Текст книги "Клинки императора"

– В общем, давай ты останешься здесь, – сказал он, поспешно отступая назад, – а я посмотрю, не пропустили ли мы чего-нибудь внизу.

Лин оценивающе прищурилась.

– Знаешь, если подумать, пожалуй, это даже больше похоже на каштан…

Валин откинул крышку люка и спрыгнул вниз прежде, чем она успела закончить.

Трюм корабля был низким и темным. Несколько лучиков света прорывались через незаконопаченные щели в палубе наверху, но основную часть пространства заливала густая черная тень. Как правило, когда корабль был захвачен подобным образом, надежды найти что-либо в трюме не было, поэтому из других кадетов здесь пока что побывали немногие. Тем не менее всегда стоило проверить места, где другие не смотрели.

Валин подождал, пока глаза привыкнут к полумраку, и двинулся вперед, осторожно пробираясь между попадавшимися на пути бочонками и тюками. Днище судна под ним мягко покачивалось, волны плескались о корпус. Нападавшие действительно вынесли бо́льшую часть груза – если груз вообще был. Согласно чернильной маркировке на оставшихся бочонках, в них содержалось вино из Шиа, хотя обычно такие перевозки осуществлялись посуху, более коротким путем до столицы. Возле переборок оставалось несколько привязанных ящиков, и Валин взломал один из них поясным ножом: тюки хлопка, также из Шиа. Это был хороший товар, но не такой, за каким охотятся профессионалы. Он как раз начинал взламывать следующий ящик, когда до его слуха донесся звук, похожий на тихий стон.

Не думая, Валин вытащил один из двух стандартных коротких клинков, закрепленных крест-накрест у него за спиной.

Звук исходил откуда-то с носа корабля, совсем рядом с носовыми шпигатами. По правилам крыло Фейна должно было предварительно обыскать судно, чтобы убедиться, что на нем не осталось никого живого и несвязанного, прежде чем туда высадятся Валин и остальные кадеты. Однако Фейн был одним из самых горячих инструкторов Гнезда; ему гораздо больше нравилось размахивать клинком, чем шарить под палубой, щупая пульсы у трупов. Нет, он, конечно же, заглянул в трюм – но не более того. При таких условиях тяжелораненый вполне мог быть принят за мертвого.

Несколько мгновений Валин размышлял, не позвать ли кого-нибудь еще. Если один из моряков действительно остался в живых, Фейн должен узнать об этом незамедлительно. С другой стороны, он не был уверен в том, что правильно интерпретировал звук, и ему вовсе не улыбалось орать, созывая сюда всю команду, только для того, чтобы обнаружить какого-нибудь забытого козленка, толкущегося под палубой. Бросив беглый взгляд через плечо, Валин беззвучно скользнул вперед – одна рука на поясном ноже, в другой выставленный перед грудью короткий клинок: стандартная позиция для ближнего боя.

Человек лежал, забившись в самый нос, спиной к косо уходящей вверх балке киля, беспомощно распростертый в луже собственной крови. Сперва Валин решил было, что он действительно мертв, что услышанный звук был скрипом троса на кабестане или треском высыхающей древесины, которую повело на солнце. Потом моряк открыл глаза.

Они блестели в полумраке трюма, безумные, налитые мучительной болью.

Валин сделал еще полшага вперед, потом остановился. «Ничего не предполагай». Из этой фразы состояла вся первая глава «Тактики» Гендрана – книги, которую практически каждый из кеттрал знал наизусть. Судя по виду, человек был на краю смерти, однако Валин не стал подходить ближе.

– Ты можешь меня слышать? – вполголоса спросил он. – Насколько сильно ты ранен?

Глаза моряка заворочались в глазницах, словно ища источник звука, пока наконец не остановились на Валине.

– Ты… – еле слышно просипел он.

Валин взглянул внимательнее. Он никогда не встречал этого человека прежде, во всяком случае не здесь, на островах – однако в лихорадочном взгляде моряка сквозило узнавание, приковавшее его к месту.

– Ты бредишь, – осторожно произнес он, подбираясь ближе. Кажется, этот человек не притворялся, разве что он был профессиональным актером. – Куда ты ранен?

– У тебя… глаза… – слабым голосом отозвался моряк.

Валин застыл на месте. Обычно, когда люди упоминали «глаза», они говорили о его отце, Санлитуне, или его брате Кадене – оба были наделены знаменитым огненным взглядом, пылающими радужными оболочками, которые отмечали их как наследников самой Интарры и полноправных императоров Аннура. Даже у его старшей сестры Адер были такие глаза, хотя, будучи женщиной, она не имела шансов когда-либо занять Нетесаный трон. В детстве Валин им смертельно завидовал – однажды он даже чуть не ослеп, пытаясь зажечь собственные глаза при помощи горящего сучка. Правда, однако, состояла в том, что взгляд Валина был не менее обескураживающим: черные зрачки, почти невидимые на фоне угольно-бурых радужных оболочек. Как говорила Ха Лин: если у Кадена глаза были как огонь, то у Валина – то, что осталось после того, как пламя погасло.

– Мы шли… за тобой, – упорно продолжал моряк.

У Валина внезапно закружилась голова, его зашатало, словно корабль заплясал на беспорядочных волнах.

– Почему? Кто «мы»?

– Эдолийцы… – выговорил раненый. – Нас послал император.

Эдолийская гвардия! Это объясняло и профессиональную подготовку, и лиранскую сталь. Личные телохранители императора были, разумеется, хорошо обучены и хорошо экипированы. Не считая кеттрал, это были самые знаменитые войска империи, люди с железной волей, чья преданность аннурскому трону вошла в легенды. Ярл Геннер, основатель ордена, постановил, что гвардейцы не должны иметь ни жен, ни детей, ни собственного имущества – все для того, чтобы обеспечить их безграничную преданность императору и гвардии.

Однако ничто из этого не объясняло присутствия эдолийцев здесь, на этом клипере, в трех неделях плавания от столицы, и не объясняло, почему все они были мертвы или умирали. Неясно было также, кто мог взять подобный корабль на абордаж и перебить людей, бывших в числе лучших солдат в мире. Валин снова бросил взгляд через плечо, в тусклый полумрак трюма, однако те, кто устроил это побоище, по всей видимости, давно скрылись.

Солдат резко и часто дышал от усилий и боли, которую доставляла ему речь, однако продолжал стиснув зубы:

– Заговор. Был… заговор. Мы должны были… забрать тебя… защищать…

Валин пытался найти хоть какой-то смысл в этом заявлении. В Аннуре существовало множество сомнительных политических группировок, однако кеттрал потому и избрали Киринские острова в качестве тренировочной площадки и своей базы, что они находились в сотнях лиг от любых группировок. К тому же на Киринах не было другого населения, помимо самих кеттрал. И если об эдолийской гвардии рассказывали истории, то о кеттрал слагали легенды. Любой, планирующий атаку на Острова, должен был быть сумасшедшим.

– Жди здесь, – сказал Валин, хотя раненый вряд ли мог куда-либо деться. – Я должен доложить об этом Фейну. Командованию Гнезда.

– Нет! – с усилием проговорил эдолиец, выдернув из-под куртки окровавленную руку и протягивая ее к Валину. Его голос зазвучал с поразительной силой. – Кто-то из здешних… участвует… может быть, из командиров…

Эффект от этих слов был равносилен пощечине.

– Кто? Кто в этом участвует?

Солдат устало покачал головой.

– Не знаю…

Он уронил голову на плечо. Откуда-то из-под его куртки заструилась ярко-алая кровь, угасающими толчками брызгая на Валина и на пол трюма. «Артериальная», – подумал Валин. Однако… при ранении с повреждением артерии люди умирают за минуты, а не на протяжении нескольких дней. Эдолиец должен был истечь кровью уже к тому времени, когда атакующие попрыгали обратно через планширь. Валин шагнул вперед, осторожно приоткрыл куртку на груди солдата, внимательно рассмотрел длинный разрез, потом перевел взгляд на залитую кровью руку, безвольно упавшую на колени раненого.

– Да нет, не может быть… – пробормотал он. Однако доказательства были налицо.

Все это время эдолиец зажимал собственную артерию – втиснул пальцы в раскрывшуюся прорезь в своей плоти, нащупал скользкую трубочку и стиснул ее, не давая крови вытечь. Это было возможно – Эллен Финч изучала эту технику на медицинской практике; но даже она признавала, что таким образом можно продержаться максимум день, при большой удаче. Эдолиец оставался в живых почти три дня, ожидая, пока кто-нибудь придет, молясь тому из богов, которому верил и который бросил его на произвол судьбы.

Валин приложил палец к шее раненого. Пульс забился… притих… замер.

Он протянул руку закрыть эдолийцу глаза, когда его накрыло оглушительным ревом Фейна:

– Кадеты, на палубу! Птица на посадке!

Как раз когда Валин открывал люк, утренний воздух разрезал пронзительный крик кеттрала. Юноша сгорал от желания рассказать кому-нибудь о том, что услышал, однако предупреждение умирающего еще звучало в его ушах: «Кто-то из здешних в этом участвует». Впрочем, на данный момент, возможно, он и не смог бы никому ничего рассказать, поскольку все глаза были устремлены в небо. Гигантская птица планировала на палубу, закрывая черными крыльями солнце.

Даже спустя восемь лет, проведенных на островах – восемь лет, на протяжении которых он учился летать и сражаться на кеттралах, пристегиваться к ним, десантироваться с них, – Валин так и не смог до конца к этому привыкнуть. Если верить историческим архивам, эти птицы были старше людей, старше даже кшештрим и неббарим; их вид возник во времена, когда по земле ходили боги и чудовища. И хотя войска кеттрал обнаружили и вроде бы приручили их, темные, влажные глаза этих птиц никогда не казались Валину особенно смирными. Вот и сейчас, стоя на открытой палубе и глядя на огромное крылатое существо в небе у себя над головой, он мог понять ужас мыши, застигнутой посреди свежескошенного поля реющим в высоте соколом.

– Похоже, птичка Блохи, – сказал Фейн, заслоняя глаза ладонью. – Хотя Кент меня забери, если я понимаю, что он делает в наших краях.

В обычных обстоятельствах Валин был бы заинтригован. Хотя Блоха и принимал участие в обучении кадетов, он был одним из самых опасных людей в коллекции Гнезда, и без того весьма опасной. Бо́льшую часть времени он проводил в полетах, то выполняя боевые задания на северо-востоке, в варварских Кровавых Городах, то воюя с ургулами, то пропадая на юге, где через Поясницу постоянно стремились пробиться племена джунглей. Его появление посередине стандартного учебного задания было событием необычным, если не беспрецедентным. Тренировки редко оживлялись подобными сюрпризами, однако Валину после разговора с эдолийцем прибытие черной птицы показалось зловещим предзнаменованием. Он окинул новым оценивающим взглядом собравшихся на палубе кадетов. Если эдолиец говорил правду, на Островах вели игру темные силы, а Валин давно выучил у кеттрал одну вещь: что неожиданности безопасны только для того, кто их доставляет.

Без предупреждения птица сложила свои семидесятифутовые крылья, плотно прижала их к телу и, словно падающее с небес копье, устремилась к кораблю. Валин и остальные кадеты глядели во все глаза. Любой из кеттрал умел высаживаться и пристегиваться на лету; от птиц не было бы большой пользы, если бы, когда это требуется, на них нельзя было садиться и слезать с них. Но это? Он никогда не видел настолько стремительной посадки.

– Это невозможно… – выдохнула стоявшая рядом Лин, в ужасе качая головой. – Это просто невоз…

Птица обрушилась на корабль в порыве ветра и вихре поднятого с палубы мусора, едва не сбившего Валина с ног. Хотя он прикрыл глаза рукой, в его сознании запечатлелись вонзающиеся в палубу когти птицы и фигурка человека в черной униформе кеттрал, который выскользнул из ремней, упал на дощатый настил, перекатился и одним плавным движением поднялся на ноги. Не успел взбаламученный воздух успокоиться, как птица уже улетела; она махала крыльями низко над волнами, направляясь к северу, оставив им Блоху.

Легендарный командир не очень походил на солдата. Если Адаман Фейн обладал высоким ростом и бычьим телосложением, то Блоха был низеньким и морщинистым, его смуглую до черноты кожу усыпали оспины, оставшиеся от какой-то перенесенной в детстве болезни, а голову, словно дым, окутывал седой пушок. Тем не менее одна его высадка могла служить напоминанием о том, на что способен этот человек и его крыло. Никто другой не делал таких приземлений – ни кадеты, ни инструкторы, ни Адаман Фейн; да еще на палубу движущегося корабля! Если бы Валин попробовал повторить этот трюк хотя бы над водой, он мог считать себя счастливчиком, если бы обошелся без переломанных ребер. А над пляшущей на волнах палубой… лучше даже и не думать. Ему всегда казалось, что кеттрал немного приукрашивают правду, когда говорят, что Блоха налетал более тысячи успешных боевых заданий, но после этого…

– Что за ненужная бравада, – заметил Фейн, приподняв бровь.

Блоха поморщился.

– Прошу прощения. Меня прислало командование.

– И в спешке, клянусь Кентом!

Блоха кивнул. Он оглядел собравшихся кадетов и вроде бы чуть подольше задержался взглядом на Валине, затем снова обратил внимание на Фейна.

– Тебе и твоему крылу предписано как можно скорее подняться в воздух. Лучше было еще вчера. Полетите на север следом за мной. К нам присоединится крыло Сендры, оно уже в пути.

– Три крыла? – переспросил Фейн, ухмыляясь. – Похоже, намечается что-то интересное! И куда мы направляемся?

– В Аннур, – ответил Блоха. По всей видимости, он не разделял энтузиазма Фейна. – Император мертв.

5

«Император мертв»…

Эти слова засели в мозгу Валина, словно рыбья кость, и даже сейчас, спустя несколько часов после того, как Блоха упал с неба в вихре ветра и шуме крыльев, продолжали безжалостно терзать его. Это казалось невероятным – как если бы ему сказали, что океан высох или что земля раскололась пополам. Разумеется, смерть Санлитуна была трагедией для империи – после десятилетий стабильного и взвешенного правления; однако почти на всем протяжении обратного полета на Кирины Валина одолевали какие-то мелочи, незначительные с виду воспоминания. Отец, держащий уздечку, в то время как он сам пытается усидеть на лошади, впервые оказавшись в седле. Отец, подмигивающий ему во время скучного торжественного обеда, пока никто не смотрит в их сторону. Отец, сражающийся со своими сыновьями на мечах левой рукой, чтобы на время дать им возможность думать, что они побеждают… На Киринах, как и повсюду, предстояла траурная церемония в память императора, но у Валина не было никого, с кем он мог бы оплакать ушедшего человека.

Он даже толком не знал, как умер его отец. «Это было предательство», – вот все, что сказал ему Блоха. Или захотел сказать. Типичный кеттральский идиотизм: инструкторы требовали, чтобы их подопечные знали назубок все, что касалось империи – от цен на зерно в Ченнери до длины полового органа Верховного жреца, но стоило начать говорить о текущих операциях, и из них невозможно было выудить ни слова. Время от времени один из ветеранов мог обронить какой-нибудь обрывок информации – имя, название места, какую-нибудь мрачную деталь, – однако этого хватало лишь чтобы подстегнуть аппетит, но не удовлетворить его. «Требования безопасности» – так это называлось в Гнезде. Хотя какая безопасность могла быть необходима на Кентом клятом острове с пленным населением, Валин не мог взять в толк. Он более-менее примирился с такой политикой, но сейчас-то дело касалось смерти его собственного отца! Незнание терзало его, словно острый шип, воткнувшийся под кожу. Что значит «предательство»? Яд? Нож в спину? «Несчастный случай» в Рассветном дворце? Казалось бы, то, что он являлся сыном Санлитуна, должно было что-то значить; однако на островах Валин не был сыном императора. Он был кадетом, таким же как и все остальные, и узнавал ровно столько же, сколько и они, ни словом больше. После того как Блоха преподнес свои новости, Валин решил было, что крыло собирается забрать его, чтобы переправить обратно в Аннур, для подготовки к похоронам. Однако прежде чем он успел задать этот вопрос, голос Адамана Фейна прорезался сквозь его смятение и ужас.

– Что касается тебя, о Светоч Империи, – прорычал инструктор, грубо ткнув его в плечо, – не думай, что у тебя теперь будет что-то вроде каникул. Люди помирают постоянно, лучше запихни это в свою неподатливую черепушку! Если ты надеешься хотя бы на жалкую попытку пережить Халову Пробу, я бы рекомендовал тебе отвести мыслям об отце один час сегодня вечером и после этого вернуться к тренировкам.

Вот так и получилось, что в то время как Блоха, Фейн и дюжина других кеттрал понеслись над плещущей зыбью на северо-запад, к Аннуру, Валин с горсткой товарищей-кадетов, пристегнутый к когтям совсем другой птицы, летел на юг, обратно на острова. Разговаривать было почти невозможно из-за ветра в лицо и грохота крыльев гигантской птицы над головой, и Валин был благодарен за это подобие одиночества. Блоха появился и исчез настолько стремительно, доставил свои новости с таким минимумом предварительной подготовки, что Валину до сих пор казалось, будто смысл этих слов еще не до конца ему ясен.

«Император мертв»…

Он повторял их снова и снова, словно мог почувствовать их истинность по ощущениям в своей гортани, по вкусу на своем языке. Эдолийская гвардия должна была обеспечить безопасность его отцу – однако гвардия не могла присутствовать повсеместно, не могла отразить все удары.

Гендран писал: «Самый искусный воин, самый опытный стратег, самый одаренный полководец – все они кажутся неуязвимыми лишь до тех пор, пока удача не повернет против них. Не обольщайтесь: удача покидает любого, кто слишком часто встречается со смертью».

Но разумеется, Санлитун был мертв не из-за какой-то там долбаной удачи. «Предательство», – сказал Блоха. А это означало, что кто-то, а скорее всего, группа людей, составила заговор, чтобы обмануть и убить своего императора. И здесь Валин вновь возвращался мыслями к эдолийцу, которого он нашел в корабельном трюме всего лишь несколькими часами ранее. Не требовалось быть главой шпионской сети или военным гением, чтобы понять, что угроза жизни Валина была связана с убийством его отца-императора. Конечно, это выглядело очень похоже на осуществляемый тайно дворцовый переворот, целенаправленное устранение всех представителей семьи Малкенианов. Должно быть, Санлитун перед смертью обнаружил заговор и успел отрядить корабль с эдолийцами, которые должны были забрать и защитить его сына, но корабль попал в беду, и прозорливость Санлитуна не смогла его спасти. Кто-то хотел уничтожить династию Малкенианов – и, к своему ужасу, Валин понял, что им это удается. Кто-то собирался прийти за Валином, и не только за ним, но и за Каденом тоже. Даже Адер, возможно, грозила опасность, хотя она, будучи женщиной, и не могла претендовать на Нетесаный трон. Этот простой факт, столь раздражавший ее в детстве, сейчас мог спасти ей жизнь… Во всяком случае, Валин на это надеялся.

«Пресвятой Хал!» – мрачно подумал Валин. Сколь бы пугающей ни казалась мысль о том, что некие тайные убийцы охотятся за ним по всем Киринским островам, Каден находился в гораздо худшем положении. В конце концов, именно Каден, а не Валин, был обладателем золотых глаз. Каден, а не Валин был наследником трона – точнее, уже императором! И именно Каден, а не Валин сидел сейчас один-одинешенек в каком-то далеком монастыре, не прошедший никакой подготовки, никем не охраняемый, не имеющий представления о том, что происходит…

Выполнявший обязанности пилота Лейт – он располагался наверху, закрепленный на спине кеттрала сложной ременной упряжью, – приступил к крутому развороту. Подняв голову, Валин встретил взгляд Гвенны, пристегнутой к соседнему когтю. Развевающиеся рыжие волосы окружали ее голову, словно языки пламени. Из всех кадетов Гвенна, наверное, обладала самой обманчивой внешностью. Она была похожа скорее на дочь какого-нибудь пивовара, чем на солдата элитного подразделения – бледная веснушчатая кожа, легко обгорающая на солнце, кудрявые волосы, соблазнительные изгибы тела, которые совершенно не скрывала стандартная черная униформа. Однако внешность внешностью, а характер у нее был хуже почти любого из обитателей островов.

Уголки ее губ были опущены, лицо сосредоточенно – то ли она хмурилась, то ли это было выражение сострадания, по ней никогда не скажешь. «А вдруг она тоже в этом участвует?» – подумал Валин. Предположение казалось невероятным: чтобы в заговор высочайшего уровня, направленный на свержение самого влиятельного семейства в мире, был вовлечен обычный кадет, даже не прошедший Пробу? Тем не менее во взгляде зеленых глаз Гвенны была какая-то напряженность. Что она может значить? Давно ли девушка за ним наблюдает? Встретившись с ним глазами, Гвенна показала взглядом на пряжку, закреплявшую ремни его обвязки на толстой чешуйчатой лапе птицы. Валин взглянул в том направлении и обомлел: оказывается, он не застегнул крепление как следует! Если бы птица заложила крутой вираж, его могло бы оторвать от когтей и швырнуть в волны, плескавшиеся в тысяче шагов внизу, на верную гибель.

«Кентом клятый идиот! – выругал он себя, туго затянув ремень и коротким кивком поблагодарив Гвенну. – Кому понадобится тебя убивать, если ты сам готов об этом позаботиться!» Усилием воли Валин отогнал от себя опасения. Какие бы заговоры против него ни плелись, он ничем не мог им помешать, пока болтался в воздухе в своей упряжи. Когда ты пристегнут к птице, остается только отдыхать; поэтому он постарался поудобнее устроиться среди ремней, позволив усталым мышцам немного расслабиться, и отыскать толику того спокойствия, которое всегда ощущал, паря над волнами.

На уровне моря сейчас уже должно было быть жарко и влажно – день стоял из таких, когда рубашка прилипает к спине, а рукоять меча становится скользкой от пота, – однако Лейт вел птицу на высоте тысячи шагов над водой, где солнце грело, не обжигая, а огромные крылья кеттрала предоставляли достаточно тени для Валина, Гвенны и двух других кадетов, пристегнутых и балансирующих на огромных когтях. Он попробовал было закрыть глаза, но из этого не вышло ничего хорошего: перед его внутренним взором тут же встало лицо отца. Или это было лицо Кадена? Все, что он видел, – это золотые радужные оболочки, пылающие ярким пламенем, которые затем заливала хлынувшая из глазниц кровь.

Валин тряхнул головой, отгоняя видение, открыл глаза и принялся заново проверять поясной нож, короткие клинки и пряжку страховочного ремня, снова и снова проходясь по пунктам стандартного летного протокола. Потом, вдруг поняв, что Гвенна продолжает за ним наблюдать, успокоил нервно мечущиеся руки и направил свое внимание на землю и море, дюйм за дюймом ползущие внизу.

Кирины показались уже почти целиком: тонкая цепочка островов, словно ожерелье, брошенное поверх волн. Карш, самый крупный остров в архипелаге, лежал совсем недалеко, чуть-чуть к югу. Валин мог видеть песчаные пляжи, густые мангровые заросли, пыльные известняковые утесы, а также разнообразные строения, входящие в комплекс Гнезда – бараки, столовую, тренировочные площадки, склады – так ясно, словно они были нанесены чернилами на карту. В гавани покачивалось на якоре несколько кораблей – судя по виду, торговый кеч и пара шлюпов, – а почти у него под ногами, направляясь к причалу, резала буруны небольшая яхта с плавными обводами.

Карш был его домом – не только длинные, приземистые бараки, которые последние восемь лет он делил с остальными двадцатью пятью кадетами, или столовая, где он принимал пищу, измотанный и оглушенный после долгого дня тренировок, но весь остров, от скалистых мысов до извилистых протоков в мангровых зарослях. Это было знакомое, даже чем-то родное место, каким для него никогда не был Рассветный дворец. Острова принадлежали ему – до сегодняшнего дня.

После предупреждения эдолийца и известия о смерти отца маленький архипелаг тоже казался изменившимся: незнакомым, опасным, полным угрозы. На одном из кораблей в гавани могли находиться те, кто напал на эдолийское судно и перебил его команду. Один из людей в бараках или в столовой – человек, мимо которого Валин тысячу раз проходил на учебном ринге или рядом с которым трудился на складе, – мог замышлять его убийство. Эти петляющие скалистые тропки были чересчур уединенными, на них было слишком много поворотов и глухих местечек, где человек мог запросто исчезнуть так, что никто не заметит. Тренировки кеттрал предоставляли тысячу возможностей для разного рода «несчастных случаев» – неудачные прыжки с птицы, некачественные боеприпасы, повсюду заточенная сталь… За одно утро его дом превратился в ловушку.

Птица проскользила над широким посадочным полем к западу от гавани, и Валин спрыгнул с когтей. На краю поля его ждала небольшая группка сверстников – кто-то в замешательстве теребил поясной нож, другие открыто рассматривали его, пока он подходил. Среди кеттрал новости распространялись быстро.

Первым вперед шагнул Гент Геррен, качая массивной головой.

– Да уж, плохие дела, – буркнул он, протягивая кувалдоподобную руку.

Здоровяк-кадет был по крайней мере на фут выше Валина и соразмерно шире в плечах. Он был похож на медведя – кудрявая бурая шерсть на предплечьях и груди сплошь покрывала бледную кожу – и обычно бывал примерно настолько же ручным, хотя сейчас казался несколько подавленным.

– Твой отец умел поставить дело как надо, – добавил он, явно не зная, что сказать.

– Большая потеря для империи, – вставил Талал.

Талал был лич и подобно всем личам, старался держаться подальше от остальных. Тем не менее за прошедшие годы им с Валином довелось работать вместе на нескольких учебных заданиях, и у Валина возникло некое осторожное доверие к этому кадету, несмотря на его непонятные и темные способности. В дополнение к черной униформе Талал носил на себе целую коллекцию поблескивающих браслетов, цепочек и колец, его уши были проколоты многочисленными кольцами и лабретами. У любого другого подобные украшения указывали бы на тщеславие и легкомыслие; на Талале сверкание металла выглядело не более беззаботным, чем блеск ножа убийцы.

– Кто-нибудь знает, что там произошло? – вполголоса спросил он.

– Нет, – отозвался Валин. – По крайней мере не я. Мне сказали только, что это было предательство.

Гент впечатал мощный кулак в мясистую ладонь:

– Фейн с Блохой откопают этих Кентом трепанных мерзавцев! Из-под земли достанут и разберутся как надо!

Валин без энтузиазма покивал. Картина, конечно, была заманчивой: крылья кеттрала вытаскивают заговорщиков на всеобщее обозрение, выбивают из них правду и затем казнят на аннурской Дороге Богов. Это не вернет его отца к жизни, но в отправлении правосудия есть свое холодное удовлетворение; к тому же Валину станет легче дышать после того, как убийц вздернут. «Если только все окажется так просто», – хмуро подумал он. Суровый реалистичный внутренний голос подсказывал ему, что вряд ли.

– Ты бы следил получше за своими кентовыми пряжками, – посоветовала Гвенна, влезая в разговор. Яростно сверкая зелеными глазами, она уперла палец в середину Валиновой груди, так что ноготь больно вонзился в грудину. – Еще немного, и ты отправился бы плавать с медузами!

– Ну да, – ответил Валин, не желая отступать.

– Эй, он ведь только что узнал, что у него отца убили! – вступился Гент.

– Ах, бедняжка! – насмешливо отозвалась Гвенна. – Наверное, мы теперь должны уложить его в кроватку и неделю поить теплым молочком с ложечки!

– Гвенна, – начал Талал, успокаивающе протягивая руку, – совсем нет необходимости…

– Есть, и еще какая! – свирепо откликнулась девушка. – Он витает в облаках и может допустить ошибку, из-за которой погибнет! Или из-за него погибнет кто-нибудь другой.

– Успокойся, Гвенна, – пророкотал Гент. В его голосе звучало предупреждение, как в грохоте далекого обвала.

Не обращая внимания на попытки ее утихомирить, Гвенна снова устремила свой изумрудный взгляд на Валина.

– Еще раз поймаю тебя на чем-нибудь подобном – и я пишу докладную. Прямо самому Раллену. Ты понял меня?

Валин бестрепетно встретил ее взгляд.

– Я ценю тот факт, что ты заметила пряжку. Может быть, это спасло мне жизнь. Но я простился с матерью восемь лет назад, когда отплыл на острова, и не нуждаюсь в том, чтобы ты заступала на эту роль.

Она поджала губы, словно собиралась поспорить с этим заявлением. Валин отступил на полшага назад, слегка переместив вес тела, и убрал руку с пояса, чтобы она была свободна. Кеттрал – народ вспыльчивый, и любые споры, даже самые мелкие, легко могли вылиться в драку. Он понятия не имел, на что Гвенна так злится, но ему уже доводилось видеть, как она лупит других кадетов, так что лучше было заранее принять меры предосторожности. На большой земле нашлось бы немало дураков, которые лишь посмеялись бы угрозе получить по морде от женщины – но на большой земле женщин не тренировали перебивать трахею ударом кулака и выдавливать глаза пальцами.

Впрочем, после нескольких напряженных мгновений Гвенна тряхнула головой и, пробормотав что-то вроде «проклятые неумехи!», большими шагами удалилась к баракам. Воцарилась тишина, которую нарушил Гент. Его голос звучал словно мешок камней, катящийся с горы:

– Похоже, она к тебе неровно дышит.

Валин хохотнул.

– Одно тебе скажу: если после Пробы ее припишут к моему крылу, разрешаю вам обоим задушить меня во сне.

– Может, это ее лучше задушить? – вступила в беседу Ха Лин. Она высадилась со следующей птицы и, видимо, присоединилась к их группе как раз во время драматического выступления Гвенны. – Вообще-то идея обычно именно такая. Ну, ты в курсе: враг гибнет, ты остаешься жить, что-то вроде того. Наверное, ты не очень внимательно слушал инструкторов последние несколько лет.

– Гвенна не враг, – возразил Талал.

– О, ну конечно! – отозвалась Лин. – Она просто ягодка, Кент раздери!

Валин внезапно понял, что улыбается до ушей.

– Я ничего против нее не имею… если она не будет пытаться подсунуть мне одну из своих погремушек в какое-нибудь неудобное место.

– Это конечно! Лучше помереть так, чтобы все члены и достоинство остались при тебе, – согласился Гент. – От ножа. Или яда. Или утонуть. Это нормально…

Он вдруг осекся, сообразив, что говорит.

– Ох, прости, Вал! Я полный осел…

– Не извиняйся. Ты совсем не обязан принимать обет молчания из-за того, что моего отца убили.

– А что насчет твоего брата? – спросил Талал. – Он-то в безопасности?

Валин бросил на него пристальный взгляд. Учитывая обстоятельства, вопрос был вполне здравый, однако он слишком хорошо отражал тревоги самого Валина, чтобы выглядеть невинным. Может быть, лич выпытывал информацию?