заберут его, – сказала Зек.

– Всю жизнь мечтал об этом, – ответил он уголком рта.

– Ты же понимаешь, что я имею в виду, – сказала она, – пожалуйста, отдай им автомат!

– Похоже, твоя телепатия дает тебе возможность безнаказанно находиться обнаженной во львиной пасти? – спросил он.

Один из цыган схватился за ствол автомата, ладонь другого сомкнулась на запястье Джаза. Глаза у них были глубоко посаженными, темными, настороженными. Джаз ясно видел, что на него наведены арбалеты, но, тем не менее, спросил:

– Ну, Зек, теперь твой ход?

– Вернуться на Темную сторону мы не можем, – быстро начала объяснять она, – а эти Странники охраняют путь на Светлую сторону. Даже если мы выберемся из этой заварушки и убежим от них, – они наверняка вновь отыщут нас. Так что отдай им оружие. По крайней мере, на ближайшее время мы находимся в безопасности.

– Это противоречит моему здравому смыслу, – пробурчал он. – Но в общем-то, судя по всему, ничего другого не остается. – Он отщелкнул от автомата магазин, бросил его в карман и вручил ближайшему цыгану оружие.

Арлек хитро усмехнулся.

– И это тоже, – указал он на карман Джаза. – И остальные твои... принадлежности.

Слушая разговорный язык и пользуясь им, всегда быстро прогрессируешь в нем. Способности Джаза к языкам помогли ему подобрать несколько нужных слов.

– Ты просишь слишком многого. Странник, – сказал он. – Я свободный человек, подобно тебе. Даже более свободный, потому что я не зарабатываю себе на жизнь сделками с Вамфири.

Арлек несколько опешил. Он спросил Зек:

– Он что, тоже умеет читать мысли в человеческих головах?

– Я прислушиваюсь только к своим собственным мыслям, – первым ответил Джаз, – и говорю своими собственными словами. Не нужно разговаривать обо мне, ты поговори со мной.

Арлек пристально взглянул на него.

– Очень хорошо, – заметил он. – Дай нам свое оружие и свои разные... вещи. Мы заберем их для того, чтобы ты не смог их использовать против нас. Ты здесь чужак из мира Зекинты – это ясно по твоей одежде и твоему оружию, так что почему мы должны доверять тебе?

– А почему кто-нибудь должен доверять тебе!? – вмешалась Зек, в то время как люди Арлека начали забирать снаряжение Джаза. – Ты предаешь своего собственного вождя в то время, когда он ушел искать для своих людей безопасные места!

Нужно отдать им должное, некоторые Странники смущенно переминались с ноги на ногу и выглядели пристыженными, тем не менее, Арлек повернулся к Зек и рявкнул:

– Предательство? Это ты мне говоришь о предательстве? Как только ты увидела спину Лардиса, так сразу же убежала! Куда ты бежала, Зекинта? В свой родной мир? Хотя ты сама говорила, что пути туда нет. Найти себе какого-нибудь покровителя – может быть, этого мужчину? Или же отдать себя Вамфири для того, чтобы обладать властью в этом мире? О да, я отдам тебя им, но только в обмен на безопасность Странников, а не ради собственной славы!

– Славы! – фыркнула Зек. – Скорее уж – бесчестия!

– Слушай, ты... – он не успел договорить. Джаз к этому времени уже был лишен своего оружия, снаряжения, но не чести. Как ни странно, теперь, когда из всего снаряжения на нем остался только боевой комбинезон, он чувствовал себя в большей безопасности. Он знал, что теперь его не убьют в страхе перед тем, что он может натворить с помощью своего страшного оружия. По крайней мере, теперь он мог поговорить с ними как мужчина с мужчинами. Хотя он не смог понять все слова Арлека и многое из того, что ему удалось понять, походило на правду, ему, тем не менее, не понравился тон голоса Арлека, обращавшегося с Зек. Он схватил цыгана за плечо и развернул его к себе лицом.

– Я вижу, ты хорошо умеешь кричать на женщин, – сказал он.

Арлек взглянул на руку Джаза, захватившую обшлаг его куртки, и вытаращил глаза.

– Тебе еще придется многому научиться, “свободный человек”, – прошипел он и ударил Джаза в лицо крепко сжатым кулаком.

Его реакцию никак нельзя было назвать молниеносной – Джаз легко уклонился от удара. Ему вообще казалось, что он вступает в драку с неуклюжим и неумелым мальчишкой. Ни один человек в мире Арлека не слышал о дзюдо, карате, о приемах рукопашного боя. Джаз нанес ему два почти одновременных удара, опрокинув на землю. И тут же, в свою очередь, сам очутился на земле: один из цыган, который стоял сбоку, ударил в висок прикладом его же собственного автомата.

Теряя сознание, он услышал, как Зек кричит:

– Не убивайте его! Вообще не вздумайте ему навредить! Может быть, он является единственным ответом на все ваши трудности, единственным человеком, который может принести вам мир!

Потом на долю секунды он ощутил на своем горящем липе ее прохладные тонкие пальцы, а потом...

...Потом была лишь холодная, наползающая на него тьма...

* * *

Андрей Роборов и Николай Рублев были младшими офицерами КГБ. Их обоих придали Чингизу Хуву для курирования Печорского Проекта, который был известен как место, куда ссылали в наказание. В данном случае это было наказанием за излишнее рвение, проявленное в работе: западные журналисты сумели сфотографировать их за избиением пары москвичей, которые занимались незаконной торговлей с рук. “Преступниками” в данном случае были престарелые муж и жена, торговавшие овощами с собственного огорода в пригороде. Короче говоря, Роборов и Рублев были попросту хулиганами. Но на этот раз они оказались хулиганами, у которых произошли серьезные неприятности.

Майор послал их “побеседовать” с Казимиром Киреску. Это была их последняя возможность допросить старика до того, как он будет подвергнут курсу допросов под наркотиками. Хорошо было бы убедить его добровольно выдать нужную информацию о связях с Западом и Румынией, поскольку наркотики вредно действуют на сердце. Чем старше человек, тем сильнее их вредное воздействие. Майор хотел получить информацию до того, как Киреску умрет, потому что потом было бы слишком поздно. Этот факт казался самоочевидным, но для работников советского отдела экстрасенсорики вещи редко были столь очевидны, как казалось на первый взгляд. В старое доброе время, когда кто-то умирал, не выдав имеющуюся информацию, они могли обратиться к помощи некроманта Бориса Драгошани, однако Драгошани уже не было в живых. Так уж случилось, что теперь не было в живых и Казимира Киреску.

Приближаясь к камере старика для того, чтобы понаблюдать за тем, как его люди справляются с заданием, майор успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как оттуда выходит эта парочка. У обоих поверх обычной одежды были надеты пластиковые шапочки и накидки, – спецодежда профессиональных палачей. Шапочка Рублева была забрызгана кровью. Крови было слишком много. Когда он стал стягивать с дрожащих рук резиновые перчатки, оказалось, что они тоже в крови. Лицо его было смертельно бледным, и майор знал, что у подобных людей такая реакция появляется, когда они делают свою работу слишком хорошо или когда боятся последствий сделанной ими крупной ошибки.

Эти двое, заперев дверь, обернулись, и майор встретился с ними лицом к лицу. Когда он увидел состояние спецодежды Рублева и его дрожащие руки, его глаза угрожающе сощурились.

– Николай! – воскликнул он. – Николай!

– Товарищ майор, – пробормотал тот, и его жирная нижняя губа начала дрожать. – Я... Майор рукой отстранил его.

– Открой-ка дверь, – бросил он Роборову. – Вы уже послали за врачом?

Роборов отступил назад на шаг и покачал своей вытянутой огурцеобразной головой.

– Было уже слишком поздно, товарищ майор, – однако он повернулся и начал открывать дверь камеры.

Майор вошел в камеру, потом посмотрел на то, что там находилось, долгим тяжелым взглядом и вновь вышел. Глаза его горели от ярости. Он схватил парочку за лацканы пиджаков и начал трясти их.

– Болваны, болваны!.. – шипел он, задыхаясь от ярости. – Никакие вы не офицеры, а просто мясники!

Андрей Роборов был таким худым, что выглядел чуть ли не скелетом. Его лошадиное лицо всегда было бледным, но не до такой степени, каким оно было сейчас. В нем совершенно не было жира, который мог бы самортизировать тряску, поэтому он быстро-быстро раскачивался и так же быстро мигал своими большими, зелеными, лишенными всякого выражения глазами, безмолвно раскрывая и закрывая свой рот. Когда майор впервые увидел его, он подумал: “У этого человека рыбьи глаза – и возможно, такая же душа!”.

У Николая Рублева, наоборот, было явно много лишнего жирку. Лицо у него было розовым, с почти младенческими чертами, и даже мягкий выговор мог довести его до слез. В то же время у него были огромные, твердые, как железо, кулаки, и майор прекрасно знал, что слезы его обычно были слезами подавляемого гнева или ярости. Ярость его, когда он ей поддавался, выглядела весьма впечатляюще. Однако у него хватало соображения сдерживать ее перед офицером, старшим по званию, а тем более перед таким, как майор.

Наконец майор отпустил их, резко отвернулся и сжал кулаки. Не глядя на подчиненных, он бросил через плечо:

– Достаньте каталку. Отвезете его в морг... Нет! Отвезете его в свое жилое помещение. И проследите за тем, чтобы во время доставки он был все время прикрыт. Там он будет ждать устранения. Но в любом случае не допустите, чтобы кто-нибудь видел его... в таком виде! И уж в особенности Виктор Лучов! Вам все понятно?

– Так точно, товарищ майор! – с облегчением выдохнул Рублев. Похоже, худшее для них уже миновало. Однако майор еще не закончил.

– Потом вы оба составите и напечатаете обычные рапорта о смерти от несчастного случая и принесете их мне, да проследите за тем, чтобы они не расходились в существенных деталях.

– Так точно, товарищ майор, конечно, – ответили оба одновременно.

– Тогда шевелитесь! – крикнул майор.

Они вначале столкнулись друг с другом, а потом торопливо пошли по коридору. Майор дал им отойти на некоторое расстояние, а потом крикнул:

– Эй вы, оба!

Они остановились как вкопанные.

– Николай, бога ради, сними ты эту свою шапочку! – прошипел майор. – И не вздумайте даже близко подходить к этой девушке, дочери Киреску. Вы меня ясно поняли? Я лично сдеру шкуру с того из вас, кто решится хотя бы подумать о ней! А теперь – прочь!

Они исчезли почти мгновенно.

Майор все еще стоял там, дрожа от ярости, когда в коридоре со стороны, ведущей к лабораториям, появился спешащий Василий Агурский. Увидев майора, он устремился к нему.

– Мне сказали, что вы пошли проверять содержание заключенных, – сказал он. Майор кивнул.

– Да, проверял их. Чем я могу быть вам полезен?

– Мы только что беседовали с нашим директором Лучовым. Он разрешил мне выполнять обязанности в полном объеме. Я собираюсь пойти полюбоваться на свое существо – первый визит за целую неделю! Может быть, вы желали бы сопровождать меня, товарищ майор?

В данный момент Чингиз менее всего желал как раз этого. Однако взглянув на часы, он сказал:

– Да, это очень кстати, я как раз в ту сторону и направлялся.

– Все что угодно, только бы увести Агурского отсюда до того, как Говоров и Рублев вернутся со своей медицинской каталкой.

– Прекрасно! – Агурский расцвел. – Если мы пойдем вместе, я, пожалуй, попрошу вас помочь мне в одном вопросе. Дело это сугубо конфиденциальное, но у вас есть возможность сделать примечательный вклад, который поможет мне... нам... лучше понять это существо из-за Врат.

Майор незаметно покосился на странного маленького ученого, семенящего рядом. Что-то в нем такое появилось... Трудно было указать на что-нибудь конкретное пальцем, но с ним явно произошли какие-то изменения.

– Я могу сделать какой-то вклад в науку? – майор удивленно приподнял брови. – В связи с данным существом? Василий, – вы не возражаете, если я буду называть вас Василий? – я нахожусь здесь для того, чтобы защищать Проект от, так сказать, внешнего вмешательства. В качестве милиционера, контрразведчика, охотника за шпионами – во всех этих качествах я и без того делаю свой вклад в общее дело. Что же касается каких-либо иных аспектов работ Проекта, то я не контролирую его работников в их служебных делах и научных исследованиях и не знаю, во всяком случае официально, о научном содержании проводящихся здесь работ. Да, я контролирую подчиненных мне людей и защищаю специалистов, которые прибыли сюда из Москвы и Киева. Однако мне трудно понять, каким образом, кроме выполнения своих прямых обязанностей, я мог бы оказать вам помощь в вашей работе.

Агурского такой ответ не охладил; напротив, голос его стал внезапно уверенней:

– Видите ли, товарищ майор, мне бы хотелось провести определенный эксперимент. Естественно, все теоретические работы, проводимые с этим существом, это моя личная забота, но все же для практического исследования я нуждаюсь в том, что выходит за рамки повседневных условий.

И вновь майор взглянул на него – взглянул сверху вниз, потому что рядом с высоким Чингизом Агурский выглядел почти карликом. Его лысина, окруженная венчиком грязно-серых пушистых волос, делала Агурского очень похожим на гнома. Однако покрасневшие глаза, которые казались огромными за толстыми линзами очков, делали его с этой точки зрения менее комичным персонажем. Скорее уж его следовало сравнить с каким-то странным джинном из бутылки, который постарался принять человеческий облик.

Фальшивый! – вот какое слово майор подыскал наконец для того, чтобы описать изменения, которые произошли в Агурском. В этом маленьком человечке появилось что-то лживое, уклончивое.

Майор оставил свои размышления на эту тему и нетерпеливо вздохнул. Его никогда не привлекал этот неприглядный ученый, а теперь он нравился ему еще меньше.

– Василий, – сказал он, – разве в Проекте не работает заместитель по общим вопросам? Разве здесь нет начальника отдела снабжения? Ради того, чтобы лучше понять это существо, может потребоваться очень многое. Я уверен, что любые ваши рабочие запросы могут быть удовлетворены через обычные официальные каналы. Более того, я бы сказал, что в вопросах снабжения вы обладаете несомненным приоритетом. Для этого вам нужно всего лишь...

– Обычные официальные каналы... – кивая, прервал его Агурский, – вот именно, вот именно! Как раз в этом-то и состоит проблема, товарищ майор. Слишком уж официальные эти каналы...

Майор опешил.

– У вас какие-то неслужебные потребности? Вы хотите сказать – необычные? Так почему бы вам не обратиться к своему директору, к Лучову? Вы ведь сказали, что только что виделись с ним? Я полагаю, что Виктор Лучов может обеспечить вам практически...

– Нет! – Агурский схватил майора за локоть, заставив его остановиться. – В этом-то как раз и состоит моя проблема. Он ни за что не удовлетворит мою просьбу.

Майор пристально взглянул на Агурского. На его подбородке выступили капли пота; огромные, немигающие глаза за линзами уставились на Чингиза. И майор КГБ задумался:

"Какая-то просьба, которую Лучов наверняка не удовлетворит?”. Он заметил, что рука Агурского, держащая его за локоть, дрожит. Было очень легко прийти к какому-нибудь не правильному заключению. Майор резко отстранился от своего собеседника, отряхнул рукав пиджака и сухо сказал:

– Василий, мне казалось, что вас больше не тянет к бутылке. То есть отрыв от алкоголя оказался слишком резок для вас? И теперь, стало быть, ваши запасы кончились и вам необходимо пополнить их? – он насмешливо покивал головой. – Я полагаю, что солдаты из ухтинских казарм с легкостью выполнят ваш запрос. Или, может быть, вопрос и в самом деле требует особой срочности в разрешении?

– Майор, – сказал Агурский, выражение лица которого совершенно не изменилось, – менее всего я нуждаюсь как раз в алкоголе. В любом случае, полагаю, что вы просто пошутили, поскольку я совершенно ясно заявил, что дело связано с этим существом. Конкретнее говоря, это связано с глубинной природой существа. Так вот, я повторяю: Проект не может законным путем удовлетворить мой запрос и уж наверняка его не санкционирует Лучов. Вы же являетесь офицером КГБ. У вас есть контакты с местной милицией, и вы имеете возможность отдавать ей приказы. Вы имеете дело с изменниками и преступниками. Короче говоря, вы находитесь в таком положении, – в идеальном положении, – что можете помочь мне. И если моя теория окажется правильной, вы сможете с удовлетворением сознавать, что и вы приложили руку к этому революционному прорыву в науке.

Глаза майора сузились. Этот человечек вилял, хитрил, не был похож сам на себя.

– Так что же у вас за теория, Василий? И заодно расскажите мне, в каком вы нуждаетесь “снабжении”.

– Что касается первого вопроса (майор заметил, что впервые с начала их разговора Агурский дважды или трижды нервно мигнул), то я не могу излагать вам теорию. Вы, вернее всего, сочтете мои выводы преждевременными, да я и сам не вполне уверен в них. Что же касается второго...

И теперь уже без пауз он сообщил майору, в каком конкретно снабжении он нуждается.