Текст книги "Проклятие мумии, или Камень Семи Звезд"

Глава VI
Подозрения

Первой пришла в себя мисс Трелони. В ее голосе звучали гордость и презрение:

– Что ж, прекрасно! Пусть они уходят. Выдайте им деньги за работу по сегодняшний день включительно и добавьте месячную зарплату. До этого момента они проявили себя как хорошие слуги, и их увольнение вызвано исключительными обстоятельствами. Нельзя ожидать преданности от того, кто скован страхом. Тем, кто остался, оплата будет увеличена вдвое, и прошу вас прислать их ко мне сразу, как только понадобится.

Миссис Грант охватило негодование, которое, впрочем, она постаралась скрыть: ее душа домоправительницы протестовала против такого благородного отношения к сговорившимся между собой слугам:

– Они этого не заслуживают, мисс! Так поступить после такого к себе отношения! Да я в жизни не видела, чтобы к слугам кто-нибудь относился так же хорошо и обходительно, как вы! Они тут жили, как в королевском дворце, а только что-то случилось, тут же и хвосты поджали! Это гнусно, вот что я вам скажу!

Мисс Трелони была спокойна и сумела слегка охладить растревоженное чувство справедливости экономки, и та удалилась, настроенная менее воинственно. Через некоторое время она вернулась уже совсем в другом настроении и спросила мисс Трелони, распорядится ли та нанять новый штат слуг или, по крайней мере, попытается это сделать.

– Вы же знаете, мэм, – сказала она, – если среди слуг поселилось чувство страха, от него уже практически невозможно избавиться. Могут прийти новые люди, но и они сбегут так же быстро. Их ничто не удержит: даже если останутся отрабатывать свой обязательный месячный срок, они будут работать так, что вы пожалеете об этом своем решении. Женщины – стервы, но мужчины еще хуже!

Мисс Трелони ни голосом, ни видом не проявила беспокойства или возмущения:

– Мне кажется, миссис Грант, что нам лучше обойтись теми, кто остался. Пока мой отец болен, новых жильцов в доме не появится, так что помощь слуг понадобится лишь нам троим. Если тех слуг, которые остались, окажется недостаточно, я подыщу им помощь. Полагаю, будет несложно найти нескольких горничных, может, вы сможете порекомендовать кого-то. Прошу вас не забывать, что если те, кого вы найдете, подойдут нам и хорошо проявят себя, они будут получать столько же, сколько и те слуги, которые остались. Вы, миссис Грант, разумеется, понимаете, что я никоим образом не приравниваю вас к слугам, но ваше жалованье также будет удвоено.

Сказав это, она протянула экономке свою красивую руку, которую та пожала и, поднеся к губам, поцеловала, просто и свободно, как старшая женщина целует младшую. Я не мог не восхититься великодушием, с каким мисс Трелони относилась к слугам. Про себя я вслед за миссис Грант повторил замечание, высказанное ею вполголоса, когда она выходила из комнаты: «Неудивительно, что этот дом напоминает королевский дворец, когда хозяйка – настоящая принцесса!»

Принцесса! Вот оно! Эта мысль мгновенно успокоила мое сердце, лучом света высветив в памяти воспоминание о том моменте, когда я впервые увидел ее на балу на Белгрейв-сквер. Царственная осанка, высокий рост, стройность; фигура, все изгибы и движения которой напоминали прекраснейшую лилию или лотос! Ее пышное платье из тонкой черной ткани с проблесками золота! В волосах старинное египетское украшение – небольшой хрустальный диск, помещенный между двух перьев из ляпис-лазури. Ее запястье было украшено широким браслетом старинной работы в виде пары раскрывающихся крыльев, покрытых золотом, их перья были выполнены из самоцветов. Несмотря на любезность, с которой она поздоровалась со мной, когда хозяйка бала представила нас друг другу, в тот миг я ее испугался. Только позже, во время пикника на реке, я осознал, как она благородна и прекрасна, и тогда мой благоговейный страх переродился в нечто большее.

Некоторое время она провела за письменным столом, то ли делая записи в дневнике, то ли составляя указания для слуг, потом отложила его и послала за оставшимися, преданными ей слугами. Я посчитал, что ей будет лучше разговаривать со слугами без меня, поэтому вышел из комнаты. Вернувшись, в ее глазах я заметил следы слез.

Следующий эпизод, в котором я принимал активное участие, был еще более неприятным и намного более болезненным. Ближе к вечеру в мой кабинет вошел сержант Доу. Аккуратно закрыв за собой дверь и удостоверившись, что мы одни, он подошел ко мне.

– Что случилось? – спросил его я. – Кажется, вы хотите поговорить со мной наедине?

– Совершенно верно, сэр! Могу ли я рассчитывать, что наш разговор останется между нами?

– Разумеется! Во всем, что касается мисс Трелони и, естественно, мистера Трелони вы можете быть со мной абсолютно откровенны. Я полагаю, мы оба хотим им только добра и сделаем для этого все, что в наших силах.

Некоторое время он не решался начать.

– Вам, конечно, известно, что у меня есть определенные обязанности, и, полагаю, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы понимать, что я их выполню. Я – полицейский, детектив, и в мои обязанности входит трезво и объективно выяснять факты любого порученного мне дела. Я бы предпочел поговорить с вами с глазу на глаз, не думая об обязательствах перед кем-либо, кроме моих перед Скотленд-Ярдом, разумеется.

– Конечно, конечно! – автоматически ответил я. Мое сердце заколотилось, сам не знаю почему. – Будьте полностью со мной откровенны. Обещаю, что все сказанное здесь останется между нами.

– Благодарю вас, сэр. Надеюсь, о нашем разговоре не узнает никто, ни мисс Трелони, ни даже мистер Трелони, когда придет в сознание.

– Безусловно, если вы ставите такое условие! – сказал я более холодно.

Детектив, похоже, уловил перемену в моем голосе, поэтому извиняющимся тоном произнес:

– Прошу прощения, сэр, я выхожу за рамки своих полномочий, разговаривая с вами. Но я давно вас знаю и поэтому считаю, что могу доверять вам. Не вашему слову, сэр, а вашей проницательности!

Я кивнул и попросил его продолжать. Он тут же начал свой рассказ:

– Я размышлял над этим делом снова и снова, пока у меня не начал заходить ум за разум. Однако я не могу найти какого-либо разумного объяснения. Во время каждого покушения никто, похоже, не входил в дом и уж точно не выходил из него. Какой из этого можно сделать вывод?

– Что кто-то или что-то уже находилось в доме, – улыбнулся я, хотя на душе у меня было совсем не весело.

– Именно так и я подумал! – воскликнул он, явно почувствовав облегчение. – Замечательно! Кто бы это мог быть?

– Кто-то или что-то, как я уже сказал, – ответил я.

– Допустим, что это был «кто-то», мистер Росс! Кот, конечно, мог поцарапать или укусить, но не мог вытащить человека из кровати и попытаться снять с его запястья браслет с ключом. Такое предположение годится лишь для романов, где частные детективы, которые могут назвать имя преступника еще до того, как свершилось само преступление, рассматривают такую возможность как вероятную. Но у нас, в Скотленд-Ярде, работают не идиоты, и мы считаем, что, если совершается преступление или попытка преступления, преступником является человек.

– Тогда допустим, что это был человек, сержант.

– Мы решили, что это «кто-то», сэр!

– Ну, хорошо, пусть будет «кто-то».

– А вас не удивило, что во всех трех случаях, когда было совершено насилие или попытка насилия, один и тот же человек оказывался на месте происшествия первым и поднимал тревогу?

– Дайте подумать! Мисс Трелони подняла тревогу в первый раз, во второй раз на месте был я сам, хотя почти сразу заснул, и сестра Кеннеди. Когда я проснулся, в комнате было полно народу, включая и вас. Насколько я помню, мисс Трелони тогда опять же появилась в комнате раньше вас. В третий раз я был с мисс Трелони, но она упала в обморок. Я вынес ее из комнаты, но потом вернулся, так что первым на месте оказался я. Если мне не изменяет память, то сразу за мной там появились вы.

Прежде чем ответить, сержант Доу на секунду задумался:

– Она либо присутствовала, либо оказывалась первой в комнате во всех трех случаях. Раны были нанесены лишь в первый и второй раз!

Я как юрист сразу понял, какой вывод последует. Мне показалось, что лучше сразу назвать вещи своими именами, поскольку лучший способ опровергнуть предположение – это высказать его в форме утверждения.

– Вы хотите сказать, что, поскольку в тех случаях, когда действительно были нанесены раны, мисс Трелони оказывалась на месте происшествия первой, это либо она сделала, либо каким-то образом связана с преступлением?

– Я не осмелился сделать такие однозначные выводы, но именно в этом кроется причина моих сомнений, – сержант Доу был мужественным человеком: его не пугали выводы, следовавшие из его умозаключения.

Какое-то время никто из нас не проронил ни звука. В моей душе зародился страх. Это не были сомнения относительно мисс Трелони или ее поступков – я боялся, что ее действия могут быть поняты неправильно. Где-то здесь крылась некая загадка, и если она не будет разгадана, придется искать подозреваемого. Большинство в таких случаях идет по линии наименьшего сопротивления. Если удастся доказать, что смерть мистера Трелони, коль таковая последует, принесет кому-либо выгоду, перед лицом подозрительных фактов кому угодно будет непросто доказать свою невиновность. Мои мысли инстинктивно выстроились в таком порядке, который наиболее удобен для защиты, пока обвинение еще не выдвинуто. В настоящее время я не собирался опротестовывать какие бы то ни было теории, которые могут прийти в голову детективу. Когда настанет время применить свои силы и опровергнуть эти теории, я с готовностью использую все свои юридические навыки и доступные мне средства.

– Я уверен, вы, не опасаясь последствий, несомненно, поступите так, как велит вам долг, – сказал я. – Что вы планируете предпринять?

– Я пока не решил, сэр. Понимаете, у меня еще даже нет подозреваемого. Если бы мне кто-нибудь сказал, что милая юная девушка причастна к такого рода делу, я бы счел его глупцом. Но мне приходится считаться с собственным заключением. Я хорошо знаю, что таким же с виду невинным людям выносился обвинительный приговор, когда весь суд, за исключением обвинения, которое знает факты, и судьи, который обязан выжидать, готов был подписаться под оправдательным вердиктом. Меньше всего мне хотелось бы причинить зло этой молодой леди, тем более когда на ее долю выпало такое горе. Можете быть уверены, что с моих уст не слетит ни слова, способного кого бы то ни было натолкнуть на мысль о ее вине. Именно поэтому я разговариваю с вами конфиденциально, как мужчина с мужчиной. Вы прекрасно умеете доказывать, в этом и состоит ваша профессия. В мои же обязанности входит лишь подозревать, основываясь на том, что мы называем для себя доказательствами, хотя на самом деле это улики. Вы знаете мисс Трелони лучше, чем я, и, хотя я могу осматривать комнату или перемещаться по дому как мне угодно, у меня нет таких возможностей, как у вас (ведь вы знакомы с ней лично и знаете, чем и как она живет), что подсказало бы мне суть ее действий. Если я попытаюсь разузнать что-нибудь у нее напрямую, это тут же вызовет у нее подозрения. И тогда, если она виновна, шансов доказать это не останется. Она легко сможет извратить факты. Но если же она невиновна, на что я всей душой надеюсь, будет чрезвычайно жестоко выдвигать ей подобные обвинения. Я по мере сил обмозговал это дело, прежде чем обратиться к вам, сэр, и, если позволил себе лишнее, прошу меня извинить.

– Вам абсолютно не за что извиняться, Доу, – искренне сказал я, так как смелость, откровенность и предупредительность этого человека заслуживали всяческого уважения. – Я рад, что вы были со мной так откровенны. Мы оба хотим докопаться до правды, а в этом деле столько странного (настолько странного, что не поддается обычному осмыслению), и единственный способ что-то прояснить – это добиться истины, какими бы ни были наши взгляды и цели.

Сержанту, похоже, понравились мои слова, поскольку он продолжил уже более уверенно:

– Поэтому я и понял, что доказательства будут накапливаться постепенно. По крайней мере, в голову начнут приходить кое-какие соображения, которые помогут нам определиться. Потом мы придем к заключению или, по крайней мере, отбросим все маловероятные версии, так что останется лишь одна, наиболее близкая к истине. Если не к истине, то к тому, что мы считаем истиной. После этого нам, пожалуй, придется…

В эту секунду распахнулась дверь и в комнату вошла мисс Трелони. Увидев нас, она тут же поспешно отступила назад, говоря:

– О, прошу прощения! Я не знала, что вы здесь занимаетесь делами.

Когда я поднялся, она уже почти вышла из комнаты.

– Прошу вас, заходите, – сказал я. – Мы с сержантом Доу просто обсуждали ситуацию.

Пока она колебалась, входить или нет, появилась миссис Грант, сообщившая о прибытии доктора:

– Мисс, приехал доктор Винчестер. Он хочет поговорить с вами.

Я подчинился просьбе, содержавшейся во взгляде мисс Трелони, и из комнаты мы вышли вдвоем.

Проведя осмотр, доктор сказал нам, что никаких изменений как будто не произошло, и добавил, что все равно хотел бы провести эту ночь в доме. Мисс Трелони это обрадовало, и она велела миссис Грант приготовить для него комнату. Чуть позже, когда мы случайно остались с ним наедине, он неожиданно сказал:

– Я решил остаться здесь сегодня, потому что хотел поговорить с вами. Поскольку лучше разговаривать без свидетелей, мне показалось, что это меньше всего вызовет подозрений, если вечером мы выкурим вместе по сигаре, когда мисс Трелони будет в комнате отца.

Мы по-прежнему придерживались такого графика дежурства, когда рядом с больным всю ночь должны были дежурить либо его дочь, либо я. Встретиться мы условились лишь рано утром. Это меня тревожило, поскольку детектив в разговоре со мной упомянул, что желает лично, оставаясь незамеченным, проследить за ситуацией и что именно в это время собирается быть особенно начеку.

Прошедший день был небогат событиями. Мисс Трелони поспала днем и после обеда отправилась сменить сестру. Миссис Грант оставалась с ней, в то время как сержант дежурил в коридоре. Доктор Винчестер и я пили кофе в библиотеке. Когда мы закурили сигары, он не спеша заговорил:

– Теперь, когда мы остались наедине, я бы хотел поговорить с вами конфиденциально. Мы с вами, конечно, связаны событиями, произошедшими здесь.

– Разумеется! – согласился я, но внутри у меня все похолодело, поскольку еще свеж был в памяти утренний разговор с сержантом Доу, оставивший ощущение тревоги и мучительных подозрений.

Доктор продолжил:

– Этот случай проверил на стойкость психику каждого из нас. Чем больше я обо всем этом думаю, тем безумнее все кажется, а две нити, каждая из которых становится все крепче, расходятся в противоположные стороны.

– Какие две нити?

Прежде чем ответить, он внимательно посмотрел на меня. В такие моменты прямой взгляд доктора Винчестера мог привести в замешательство. Это бы и произошло со мной, если бы дело касалось лично меня, не считая моего интереса к мисс Трелони. Так что я спокойно выдержал его взгляд. Сейчас в этом деле я исполнял роль адвоката. С одной стороны, я был amicus curiae[4]4
  Amicus curiae – не участвующее в деле лицо, которое обращает внимание суда высшей инстанции на необходимость пересмотра решения суда низшей инстанции.


[Закрыть], а с другой – представлял интересы лица, попавшего под подозрение. Мысль о том, что в голове этого совсем не глупого человека возникли две версии, одинаково верные, но расходящиеся в разные стороны, уже сама по себе успокоила мою тревогу, вызванную ожиданием новых нападок. Когда доктор заговорил, на его лице появилась необъяснимая улыбка, которая по ходу рассказа уступила место сосредоточенно-серьезному выражению:

– Две нити: факты и… фантазии! К первой относится все: нападения, попытки ограбления и убийства, доведение до состояния невменяемости, подстроенная каталепсия, вызванная либо умышленным гипнозом и специальным наведением на определенные мысли, либо простым использованием яда, пока еще неизвестного токсикологам. Ко второй же относится некоторое воздействие, оказанное на людей. Воздействие, которое не описано ни в одной из известных мне книг, кроме романтической литературы. Еще никогда в жизни я так не чувствовал правоту слов Гамлета: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

Давайте рассмотрим факты. Человек в своем доме, он окружен домочадцами, в доме полно слуг разного уровня, и это доказывает невозможность организованного заговора со стороны прислуги. Человек богат, образован, умен. Физиогномический осмотр показывает, что он, без сомнения, мужчина железной воли, который знает, чего хочет. Дочь, его единственный ребенок, насколько я понимаю, девушка яркая и умная, спит в соседней комнате. Нет никаких видимых причин для нападения или вообще любого другого нарушения спокойствия. Да и кто-нибудь посторонний вряд ли смог бы проникнуть в дом незамеченным. Но все же нападение совершено, жестокое и беспощадное нападение посреди ночи. Об этом становится известно очень быстро. Настолько быстро, что в уголовных делах такое обычно называют не случайностью, а преднамеренным замыслом. Нападавшего или нападавших вспугнули как раз в тот момент, когда те собирались закончить свое дело, какими бы ни были их намерения. Однако никаких следов их бегства не найдено: ни улик, ни беспорядка, ни открытой двери или окна, ни шума. Ничто не указывает на то, кто мог совершить преступление, и даже на то, что вообще что-либо совершено; кроме жертвы и ее окружения.

Следующей ночью попытка повторяется, несмотря на то что дом полон обеспокоенных бдительных людей, в комнате и рядом с ней дежурят офицер полиции, опытная сестра, преданный друг и родная дочь жертвы. Сестра впадает в состояние каталепсии, а недремлющего друга, хотя и защищенного респиратором, охватывает глубокий сон. Даже детектив подвергается такому влиянию и вдруг открывает стрельбу из пистолета в комнате больного, хотя даже не может с уверенностью сказать, во что же он стрелял. Ваш респиратор, пожалуй, единственное, что относится к категории фактов. То, что ваше сознание не помутилось, как у других (причем глубина помутнения сознания каждого пропорциональна количеству времени, проведенного им в комнате), указывает на возможную вероятность того, что одурманивающее воздействие носило не гипнотический характер. Однако опять же мы сталкиваемся с фактом, вызывающим противоречие. Мисс Трелони, которая находилась в комнате дольше вас всех – она постоянно заходила туда и, кроме того, оставалась там во время своего дежурства, – как будто вовсе не пострадала от этого воздействия. Это доказывает, что воздействие, чем бы оно ни было, избирательно, если, конечно, у нее не выработался, так сказать, иммунитет. Если окажется, что все дело в странных испарениях, идущих от этих древнеегипетских предметов, это сможет послужить правдоподобным объяснением. Однако тогда мы оказываемся лицом к лицу с фактом, что мистер Трелони, который провел в комнате больше всех времени, фактически прожил там большую часть своей жизни, был поражен сильнее остальных. Что это за воздействие, которое приводит к столь разным и даже противоречивым последствиям? Нет, определенно, чем больше я думаю об этой дилемме, тем менее понятной мне кажется ситуация! Даже в том случае, если физическое нападение на мистера Трелони совершил кто-то из живущих в доме, кто не попадает в число подозреваемых, одурманивание все еще остается загадкой. Не так-то просто погрузить человека в состояние каталепсии. Фактически, насколько известно современной науке, не существует способа добиться такого эффекта по желанию. Самая большая загадка в этом деле – мисс Трелони, которая как будто не пострадала ни от одного из воздействий или, возможно, разных видов одного и того же воздействия. Каждый раз она оставалась невредимой, за исключением единственного случая с полуобморочным состоянием. Вот что самое странное!

Я вслушивался в его слова с замиранием сердца. Его тон не был обличающим, и говорил он, не выражая подозрения, но было что-то тревожащее в его доводах. Хотя приведенные аргументы не были столь же прямыми, как подозрения детектива, они выделяли мисс Трелони из остальных, а в загадках подобного рода быть одному означает неминуемо попасть под подозрение, если не сразу, то в конечном итоге. Мне показалось, что лучше ничего не говорить. В таком деле молчание – действительно золото. Чем меньше я скажу сейчас, тем меньше мне придется защищаться, давать объяснения или отказываться от своих слов в будущем. В душе я был рад, что его изложение мыслей не подразумевало каких бы то ни было моих ответов. По крайней мере, сейчас. Доктор Винчестер, похоже, и не ждал от меня ответов. Когда я это понял, у меня отлегло с души, сам не знаю почему.

Некоторое время он сидел молча, подперев подбородок рукой, нахмурив брови, глядя в пустоту. Сигара непонятно каким образом держалась в его пальцах: он уже давно про нее забыл. Ровным голосом, как будто начиная с того самого места, где остановился, он продолжил свои рассуждения:

– Вторая сторона данной дилеммы – совершенно другое дело. Если мы решимся серьезно заняться ею, нам придется забыть все, что имеет отношение к науке и опыту. Признаюсь, она имеет свою притягательность для меня, хотя с каждым новым умозаключением я ухожу в такие фантазии, что приходится одергивать себя и возвращаться к неоспоримым фактам. Иногда я начинаю подозревать, что флюиды или эманации из комнаты больного и на меня оказали свое воздействие, как на всех остальных, на детектива, например. Конечно же, может оказаться, что если все дело в химии, если, скажем, были задействованы какие-нибудь наркотики в форме испарений, то воздействие может быть проникающим. Но с другой стороны: что может дать подобный эффект? Комната, я знаю, наполнена запахами мумий, что неудивительно, если принять во внимание количество хранящихся там предметов старины, извлеченных из могил, да еще и настоящая мумия животного, на которую нападал Сильвио. Кстати, завтра я его проверю. Я нашел мумию кошки в одном из музеев, и утром она будет в моем распоряжении. Когда я ее принесу, мы узнаем, могут ли сохраниться видовые инстинкты после нескольких тысяч лет смерти. Однако вернемся к делу. Запах мумий обусловлен присутствием неких веществ и комбинаций веществ, которые (как на основании многовекового опыта полагали древнеегипетские жрецы, самые образованные люди, ученые своего времени) способны блокировать природные процессы разложения. В действие должны вступить очень мощные силы, и вполне вероятно, что здесь мы столкнулись с редкими веществами и соединениями, свойства и могущество которых были забыты в более поздние прозаические времена. Интересно, обладал ли мистер Трелони какими-либо знаниями в этой области, были ли у него какие-либо подозрения? Одно я знаю наверняка: худшую атмосферу для комнаты, в которой находится больной, трудно представить, и я полностью поддерживаю решение сэра Джеймса Фрере отказаться от работы в таких условиях. Письмо с инструкциями, которое мистер Трелони адресовал своей дочери, и, судя по тому, что вы рассказали мне, настойчивость, с которой он добивался неукоснительного выполнения своих требований, прибегнув даже к помощи юристов, доказывает, что он, по меньшей мере, о чем-то догадывался. Знаете, создается такое впечатление, что он даже ожидал чего-то подобного… Интересно, сможем ли мы узнать что-нибудь об этом? Конечно, его бумаги помогли бы нам или хотя бы подтолкнули в нужном направлении… Это будет непросто, но необходимо. Он не может все время оставаться в своем нынешнем состоянии. Если что-нибудь случится, начнется следствие, и тогда самой тщательной проверке будет подвергнута каждая мелочь. Полицейское расследование покажет, что было совершено несколько покушений на убийство, а поскольку никаких улик не оставлено, придется искать хотя бы мотивы.

Доктор замолчал. Чем дольше он говорил, тем тише становился его голос, как будто от отчаяния. Во мне созрела уверенность, что настало подходящее время узнать, имеются ли у него какие-либо определенные подозрения. Как будто в ходе обсуждения я спросил:

– Вы кого-нибудь подозреваете?

В его взгляде, брошенном на меня, читался скорее испуг, чем удивление.

– Кого-нибудь? Вы, наверное, имели в виду что-нибудь. Я, безусловно, подозреваю, что было оказано некое влияние, но в данный момент этим мои подозрения и ограничиваются. Позже, если мои умозаключения или предположения как-то подтвердятся или конкретизируются, я смогу подозревать. Сейчас же у меня нет достаточных сведений, чтобы…

Он вдруг прервался и посмотрел на дверь. Тихо повернулась ручка. Сердце у меня в груди замерло в предчувствии чего-то недоброго. Тут же в памяти всплыли обстоятельства, при которых был прерван наш утренний разговор с детективом.

Дверь отворилась, и в комнату шагнула мисс Трелони. Увидев нас, она отступила на шаг, лицо ее покраснело. Несколько секунд она колебалась (в такие моменты несколько секунд начинают растягиваться в геометрической прогрессии, каждая последующая становится длиннее предыдущей). Когда она заговорила, напряжение, охватившее нас с доктором, спало:

– О, прошу меня простить, я не знала, что вы заняты. Я искала вас, доктор Винчестер. Я хотела спросить, могу ли я сегодня спокойно отправиться спать, если вы останетесь с нами. Я так устала и измучена, что боюсь, как бы не потерять сознание. Сегодня проку от меня наверняка не будет.

Доктор Винчестер не задумываясь поддержал ее:

– Конечно! Конечно же, отправляйтесь в постель и хорошенько выспитесь этой ночью. Бог свидетель – вам это необходимо. Я рад, что вы сами обратились ко мне с этим вопросом, потому что, когда я вас сегодня увидел, я подумал, что у меня на руках окажется еще один пациент.

Она облегченно вздохнула, отчего усталость будто исчезла с ее лица. Никогда я не забуду глубокий, искренний взгляд ее прекрасных черных глаз, когда она обратилась ко мне:

– Не могли бы вы подежурить у отца с доктором Винчестером сегодня ночью? Я так за него переживаю, что каждая секунда оборачивается для меня новым ужасом. Но я правда страшно устала. Если не высплюсь, то, наверное, сойду с ума. Сегодня я лягу в другой комнате, потому что, если останусь в прежней, рядом с отцом, от любого шороха у меня будет останавливаться сердце. Разумеется, вам придется меня разбудить, если случится что-нибудь непредвиденное. Я буду в спальне маленькой анфилады, которая рядом с будуаром напротив холла. Когда я только переехала в дом отца, я жила там. Мне было там так спокойно… Там будет проще отдохнуть, и я, возможно, смогу на пару часов забыться. Утром я буду полна сил. Спокойной ночи!

Когда я закрыл за ней дверь и вернулся к маленькому столику, за которым мы сидели до появления мисс Трелони, доктор Винчестер сказал:

– Эта бедная девушка крайне переутомлена. Я рад, что ей удастся отдохнуть. Отдых придаст ей новые силы, и к утру она будет в порядке. Ее нервная система сейчас на грани срыва. Вы обратили внимание, как она разволновалась и покраснела, когда увидела нас? Ведь действительно, это самая обычная ситуация. В других обстоятельствах неожиданная встреча с гостями в комнате собственного дома так бы ее не напугала!

Я хотел было объяснить ее реакцию доктору, рассказав, что точно такая же ситуация сложилась сегодня утром, когда она натолкнулась на нас с детективом во время беседы, но вспомнил, что тот разговор был строго конфиденциальным и упоминание о нем могло бы вызвать излишнее любопытство. Поэтому я промолчал. Мы поднялись и направились в комнату больного, но пока мы шли тускло освещенными коридорами, у меня из головы не выходила одна мысль, которая преследовала меня и много дней спустя: как странно, что она дважды прерывала наш разговор как раз тогда, когда он касался одной и той же темы.

Определенно, все мы угодили в какую-то паутину странных совпадений.