Текст книги "Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил"

Мы также совершаем ужасные ошибки. Множество невинных людей были оправданы{8}8
  «Множество невинных людей были оправданы…» Информационный центр смертной казни (The Death Penalty Information Center) сообщает, что с 1973 г. были оправданы 144 заключенных-смертников. “The Innocence List,” Death Penalty Information Center, URL: www.deathpenaltyinfo.org/innocence-list-those-freed-death-row, дата обращения 25 апреля 2014.


[Закрыть] после того, как их приговорили к смертной казни и едва не привели приговор в исполнение. Сотни других были выпущены на свободу{9}9
  «Сотни других были выпущены на свободу…» По данным Innocence Project, в США были проведены 316 послесудебных оправданий по ДНК. 18 из оправданных заключенных отбывали наказание в тюрьмах для смертников. “DNA Exonerations Nationwide,” The Innocence Project, URL: www.innocenceproject.org/Content/DNA_Exonerations_Nationwide.php, дата обращения 25 апреля 2014.


[Закрыть], когда их невиновность в преступлениях, не караемых смертной казнью, была доказана с помощью анализов ДНК. Презумпция вины, бедность, расовые предрассудки{10}10
  «Презумпция вины, бедность, расовые предрассудки…» John Lewis and Bryan Stevenson, “State of Equality and Justice in America: The Presumption of Guilt,” Washington Post (May 17, 2013).


[Закрыть] и иная социальная, структурная и политическая динамика создали систему, которая определяется своими ошибками, систему, в которой тысячи невинных ныне страдают в тюрьмах.

Наконец, мы тратим уйму денег. Траты правительств штатов и федерального правительства на изоляторы и тюрьмы{11}11
  «Траты правительств штатов и федерального правительства на изоляторы и тюрьмы…» В 2010 г., последнем из тех лет, для которых в настоящее время доступна статистика, общие затраты на содержание тюрем в Америке составили около 80 миллиардов долларов. Attorney General Eric Holder, American Bar Association Speech (August 12, 2013); Tracey Kyckelhahn and Tara Martin, Bureau of Justice Statistics, “Justice Expenditure and Employment Extracts, 2010–Preliminary” (July 2013), URL: www.bjs.gov/index.cfm?ty=pbdetail&iid=4679, дата обращения 30 апреля 2014. Сравните эту цифру с 6,9 миллиарда в 1980 г. Bureau of Justice Statistics, “Justice Expenditure and Employment Extracts-1980 and 1981 Data from the Annual General Finance and Employment Surveys” (March 1985), URL: www.bjs.gov/index.cfm?ty=pbdetail&iid=3527, дата обращения 30 апреля 2014.


[Закрыть] возросли с 6,9 миллиарда долларов в 1980-х до почти 80 миллиардов сегодня. Строители частных тюрем и компании, предоставляющие услуги частных тюрем, тратят миллионы долларов, стараясь убедить власти штатов и округов придумывать новые типы преступлений, ужесточать приговоры и держать под замком все больше людей, чтобы частный тюремный бизнес получал еще больше денег. Частная прибыль подорвала стимулы к улучшению общественной безопасности, сокращению затрат на массовое лишение свободы и, самое главное, к развитию реабилитации заключенных. Правительства штатов вынуждены перебрасывать на оплату тюремного заключения финансирование, выделенное на общественные услуги, образование, здравоохранение и пособия, и в результате сталкиваются с беспрецедентными экономическими кризисами. Приватизация тюремного здравоохранения, тюремной торговли и ряда услуг сделала массовое лишение свободы чрезвычайно выгодным предприятием для некоторых и дорогостоящим кошмаром для всех остальных.

Окончив юридическую школу, я вернулся на Глубокий Юг, чтобы представлять интересы неимущих, заключенных и осужденных. В последние тридцать лет я близко общался с людьми, брошенными в тюрьмы и приговоренными к смертной казни по ложным обвинениям, такими, как Уолтер Макмиллиан. В этой книге вы узнаете историю дела Макмиллиана, которая продемонстрировала мне вызывающее тревогу безразличие нашей системы к неточным или ненадежным вердиктам, нашу готовность мириться с предрассудками и толерантность к несправедливым обвинениям и приговорам. Опыт Уолтера показал, как наша система травмирует и виктимизирует людей, когда мы применяем свою власть, чтобы безответственно обвинять и приговаривать их – причем не только самих осужденных, но и их семьи, общины и даже жертв преступлений. Но это дело также показало мне и нечто иное: в этой тьме есть свет.

Каждый из нас – это нечто большее, чем наихудший поступок, который мы когда-то совершили.

История Уолтера – одна из многих, которые я расскажу в следующих главах. Я представлял интересы пострадавших от насилия и заброшенности детей, которых судили как совершеннолетних и которые, будучи помещены в исправительные тюрьмы для взрослых, снова сталкивались с насилием и дурным обращением. Я представлял интересы женщин, число которых в тюрьмах за последние тридцать лет выросло на 640 процентов. Я видел, как истерия по поводу наркозависимости и враждебность к беднякам толкала наспех объявлять преступницами и подвергать преследованию неимущих женщин, когда у них возникали проблемы с беременностью. Я представлял интересы психически больных инвалидов, чьи заболевания часто приводили их в тюрьмы и оставляли там на десятилетия. Я близко общался с жертвами насильственных преступлений и их родственниками и видел, сколь многие стражи порядка в местах массового лишения свободы – работники тюрем – становились менее здоровыми, более жестокими и гневливыми, менее справедливыми и милосердными.

Я также представлял интересы людей, совершивших ужасные преступления, тем не менее старавшихся исправиться и обрести искупление. Я обнаруживал в глубине души многих осужденных и заключенных искорки надежды и человечности – семена возрождения, которые чудесным образом пробуждались к жизни, стоило только подпитать их очень простыми средствами вмешательства.

Эта непосредственная близость открыла мне некоторые простейшие и смиряющие истины, включая следующий важнейший урок: каждый из нас – это нечто большее, чем наихудший поступок, который мы когда-то совершили. Работа с неимущими и заключенными убедила меня в том, что противоположность бедности – не богатство; противоположность бедности – справедливость. Наконец, я пришел к убеждению, что характер нашего общества, нашей преданности правосудию, власти закона, справедливости и равенству не может измеряться тем, как мы обращаемся с богатыми, могущественными, привилегированными и уважаемыми членами общества. Истинная мера нашего характера – то, как мы обращаемся с бедными, неудачливыми, обвиняемыми, заключенными и осужденными.

Все мы становимся соучастниками, когда позволяем скверно обращаться с другими людьми. Отсутствие сострадания может нанести ущерб порядочности общества, государства, нации. Страх и гнев делают нас мстительными и негуманными, несправедливыми и нечестными, пока все мы не начинаем страдать от отсутствия милосердия и приговаривать самих себя так же, как виктимизируем других. Чем ближе мы подходим к массовому лишению свободы и крайним мерам наказания, тем больше я верю, что необходимо признать: всем нам необходимо милосердие, всем нам необходима справедливость и – возможно – всем нам необходима какая-то мера незаслуженного прощения.

1. Играющие в «Пересмешника»

В ременным офисным администратором в Южном комитете защиты заключенных (SPDC) в Атланте, куда я вернулся на должность адвоката, получив диплом, трудилась элегантная афроамериканка в дорогом темном деловом костюме – хорошо одетое исключение из общего правила. В первый рабочий день я подошел к ней в своей обычной униформе – джинсах с кроссовками – и предложил задавать любые вопросы, чтобы помочь ей акклиматизироваться. Женщина ответила на это холодным взглядом и отделалась от меня, предварительно напомнив, что это она здесь опытный секретарь юриста. На следующее утро, когда я явился на работу в другом «классическом» ансамбле из джинсов и кроссовок, она была так поражена, словно случайный бродяга нечаянно ошибся дверью, заглянув в офис. Ей потребовалась пара секунд, чтобы прийти в себя, а потом она подозвала меня к себе и по секрету сообщила, что через неделю уходит работать в «настоящую юридическую фирму». Я пожелал ей удачи. Часом позже она позвонила мне в кабинет и сказала, что на проводе некий «Роберт Эдвард Ли»[4]4
  Один из самых известных американских военачальников, генерал армии Конфедеративных Штатов Америки. – Прим. перев.


[Закрыть]. Я улыбнулся, довольный тем, что ошибся на ее счет: у нее явно было чувство юмора.

– Это очень смешно!

– Я не шучу. Он сам так сказал, – возразила она тоном скучающим, а вовсе не игривым. – Вторая линия.

Я поднял трубку.

– Здравствуйте, это Брайан Стивенсон. Чем я могу вам помочь?

– Брайан, это Роберт Эдвард Ли Кей. Какого черта тебе понадобилось представлять интересы такого человека, как Уолтер Макмиллиан? Ты в курсе, что его считают одним из крупнейших наркоторговцев во всей Южной Алабаме? Я получил твое уведомление, но поверь, не стоит лезть в это дело.

– Прошу прощения?..

– Это судья Кей, и тебе нечего ловить в деле Макмиллиана. Никто не понимает, насколько это на самом деле гнилая ситуация, включая меня самого, – но я-то точно знаю, что она скверная. Возможно даже, что это люди из «дикси-мафии»[5]5
  Преступная организация Глубокого Юга, созданная в 1960-х гг. – Прим. перев.


[Закрыть].

Этот менторский тон и непонятные выражения из уст судьи, с которым я никогда не встречался, привели меня в полнейшую растерянность. «Дикси-мафия»?! Я встречался с Уолтером Макмиллианом за две недели до этого разговора, после того как провел целый день в тюрьме для смертников, начиная работу с пятью приговоренными к казни. До изучения судебных протоколов у меня пока не дошли руки, но я все же помнил, что фамилия судьи была Кей. Никто не говорил мне, что зовут его Робертом Эдвардом Ли. Да и знакомый мне Уолтер Макмиллиан в образ «дикси-мафии» никак не вписывался.

– Из «дикси-мафии»?

– Да, и бог знает откуда еще! Слушай, сынок, я просто не назначу какого-то там пришлого адвокатика, не являющегося членом Алабамской коллегии, ни на одно из дел смертников, так что давай-ка, будь добр, снимай свою кандидатуру.

– Я как раз член Алабамской коллегии.

Я жил в Атланте, штат Джорджия, но годом раньше стал членом Алабамской коллегии судебных адвокатов, после того как вел в Алабаме несколько дел, касавшихся условий тюремного заключения.

– Ну что ж… Я теперь заседаю в Мобиле. В Монровилле больше не бываю. Если у нас будет слушание по твоему представлению, тебе придется ездить из Атланты в Мобил. Я не собираюсь никоим образом тебе помогать.

– Я понимаю, сэр. Я могу приехать в Мобил, если необходимо.

– Ну так вот, я также не собираюсь назначать тебя, потому что не считаю Макмиллиана неимущим. Говорят, у него денежки припрятаны по всему округу Монро.

– Судья, я не стремлюсь получить назначение. Я говорил мистеру Макмиллиану, что мы… – короткие гудки оборвали мое первое утвердительное предложение в этом телефонном разговоре. Я несколько минут думал, что нас разъединили по ошибке, но потом наконец понял, что судья просто повесил трубку, не дослушав меня.

Я научился принимать на веру то, что говорили мне клиенты, пока сказанное не было опровергнуто точными фактами.

Мне еще не было тридцати, и я готовился начинать четвертый год работы в SPDC, когда состоялось мое знакомство с Уолтером Макмиллианом. Его дело было одним из сплошного потока дел, в котором я только что не захлебывался после того, как стало известно о нараставшем в Алабаме кризисе. В этом штате почти сто человек дожидались приведения в исполнение смертных приговоров, а еще там было самое быстрорастущее количество осужденных в стране, но при этом полностью отсутствовала система государственной защиты. Это означало, что у этого огромного числа приговоренных к смерти не было никаких юридических представителей. Моя подруга Ива Энсли вела проект по алабамским тюрьмам, отслеживая дела и назначая осужденным адвокатов. В 1988 г. мы обнаружили возможность получить федеральное финансирование для юридического центра, который мог представлять людей, сидящих в тюрьмах для смертников. Это финансирование должно было пойти на создание новой некоммерческой организации. Мы планировали открыть ее в Таскалузе и со следующего года начать брать дела. Я уже работал над многими делами приговоренных к смертной казни в нескольких южных штатах, иногда добиваясь отсрочки приведения приговора в исполнение за считаные минуты до включения электрического стула. Но я не считал, что готов взять на себя такую ответственность, как руководство некоммерческой юридической фирмой. Я планировал помочь этой организации встать на ноги, найти для нее директора, а потом вернуться в Алабаму.

За пару недель до звонка Роберта Ли Кея я встречался с пятью отчаявшимися осужденными: Вилли Таббом, Верноном Мэдисоном, Джесси Моррисоном, Гарри Никсом и Уолтером Макмиллианом. Это был изнурительный, эмоционально тяжелый день. Дела и клиенты на долгом обратном пути в Атланту слиплись в моем сознании в один ком. Но Уолтер мне запомнился. Он был по крайней мере лет на пятнадцать старше меня, без серьезного образования, родом из маленькой деревни. А запомнился он мне тем, как настойчиво утверждал, что осужден несправедливо.

– Мистер Брайан, я понимаю, что для вас это не важно. Но это важно для меня – чтобы люди знали, что я невиновен и не делал того, что мне приписали, ни сном ни духом, – сказал он мне в комнате для свиданий. Его голос оставался ровным, но был полон эмоций. Я кивнул в ответ. Я научился принимать на веру то, что говорили мне клиенты, пока сказанное не было опровергнуто точными фактами.

– Конечно, разумеется, я вас понимаю. Когда я прочту ваше дело, у меня будет более точное представление о том, какие есть доказательства у обвинения, и мы сможем об этом поговорить.

– Но… Слушайте, я уверен, что я не первый приговоренный к смерти, который говорит вам, что он невиновен. Но мне правда очень нужно, чтобы вы мне верили. Моя жизнь разрушена! Та ложь, которую они на меня свалили, нестерпима, и если я не получу помощи от кого-то, кто мне поверит…

Его губы задрожали, и он сжал руки в кулаки, борясь со слезами. Я сидел молча, пока Макмиллиан заставлял себя успокоиться.

– Прошу прощения. Я знаю, вы сделаете все возможное, чтобы помочь мне, – сказал он. Теперь его голос звучал тише. Мне интуитивно хотелось утешить этого человека – такой искренней казалась мне его боль. Но я мало что мог сделать. После нескольких часов, проведенных в тюрьме для смертников, после разговоров со столькими людьми моей энергии хватило лишь на то, чтобы уверить своего нового клиента, что я внимательно рассмотрю все подробности его дела.

В моем маленьком кабинете в Атланте были стопкой сложены несколько протоколов, готовых отправиться вместе со мной в Таскалузу, как только откроется новый офис. Продолжая возвращаться мыслями к странным словам Роберта Ли Кея, я перебирал гору записей, пока не нашел расшифровки заседания суда над Уолтером Макмиллианом. Судебное дело насчитывало всего четыре тома. Это означало, что процесс был коротким. Драматические предостережения, с которым обратился ко мне судья, сделали эмоциональные заверения Макмиллиана в своей невиновности слишком интригующими, чтобы и дальше оттягивать знакомство с его делом. И я начал читать.

Хотя Уолтер Макмиллиан прожил в округе Монро всю свою жизнь, он никогда не слышал ни о Харпер Ли, ни о книге «Убить пересмешника». Монровилл беззастенчиво чествовал свою уроженку Ли, после того как ее удостоенная наград книга стала в 1960-х национальным бестселлером. Ли вернулась в округ Монро, но стала затворницей, и ее редко можно было увидеть на людях. Однако отшельничество писательницы ничуть не мешало округу пытаться получить дивиденды с ее литературного наследия – или набивать цену самому себе, пользуясь славой книги. Производство фильма по мотивам романа привело в городок Грегори Пека, который приехал на съемки позорно знаменитых сцен в зале суда; эта работа принесла ему «Оскара». Впоследствии местные власти превратили старое здание суда в музей «Пересмешника». Группа местных жителей специально организовала любительский театр «Пересмешники Монровилля», чтобы поставить сценическую версию этой истории. Спектакль оказался настолько популярным, что за премьерой последовали национальные и международные туры, задачей которых было представить аутентичную постановку этой вымышленной истории самым разным зрителям.

Сентиментальные чувства к истории, рассказанной Ли, нарастали, хотя горькие истины книги никак не укоренялись в сознании. История о невиновном чернокожем, которого отважно защищал белый адвокат в 1930-х годах, завораживала миллионы читателей, несмотря на нелицеприятное исследование в тексте огульных обвинений в изнасиловании белой женщины. Привлекательные персонажи Ли, Аттикус Финч и его не по годам развитая дочка Скаут завоевывали сердца читателей, заставляя взглянуть в лицо реальности расовых проблем и правосудия на Юге. Целое поколение будущих юристов выросло, питая надежду стать храбрыми Аттикусами, которые в один прекрасный момент горой встанут за беззащитного чернокожего подозреваемого, заслоняя клиента собой от разгневанной толпы белых мужчин, стремящихся его линчевать.

Сегодня десятки юридических организаций раздают премии имени этого вымышленного юриста, чествуя тем самым образец поведения адвоката, описанный в романе Ли. Часто ускользает от внимания другой момент: Аттикусу в этой истории не удалось защитить ложно обвиненного чернокожего. Том Робинсон, тот самый несправедливо обвиненный чернокожий подсудимый, признан виновным. Впоследствии он погибает, когда, обуянный отчаянием, совершает безнадежную попытку побега из тюрьмы. Он погибает, застреленный тюремной охраной, получив семнадцать выстрелов в спину – кончина бесславная, но в полном согласии с законом.

Уолтер Макмиллиан, как и Том Робинсон, вырос в одном из бедных черных поселений за пределами Монровилля. Он трудился в полях вместе с родителями, пока не дорос до школы. Дети издольщиков в южной Алабаме узнавали, что такое «пахать, сажать и собирать», едва успев достигнуть того возраста, когда могли приносить хоть какую-то пользу в поле. Образовательные возможности для чернокожих детей в 1950-х были весьма ограниченными, но мать Уолтера сумела устроить его в переполненную «школу для цветных». Правда, учился он там всего пару лет. Когда мальчику исполнилось восемь или девять, он стал слишком ценной рабочей силой для сбора хлопка, чтобы принимать в расчет туманные и далекие преимущества школьного обучения. К одиннадцати годам Уолтер умел пахать плугом землю ничуть не хуже своих старших братьев.

Времена менялись – как к лучшему, так и к худшему. Хозяйство округа Монро в XIX веке поднимали плантаторы, делавшие это ради производства хлопка. Земли этой территории, расположенной на прибрежной равнине юго-западной Алабамы, богатые и черноземные, привлекали белых из обеих Каролин. Эти поселенцы создали здесь очень богатые плантации и завезли огромное число рабов. Десятилетия после окончания Гражданской войны многочисленное афроамериканское население трудилось в полях «черного пояса» на правах издольщиков и арендаторов, чье выживание напрямую зависело от белых землевладельцев. В 1940-х тысячи афроамериканцев покинули этот регион в ходе «великой миграции» и направились в поисках работы в основном на Средний Запад и Восточное побережье. Оставшиеся продолжали возделывать землю, но внешняя миграция афроамериканцев вкупе с другими факторами сделала традиционное сельское хозяйство менее надежным в качестве экономической базы региона.

Уолтеру некуда было бежать от реальностей расизма, но наличие собственного дела в растущем секторе экономики давало свободу, которой были лишены многие афроамериканцы.

К 1950-м гг. мелкое фермерское производство хлопка становилось все менее прибыльным, даже несмотря на дешевизну труда чернокожих издольщиков и арендаторов. Штат Алабама согласился помочь белым землевладельцам региона перейти на выращивание леса и производство лесоматериалов, предоставив невероятные налоговые льготы для целлюлозных и бумажных заводиков. Тринадцать из шестнадцати целлюлозно-бумажных фабрик{12}12
  «Тринадцать из шестнадцати целлюлозно-бумажных фабрик…» Conner Bailey, Peter Sinclair, John Bliss, and Karni Perez, “Segmented Labor Markets in Alabama’s Pulp and Paper Industry,” Rural Sociology 61, no. 3 (1996): 475–96.


[Закрыть] штата были открыты в этот период. По всему «черному поясу» все больше земельных владений перепрофилировались на выращивание сосны для этих фабрик и иных промышленных целей. Афроамериканцы, в основном оставшиеся за бортом новой индустрии, столкнулись с экономическими трудностями как раз в то время, когда завоевали основные гражданские права. Жестокая эпоха издолья и «законов Джима Кроу»[6]6
  Неофициальное название законов о расовой сегрегации в некоторых штатах США в период 1890–1964 гг. – Прим. перев.


[Закрыть] заканчивалась, но за ней шло время беспросветной безработицы и обнищания. Округи региона оставались одними из беднейших в Америке.

Уолтер был достаточно умен, чтобы понимать эту тенденцию. Он основал собственный лесозаготовочный бизнес, который развивался вместе с лесопромышленностью в 1970-х. Он дальновидно – и отважно – взял кредит, чтобы купить собственную мотопилу, трактор и грузовик для древесины. К 1980-м годам он уже поднял с нуля крепкий бизнес, который приносил не так уж много лишних денег, но обеспечивал вполне удовлетворительную степень независимости. Если бы Уолтер трудился на фабрике или лесопилке или занимался какой-либо другой неквалифицированной работой – того рода, которая была уделом большинства самого бедного черного населения Южной Алабамы, – это неизбежно означало бы работу на белых владельцев бизнеса и необходимость терпеть всё то расовое напряжение, которое существовало в регионе в 1970-х и 1980-х. Уолтеру некуда было бежать от реальностей расизма, но наличие собственного дела в растущем секторе экономики давало свободу, которой были лишены многие афроамериканцы.

Эта независимость завоевала ему некоторую долю уважения и восхищения, но при этом вызывала у некоторых презрение и подозрение – особенно у тех, кто не входил в чернокожее сообщество Монровилля. На взгляд некоторых белых обитателей городка, свобода Уолтера выходила далеко за рамки того, чего афроамериканцы с их ограниченным образованием могли добиться законными средствами. И все же он был приятным, почтительным, великодушным и располагавшим к себе человеком, что снискало ему искреннюю приязнь людей, с которыми он вел дела, не важно, белых или чернокожих.

Уолтер не был лишен недостатков. За ним давно закрепилась репутация дамского угодника. Хотя он женился молодым и имел от своей жены Минни троих детей, было хорошо известно, что у него случались романтические отношения с другими женщинами. «Работа с деревом» печально известна тем, что это тяжелый физический труд, сопряженный с опасностью. Уолтеру, не избалованному радостями обычной жизни, трудно было устоять перед женским заигрыванием. В его грубоватой внешности – в пышных длинных волосах и клочковатой бороде – было нечто такое, что в сочетании со щедрой и очаровательной натурой привлекало внимание некоторых женщин.

Уолтер вырос с пониманием того, насколько запретны интимные отношения чернокожего мужчины с белой женщиной, но к 1980-м позволил себе вообразить, что это положение может измениться. Вероятно, не достигни Макмиллиан достаточного успеха, чтобы кормиться за счет собственного бизнеса, он бы лучше помнил о том, что эти расовые границы ни в коем случае нельзя переступать. Но все вышло, как вышло: Уолтер поначалу не придавал особого значения заигрываниям Карен Келли – молодой белой женщины, с которой познакомился в кафе «Уоффл Хаус», где обычно завтракал. Карен была привлекательна, но он не воспринимал ее всерьез. Когда заигрывания стали более откровенными, Уолтер сдался не сразу, но потом убедил себя, что об этом никто никогда не узнает.

Через пару недель стало ясно, что эти отношения грозят проблемами. В свои двадцать пять Карен была на восемнадцать лет моложе Уолтера, а еще она была замужем. Когда пошли слухи о том, что они «друзья», она, похоже, даже испытывала бунтарскую гордость за свою интимную близость с Уолтером. Когда ее муж Джо обо всем узнал, дело быстро приняло некрасивый оборот. Супруги Келли давно были несчастливы вместе и уже планировали развестись. Но ее скандальная связь с чернокожим привела в ярость и мужа, и все его семейство. Он подал иск о передаче под его опеку детей и принялся публично бесчестить жену, обвиняя ее в неверности и рассказывая всем о ее отношениях с негром.

Со своей стороны, Уолтер всегда старался держаться подальше от судов и юстиции. Много лет назад он оказался втянут в драку в баре, которая привела к аресту, обвинению в неподобающем поведении и ночи, проведенной в тюрьме. Это был первый и единственный раз, когда Макмиллиан вляпался в неприятности. С того момента и далее он ни разу не попадал в зону внимания уголовной юстиции.

Когда Уолтер получил от мужа Карен Келли повестку с требованием выступить свидетелем на слушании, где чете Келли предстояло бороться за опеку над детьми, он понял, что это создаст для него серьезные проблемы. Не имея возможности посоветоваться с женой, Минни, которая лучше него разбиралась в такого рода кризисах, он, изрядно нервничая, отправился в суд. Адвокат мужа Келли вызвал Уолтера для дачи показаний. Уолтер решил признать, что был «другом» Карен. Ее адвокат возражал против грубых вопросов, задаваемых Уолтеру адвокатом мужа насчет конкретной природы этой дружбы, избавив его от рассказа о подробностях. Но когда Макмиллиан вышел из зала суда, гнев и враждебность, направленные на него, были буквально осязаемыми. Уолтер и рад был бы забыть обо всей этой драме, но дурная слава быстро бежит, и его репутация утратила безупречность. Он больше не был трудолюбивым лесозаготовщиком, известным белому населению своего округа почти исключительно тем, что умел работать пилой в сосновом лесу. Уолтер отныне стал символом чего-то более тревожного и пугающего.

Криминализировав межрасовый секс и брак, штаты всего Юга использовали эти законы для оправдания насильственной стерилизации бедноты и женщин, принадлежавших к меньшинствам.

Страх перед межрасовым сексом и браком пустил в Соединенных Штатах глубокие корни. Сочетание вопросов расы и пола было мощной силой из тех, что привели к отмене «реконструкции»[7]7
  Исторический период после Гражданской войны между Севером и Югом и преобразование Юга в период примерно с 1865–1866 по 1877 г. с изменением структуры власти и общества в бывшей Конфедерации после Гражданской войны. – Прим. перев.


[Закрыть] и сохранению на целый век «законов Джима Кроу». Они служили топливом для политики расового размежевания на протяжении всего XX века. После отмены рабства создание системы расовой иерархии и сегрегации было в основном рассчитано на предотвращение близких отношений вроде тех, что возникли между Уолтером и Карен, – отношений, которые были по сути законодательно запрещены «статутами против расового смешения» (термин «расовое смешение» вошел в обиход в 1860-х, когда сторонники рабства придумали его, чтобы нагнетать страх перед межрасовым сексом и браком и метисацией, которая, мол, непременно произошла бы, если бы рабство было отменено). Более столетия сотрудники правоохранительных органов во многих южных городах и деревнях считали своим долгом проводить расследования и карать чернокожих мужчин, вступавших в интимные связи с белыми женщинами.

Хотя федеральное правительство в недолгий период «реконструкции» обещало расовое равенство бывшим рабам, возвращение белого превосходства и расовой субординации свершилось вскоре после ухода федеральных войск из Алабамы в 1870-х. Право голоса было у афроамериканцев отнято, и ряд ограничивающих законов закрепил расовую иерархию. Законы «о расовой цельности» были частью плана точного воспроизведения расовой иерархии, существовавшей в период рабства, и восстанавливали подчиненное положение афроамериканцев. Криминализировав межрасовый секс и брак, штаты всего Юга использовали эти законы для оправдания насильственной стерилизации бедноты и женщин, принадлежавших к меньшинствам. Запрет на секс между белыми женщинами и чернокожими мужчинами стал предметом крайней озабоченности на всем Юге.

В 1880-х – за несколько лет до того, как линчевание стало стандартной реакцией на межрасовую любовь, и за столетие до начала романа между Уолтером и Карен Келли – афроамериканец Тони Пейс и белая женщина Мэри Кокс полюбили друг друга. Они были арестованы, преданы суду и приговорены к двум годам тюрьмы (каждый) за нарушение алабамских законов «о расовой цельности». Джон Томпкинс, адвокат и член небольшого меньшинства белых профессионалов, считавших эти законы неконституционными, согласился представлять Тони и Мэри на апелляции по их приговорам. Верховный суд Алабамы пересмотрел дело в 1882 г. Применив риторику, которая часто цитировалась в течение следующих нескольких десятилетий, высшая инстанция суда Алабамы утвердила приговоры, использовав при этом формулировки, которые так и сочились презрением к самой мысли о межрасовой любви:

«Зловещая тенденция к преступлению{13}13
  «Зловещая тенденция к преступлению…» Дело «Пейс и Кокс против Штата», 69 Ala. 231, 233 (1882).


[Закрыть] [адюльтеру или блуду] усугубляется, когда это преступление совершают люди двух разных рас… Ее результатом может явиться слияние двух рас, порождающее нечистокровное население и деградирующую цивилизацию, предотвращение чего продиктовано разумной политикой, действующей в высших интересах общества и правительства».

Верховный суд США пересмотрел решение суда Алабамы. Используя формулировку «разделенные, но равные», предвосхитившую бесславное решение по делу «Плесси против Фергюсона», принятое двадцать лет спустя, Верховный суд единогласно поддержал ограничения Алабамы на межрасовый секс и брак и утвердил приговоры Тони Пейса и Мэри Кокс к тюремному заключению. Вслед за решением Верховного суда и другие штаты провели законы «о расовой цельности», которые сделали незаконными для афроамериканцев, а иногда и коренных американцев и американцев азиатского происхождения брак и секс с белыми. В то время как эти ограничения агрессивно поддерживались на Юге, они также не были редкостью на Среднем Западе и Западе. Штат Айдахо запретил межрасовые браки{14}14
  «Штат Айдахо запретил межрасовые браки…» U. S. Census Office, Fourteenth Census of Population (Washington, D.C.: Government Printing Office, 1920).


[Закрыть] и секс между белыми и чернокожими в 1921 г., несмотря на то, что население штата было на 99,8 процентов не черным.

На Юге за такие преступления, как убийство или нападение, можно было сесть в тюрьму; но межрасовый секс был особенным преступлением с крайне суровыми наказаниями.

Только в 1967 году{15}15
  «Только в 1967 году…» Когда законодательное собрание Вирджинии приняло Закон о расовой цельности в 1924 г., узаконив насильственную стерилизацию чернокожих женщин, сочтенных дефективными или опасными, и криминализировав браки между чернокожими и белыми, жители округа Каролина восприняли эти нововведения весьма серьезно. Десятилетия спустя молодой белый мужчина Ричард Лавинг влюбился в чернокожую женщину по имени Милдред Джетер. Молодая пара решила пожениться, когда стало известно о беременности Милдред. Зная, что в Вирджинии это будет невозможно, они поехали в Вашингтон, чтобы узаконить отношения. Молодые супруги попытались начать там новую жизнь, но их одолела ностальгия, и они вернулись в округ Каролина после свадьбы, чтобы быть рядом со своими семьями. Об их браке стало известно, и несколько недель спустя шериф с вооруженными помощниками ворвались в их дом посреди ночи, чтобы арестовать Ричарда и Милдред за расово смешанный брак. Брошенные в тюрьму и униженные, они были вынуждены признать себя виновными. Им было сказано, что они должны быть благодарны суду за то, что их приговоры будут условными – при условии, что они согласятся уехать из округа и не возвращаться на родину «как минимум двадцать пять лет». Супруги снова бежали из штата, но на сей раз решили бороться против расистского закона в суде, подав иск с помощью Американского союза защиты гражданских свобод (American Civil Liberties Union). В 1967 г., после нескольких лет отказов в судах низших инстанций, Верховный суд США отменил законы о межрасовых браках, объявив их неконституционными.


[Закрыть] Верховный суд Соединенных Штатов наконец отменил законы против смешанных браков в деле «Лавинг против Вирджинии», но ограничения для межрасовых браков продолжали существовать даже после этого исторического постановления. Конституция штата Алабама по-прежнему запрещала «расовое смешение» и в 1987 году, когда Уолтер познакомился с Карен Келли. 102-й раздел Конституции штата гласит:

«Законодательные органы никогда не должны принимать никакого закона{16}16
  «Законодательные органы никогда не должны принимать никакого закона…» Несмотря на то, что запрет на межрасовые браки не мог быть наложен по федеральному закону, внутриштатный запрет на межрасовые браки в Алабаме просуществовал до XXI века. В 2000 г. реформаторы наконец получили достаточное число голосов, чтобы вынести этот вопрос на референдум штата, в ходе которого большинство проголосовало за отмену запрета, хотя 41 процент голосующих высказались за его сохранение. Проведенный в 2011 г. опрос республиканцев в Миссисипи показал, что 46 процентов поддерживали законодательный запрет на межрасовые браки, 40 процентов протестовали против такого запрета, а 14 процентов воздержались.


[Закрыть], разрешающего или узаконивающего любой брак между любым белым человеком и негром либо потомком негра»[8]8
  Хотя согласно федеральному закону это было не правомочно, запрет на межрасовые браки в штате Алабама дожил до XXI века. В 2000 году реформаторы, наконец, собрали достаточное число голосов, чтобы выдвинуть этот вопрос на референдум штата, в ходе которого большинство проголосовало за отмену запрета, хотя 41 процент высказался за его сохранение. Опрос 2011 года, проведенный среди республиканцев Миссисипи, обнаружил, что 46 процентов поддерживают законодательный запрет на межрасовые браки, 40 выступают против него, а 14 процентов не уверены в своем мнении.


[Закрыть].

Никто не рассчитывал, что сравнительно успешный и независимый человек вроде Уолтера будет соблюдать все правила. Перебрать иногда спиртного, ввязаться в драку или даже завести роман на стороне – все это не было достаточно вопиющими провинностями, чтобы уничтожить репутацию и имя честного и трудолюбивого чернокожего, добросовестности которого в работе можно было доверять. Но межрасовая связь, особенно с замужней белой женщиной, для многих белых была поступком немыслимым. На Юге за такие преступления, как убийство или нападение, можно было сесть в тюрьму; но межрасовый секс был особенным преступлением в своей собственной уникальной категории опасности – соответственно с крайне суровыми наказаниями. Сотни чернокожих мужчин были подвергнуты суду Линча даже просто из-за ни на чем не основанных подозрений в такой близости.

Уолтер не был знатоком истории права, но, как и любой чернокожий в Алабаме, знал об опасностях межрасовой любви буквально каждой клеткой тела. За это прегрешение только в одном округе Монро линчевали почти дюжину человек{17}17
  «Линчевали почти дюжину человек…» Имена людей, подвергнутых линчеванию:
  13 октября 1892 г. – Баррелл Джонс, Мозес Джонс/Джонсон, Джим Паккард и один неизвестный (брат Джима Паккарда). Tuskegee University, “Record of Lynchings in Alabama from 1871 to 1920,” compiled for the Alabama Department of Archives and History by the Tuskegee Normal and Industrial Institute, Alabama Dept. of Archives and History Digital Collections, URL: http://digital.archives.alabama.gov/cdm/singleitem/collection/voices/id/2516, дата обращения 18 сентября 2009; также “Four Negroes Lynched,” New York Times (October 14, 1892); Stewart Tolnay, compiler, “NAACP Lynching Records,” Historical American Lynching Data Collection Project, URL: http://people.uncw.edu/hinese/HAL/HAL%20Web%20Page.htm#Project%20HAL, дата обращения 30 апреля 2014.
  30 октября 1892 г. – Аллен Паркер. Tuskegee University Archives; Tolnay, “NAACP Lynching Records.”
  30 августа 1897 г. – Джек Фарр. Tuskegee University Archives; Tolnay, “NAACP Lynching Records.”
  2 сентября 1897 г. – неизвестный. Tuskegee University Archives.
  23 августа 1905 г. – Оливер Латт. Tuskegee University Archives.
  7 февраля 1909 г. – Уилл Паркер. Tuskegee University Archives.
  9 августа 1915 г. – Джеймс Фокс. Tuskegee University Archives; “Negro Lynched for Attacking Officer,” Montgomery Advertiser (August 10, 1915). Tuskegee University Archives; Tolnay, “NAACP Lynching Records.”
  9 августа 1943 г. – Уилли Ли Купер. “NAACP Describes Alabama’s Willie Lee Case as Lynching,” Journal and Guide (September 8, 1943); “NAACP Claims Man Lynched in Alabama,” Bee (September 26, 1943); “Ala. Workman ‘Lynched’ After Quitting Job,” Afro-American (September 18, 1943). Tuskegee University Archives.
  7 мая 1954 г. – Расселл Чарли. “Violence Flares in Dixie,” Pittsburgh Courier (June 5, 1954); “Suspect Lynching in Ala. Town,” Chicago Defender (June 12, 1954); “Hint Love Rivalry Led to Lynching,” Chicago Defender (June 19, 1954); “NAACP Probes ’Bama Lynching,” Pittsburgh Courier (June 26, 1954). Tuskegee University Archives.


[Закрыть]. В соседних округах линчевали десятками – и истинная сила этих стихийных казней намного превышала их математическое число. Они были прежде всего актами террора. Любое столкновение с белым, любое межрасовое социальное «прегрешение», любое ненамеренное оскорбление, любой неверный взгляд или слово могли спровоцировать страшную и летальную ответную реакцию.

В детстве Уолтер слышал рассказы родителей и родственников о линчеваниях. Когда ему было двенадцать лет, тело Расселла Чарли, чернокожего из округа Монро, было найдено повешенным на дереве во Вреденбурге, штат Алабама. Суд Линча над Чарли, с которым были знакомы родители Уолтера, по слухам, был спровоцирован межрасовой любовью. Уолтер прекрасно помнил ужас, охвативший чернокожих округа Монро, когда было найдено безжизненное, изрешеченное пулями тело Чарли.