Текст книги "Глаза слижут лоси (сборник)"

Черепочки

– Катя? – удивился Макаров, в темноте наткнувшись на фигуру у своего подъезда. Он возвращался с продуктами из магазина, а у домофона дежурила его одноклассница, с которой он уже лет пять как не общался и даже не переписывался, ибо она не появлялась в социальных сетях.

– Максим! – девушка была явно рада, она собиралась звонить по домофону, – а я хотела с тобой поговорить, да забыла номер твоей квартиры.

– Какими судьбами? Как жизнь? – выпалил Максим подходя вплотную и мысленно благодаря Господа, что она не набрала верный номер. Жена у него крайне ревнивая и из ничего может с лёгкостью раздуть скандал космического масштаба. Задержись он подольше у колбасного прилавка, нынешний вечер мог превратиться в скрупулёзное выяснение того, кем он является Катерине Авдеевой, и одним битьём посуды дело вряд ли ограничилось бы.

– Максим, я в беде, – застонала одноклассница, – у меня сейчас мало времени на объяснение ситуации, но мне угрожает смертельная опасность.

– Что? Что случилось-то? – интересовался Максим, встревоженный таким заявлением, замечая, что по лицу девушки текут слёзы.

Она всхлипывала:

– Мой муж хочет меня убить. Мне больше не к кому обратиться с просьбой… я ночью уезжаю к сестре в деревню… – казалось, она вот-вот разрыдается.

Макаров поставил пакет с продуктами на асфальт и обнял Катю, размышляя, не засечёт ли из окна его жена. Но нет, бетонный козырёк скрывает их. Да пусть попробует что-нибудь разглядеть в таком мраке. Целую неделю лампочку у подъезда заменить некому!

Сквозь слёзы Катерина продолжала дрожащим голосом:

– Мой муж поклялся меня убить!

– О, ты всё-таки вышла замуж. Мы не виделись целую вечность. Что произошло? Почему?

– Я кое-что натворила, а он не из тех, кто прощает. Он работает на секретном объекте, и запрещал мне общаться с друзьями. Максим, только тебе я могу довериться. В этом городе у меня больше никого не осталось, папа умер год назад. Я поеду к сестре в деревню на неделю, надеюсь, этот урод Маслов не последует за мною.

– Так в чём дело? Что случилось? Почему он желает разделаться с тобой?

– Прошлой ночью он притащил домой коробок и спрятал его от меня в комнате. Он часто приходит поздно, но я всегда просыпаюсь. Я видела, как он проскользнул в зал и спрятал коробку там. Обычную коробку, как из-под обуви. Потом лёг рядом. Мне стало жутко интересно, что он там скрыл. И, когда он захрапел, осторожно направилась в зал, взяла деревянный ящичек и на цыпочках пробралась на кухню, чтобы разглядеть находку. Внутри что-то было, какое-то живое существо, или существа. Я включила свет и раскрыла ящичек, – Катя содрогнулась всем телом и вцепилась в плечи Максима. Он погладил её по голове.

– Что там было?

– Там находились какие-то живые твари. Но, включив свет, я уничтожила их. Всех до единой. Они сгорели. Лишь остались маленькие скелетики!

– Скелетики? – Макаров почувствовал себя санитаром или врачом в психиатрической клинике, выслушивающим жалобы местного психа.

– Много скелетов. Маленьких, крохотных человеческих скелетов, – замогильным голосом произнесла Авдеева, перестав хныкать. – И их убила я, включив свет на кухне. Видимо, свет лампы был им категорически противопоказан.

– Ну, с кем не бывает… ты же не знала, – успокаивал Максим, уже желая отделаться от сбрендившей одноклассницы, внезапно объявившейся с нелепым, фантастическим рассказом. Что же ей нужно от него?

– Чем я могу помочь? – заставил себя выдавить он, теряясь в догадках, чего же хочет его бывшая школьная любовь.

Она настойчиво взглянула ему в глаза:

– Когда муж узнал, что я натворила, он пришёл в бешенство. Он сыпал проклятия и сказал, что мне не жить. Он собрал останки, а черепа положил в баночку. Что он собирался делать с ними, я не знаю, но мне удалось выкрасть баночку и сбежать. Этот предмет – гарантия того, что Маслов не прибьёт меня сразу, как отыщет. Ему придётся поторговаться со мной. Поэтому я хотела, чтобы ты подержал банку у себя с неделю, пока я буду у сестры. Там мы что-нибудь решим, и придумаем, как использовать этот козырь в переговорах. Ты не знаешь, какой Маслов страшный человек! За четыре года он избивал меня сотню раз из-за сущих пустяков. Но в момент, когда он произносил эти ужасные слова «теперь тебе не жить» я ничуть не сомневалась в его намерениях, и в этот же вечер сбежала с этой фигнёй.

Она достала из сумочки пятисотграммовую стеклянную тару, наполовину заполненную каким-то горохом. Приглядевшись, Максим обомлел: в банке находились миниатюрные человеческие черепа! Он с превеликим трудом удержал рвущееся с языка грязное слово, выражающее в его лексиконе высшую степень удивления.

– Господи, где же он работает? Какие эксперименты он мог проводить?

– Он никогда ничего не рассказывал о службе, а я боялась спрашивать. Да и вряд ли бы он ответил что-нибудь. Максим, я прошу тебя, возьми её на неделю. А я приеду с сестрой и заберу.

– Хорошо, давай, – Макаров принял банку, с благоговейным любопытством разглядывая перекатывающиеся в ней охристые костяные головки с малюсенькими глазничками и челюстями.

– Спасибо тебе. Если через неделю я не появлюсь, звони смело в полицию, значит, Маслов меня достал, и черепочки не пригодились. Не бойся, я ни за что тебя не выдам.

Она шмыгнула носом, шустро поцеловала озадаченного пособника в щёку и, отчаянно цокая каблуками, скрылась за домом.

* * *

Максим поднялся в квартиру, не представляя, как замаскировать склянку, прятал её в пакет так и сяк и, наконец, просто сунул в рукав олимпийки.

– Почему так долго? – с подозрением спросила Ася, хмуря бровки.

– Да так, знакомого встретил, разговорились… – хладнокровно отозвался Максим, разуваясь и протягивая пакет с продуктами.

Взяв пакет, жена прошлёпала на кухню и оттуда шипела, как можно тише, чтоб не разбудить уже уложенную в кровать дочку:

– Макаров! Я за тобой слежу, ты у меня под прицелом! Упаси бог, если мне доложат, что ты к кому-то ходишь.

Он поплёлся переодеваться и, в тысячный раз выслушивая параноидальный бред жены, попутно поставил баночку в стенной шкаф, прямёхонько между тёщиными закрутками солёных огурцов и лечо.

Следующие два дня показались Максиму пыткой. Дело не в вечных подозрениях супруги, совершенно безосновательных. Утром в ушах стоял такой писк, словно сотни взбесившихся мышей пытались донести до него какую-то информацию. Звук был хаотичным, раздражающим, иногда протекающим с ритмическими изменениями параметров. Заткнув уши, Макаров с прискорбием отметил, что звук рождается внутри головы. Асе не стал об этом говорить, а принял решение на ближайших выходных податься к знакомому невропатологу, что он посоветует. Может, переутомился, или жена вконец допекла.

Через сутки сделалось хуже: пульсация усилилась, и из мышиной какофонии он исхитрился выловить некоторые человеческие слова: «Верни!», «Отдай!», «Это не твоё!». Максим перепугался. Уж не галлюцинации ли начали его преследовать? Он тайком проверил банку с черепами, этот будоражащий воображение артефакт. Именно с его появлением здоровье Максима пошатнулось. Он лихорадочно анализировал недавние события; без конца нудящая жена, идиотичные соседи вряд ли могли настолько ухудшить самочувствие. Такому негативному воздействию его мозг и психика ранее не подвергались. Банка! Всё дело в ней! Его осенило! А вдруг с ним пытаются выйти на контакт и принудить его вернуть украденные головы, варварски отделённые от тела? Но кто пытается? Душонки сгоревших мальчиков с пальчиков?! Абсурд! Чушь несусветная! А куда их вернуть? Кому?

– С тобой всё в порядке? – беспокоилась Ася.

– Да, в полном, дорогая, – Максим решил не показывать виду и дождаться Катю. А если её не будет, выбросить склянку в мусоропровод, и уже после отправиться к врачу, подлечить нервишки.

Спустя ещё день Макаров заметно изменился, вид у него был болезненный и измождённый: появились мешки под глазами, даже не мешки, а целые туристические рюкзаки, лицо посерело, осунулось. В мозгу то и дело требовательно звенел целый хор садистов. «Верни нам то, что тебе не принадлежит!».

– Куда я вам их верну?! – восклицал мысленно Максим. – Куда идти? Скажите, вашу мать! На Кудыкину гору? Где этот ублюдочный Маслов живёт? В пень его и вас вместе взятых!

Но карликовые изуверы настаивали на своём, продолжая угрожающе повторять одну и ту же мантру: «Верни наше!».

– Да пошли вы! – заорал Максим, испугавшись собственного звериного вопля.

– Ты чего на работу не одеваешься?

– Я взял отгул.

– Что-то у тебя вид какой-то неважный. Сходи в поликлинику, что ли, – заботливо рекомендовала жена.

– Завтра схожу.

На ночь супруга не пустила в кровать, пришлось тащиться в зал на старый продавленный диван под аккомпанемент гнусных визгливых речей в голове. По всей видимости, они возбуждённо ехидничали.

* * *

Макаров с трудом разлепил опухшие закисшие веки. Окна пронзил яркий, бьющий по глазам рассветный луч. Голова раскалывалась и гудела, будто всю ночь в темя долбил отбойным молотком адский гастарбайтер. Нечеловеческий писк в ушах вернул его в отвратительную действительность и ввергнул в пучину безысходности. Казалось, лилипутские голоски то и дело хихикая, горланили заупокойные песни. Макаров сел на диване, растирая пульсирующий череп, готовый взорваться и живописно забрызгать обои мозговым веществом. Физическое и моральное состояние никуда не годилось. Надо срочно идти в поликлинику. Он встал и, пошатываясь Колоссом на глиняных ногах, направился к шкафчику. Там лежали кое-какие лекарства, только горсть обезболивающих таблеток могла сейчас спасти положение. Поравнявшись с аквариумом, он увидел нечто такое, отчего ему сделалось значительно хуже, хотя, казалось бы, хуже некуда. Все до единой рыбки: и барбусы, и скалярии, и даже его любимый сомик плавали кверху пузом, безголовые и грустные.

– Чёрт бы побрал!.. – выругался Максим в пустоту, ничего не соображая и присаживаясь на корточки, чтоб не шмякнуться на ковёр. Штормило чрезвычайно. Голоса заверещали ещё резче и противнее. Уродцы очевидно захлёбывались истерическим смехом. Он тяжело задышал и, превозмогая боль, раздирающую мозг, нырнул в аптечку.

– Проклятие!.. – шипел он сквозь зубы, – где этот долбанный Нурофен?!

Препарата не было. Лекарственные средства от мигрени закончились в самый неподходящий и жестокий момент. Чувствуя каждый шаг, отдающийся в черепе болезненными вспышками, Максим поплыл к жене в спальню. Именно поплыл, стараясь производить как можно меньше движений, и как можно мягче ступать по холодному ламинату. У неё в тумбочке всегда лежали припрятанные таблетки, частенько её мучили то мигрени, то различные женские боли. Он легонько толкнул дверь и вошёл в тёмную спальню. Окна жена перед сном всегда зашторивала. Скорее всего, она ещё сладко спала, покоившись на боку и укрывшись с головой одеялом. Супруг небрежно запустил дрожащие руки внутрь тумбочки. Попадалось всё что угодно: ватные тампоны, бигуди, горы тюбиков с кремом загадочного предназначения, скрабы, маски, но не было ничего, хоть отдалённо напоминающего таблетку от головной боли.

– Дьявольщина! – от досады застонал Максим. Злорадный писк в ушах набирал громкость, грозя травмировать барабанные перепонки.

– Да заткнитесь вы! Ася! – взмолился он и с надеждою пополз к жене по заскрипевшей от его веса кровати, именно так морж двигается по тонкому льду. – Ася, нет ли у тебя обезболивающего? Я знаю, ты его где-то прячешь.

Он положил ладонь на торчащее из-под одеяла молочное колено и нетерпеливо похлопал по нему. Жена не реагировала.

– Ася, – канючил Максим, чуть не плача. Страдания вдруг превратили его в ребёнка, капризного и надеющегося на маму.

Ася по-прежнему лежала бревном и даже не сопела.

– Аська, что ль?! Твою мать! – он не выдержал и, как старослужащий с нерадивого салаги, сорвал одеяло с равнодушного к его мучениям тела.

Жуткая картина, представленная его вытаращенным глазам, выдавила из него последние остатки надежды и жизненных сил, которые ещё подпитывали его пошатнувшуюся психику. Не в состоянии ни закричать, ни двинуться от неописуемого испуга, Макаров, раззявив калошей рот, увидел свою супругу: её корпус, тонкую шею и… пустоту на подушке! Головы не было!!! Не было!!! Шея совершенно ровная, без кровавой бахромы, торчащих позвонков! Никаких следов насильственного отделения: отрубления, отрывания, откручивания, откусывания! Даже никаких следов крови! Боже мой! Голова будто бы и не вырастала вовсе!!! Или выпала, как молочный зуб дочки! Дочка!!!

Он схватился за кольнувшее сердце и, кувыркнувшись с постели, рухнул на пол травмированным неповоротливым баулом. Победоносный визг чудовищных созданий в ушах норовил загнать в гроб или свести с ума что, в сущности, одно и то же.

– Мила!

Максим, сжимая левую часть груди, на корточках полз к двери детской.

– Доченька! – срываясь на хрип, он задел плечом столик в коридоре и завалился на бок, точно смертельно раненный кабан, тщетно хватая воздух осклабившимся ртом. Со столика скользнула банка, бог знает, откуда взявшаяся, и с грохотом разбилась об пол, разлетевшись на мириады осколков. Свет померк, и Макаров уже был не в состоянии обратить внимание на то, что вместе со стеклом довольными фасолинами раскатились желтоватые миниатюрные черепа, в безжалостном хохоте клацающие своими крошечными челюстями.

Брюнетка в фисташковом сарафане

Внимательно разглядывая своего нового коллегу, я протянул в приветствие руку:

– Саша.

Полноватый мужчина лет пятидесяти с сединой в волосах, мясистым носом и флегматичным взглядом, молниеносно ответил на рукопожатие.

– Боря.

Нам предстояло работать бок о бок на протяжении вахты и целый месяц прожить в одном вагончике. Иваныча, моего предыдущего напарника, со всеми почестями проводили на пенсию. За пять лет совместной деятельности я привык к нему и относился как к старшему товарищу, который всегда поможет советом, прикроет в случае чего, да и просто поддержит в трудную минуту.

Внутреннее убранство вагончиков было аскетично донельзя: две незатейливые кровати, два шкафчика, две топорных табуретки, столик и телевизор. Нашу комнатёнку отличало наличие на стене пожелтевшего плаката Анжелины Джоли в образе Лары Крофт, холодно взирающей на работяг. Мы сразу определились с выбором постелей, и, поглядывая на независимый грозный анфас актрисы вкупе с соблазнительным нарядом и двумя пистолетами, я распаковывал дорожную сумку.

Несмотря на то, что новоиспечённый напарник оказался человеком, мягко говоря, немногословным и косноязычным, от него веяло добродушием, а открытый загорелый лик располагал к доверию. Рабочий день мы в поте лица трудились на складе, а по вечерам смотрели телевизор, в основном новости, и играли в нарды. Как и я, Борис относился к алкоголю негативно, и посиделки «втихаря» с другими сотрудниками игнорировал, за что быстренько схлопотал от коллег прозвище «Язва».

За неделю я проникся к нему симпатией; он был опрятен, всегда вежлив, учтив и походил на спокойного интеллигента, хотя по виду и роду занятий не скажешь. Создавалось впечатление, будто основная его эмоциональная и мыслительная деятельность скрыта от посторонних глаз глубоко внутри; задушевные беседы мы не вели, анекдоты и байки друг другу не травили. Сухое обоюдно уважительное отношение, это, бесспорно, то, что устраивало нас обоих.

Шли дни серой чередой, как строй унылых клонов, нуждающихся в неотложной помощи стилиста, и я с опаской ожидал приближения третьей и четвёртой недели. Именно в этот период я всегда начинал страдать от нехватки женской теплоты и ласки. Мысли о молодой, ненасытной в любви жене, оставшейся на целый месяц в одиночестве, ежеминутно насиловали мой мозг. Даже в очертаниях некоторых предметов и строительных материалов пылкое воображение непостижимым образом угадывало женские пропорции. Из дам в смене было две поварихи средних лет, но совесть не позволяла пойти на супружескую измену, а от мысли о рукоблудии становилось ещё паршивее.

По всей видимости, Борис так не мучился, по крайней мере, во взгляде томление не читалось. Однако я заметил, что в один из вечеров во время партии в нарды перед сном, он вместо привычной для себя сигареты, принялся чадить трубкой, как заправский боцман. Я ничего не имел против табакокурения и позволял ему дымить внутри помещения. Он сосредоточенно и глубоко втягивал голубоватый дым, словно это как-то помогало в игре, хрипло комментируя выпадающие дубли на костях: «ду шеш!» или «ду беш!». В тот вечер игра у него ладилась, и он обыграл меня вчистую по партиям 10:4. После чего, кратко обменявшись впечатлениями о прожитом дне, легли в кровати. Засыпая, я чувствовал в носоглотке навязчивый запах табака, и не знал, как от него избавиться. Похоже, коллега набил трубку курительной смесью на редкость отвратительного качества. В ту ночь меня посетило странное видение, будто бы ко мне явилась стройная молодая женщина с кучерявыми смоляными волосами, чёрными и влажными глазами, точно маслины из банки, и миловидным пухлым личиком. Она была в фисташковом полупрозрачном лёгком сарафане поверх обнажённого тела, подчёркивающем все достоинства её привлекательной фигуры, и игриво поглядывала на меня. Я протягивал загребущие руки в надежде схватить красавицу, но руки проскальзывали сквозь её корпус, как сквозь туманную завесу. Она заливисто смеялась, тряся аппетитной грудью с выпуклыми горошинами сосков, и казалось, искренне сочувствовала мне, пленнику подобной оказии. На следующий день под впечатлением от невероятно правдоподобного сна, я задумчиво бродил по складу, увязая с каждым часом всё основательнее в болотной жиже из воспоминаний и вопросов. Кто такая? Где я мог её видеть? Зачем она приснилась, если можно без напряжения выудить из памяти образ любимой супруги? И вообще, не привидение ли ко мне наведалось?

Вечером всё повторилось: нарды, трубка, неприятное послевкусие от смеси, реалистичный сон с кудрявой обольстительной девушкой, которую я знать не знаю, и снова я не был способен даже заключить её в жаркие объятия, не говоря уже о поцелуях и ласках. Это походило на средневековую пытку. Я вставал на работу озлобленный и не выспавшийся, с фиолетовыми кругами под глазами, со стойким желанием воткнуть в девичью податливую плоть хоть что-нибудь. Плакат с Ларой Крофт раздражал неприкрытым эротизмом и неспособностью дать нечто больше, чем просто возможность созерцать бездушную бесполезную картинку фетиш-героини. Поварихи в обед виделись ходячими провокаторами насилия, и глазели на меня с вызовом и ожиданием активных действий. Будто специально делали вырез на груди поглубже, улыбку пообаятельнее, позу – легкодоступнее. Я становился уязвимым и слабым, позволяя себе поддаваться напору похоти, даже по телевизору новости про убийства и катастрофы не отгоняли сладострастных фантазий. К тому же у них там, на телевидении, с маниакальным упорством набирают в ведущих дьявольски симпатичных девушек с чувственными губками и подвижным язычком.

Явление брюнетки, доводящее до умопомрачения томительной жаждой соития, случилось ещё раз через две ночи, после этого я решил потолковать с напарником. Во время рабочего дня нам не удалось пересечься без посторонних глаз, поэтому я заговорил с ним на уже вошедшей в привычку игре в нарды. Опять он раскурил трубку и, окутавшись удушливым облаком дыма, шаманом поглядывал из него, хитро щурясь. Бросив «зары» и двигая шашки под его неусыпным взором, я неторопливо поведал ему о своих снах и о таинственной незнакомке. Борис, поглощённый партией, слушал с предельной серьёзностью. Я даже немного насторожился, не посчитает ли он меня психологически неустойчивой личностью, и уже хотел было мысленно отругать себя за опрометчивость, но коллега, вынув трубку из угла рта, встревожено осведомился:

– Красивая брюнетка в сарафане?

– Именно, – с неохотой и подавленным энтузиазмом подтвердил я, затянув с броском костей, нервно тряся их в кулаке на протяжении доброй полуминуты.

Боря насупился, что-то буркнул, встал и полез в свой шкафчик. Роясь в собственных вещах, он что-то ворчал под нос, напоминая озадаченного гигантского крота с трубкой в зубах; а я с недоумением следил за его копошением. Затем он достал портмоне и извлёк оттуда квадратный кусочек бумаги.

– Она? – спросил он, бережно протягивая фотографию, словно золотой слиток.

Я уткнулся в снимок. Мать честная! На фотографии была запечатлена улыбающаяся женщина, являвшаяся мне во снах уже трижды на неделе! Я судорожно сглотнул.

– Да, это она.

– Тогда всё понятно, Саша. – Борис, вернувшись на своё место за игровой доской напротив меня, продолжил, понизив голос:

– Это моя вторая жена Лариса. Мы с ней вместе около года. А приходила она не к тебе, а ко мне.

Тут он вздохнул и поморщился, а его выражение лица сделалось как у набедокурившего подростка. Абсолютно очевидно, он не горел желанием делиться семейными тайнами, но мой озабоченный и болезненный вид не оставляли ему выбора. Я развесил уши, непонимающе хлопая глазами, точь-в-точь бешеный семафор.

– Видишь ли, я забиваю трубку перед сном неспроста; Лариса вручила мне заговорённую смесь из табака и… ещё кое-чего. Она у меня целительница и ведунья. После курения я могу с ней общаться во сне, как с живой. Сам понимаешь, без женщины тяжеловато целый месяц прожить. А так как ты оказался пассивным курильщиком, её частичный образ мог затронуть и твоё воображение. Лариса о подобном побочном эффекте не предупреждала.

– Что же там ещё, кроме табака? – вырвалось у меня неожиданно громко и требовательно. Я испугался за своё здоровье, вдруг Борис одурманивает меня каким-нибудь наркотиком.

Он замялся, с силой затянулся, будто бы от этого зависела его дальнейшая судьба, и, еле-заметно подавшись ко мне, прошептал:

– Ничего такого. всего лишь её волосы. Лобковые волосы.