Текст книги "Дракула"

2 августа, полночь. Задремал на несколько минут и проснулся от крика у моих дверей. В тумане ничего не вижу. Бросился на палубу и столкнулся с помощником. Он тоже прибежал на крик – вахтенного на месте не оказалось. Еще один исчез. Господи, помоги нам! Помощник говорит, что мы уже прошли Дуврский пролив: крик матроса раздался как раз в тот миг, когда туман рассеялся и стал виден Северный мыс. Если так, то мы уже в Северном море, но только Бог может провести нас сквозь туман, который будто преследует нас. Но Бог, кажется, нас покинул.

3 августа. В полночь я пошел сменить рулевого, но не нашел его. Ветер был сильный, и шхуну несло прямо по ветру. Я не решился оставить штурвал и покричал помощнику. Он выскочил на палубу в нижнем белье. Выглядел изможденно, глаза безумные, опасаюсь за его рассудок. Подбежав, он сипло зашептал мне на ухо, будто боясь, что сам воздух его подслушает:

– Оно здесь, теперь я знаю. Вчера ночью, стоя на вахте, я видел Это – похоже на высокого, худого человека, мертвенно-бледное. Оно было на носу и осматривалось. Я подкрался к нему и ударил ножом, но клинок прошел сквозь него, как сквозь воздух. – Он вытащил нож и с яростью взмахнул им. – Но Оно здесь, и я найду его. Оно в трюме, возможно, в одном из ящиков. Открою их и посмотрю. А вы управляйте шхуной.

И с угрожающим видом, приложив палец к губам, помощник направился вниз. Поднялся порывистый ветер, я не мог оставить штурвал. Он вновь появился с ящичком для инструментов, фонарем и стал спускаться в ближний люк. Этот сильный человек, похоже, совсем сошел с ума, у него галлюцинации, останавливать его бесполезно. Впрочем, содержимому ящиков он повредить не может, в накладной указано «чернозем», ничего с ним не случится.

Я остался у руля и веду эти записи. Полагаюсь только на Бога и жду, когда рассеется туман. Тогда, если не смогу по ветру загнать шхуну в какую-нибудь гавань, обрублю паруса и дам сигнал бедствия.

Теперь почти все уже кончено. Я надеялся, что помощник наконец успокоится, – слышал стук его молотка из трюма и думал, работа пойдет ему на пользу, – вдруг раздался страшный крик, от которого кровь в моих жилах застыла, и он с блуждающим взглядом и искаженным от страха лицом пулей выскочил из трюма.

– Спасите! Спасите меня! – кричал безумец, озираясь. Ужас его сменился отчаянием, и уже спокойнее он сказал: – Уйдем вместе, капитан, пока еще не поздно. Оно там. Теперь я понял, в чем секрет. Море спасет меня от Него, это единственный выход!

И прежде чем я успел сказать хоть слово или остановить его, помощник вскочил на фальшборт и бросился в море. Мне кажется, я тоже понял, в чем секрет: этот сумасшедший уничтожил людей, одного за другим, а теперь сам последовал за ними. Да поможет мне Бог! Как я отвечу за все эти ужасы по прибытии в порт? Когда сойду наконец на сушу! Будет ли это когда-нибудь?

4 августа. По-прежнему туман, сквозь который не может пробиться рассвет. Как и всякий моряк, чувствую наступление рассвета. Не решился спуститься в трюм и оставить штурвал; так и провел всю ночь и в сумраке увидел Это! Прости меня, Господи, но помощник был прав, прыгнув за борт: лучше умереть достойно, в море, как подобает моряку. Но капитан не имеет права покинуть корабль, однако я все же перехитрю этого дьявола, это чудовище: когда силы начнут покидать меня, привяжу к штурвалу руки и то, к чему Он – или Оно – не посмеет прикоснуться. И тогда пусть дует любой ветер – попутный или нет, но я спасу свою душу и честь.

Слабею, а следующая ночь уже приближается. Надо быть готовым к встрече с Ним… Если я погибну, может быть, кто-нибудь найдет эту бутылку и поймет… если же нет… что ж, пусть никто не усомнится в том, что я был верен своему долгу. Господи, Пресвятая Дева и святые праведники, помогите бедной заблудшей душе, старавшейся исполнить свой долг…

На этом записи в судовом журнале обрываются. Конечно, вопрос о виновном остается открытым. Нет никаких доказательств, непонятно, кто же все-таки убийца. Почти все в Уитби считают капитана героем, ему устроят торжественные похороны, гроб с его телом провезут вверх по реке Эск в сопровождении целой флотилии, а затем назад – к Тейт-Хилл-пирсу, где на кладбище он и будет предан земле. Владельцы более ста судов уже вызвались принять участие в ритуале его похорон.

Никаких следов громадной собаки; учитывая общественное мнение в настоящий момент, город, наверное, взял бы ее под свою опеку. Завтра состоятся похороны капитана. Отныне еще одной тайной моря станет больше.

ДНЕВНИК МИНЫ МЕРРЕЙ

8 августа. Люси спала сегодня очень беспокойно, я тоже не могла уснуть. Шторм был ужасный, при каждом завывании ветра в трубах я невольно вздрагивала. При наиболее резких порывах казалось, будто где-то стреляют из пушек. К моему удивлению, Люси не просыпалась, но дважды вставала и начинала одеваться. К счастью, я всякий раз вовремя просыпалась, и мне удавалось уложить ее в постель, не разбудив. Лунатизм – странное явление: при любом физическом препятствии сомнамбула отменяет свою ночную прогулку и возвращается в постель.

Рано утром мы встали и отправились в гавань. Народу гуляло мало, хотя светило солнце, а воздух был чист и свеж. Большие, мрачноватого вида волны, казавшиеся черными по контрасту с белой пеной на гребнях, врывались в узкий проход гавани, напоминая задиристого человека, протискивающегося сквозь толпу. Как бы там ни было, а я порадовалась, что Джонатан сейчас на суше. Впрочем, на суше ли? Где он? Как он? Я все больше беспокоюсь за него. Если бы только знать, что делать, я на все готова!

10 августа. Похороны бедного капитана проходили очень трогательно. Кажется, присутствовали все суда и суденышки порта, а их капитаны на собственных плечах несли гроб от Тейт-Хилл-пирса до кладбища. Мы с Люси рано пришли на нашу скамью, похоронный кортеж как раз двинулся вверх по реке к виадуку, а затем повернул обратно. Нам было видно все как на ладони. Похоронили несчастного недалеко от нашей скамьи, так что мы видели, как его гроб опускали в могилу.

Люси, бедняжка, очень расстроилась. Она вся на нервах; боюсь, сказывается ее лунатизм. Странно, что Люси не говорит мне о причине своего беспокойства, хотя, возможно, она и сама не может понять, в чем дело. Подействовала на нее и смерть бедного мистера Свейлза, которого сегодня утром со сломанной шеей нашли рядом с нашей скамьей. Очевидно, как сказал доктор, он упал со скамьи от испуга – на лице у него застыло выражение такого несказанного ужаса, что, по словам нашедших его людей, у них мурашки побежали по коже. Славный старик! Может быть, он увидел перед собой саму Смерть!

Люси такая впечатлительная, она гораздо чувствительнее других. Только что она разволновалась из-за пустяка, которому я не придала особого значения, хотя очень люблю животных. Один человек пришел на наше место, уже не впервые, с собакой. Оба они очень спокойные: ни разу не видела, чтобы он сердился, а она лаяла. Во время панихиды собака ни за что не хотела подойти к своему хозяину, сидевшему с нами на скамье, а, остановившись в нескольких ярдах, начала лаять и выть. Хозяин говорил с ней ласково, потом строго и, наконец, сердито, но она все равно не унималась, продолжая выть как бешеная: глаза сверкали, шерсть встала дыбом. В конце концов хозяин разозлился, подбежал к ней, пнул ногой, схватил за загривок и бросил на надгробную плиту, рядом с которой стояла наша скамья. Собака тут же затихла, но начала дрожать. Она не пыталась сойти с плиты, а припала к ней, съежившись, дрожа в таком ужасе, что все мои попытки успокоить ее оказались безуспешны. Люси тоже было жаль собаку, но она даже не пыталась погладить ее, а лишь смотрела на нее в таком отчаянии, что мне стало больно. Мне кажется, она слишком чувствительна, чтобы жизнь ее сложилась гладко. Наверняка ночью ее будут преследовать кошмары: корабль, управляемый привязанным к штурвалу мертвецом с крестом и четками, душераздирающие похороны, собака, охваченная то бешенством, то страхом, – это слишком много для нее.

Я решила, что будет лучше, если Люси ляжет спать усталой физически, и поэтому повела ее пешком по утесам в бухту Робин Гуда и обратно. Надеюсь, теперь ей не захочется гулять во сне.

Глава VIII

ДНЕВНИК МИНЫ МЕРРЕЙ

Тот же день. 11 часов вечера. Ну и устала же я! Если бы не моя твердая решимость вести дневник ежедневно, сегодня вечером ни за что бы не раскрыла его. Мы совершили замечательную прогулку. Люси вскоре повеселела, наверное, благодаря чудным коровам, которые из любопытства двинулись в нашу сторону, когда мы гуляли в поле недалеко от маяка, и до смерти нас напугали. Этот испуг прогнал все прошлые впечатления, и мы начали новую жизнь. В бухте Робин Гуда напились превосходного крепкого чая в маленькой старомодной гостинице, эркер которой выходил прямо на прибрежные скалы, поросшие водорослями. Боюсь, мы шокировали бы своим аппетитом любую «современную женщину». Мужчины, слава богу, более терпимы! Потом пешком пошли домой, часто останавливаясь, так как панически боялись диких быков, которые здесь встречаются.

Люси очень устала, и мы решили, как только доберемся до дома, сразу лечь спать. Однако пришел молодой викарий, миссис Вестенра пригласила его к ужину, и нам с Люси пришлось вместе со всеми сидеть за столом, изо всех сил борясь со сном; о себе могу сказать, что я чувствовала себя героиней. По-моему, епископам надо собраться и подумать о воспитании более внимательных и деликатных священников, которые бы не навязывали своего присутствия людям, явно усталым и обессиленным.

Люси спит и дышит ровно. Щеки у нее горят, какая она красивая! Если мистер Холмвуд влюбился в нее, видя ее только в гостиной, представляю, что с ним было бы, если б он увидел ее сейчас. Вполне возможно, однажды всем этим «современным женщинам»-писательницам придет в голову, что будущим супругам нужно увидеть друг друга спящими, прежде чем делать предложение или принимать его. Впрочем, в будущем «современная женщина», наверное, откажется от унижения «принимать предложение» и сама будет его делать. И вероятно, преуспеет в этом! Слабое утешение. Как я рада, что Люси сегодня, кажется, получше. Очень надеюсь, что кризис миновал и ее тревожные сны прекратились. Я была бы совсем счастлива, если бы только знала, что с Джонатаном… Господи, сохрани и спаси его!

11 августа, 3 часа утра. Вновь за дневником. Не спится. Слишком взволнована, чтобы заснуть. Произошло нечто кошмарное. Ночью, не успела я закрыть дневник, как сразу же провалилась в сон… Потом внезапно проснулась, охваченная ужасным чувством страха и пустоты. В комнате было темно, ничего не видно, я на ощупь пробралась к постели Люси – она оказалась пуста. Я зажгла спичку – Люси в комнате не было. Дверь закрыта, но не заперта, хотя я ее запирала. Решив не будить ее мать – последнее время она чувствовала себя неважно, – я оделась и отправилась на поиски сама. Выходя из комнаты, посмотрела, в чем Люси вышла, чтобы понять ее намерения. Если в халате – значит, она дома, в платье – где-то на улице. И то и другое оказалось на месте. Слава богу, она в ночной сорочке – значит, где-то здесь.

Спустилась вниз, в гостиной ее не обнаружила, в других комнатах – тоже. Входная дверь оказалась открыта – не настежь, а просто не задвинут засов. Странно, обычно прислуга тщательно запирает эту дверь на ночь, поэтому я заподозрила, что Люси вышла на улицу в чем была. Раздумывать было некогда, тем более что томительный страх лишил меня способности вникать в детали. Я закуталась в шаль и выбежала из дому…

Пробило час, а я все еще ходила по нашей улице – на ней не было ни души. И на Северной террасе никаких признаков фигуры в белом. Стоя на краю Западного утеса над молом, я попыталась через гавань разглядеть Восточный утес – одновременно в надежде и страхе, что Люси там, на нашей любимой скамье. Было полнолуние, но темные, бегущие по небу облака создавали удивительную игру света и тени. Сначала я ничего не могла разглядеть – церковь Святой Марии и все вокруг оказалось в глубокой тени. Но вот облако прошло, и я увидела руины аббатства; затем узкая полоска света рассекла темноту, выхватив из нее церковь и кладбище. Мои надежды оправдались: в серебряном сиянии луны я разглядела белую как снег фигуру, полулежащую на нашей любимой скамейке. Новое облако мгновенно покрыло все мраком, мне почудилась черная тень, склонившаяся над белой фигурой. Был ли это зверь или человек, я не поняла. Не дожидаясь, пока снова прояснится, я бросилась по ступенькам вниз на мол, потом мимо рыбного базара к мосту – единственный путь к Восточному утесу.

Город как вымер – ни единой души. Тем лучше: никто не увидит Люси в таком ужасном состоянии. Время и расстояние показались мне бесконечными, колени у меня дрожали, я задыхалась, взбираясь по бесконечным ступенькам к аббатству. Наверное, я бежала быстро, хотя у меня было ощущение, будто ноги мои налиты свинцом, а суставы не гнутся. Ближе к вершине я уже различала скамью и белую фигуру, хотя было темно. Я не ошиблась: высокая черная тень склонилась над белой полулежащей фигурой. Я закричала в испуге: «Люси! Люси!» Тень подняла голову, я увидела бледное лицо и красные сверкающие глаза. Люси не отвечала, и я ринулась к воротам кладбища, влетела в них – на минуту церковь закрыла от меня мою подругу. Когда я выскочила из-за церкви, облако прошло, луна ярко осветила Люси, с откинутой на спинку скамьи головой. Около нее никого не было…

Я наклонилась над ней – она спала, полуоткрыв рот и тяжело дыша, как будто ей не хватало воздуха. Во сне она бессознательно подняла руку и потянула воротник ночной рубашки, прикрывая шею, при этом она зябко поежилась. Я накинула на нее свою теплую шаль, плотно стянув концы у шеи, чтобы она не простудилась. Я боялась разбудить Люси и, желая оставить свободными руки, чтобы поддерживать ее, закрепила ей шаль под самым подбородком английской булавкой, но, видимо, неосторожно уколола или оцарапала ее, потому что вскоре, уже начав дышать ровнее, она прижала руку к горлу и застонала.

Хорошенько закутав спящую и надев ей на ноги свои туфли, я начала ее потихоньку будить. Сначала бедняжка не реагировала, потом сон ее стал тревожнее, она застонала. Поскольку время шло быстро, а мне хотелось поскорее отвести Люси домой, я стала энергичнее будить ее, и наконец моя подруга проснулась. Она не удивилась, увидев меня, наверное, не сразу поняла, где находится. Люси очаровательна, когда просыпается, даже если это происходит неожиданно, ночью, на кладбище. Она немного дрожала и прижималась ко мне. Я предложила ей поскорее пойти домой – ни слова не говоря, она встала и послушно, как ребенок, пошла за мною. Идти босиком по гравию было больно, я невольно морщилась. Люси, заметив это, хотела немедленно вернуть мне туфли, но я категорически отказалась. И все же, когда мы вышли с кладбища на дорогу, я обмазала ноги грязью из лужи, образовавшейся после шторма, – если мы встретим кого-нибудь, будет незаметно, что я босиком.

Нам повезло – мы дошли до дому, не встретив ни души. Лишь однажды увидели идущего впереди, кажется, не совсем трезвого мужчину и подождали, пока он не скрылся в переулке. У меня так сильно колотилось сердце, что несколько раз я чуть не теряла сознание – очень беспокоилась за Люси – не только за ее здоровье, но и репутацию, если эта история получит огласку.

Дома мы прежде всего отмыли и отогрели ноги, помолились, поблагодарив Бога за спасение, и я уложила ее спать. Прежде чем заснуть, она просила, просто умоляла, никому, даже матери, не говорить ни слова о ее приключении. Сначала я колебалась, но, вспомнив о состоянии здоровья миссис Вестенра и понимая, что такая история может быть – и наверняка будет! – ложно истолкована, если о ней прознают, решила, что разумнее согласиться с Люси. Надеюсь, я правильно рассудила. Заперев дверь, я привязала ключ к запястью. Люси крепко заснула. Наступает рассвет…

Тот же день, полдень. Все хорошо. Люси спала, пока я ее не разбудила. Ночное приключение как будто не только не повредило ей, но даже пошло на пользу: она выглядит сегодня утром лучше, чем обычно. Я расстроена лишь тем, что по неловкости задела ее булавкой, да так сильно, что проколола ей кожу на шее: там видны две малюсенькие точки, а на тесьме ее ночной сорочки – пятнышко крови. Когда я, обеспокоенная этим, извинялась перед нею, она рассмеялась и обняла меня, сказав, что даже ничего не чувствует. К счастью, шрама не останется – такие крохотные ранки.

В тот же день, ночью. День прошел хорошо. Было ясно, солнечно, дул прохладный ветерок. Мы решили пообедать в Малгрейв-Вудс. Миссис Вестенра поехала туда в экипаже, а мы с Люси пошли пешком по тропинке, по утесам, и присоединились к ней уже на месте. Мне было немного грустно – я не могла чувствовать себя совершенно счастливой, пока Джонатан не со мной. Ну что ж, нужно набраться терпения. Вечером мы прогулялись на улицу Казино Террэйс – насладиться прекрасной музыкой Шпора и Маккензи[56]56
  …насладиться прекрасной музыкой Шпора и Маккензи… – Людвиг Шпор (1784–1859) – немецкий композитор, скрипач, дирижер. Александр Кэмпбелл Маккензи (1847–1935) – британский композитор, скрипач. (прим. переводчика)


[Закрыть] – и рано легли спать. Люси выглядит вполне спокойной, она сразу заснула. Запру дверь, а ключ спрячу, как в прошлую ночь, хотя надеюсь, что сегодня обойдется без неприятностей.

12 августа. Мои надежды не оправдались: дважды я просыпалась ночью из-за того, что Люси пыталась выйти. Даже во сне она казалась возмущенной тем, что дверь заперта, и возвращалась в постель недовольная. Я проснулась на рассвете от щебета птиц за окном. Люси тоже проснулась, и я порадовалась – она чувствует себя лучше, чем вчера утром. К ней вернулась ее прежняя беззаботность. Она уютно устроилась подле меня и рассказывала мне об Артуре. Я же поделилась с ней своими опасениями насчет Джонатана, и она старалась успокоить меня. Пожалуй, ей это удалось. Конечно, сочувствие не может изменить сложившихся обстоятельств, но все же становится немного легче их переносить.

13 августа. Снова спокойный день и сон с ключом на запястье. Я опять проснулась ночью – Люси сидела на постели и, в глубоком сне, смотрела на окно. Я тихо встала и, отодвинув штору, выглянула. Ярко светила луна; море и небо, объединенные одной великой, безмолвной тайной, невыразимо прекрасны. У самого окна кружила большая летучая мышь, освещенная лунным светом. Пару раз она подлетала совсем близко, но, видимо, испугалась, увидев меня, и полетела через гавань к аббатству. Когда я отошла от окна, Люси уже мирно спала. Больше в эту ночь она не вставала.

14 августа. Целый день – на Восточном утесе, читаю и пишу. Люси тоже полюбила это место, ее трудно увести отсюда даже для того, чтобы перекусить. Сегодня она сделала странное замечание. Возвращаясь домой к ужину, мы поднялись на самый верх лестницы, ведущей от Западного мола, и остановились, как всегда, полюбоваться видом. Багряные лучи заходящего солнца озаряли Восточный утес и старое аббатство, окутывая все прекрасным розовым светом. Вдруг Люси тихо, как бы про себя, сказала:

– Снова эти красные глаза! Они точно такие же.

Это прозвучало очень странно, ни с того ни с сего, и встревожило меня. Я взглянула на Люси и увидела, что она в полусонном состоянии, с каким-то отсутствующим, непонятным мне выражением лица; я проследила направление ее лихорадочно блестевшего взгляда. Она смотрела на нашу скамью, на которой одиноко сидела какая-то темная фигура. Я сама немного испугалась: на мгновение показалось, будто у незнакомца большие глаза, полыхающие подобно факелам. Взглянула снова – иллюзия рассеялась: просто багряный свет погружавшегося в море солнца отражался в окнах церкви Святой Марии за нашей скамьей. Я сказала Люси об этом, она вздрогнула и пришла в себя, но была очень грустна; возможно, вспомнила о той ужасной ночи. Мы никогда не говорили о ней, я и теперь ничего не сказала, и мы пошли домой.

У Люси разболелась голова, и она рано легла. Я же решила прогуляться по холмам и, исполненная светлой печали, думала о Джонатане. Когда я возвращалась, луна светила так ярко, что почти вся улица, кроме нашей части, была хорошо видна. Я взглянула на наше окно и увидела Люси. Решив, что она высматривает меня, я помахала ей носовым платком. Она не ответила. Тут свет луны упал на окно, и я ясно увидела, что Люси облокотилась на подоконник, глаза ее закрыты, а около нее сидит что-то вроде большой птицы. Испугавшись, что она простудится, я быстро взбежала наверх, в спальню.

Люси была уже в постели; дышала она тяжело, но спала крепко, прижимая руку к горлу, словно защищала его от холода. Я не стала ее будить, лишь потеплее укрыла и заперла дверь и окно. Выглядела Люси во сне прекрасно, но бледнее обычного, и под глазами тени, которые мне не понравились. Что-то мучает ее. Как бы мне хотелось узнать, что именно.

15 августа. Встала позже обычного. Люси была вялой, утомленной и спала, пока не позвали к завтраку, за которым нас ждал приятный сюрприз: отцу Артура стало лучше, он торопит со свадьбой. Люси на седьмом небе от счастья, а ее мать не знает, то ли радоваться, то ли горевать. Позднее миссис Вестенра объяснила свое настроение. Ей грустно расстаться с Люси, но она довольна, что будет кому присмотреть за ней. Бедная, милая леди! Она поведала мне, что обречена. Люси она не говорила об этом и меня просила сохранить ее тайну: доктор сказал, что ей осталось жить несколько месяцев. Так плохо у нее с сердцем. Любая неожиданная неприятность или потрясение могут убить ее. Да, мы поступили мудро, скрыв от нее то ночное приключение.

17 августа. Не прикасалась к дневнику целых два дня. Не хватало духу. Какая-то тень надвинулась на наше счастье. Никаких вестей от Джонатана, Люси слабеет, а дни ее матери сочтены. Не понимаю, отчего угасает Люси. У нее хороший аппетит, она прекрасно спит, много гуляет на свежем воздухе, но с каждым днем все бледнее и слабее; по ночам тяжело дышит, как будто ей не хватает воздуха. Ключ от двери комнаты каждую ночь у меня на руке. Выйти она не может, но встает, ходит по комнате, сидит у открытого окна.

Вчера ночью, проснувшись и вновь застав бедняжку у окна, я попыталась ее разбудить и не смогла, она была в обмороке. Когда я привела ее в чувство, она была очень слаба и тихо плакала, стараясь отдышаться. Я спросила, как и зачем она оказалась у окна, – Люси лишь покачала головой и отвернулась. Надеюсь, ее болезнь не вызвана этим злополучным уколом булавки.

Пока она спала, я осмотрела ее шею: эти крохотные ранки не зажили, они все еще открыты и, пожалуй, увеличились, а края их как-то странно побелели. Они напоминают маленькие белые кружки с красными точками в центре. Если они не заживут через день-два, позову доктора.

СЭМЮЭЛ Ф. БИЛЛИНГТОН И СЫН

АДВОКАТСКАЯ КОНТОРА, УИТБИ

ПИСЬМО В КОМПАНИЮ «КАРТЕР И ПАТЕРСОН», ЛОНДОН

17 августа

Милостивые государи, посылаем вам накладную на товар, отправленный по Большой Северной железной дороге. Он должен быть доставлен в усадьбу «Карфакс», близ. Перфлита, немедленно по прибытии на грузовую станцию Кинг-Кросс. В доме в настоящее время никто не живет, прилагаю ключи, все они пронумерованы.

Прошу сложить ящики (50 штук), составляющие этот груз, в разрушенной части усадьбы, отмеченной на прилагаемом плане буквой «А». Ваш агент легко найдет это место, поскольку речь идет о старой часовне при доме. Товар отправят сегодня вечером в 9 часов 30 минут, он должен прибыть на Кинг-Кросс в 4 часа 30 минут дня. Наш клиент желал бы получить груз как можно скорее, поэтому мы будем весьма признательны, если ваши представители будут в указанное время на Кинг-Кросс и организуют немедленную доставку груза по назначению. Чтобы избежать возможных задержек из-за платежей, прилагаем чек на десять фунтов, получение которого просим подтвердить. Если расходы окажутся меньше, остаток можете вернуть, если больше, то по вашему первому требованию мы вышлем чек. По завершении дел ключи следует оставить в вестибюле дома, где владелец сможет взять их, открыв входную дверь имеющимся у него вторым ключом.

Просим не обвинять нас в нарушении правил делового этикета в связи с нашей настоятельной просьбой ускорить доставку.

Искренне ваши

Сэмюэл Ф. Биллингтон и сын

КАРТЕР, ПАТЕРСОН И К°, ЛОНДОН

БИЛЛИНГТОНУ И СЫНУ, УИТБИ

21 августа

Милостивые государи, подтверждаем получение чека на 10 фунтов и просим прислать чек на 1 фунт 17 шиллингов 9 пенсов за дополнительные расходы, счет прилагаем. Груз доставлен в точном соответствии с полученными инструкциями, связка ключей оставлена в вестибюле, как было указано.

С уважением,

за Картера, Патерсона и К°

(подпись неразборчива)

ДНЕВНИК МИНЫ МЕРРЕЙ

18 августа. Сегодня настроение у меня получше, пишу, снова сидя на нашей скамье на кладбище. Люси прошлой ночью прекрасно спала, ни разу меня не разбудила. Румянец постепенно возвращается к ней, хотя она еще очень бледна и выглядит неважно. Если бы она была анемична от природы, я бы еще поняла это, но моя подруга от природы жизнерадостная, неунывающая, открытая. Болезненная скрытность прошла, Люси только что напомнила мне (как будто я нуждалась в напоминаниях!) о той ночи, когда на этой самой скамье я нашла ее спящей. Вспоминая об этом, она весело постучала каблуком по каменной плите и сказала:

– Ну, тогда-то я пришла тихо-тихо! Бедный мистер Свейлз, наверное, сказал бы, что я не хотела будить Джорди.

Видя, что она в таком хорошем настроении, я решилась спросить, что ей снилось в ту ночь. Она задумалась, слегка наморщив лоб, с тем особым милым выражением, которое так нравится Артуру (я вслед за ней называю его Артуром), и, явно стараясь вспомнить, продолжала:

– Это было что-то странное – не сон, не явь. Мне почему-то очень захотелось прийти сюда, почему – не знаю, я чего-то боялась, а чего – тоже не знаю. Помню, шла по улицам как во сне. Когда переходила мост, рыба выпрыгнула из воды. Я перегнулась через перила, чтобы разглядеть ее. Подымаясь по лестнице, слышала вой собак – казалось, город полон ими и все они воют. Смутно помню нечто длинное и темное, с красными глазами, как тогда на закате солнца, потом почувствовала что-то одновременно сладостное и мучительное: я словно погружалась в глубину зеленых вод, до меня доносилось какое-то пение – мне рассказывали, так бывает с утопающими; потом все стало отдаляться, душа моя как будто покинула тело и витала в воздухе. Помню, Западный маяк оказался прямо подо мной, затем – какое-то мучительное чувство уходящей из-под ног земли, такое, наверное, бывает при землетрясении. Когда я пришла в себя, то увидела, как ты будишь меня, – увидела раньше, чем почувствовала.

Люси рассмеялась, я же слушала ее, затаив дыхание, вся эта история произвела на меня тягостное впечатление, да и смех моей подруги мне совсем не понравился. Я перевела разговор на другую тему, и Люси стала прежней. На обратном пути свежий ветерок подбодрил ее, бледные щеки порозовели. Миссис Вестенра повеселела, увидев свою разрумянившуюся дочь, и мы провели чудный вечер.

19 августа. Какая радость! Радость! Радость! Хотя и не совсем. Наконец-то известие о Джонатане! Бедняжка болен, поэтому и не писал. Я уже не боюсь думать и говорить о нем – теперь мне известно, в чем дело. Мистер Хокинс переслал мне письмо и сам трогательно написал несколько строк. Утром еду к Джонатану – помочь ухаживать за ним и привезти его домой. Мистер Хокинс считает, что было бы неплохо, если б мы поженились прямо там. Я плакала над письмом сестры милосердия – оно о Джонатане – и теперь храню его поближе к сердцу, потому что он сам у меня в сердце. План моего путешествия разработан, багаж уложен. С собой беру лишь одну смену платья. Люси привезет мой дорожный сундук в Лондон и оставит у себя, пока я не пришлю за ним, вполне возможно, что… впрочем, хватит марать бумагу, теперь я все смогу рассказывать Джонатану, моему мужу. Его письмо будет мне утешением, пока мы не встретимся.

ПИСЬМО СЕСТРЫ АГАТЫ ИЗ БОЛЬНИЦЫ СВЯТОГО ИОСИФА И СВЯТОЙ МАРИИ – МИСС ВИЛЬГЕЛЬМИНЕ МЕРРЕЙ

12 августа

Милостивая сударыня!

Пишу по просьбе мистера Джонатана Харкера, который еще недостаточно окреп, чтобы самому писать, хотя он уже выздоравливает, благодаря Господу, святому Иосифу и святой Марии. Почти шесть недель он пролежал у нас в сильнейшей горячке. Мистер Харкер просит меня успокоить его невесту и сообщить, что с этой же почтой посылает письмо мистеру Питеру Хокинсу в Эксетер, которому просит передать свое почтение и сожаление по поводу непредвиденной задержки. Все дела он закончил. В нашем санатории в горах он пробудет еще несколько недель, а затем сможет вернуться домой. Мистер Харкер просит сообщить Вам также о том, что у него с собой мало денег, а он хотел бы оплатить свое пребывание здесь, потому что найдутся другие, более нуждающиеся.

Да благословит Вас Господь.

Искренне Ваша, сестра Агата

P. S. Мой пациент заснул, и я хочу сообщить Вам еще кое-что. Он рассказал мне о Вас и о том, что скоро Вы станете его женой. Да благословит Господь ваш союз! По мнению нашего доктора, мистер Харкер пережил какое-то ужасное потрясение, во время болезни его преследовали кошмары, он бредил волками, ядом, кровью, призраками и демонами; боюсь даже сказать, чем еще. Будьте внимательны: ничто не должно его тревожить. Для выздоровления нужно время, последствия такой болезни могут еще долго сказываться. Мы бы написали уже давно, но ничего не знали о его друзьях, а никаких документов у него не было. Мистер Харкер прибыл поездом из Клаузенбурга. Начальник станции сказал проводнику, что он ворвался на станцию, требуя билет домой. Поняв, что перед ним англичанин, кассир выдал ему билет до конечной станции этой железнодорожной линии. Будьте спокойны за него – за ним хороший уход. Его здесь полюбили за воспитанность и добросердечие. Ему действительно гораздо лучше, и я не сомневаюсь, что через несколько недель он полностью придет в себя. Но, ради бога, присматривайте за ним. Я буду молиться Богу, святому Иосифу и святой Марии за ваше счастье.

ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮВОРДА

19 августа. Вчера вечером в Ренфилде произошла странная и внезапная перемена. Где-то с восьми часов он стал волноваться и принюхиваться, как собака, идущая по следу. Служитель, зная, что я им интересуюсь, постарался разговорить его. Обычно Ренфилд относится к служителю с уважением, иногда даже подобострастно, но тут держался надменно. Не снизошел даже до разговора с ним, сказав лишь:

– Не желаю говорить с вами: отныне вы для меня не существуете; теперь у меня есть Господин.

Служитель решил, что у него приступ религиозной мании.

В этом случае возможны срывы: сильный человек, одержимый одновременно манией убийства и религиозной манией, может стать опасен. Ужасное сочетание. В девять вечера я сам проведал его. Он отнесся ко мне так же, как к служителю. Был настолько преисполнен сознанием собственного величия, что не делал особого различия между мной и служителем. Это действительно похоже на религиозную манию, он может скоро возомнить себя Богом. Конечно, различия между нами, смертными, слишком мелки, незначительны для Всемогущего. Как же легко разгадать сумасшедшего! Истинному Богу воробей дорог, а боги, сотворенные человеческим тщеславием, не видят различия между орлом и воробьем. Если бы люди знали…