Текст книги "Империя страха [Империя вампиров]"

10

Квинтуса не было в церкви, где собралось большинство монахов, пытаясь найти утешение в молитве.

Ученого монаха не было и в библиотеке, но потайная дверь была открыта. Аббат находился в нижней комнате и собирал книги в сумку.

Ноэл спустился в помещение, где он, как ему теперь казалось, провел так мало времени и с такой небольшой пользой.

– Взять мне эти книги? – спросил он аббата и вздрогнул, когда этот тихий монах рванулся к нему, покраснев от злости.

– В каком безопасном месте вы их спрячете, Кордери? – спросил он. – Эти вещи ценны, брат Джон отвезет их в Страта-Флориду, где о них позаботятся цистерианцы. Я вынужден запретить вам ехать с ними, сожалею об этом, но я обязан думать только о безопасности Истинной церкви. Вы должны отправиться восвояси, и немедленно. Если вас схватят, я хотел бы, чтобы вы умолчали о том, что вообще были здесь.

– А Квинтус? – спросил Ноэл. – Куда идти Квинтусу?

– Когда придут доминиканцы, он будет в опасности, – ответил аббат. – Я не могу сказать, может ли он уйти в другое место, но не осмелюсь доверить ему эти вещи. Я укрывал его, пока мог, но сейчас все изменилось, и ему лучше уехать в Ирландию или еще дальше.

Ноэл никогда не видел аббата таким, он привык думать о Квинтусе как настоящем главе. Теперь он понял, что Квинтус был просто на переднем крае сделок, которые аббат заключал с развращенным внешним миром.

Мир в аббатстве, где правили бедность, милосердие и покой, всегда был в руках аббата, и аббат был твердо настроен сделать асе, чтобы сохранить его от разрушения черными монахами.

– Вы знаете, где Квинтус? – спросил Ноэл.

– Посмотри в спальне, – ответил аббат. – Или на кухне. Он готовится к своей поездке, как ты должен подготовиться к своей. У тебя меньше часа до их прихода из замка. Ты должен добраться до Хейлина, если получится, и предупредить, что он может попасться в эту сеть неудач.

Ноэл пошел в спальню, потом на кухню, но там никто не видел Квинтуса.

Девочка, присланная к нему Лейлой, все еще ждала у кельи, в которой Боэл оставил свои вещи, и с надеждой смотрела на него. Он давно не видел Лейлу, но не тратил время на расспросы о ней. Ему нужен был Квинтус. Вспомнив место, куда еще не заглядывал, Ноэл побежал к камерам, где были закрыты Кристель и Мэри Уайт.

Здесь наконец нашел своего друга. Квинтус находился в камере Мэри Уайт и стоял, склонясь над ее телом. Мартин и Стивен стояли рядом, шепча молитву.

Горло несчастной было разрезано от уха до уха, и темная кровь обрызгала платье. Следов убийца не оставил.

Ноэл вспомнил, как сказал однажды, что было бы безопаснее, если бы Лангуасс убил ее. Чувство собственной вины обратилocь в злость против пирата, и он беззвучно возопил: «яйца!», не нарушив жалкий реквием. Потом пошел в камеру рядом, дверь которой была распахнута. Заглянул внутрь, но вампирши там не оказалось, ее, провалившуюся в бездонный сон, унесли.

Ноэл прикоснулся к руке Квинтуса, но тот не поднял взгляда, пока не закончил молитву. Но и тогда сначала повернулся к Стивену.

– Вы должны похоронить ее и отправить письмо в Лондон, чтобы сообщили семье.

– Мы не можем оставаться здесь. Аббат просил нас уйти. – Ноэл говорил слабым, болезненным от отчаяния голосом, глядя на окровавленный труп Мэри.

«Почему? – мысленно спросил он себя. – Какой вред она могла им причинить?»

Они ушли вместе, и, поднимаясь по каменным ступеням к монастырю, Ноэл сказал монаху, что их ждет ребенок, которого ему доверила марокканка. Квинтусу новость не понравилась, но он не предложил отказаться от поручения. Они пошли к терпеливо ждавшей девочке.

К их удивлению, здесь же была и Лейла. Прежде чем Ноэл успел задать вопрос, она угрюмо сказала:

– Мне Лангуасс приказал идти с вами, но не объяснил почему.

Ноэл не знал, надоела ли пирату цыганка и он хотел бросить ее или он беспокоился о ее безопасности, считая, что ей будет лучше в компании ученого и монаха. Обсуждать не было времени, поэтому они, собрав вещи, вчетвером вышли из аббатства.

Лангуасс и его люди уже ушли, сколько могли – на лошадях, оставшиеся, положившись на волю судьбы, пытались спастись, рассчитывая на свои ноги.

Они направились на восток по дороге, какой приехал черный монах со своим сопровождением. Ноэл понял, пираты пытаются оставить ложный след, прежде чем повернуть на север и пробиваться к истинной цели: тихому берегу, где Ральф Хейлин согласился встретить их, чтобы отправить в Ирландию.

Квинтус, с узлом значительно большим, чем у Ноэла, повел свой маленький отряд к идущей на север тропинке, уверенно шагая вдоль живой изгороди из зреющих хлебов.

В трех милях от аббатства они остановились передохнуть в небольшой рощице. Квинтус переоделся в платье простого иомена, прикрыв шляпой тонзуру. Ноэл изумился изменению внешности своего наставника: в его представлении природа монаха настолько подчеркивалась одеянием, что Квинтус в обычной одежде казался ему неизвестным чужаком. Строгое лицо, кажущееся почти святым в капюшоне сутаны, в новом обрамлении выглядело жестким, как физиономия простолюдина.

Ноэл был поражен, увидев человека с внешностью преступника, похожего на одного из подручных Лангуасса. Этот странный человек вытащил из своего узла хлеб и разломил его, разделив на четверых.

– Куда мы пойдем? – спросила Лейла, набрасываясь на пищу. В этой группе у нее одной было легко на душе. Ноэл видел на ее смуглом лице такую же невинную радость приключений, которая удивила его тем вечером, когда пираты пришли в аббатство. Каждое путешествие пробуждало в ней надежду, возможно, потому, что она так долго была рабыней, а каждый день, приносивший новости, подтверждал свободу.

– Мы должны идти к Хейлину, – ответил Ноэл. – Пойдем в Ирландию с рыбаками. Люди Уэллбилава перевернут все, разыскивая нас: на востоке или юге опасно. Мы ушли, нам не надо встречаться с Лангуассом. В Ирландии Истинная церковь сильна, а империя слаба. Иностранные рыбаки, швартующиеся в Балтиморе, почти составляют отдельную нацию.

Ее успокоили эти слова, и она сказала:

– Лангуасс тогда может забрать меня, хотя теперь вампирша будет его любовницей.

Ноэл строго посмотрел на нее, но она, несомненно, верила этому.

– Я думаю, ты ошибаешься.

– Нет, – ответила она. – Он бил ее как любовницу, клеймил, и она будет проклинать меня, потому что не может проклинать его. Я буду несчастна, оставаясь с ним. Поэтому он и послал меня к тебе. – Судя по всему, Лейла не очень сожалела об отставке.

– В ее проклятиях нет силы, – устало возразил Ноэл, – иначе сейчас мы все были бы мертвы. Без крови, которая ей необходима, вампирша уснула, и не думаю, что Лангуасс будет ее будить. Он ее взял не для того, чтобы сделать своей любовницей, а для того, чтобы убить.

Он сказал это и задумался. А вдруг Лейла права, и за жестокостью пирата скрывается похотливая возбужденность?

– Мы должны найти пристанище до сумерек, – сказал Квинтус. – Солдаты будут охотиться на Лангуасса и найдут его след легче, чем наш. Но они возьмут в замок всех, кого обнаружат, поэтому мы должны укрыться. Нам нельзя просить помощи у крестьян. Мы можем притаиться в амбаре или на сеновале, но всего безопасней в чащобе, куда никто не забредет. Затем мы должны в сумерках добраться до места, назначенного Хейлином Лангуассу, не привлекая внимания.

Они согласились с планом и, прячась, ушли из рощицы, пригибаясь в надежде избежать встреч с работающими в поле. Хлеба еще не поспели, работников было мало. Они благополучно вышли к извилистому ручью с редкими кустами на берегах. Найдя выемку, заполненную ежевикой и боярышником, спрятались среди колючего кустарника. И сидели там, пока Квинтус не решил, что пора выходить к месту встречи на дальнем берегу.

После полудня никто не появился, хотя Ноэла это мало беспокоило. Несомненно, люди Уэллбилава прочесывали дороги в поисках пирата; Ноэл не мог избавиться от желания, чтобы того схватили, тогда к судну Хейлина пришла бы лишь его группа. Возможно, только в этом случае они могли спокойно добраться до Ирландии.

Насколько жестоко нормандцы отнеслись бы к пирату, – если бы взяли его живым, – зависело бы только от их изобретательности. Они отправили бы его в Лондон, где, как предполагал Ноэл, пират устроил бы из собственной казни великолепное зрелище. Это дополнило бы легенду о нем и подтвердило его славу великого героя и мученика за дело борьбы простых людей против империи вампиров.

Сочинители самых непристойных афиш выжмут все из последнего приключения, а их варианты истории далеко превзойдут уровень сделок в аббатстве. Звездная палата будет следить за печатными станками в Лондоне, но так или иначе история будет опубликована, обойдет нацию в рядах бумажной армии, не знающей границ. Мертвый Лангуасс окажется намного лучше живого Лангуасса. И, конечно же, легенда, побуждающая людей к мятежу, не опустится до недостойного и вульгарного убийства героем невинной девушки.

Ноэл не мог решить, хотел ли он смерти или спасения вампирши. Когда он вспоминал о ней, на ум приходила красота лица и чистота кожи, вытесняя все другие мысли, желал он того или нет, красота обезоруживала, лишала желания зачислять ее в ряды зла. Если бы она была черствой или заносчивой, было бы проще возненавидеть, но она ничего не сказала и не сделала, что бы дало основание для отвращения. Даже в том, как она просила его кровь, был скорее соблазн, чем угроза. Ему было бы легче, если бы он был монахом и дал обет целомудрия, тогда и сам соблазн мог показаться чрезвычайным злом, причиной для резкого ответа. Кроме того, на примере отца Ноэл знал, как незаметно вампирши могут завлекать мужчин.

Они почти не разговаривали во время ожидания. Волнуясь, Лейла оставалась безмолвной, а служанка, казалось, обожала молчание. Квинтус задумался, на вопросы Ноэла отвечал уклончиво. Когда солнце садилось на западе, подсвечивая облака и окрашивая полнеба в красное и золотое, они опять подкрепились. Едва солнце село, Квинтус вывел их из укрытия и поторопил к берегу.

Но девочка не могла идти быстро, и всем стало казаться, что достигнуть моря до наступления темноты не удастся, но они спешили изо всех сил.

Опустилась ночь, но зажигать фонарь путники не стали. Сияла молодая Луна, которую время от времени закрывали бегущие облака; сверкали редкие яркие звезды. В темноте они шли медленнее, но Квинтус вел их вперед уверенно.

С наступлением темноты все более беспокойные мысли посещали Ноэла.

«А если Лангуасс не умрет? – спрашивал Ноэл себя. – Он захватит вооруженный корабль и будет пиратствовать дальше? Какие появятся легенды, если он пойдет к таинственному югу Африки или пересечет великий океан в поисках руин Атлантиды, что приписывают ему слухи?»

Не мог не думать Ноэл и о будущем Квинтуса и своем собственном. Он был рад тому, что их двое. К одиночеству не был готов. Квинтус сейчас больше не думал о том, как бы спрятаться вместе с еще одним книжником. Их будущее и будущее пирата вполне могло переплестись, а маршруты – совпасть. Его собственное имя может появиться в дешевых изданиях, вызывая восхищение будущих поколений.

Но была еще и бедняжка Мэри с перерезанным горлом, и этого он Лангуассу никогда не простит.

– Что же будет с оставшимися в монастыре монахами? – спросил Ноэл у Квинтуса, вовлекая учителя в игру своей мысли.

– Они будут играть роли жертв трагедии и ужаса, – ответил Квинтус, стараясь задержать дыхание и говорить спокойно, – надеюсь, доминиканцы не смогут обвинить их в ереси и оставят в покое. Аббат достаточно приветлив, в церкви или вне ее. Третировать аббатство было бы неразумно, и, думаю, по воле Божьей, монахам позволят заниматься собственными делами. От нашего пребывания здесь не останется следов, пятна от убийств Лангуасса смоются в молитвах и причитаниях, как это обычно происходит. Истинная вера – скала в бушующем море, которую не может опрокинуть даже жесточайший шторм.

– Я надеюсь, что вы правы, – сказал Ноэл, – верю в это.

Тем временем они достигли назначенного места, идя самой извилистой дорогой. Ноэл, потеряв счет часам и минутам, был удивлен, оказавшись у цели. На берегу они не встретили никого, но Квинтус заверил, время сбора еще не наступило и они должны ожидать по меньшей мере еще час, а затем посмотреть, кто пришел, а кто нет.

Они отдыхали, не в силах даже есть, хотя и сделали несколько глотков воды из бурдюка Квинтуса. Лежали на гальке, восстанавливая силы.

Ноэл лежал на спине, глядя на звездное небо – свод, полузакрытый облаками. Было проще думать о действительном существовании Бога, когда землю укрывала темнота. Небо за облаками казалось почти пустым, а несколько звезд на нем – одинокими и покинутыми.

Ноэл знал, что еще недавно большинство людей верили в близость неподвижных звезд. Было чудовищно упражнять воображение на правде, на безбрежности темноты, на затерянности мириад солнц в пространстве.

«Если мы такие крошечные, – спросил он небо, – какое имеет значение, живем мы шестьдесят, шестьсот или шесть тысяч лет? Разве Вселенная не останется прежней, невозмутимой, равнодушной к нашим мелким усилиям и страданиям? И если, в конце концов, существует Бог, скрывающийся за этим бездонным простором, заботят ли его несчастья таких, как мы?»

Небо, естественно, молчало. Но когда Ноэл взглянул на него вновь, ему показалось, что смотрит в мощный оптический прибор, уменьшавший безграничность и одиночество Вселенной. Как будто его взгляд и сознание выбрались из тесной темницы и освободились для странствий по этой бездонной пустыне с одинокими и затерянными звездами.

«Но я же здесь, – сказал он себе, – в моей голове – не только пространство, но и все, что я ощущаю, и все, что воспринимает мой разум. Я так мал и так велик, каким делаю себя сам, и мне стоит только посмотреть на себя, чтобы возвеличить, насколько хочу. Я смотрел в микроскоп, видел миры в мире, а сейчас смотрю в лицо бесконечности. Если есть Бог, он тоже может смотреть в лицо мне своими проницательными глазами, читать мои сокровенные мысли».

Он подумал в шоке открытия, что вампирша сказала неправду, утверждая, будто только ее род живет в тени вечности. В этой тени должно жить все, каждый по-своему: бессмертные и смертные.

Ноэл чувствовал – даже обычный человек не мог сказать, что здесь есть сегодня и завтра, и потом – ничего; какой бы малой ни была его жизнь, он остается гражданином обширной империи Вечности. У каждого есть предшественники, у большинства – наследники; что бы человек не сделал в мире, он наследует это от предыдущих поколений, последствия распространятся на будущее человечество – и так пока существует мир.

В этой мысли Ноэла ужаснуло то, что ему предшествовала вся история человека и мира, а следствия распространяются, пусть и не очень явно, на все будущие времена… но как ни странно, он был рад ощущать этот ужас.

Сглотнув комок в горле, Ноэл вдруг испугался, что потеряет это мгновенное видение, забудет преподанный урок. Но затем понял необоснованность своих страхов.

«Мы не просто живем в тени вечности, – сказал он себе, – мы храним ее, люди и вампиры. В биении наших маленьких сердец – отражение вечности».

11

Они узнали о прибытии судна Хейлина по звуку весел лодки, приближающейся к берегу. В ней был только один человек, и она не могла взять больше полудюжины. Рыбак негромко свистнул подбегавшим Квинтусу и Ноэлу.

– Здесь брат Квинтус из аббатства и мирянин, – негромко крикнул монах, когда те карабкались по скользким камням через водоросли к песчаному берегу, где остановилась лодка.

Рыбак успокоился, услышав эти слова, и негромко спросил:

– Сколько вас всего?

– С нами еще двое, – ответил Квинтус. – Женщина и ребенок.

Рыбак вышел из лодки, и они помогли вытащить ее на берег.

– Это все? – вновь спросил рыбак с заметной радостью в голосе.

И тут Ноэл услышал звук шагов по мокрому песку и понял – другие тоже здесь, но молчат. Он их не видел и представил, что это – люди Уэллбилава, готовые схватить его. Вдруг юноша ощутил железные объятия и задергался, но освободиться не смог. Услышав, как схвативший его человек заговорил, и узнав голос Лангуасса, Ноэл понял, что произошло.

– Пистолет у твоего лба, господин рыбак, – тихо прошипел пират, – тебе ничего не будет, пока молчишь. Брат Квинтус, Кордери, садитесь в лодку и закройте собой мушкеты, когда вас осветят фонарем. Если хотите избежать крови, убедите Хейлина, что все хорошо, пока мы не загрузимся.

– Вы хотите захватить судно! – удивленно воскликнул Ноэл.

– Конечно, дурачок. Зачем же я спрашивал о его команде и оружии?

Это было очевидно, и Ноэл почувствовал себя действительно одураченным.

– Делаем, как он говорит, – сказал Квинтус отрешенно. Ясно, Квинтус все тщательно продумал и не был так шокирован поворотом событий.

– Хейлин тебя знает? – спросил монаха пират.

– Он видел меня в аббатстве.

– Хорошо, Но ты должен переодеться, и быстро, прошу.

Квинтус подчинился, пираты нетерпеливо ждали.

Ноэл влез в лодку, прошел на нос. Лангуасс дал весла Квинтусу и турку, присев с двумя другими на дно, пряча ружья. Они молча выгребли к морю, Ноэл вглядывался в темноту в поисках судна. Его сердце учащенно билось, хотя на берегу он чувствовал себя спокойно. Путешествие обещало быть долгим.

Увидев судно, Ноэл скомандовал причаливать и крикнул, как приказал Лангуасс, чтобы показали огонь.

Моряки на судне зажгли фонарь на правом борту.

Ноэл увидел четверых с мушкетами наизготовку.

– Кто в лодке? – крикнул Хейлин.

– Брат Квинтус из аббатства и Кордери, – ответил монах.

Хейлин опустил фонарь, осветив голову и плечи монаха. Он удовлетворенно хмыкнул, но страхи, видимо, полностью не прошли.

– Почему сегодня звонили колокола в аббатстве? – настороженно спросил он.

– Заявились доминиканцы с солдатами, – ответил Квинтус. – Они пришли корчевать ересь, им это удалось, и мы здесь, как видите. Опустите ваши мушкеты, Ральф, и помогите нам взобраться на борт.

Хейлина наполовину удовлетворил ответ, он сбросил веревочную лестницу, приказав своим людям быть наготове. Ноэл первым взобрался на судно, за ним последовал Квинтус. Затем вскарабкался Лангуасс и, едва он оказался на палубе, двое, сидевших с ним в лодке, вытащили мушкеты, взвели курки и прицелились.

Турок, не обращая внимания на лестницу, в несколько мгновений взобрался по борту судна на палубу и вытащил пистолет из-за пояса, держа нож в зубах. Свой пистолет Лангуасс нацелил в голову Хейлина. Рыбаки с мушкетами растерялись, Лангуасс приказал бросить оружие.

Хейлин зло взглянул на Квинтуса, назвав его предателем.

– Увы, Хейлин, – сказал Квинтус, – так будет лучше. Если бы, переправив нас в Ирландию, вы возвратились, то оказались бы в смертельной опасности. Лучше быть грубо ограбленным пиратом Лангуассом, чем по собственной воле помочь ему и спасти от врагов. Вы должны придумать историю об ограблении и проклинать нас на все лады. Когда все закончится, вы пойдете к аббату и напомните ему о долге, если он еще сможет платить. Могу сказать, что вы не проиграете, но наверняка сохраните свою жизнь.

Хейлин был готов пуститься в проклятия, но, узнав Лангуасса, он и его команда решили не ввязываться в драку. Рыбаков разоружили, турок и еще один пират переправили полкоманды на берег, вернувшись с Лейлой, ее служанкой и несколькими из своих людей, затем отправили на берег остальных рыбаков. Последним они отвезли Хейлина, оставив на берегу обдумывать свою неудачу и ругать жестокую судьбу, сети которой его опутали.

Когда пираты, подняв якорь, отчалили, Селим отвел Квинтуса и Ноэла вниз, в каюту боцмана, и держал их там, пока Лангуасс осматривал свою добычу.

Ноэл сидел на сундуке, а Квинтус – на полу в крошечной каюте, пропахшей, как и все судно, рыбой. Турок терпеливо стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди. Тени от мерцающего пламени свечи прыгали на стенах, когда судно ныряло по волнам, идя против ветра. Странные черты обезображенного лица турка оживали в отблесках света, из глазниц черепа, покрытого сеткой шрамов, блестели живые глаза.

«Это черт, – думал Ноэл, – который в состоянии приглядывать за котлом в любом аду. Но где же красотка, чертова шлюха?»

Он не видел Кристель, хотя она могла прибыть на судно с последней группой.

Наконец Лангуасс спустился к ним, неся узлы. Два из них он втолкнул в каюту, оставив два других в коридоре.

– Ну, друзья мои, – сказал он, – что мне с вами делать? Скормить бы вас рыбам, но моя цыганочка просила оставить вам жизнь. Конечно, вы сейчас пираты, потому что участвовали в захвате судна Хейлина и, если моряки Ричарда вас схватят, висеть вам в Чэтэме. Но Ричард может придумать что-нибудь поинтереснее в Тауэре или Тайберне для вас, как, впрочем, и для меня.

– Мы должны переправиться в Ирландию, – спокойно произнес Квинтус. – Вы можете высадить нас в Балтиморе.

– Я не буду причаливать там, где «Файрдрейк» может меня догнать, – отрезал Лангуасс. – Хейлин сделал так, как мы просили, – запасся провизией на дорогу. Без его команды пищи для нас хватит до Тенерифе, и мне там будет безопаснее, чем в любом месте Галльской империи, если судно туда дойдет, а я на это надеюсь.

– И вы будете пиратом на селедочном судне? – спросил Квинтус. – Это не принесет вам большой славы. Боюсь, вам придется охотиться за крупным торговым судном.

Лангуасс ухмыльнулся, показав зубы.

– Я был однажды пиратом на галере-развалюхе, – сказал он. – И тогда у меня не было ничего, кроме моих сильных рук и дружбы Селима. С храбрецами и мушкетами на африканском берегу можно сделать многое, думаю, я мог бы даже помириться с мальтийскими вампирами, если бы укрылся у госпитальеров. Я мог бы продать вас в рабство, но не так жесток, и вы это знаете.

– Не так жесток? А какой подлец зарезал несчастную Мэри? – холодно спросил Ноэл. – Это не тот грех, который я когда-либо прощу. Такого человека я никогда не назову другом.

Лангуасс сухо засмеялся:

– Это был не я, и не я приказал это сделать. Человек, сделавший это, лежит мертвый у ворот там, откуда мы бежали. Ты сам видел его мертвым.

– Вы лжец.

Пират мгновенно вспыхнул:

– Никогда не называй меня лжецом, Кордери, я не прощаю оскорбления. Мне наплевать на глупую служанку, меня не волнует, что она мертва, но не я сделал это, я бы не сделал такого, и говорю тебе, что убийца мертв. Хватит об этом. Или ты хочешь, чтобы мы решили наш спор иначе?

Ноэл, почувствовав, как пальцы Квинтуса сжимают его руку, подсказывая не отвечать, опустил глаза и промолчал, хотя был не согласен с этим.

– Вы могли убить нас на берегу, – спокойно сказал монах, – или оставить вместе с Хейлином. Я думаю, вы не навредите нам.

– Ты прав. – Гримаса злости медленно сходила с лица Лангуасса. – Я бы не оставил вас для палача и инквизиции даже за тридцать гиней, которых стоил Кордери до начала игры. Если он не пожмет мне руку и не станет моим другом, меня это не расстроит. Но я обращался с вами честно, и вам не за что ненавидеть меня.

– Я не питаю ненависти ни к кому, – произнес монах. – Я молюсь за Божье прощение для вас, как и для всех, и буду благодарен от всего сердца, если вы доставите нас в безопасное место, в Ирландии или где-либо еще.

Этим пират удовлетворился и ушел. Ноэл хотел узнать, что случилось с вампиршей, но, уверовав в мудрость молчания, понял, что рано или поздно получит ответ.

Турок последовал за хозяином, оставив Ноэла и Квинтуса одних. Они подобрали свои узлы, положили их на полку, сели рядом и осмотрелись.

– Теснота, деревянные стены, – сказал монах, – гамак для сна. Но мы не привыкли к роскоши, и этого нам достаточно.

– Сейчас достаточно быть в живых, – хмуро заметил Ноэл.

– Истинная церковь, – продолжил Квинтус, – не знает границ. Куда бы ни попал добрый человек, его душа – на пути в рай, и он может следовать дорогой праведности.

– Эта дорога, – ответил Ноэл, – кажется слегка извилистой.

Они приготовились ко сну, донельзя усталые. Ноэл занял гамак, менее удобный, чем кровать, к которой привык, а Квинтус улегся на дощатом полу. Ноэл спал неглубоким сном, но кошмары не будили, и когда проснулся, солнце уже стояло высоко в небе.

Квинтуса рядом не было, и Ноэл неуверенным шагом поднялся на палубу. Юноша был голоден. От резкого запаха рыбы его мутило.

Все в его жизни теперь будет странным, пока он не привыкнет к своей роли пассажира на пиратском судне, но это его не очень беспокоило. У него было два друга: цыганка и Квинтус, а смертельных врагов не стало больше.

Трое людей Лангуасса на палубе посмотрели на него, но ничего не сказали.

Ноэл остановился, ощущая тепло ясного утра, поток прошел на нос судна. Перед ним простирался океан, спокойный и голубой под ясным сверкающим небом. Ноэл почувствовал: что бы ни ожидало его в будущем, он выдержит.

Он бросил взгляд на мачту маленького судна, и его замутило. Там на гвозде, привязанная узлом черных волос, висела отрубленная голова Кристель.

Почему-то в памяти всплыли слова, сказанные цыганке в ответ на ее подозрение, что Лангуасс хочет сделать вампиршу своей любовницей: «Я думаю, что ты ошибаешься». Он угадал.

В следующие дни Кордери – и не только он один – не раз бросал косые взгляды на темные, пустые, обвиняющие глаза вампирши. Иногда ему казалось, что перед ним голова Горгоны, Медузы, чей взгляд медленно превращает душу в крепчайший камень.

Ноэл наблюдал, как со временем цепкая жизнь все же покинула окончательно плоть вампирши, но голова еще долго сопротивлялась неумолимому влиянию разложения.