Текст книги "Евангелие зимы"

– Он приезжал сюда? Что он сказал?

– Он сразу позвонил ей. Ну, Елене. Первым делом он позвонил ей – представляешь, как мне стало неловко?! Что ты там делал? Почему мне не сказал? – Она тяжело дышала, кусая губу и глядя в пол. – Я даже не знала, что ты уехал, – сказала она тише. – Честно. Ты представляешь, что я чувствовала?

Отец Дули и отец Грег всех уверяли, что я не появлялся в приходе Драгоценнейшей Крови Христовой. Они откровенно лгали моей матери. Значит, отец Грег напуган не меньше моего.

Мать обняла меня и начала медленно покачиваться.

– Никогда больше меня не оставляй, – сказала она мне в плечо. – Я не выдержу, если и ты уйдешь.

– Я дома, – сказал я.

Это было все, что ей хотелось слышать, и самая легкая правда, которой я мог поделиться. Похоже, всем хотелось твердой уверенности, и немедленно. Приятно было оказаться тем, кто дарит такую уверенность.

Глава 6

Два дня мы с матерью сидели на ее кровати и смотрели «Эту замечательную жизнь», «Мистер Смит едет в Вашингтон» и «Пригоршню чудес». Если предсказуемость и благонадежность слащаво-оптимистических финалов не служит прекрасным успокоительным, то я уж и не знаю. После просмотра пары таких фильмов подряд начинает казаться, что добиться желаемого вовсе не так сложно, словно оно есть на распродаже в «Мейсис», и единственная проблема – добраться до Тридцать четвертой улицы, прежде чем разберут твои вожделенные мечты. Однако моя новая жизнь не желала начинаться с беготни по скользкой Мэйн-стрит, размахивания шляпой и оповещения всех в кофейне и на почте о том, что я головокружительно влюблен в себя. У меня по-прежнему был шрам на руке, который не сотрешь, а голос отца Грега звучал в ушах.

В воскресенье я немного повалялся в постели, слушая новости. Америка побеждала в войне с терроризмом, Карзай – наш человек в Кабуле. Фрэнк Капра[6]6
  Американский кинорежиссер, мастер бурлескной комедии.


[Закрыть] мог бы гордиться: обещания восстановить порядок в кратчайшие сроки раздавались направо и налево. Когда я спустился на кухню, был почти полдень. Рабочий стол был присыпан мукой, рядом с большой миской стояла бутыль ванильного экстракта, а толстая, девственно-чистая кулинарная книга лежала открытой на краю стола. Мать стояла над сковородкой, помахивая деревянным половником под музыку восьмидесятых – из стереосистемы звучал синтезатор, – и своеобразно пританцовывала на месте: легкие толчки проходили от бедер до ступней.

– Мне сегодня надо кое-куда съездить, но я не хотела уходить, пока ты не встанешь.

– А что ты делаешь?

– Жду, пока появятся пузырьки. Когда пойдут пузырьки, значит, можно переворачивать.

– Нет, я про то, что ты печешь блины.

– Я люблю готовить завтрак.

– Обычно в блендере.

Она махнула на меня половником.

– Хватит. Ты проспал, поэтому даже не пробуй острить. Я сорок пять минут занималась на велотренажере и уже сделала себе шейк, спасибо. Это я пеку для тебя.

Мать тоже съела блинчик, но без масла и сиропа. Присев напротив меня за рабочий стол и попивая болотного цвета жижу (полезный для здоровья коктейль), она поделилась бизнес-планами. На рождественском вечере Синди подбросила ей идею, и мать вдруг загорелась.

– Движущееся тело обретает кинетическую энергию, – заявила она. – Простой закон физики. Иди вперед и не оглядывайся.

Синди предложила ей заняться планированием праздников, и мать ухватилась за эту мысль не раздумывая. Прошла всего неделя, а она уже заморочилась с оформлением документов.

– Никто не умеет устраивать праздники так, как ты, – сказал я.

– Это же так интересно, правда? – подхватила мать с маниакальным блеском в глазах.

Однако у нее действительно оказался готовый бизнес-план, и я восхитился ее решимостью начать жизнь заново. Когда-то Синди открыла в городке арт-галерею, давно превратившуюся в процветающий бизнес, и у нее в друзьях имелись нужные люди, которые помогут матери начать. Она уже составила список потенциальных клиентов, прекрасных возможностей и помещений для небольшого шоу-рума.

– Я человек домашний, ну так пусть это и будет мой бизнес! Я не стану избегать людей – наоборот, я буду устраивать праздники на множество гостей, и не только в нашем доме.

– Все так быстро меняется, – заметил я.

– Меняется, и слава богу, Эйден. Я позабочусь о нашей семье.

Хоть бы Елена поскорей вернулась, подумал я. Она поддержала бы детский задор матери или подсказала бы мне, как соответствовать новым реалиям. Мне хотелось заразиться куражом и энтузиазмом матери, но я не знал, как справиться с этим в одиночку.

Мать принялась звонить по делам и закончила уже к вечеру. Она нашла меня в моей комнате за чтением.

– Мне надо ехать, иначе я уже не соберусь, – сказала она. – Поедешь со мной?

– У меня уроки. А тебе удачи, ты отлично справишься.

Мать улыбнулась, подошла к креслу и обняла меня.

– Спасибо, – тихо произнесла она.

Нас прервал звонок в дверь. Мать спустилась в холл открыть. Я поплелся за ней – гораздо медленнее. День уже начал гаснуть, но через узкое окно у двери я увидел у крыльца голубой «Линкольн» и вздрогнул. Я снова ощутил осколки стекла в руке, рядом послышалось его дыхание – горячее, зловонное. Я схватился за перила парадной лестницы, чтобы удержаться на ногах, и стал медленно утекать внутрь себя, будто происходящее переместилось на экран телевизора, а не разворачивалось в той самой комнате, где я находился. Мать открыла дверь, отступила назад и поприветствовала гостя с обычным радушием. Его голос проник в дом раньше его самого и пригвоздил меня к месту. Мать делала мне знаки спуститься и тоже поздороваться.

Я не мог заставить себя подойти ближе, поэтому он сам поднялся и холодно подал мне руку – коротко пожал и тут же отпустил ладонь. Втроем мы оказались у стола в холле, в точности как на рождественской вечеринке. Надо же, словно сто лет прошло.

– Кого-то я недосчитался сегодня на мессе, – сказал отец Грег. Его голос медленно проникал в меня.

– Извините, – машинально произнес я.

– Нет, – засмеялся он, – я говорю с твоей мамой, Эйден. Я думал, может, она придет. Нелегкие выдались праздники, да, Гвен? Вы говорили об этом с отцом Дули?

Мать кивнула:

– Спасибо за вашу заботу.

– Не стоит благодарности. – Отец Грег вдруг как-то заерзал и издал нервный смешок. – Вы одна из моих любимейших семей, и вдруг вас утешает Фрэнк! Не подумайте, что я вами пренебрегаю – я всегда принимал в вас самое живое участие. Можете на меня рассчитывать.

– Вы так добры, святой отец.

– Нет-нет, это мой долг. Я всегда готов вас поддержать, вас обоих. Не хочу показаться невежливым, но порой при материальном достатке мы забываем ухаживать за своим духовным и эмоциональным садом. Порой человеку нужно духовное руководство, пусть даже он понимает это смутно. Это не нотация, Гвен, – поспешил он прибавить, положив руку на плечо моей матери. – Мы же из одной общины. Вы вправе позволить себе принять помощь. – Он засмеялся, искренне и уверенно. – Мы занимаемся этим две тысячи лет, стало быть, некоторый опыт у нас есть.

– Еще раз спасибо, – сказала мать, – но нам с Эйденом требовалось побыть вдвоем, своей семьей. – Она обняла меня за плечи. – Правда?

– Рад слышать, – кивнул отец Грег и на мгновение задумался.

Я хотел, чтобы мать продолжала говорить, перевела бы разговор на свой бизнес, на что угодно, лишь бы выпроводить его за дверь, прочь из нашего дома. От страха я не мог сказать ни слова – ладонь все еще вяло висела после нашего краткого рукопожатия. Но тут заговорил отец Грег:

– Гвен, вот Эйден не даст солгать: мы в Драгоценнейшей Крови Христовой одна семья. Вы всегда были щедрым человеком; позвольте себе получить немного щедрости от других. Вы удивитесь, насколько это целительно. – Он крепко взял меня за плечо – от этой хватки у меня сжалось все внутри: – Ты же хочешь поддержать маму, Эйден? И поддержишь, я знаю, но тебе тоже не справиться одному. У нас вы найдете самую искреннюю поддержку.

Внутри у меня все неистово дрожало, мне захотелось присесть. Я прислонился к мраморной столешнице, но мать стояла прямо, изредка моргая, когда отец Грег говорил с ней. Она выставила перед собой ногу и перенесла на нее вес тела.

– Ну как же, святой отец, об этом мы и говорили целый день, пока были дома.

Отец Грег немного отступил.

– Я лишь по-отечески предложил свою помощь. Я рад, что у вас все хорошо.

– Спасибо за участие, – продолжала мать, – однако у меня сегодня много дел. Простите, что тороплю вас…

– Конечно, конечно, – спохватился отец Грег и взглянул на меня. – К слову сказать, я давно не видел Эйдена за работой. Есть вещи, о которых нам надо переговорить накоротке, да, Эйден? Может, ты бы подъехал в приход?

Они оба пристально на меня посмотрели, но я перевел взгляд на мать, хотя отвечал отцу Грегу.

– Вообще-то я тут поговорил с друзьями, – медленно начал я. – В академии начинаются проекты, в которых я бы хотел участвовать. – По спине побежала струйка пота. Я вытер ладони о брючины. – Вряд ли я снова стану работать в Драгоценнейшей Крови Христовой. К тому же маме может понадобиться помощник, и я хочу иметь побольше свободного времени.

Отец Грег криво улыбнулся.

– Ну, раз так, помоги хоть доделать кое-какие мелочи. Давай все подробно обсудим у меня в кабинете.

– Мне надо доделать домашние задания. Мне в среду в академию.

– Это правда, – подтвердила мать. – И я только рада.

– Понятно. Ясно. Позвольте тогда сразу задать еще один вопрос, раз Эйден не собирается возвращаться к работе… Джека нет, и мне, видимо, придется обратиться к вам, Гвен. Речь идет о ежегодном пожертвовании от вашей семьи… – Мать сквозь зубы втянула воздух и выпрямилась. Отец Грег выставил ладони, словно защищаясь: – Я не имел в виду сейчас, Гвен! Просто Джек проводил это через бухгалтерию до конца года – это влияет на сумму налогов, вы же понимаете. Может, и вам полезно взять это на вооружение в новом бизнесе?

Мать смерила его взглядом.

– Я все прекрасно понимаю. Сейчас мне самой придется принимать решения, святой отец. А теперь вы должны нас извинить, времени уже много…

– Восхищен вашей деловитостью, Гвен, – улыбнулся отец Грег. – Вы живой пример для подражания.

Мы распрощались самым сердечным образом, я даже выдавил что-то вроде улыбки, когда снова пожимал руку отцу Грегу. Жест был таким знакомым, что я чуть не шагнул вперед, чтобы обнять его. Сколько раз я позволял себе упасть в его объятия? Меня замутило, и я ушел в ванную прежде, чем за ним закрылась входная дверь.

Остатки уверенности, поддерживавшие меня в его присутствии, испарились с отъездом матери. На улице было уже темно. Я проводил взглядом скрывшуюся в сумерках машину и поднялся к себе. Однако мысленно я был в кабинете отца Грега. Он цитировал стих из двадцать восьмой главы Евангелия от Матфея: «И се, Я с вами все дни до скончания века», а затем поднимался, обходил стол, присаживался на его край и наклонялся ко мне, обдавая своим дыханием. Он напоминал, что Бог действует через него, что он никогда меня не покинет и что любовь, как и вера, без всякого сомнения, – то, чего мы жаждем. Я верил, что любим.

Меня не покидало болезненное желание, чтобы все стало как раньше – чтобы мы вновь оказались на рождественской вечеринке, и он вывел бы меня подышать, и никого не было бы рядом, когда он смешил меня и давал советы, как не возненавидеть Донована-старшего или мать, и наставлял, как поладить с новыми друзьями, – и еще чтобы я никогда не видел его с Джеймсом, а после не вытирал кровь о его рубашку. Почему я должен принимать правду – что я тоже участвовал во всем этом? Думая теперь об отце Греге, я чувствовал локтями его руки, подтягивавшие меня ближе с такой силой, что оставались синяки, но ведь между нами было гораздо больше! Истина не всегда должна врезаться в нас с размаху, требуя признания, не правда ли?

Я смотрел на стены комнаты – вдруг что-нибудь оживет? Я хотел, чтобы листы бумаги для принтера, сложенные стопкой на письменном столе, взлетели и закружились в воздухе, и чтобы из этого вращающегося дервиша послышался голос, который обратился бы ко мне и подсказал, что делать, и чтобы книги попадали с полок и открылись на нужных местах, выделив отрывки специально для меня. Это была почти молитва – или неистовая мольба об обретении слов, которые я должен сказать матери. Но слова не находились, и я видел себя после признания ее глазами – чудовищем – и искал силы, чтобы нам с ней этого избежать.

Я сидел в кресле и плакал, пока не вспомнил мать в партии Одетты из «Лебединого озера»: блестящая белая пачка, ноги напряжены, она приподнялась на пуантах, готовая к стремительной коде. Она показалась мне гораздо сильнее – я видел ярость в ее глазах. У меня такие же глаза, подумал я. Как и матери, мне придется пробиваться вперед.

Глава 7

К Новыму году мы с матерью готовились по отдельности. Ее сборы начались с самого утра: она соорудила несколько вариантов вечернего наряда и спрашивала мое мнение. Одна из ее подруг встречала Новый год в Нью-Йорке – зарезервировала два места в коктейль-баре в обмен на столик в маленьком итальянском ресторане, о котором я в жизни не слышал, и приняла за них обеих приглашение к одной из бывших коллег матери, жившей на Семьдесят второй улице с видом на парк. Нетерпение матери сказалось на ее способности принимать решения: она перемерила целую гору сапог, балеток и туфель на каблуках, в которых было невозможно передвигаться, и с возродившейся уверенностью расхаживала туда-сюда по галерее над фойе. «Пошел ты знаешь куда?» – кричали все эти шпильки Доновану-старшему через Атлантику.

– Неужели это я? – спрашивала мать, проходя мимо меня.

– А какой ты хочешь быть?

– Вот такой, – засмеялась она. – И выбор за мной!

Они вызвали машину и в сумерках уехали. Вместо того чтобы решать, что надеть, я прикинул, какие бутылки ликера взять из бара Донована-старшего, какие сигары из его хьюмидора и как рассовать все это в карманы куртки вместе с остатками аддерола и другими таблетками из аптечки матери, чтобы при этом не выглядеть клоуном-клептоманом, вперевалку ковыляющим по цирку уродов. Затарившись, я присел на крыльцо, куря сигарету матери в ожидании, пока за мной заедет Марк.

Я почти не верил, что Марк появится, но в конце концов его «Ауди» пронеслась по аллее, плавно обогнув фасад. В машине гремела музыка. Марк открыл пассажирскую дверцу.

– Затуши, а? – попросил он, указывая на сигарету. – Будь это моя машина, то ничего, но она не моя, если ты понимаешь, о чем я.

Я отбросил окурок и сел в машину. Марк мало говорил, пока мы ехали по городу, только спросил, не возражаю ли я против технической остановки. Громкость он не убавил. Обогнув поле для гольфа, мы остановились у самого моста. На грязной дорожке, спускавшейся к прибрежной отмели, к которой кое-как можно было пристать на лодке, Марк выключил мотор. Выйдя, мы прислонились к решетке радиатора, глядя, как воды реки смешиваются с водой залива. Марк поднес зажигалку к тонкому косячку и осторожно его раскурил.

– Чувак, – сказал он, – извини за мое настроение. Меня сегодня малость задолбали. Сегодня бог изрекал свои заповеди. Я даже за руль не могу сесть без мысли, что он где-то рядом, следит за мной и ходит по пятам с этой своей, черт возьми, недовольной складкой меж бровей.

– Бог?

– Мой старикан. Он считает себя богом и ждет, что мы будем повиноваться каждому его дыханию.

– Знакомо, – сказал я, затягиваясь, и задержал дыхание перед тем, как выдохнуть. Это я подсмотрел у Марка. – Только мой уехал навсегда.

– Повезло.

– Может быть, – согласился я.

Докурив, мы сели в машину и поехали к Фейнголду. Ехать туда нужно было по побережью почти до самого океана. Дома в его районе были почти такие же большие, как мой, но стояли теснее. Свет почти нигде не горел, зато фейнголдовский особняк на холме освещал всю округу. По обочинам улицы и подъездной аллеи сплошь стояли машины. Марк проехал дальше и припарковался на углу, в стороне от остальных. Я не заметил, что трясу ногой, пока Марк раздраженно не покосился на меня, и, когда я перестал, мне сразу очень захотелось начать снова. Прежде чем выйти, я показал, что у меня есть.

– Я сегодня ходячая фармацевтическая лавка, – похвастался я. – Хочешь чего-нибудь?

– Не, чувак, – отказался Марк. – Я только травку. Это меня успокаивает. Я кивнул, но не успел убрать пакет, как он добавил: – Но если это твоя тема, я поддержу.

– Есть викодин.

Он кивнул.

– Может, позже.

– Вот это я. – Я вытряхнул на ладонь таблетку аддерола. – С ним я готов ко всему.

– Ясно.

Он молчал, пока я раскрошил таблетку на клочке бумаги на приборной панели, скрутил листок и втянул порошок на одном дыхании. Марк ритмично кивал, будто в машине все еще гремела музыка. Я скомкал бумажку и сунул в карман.

– Все это круто, – сказал Марк, когда мы вышли. – Давай сегодня прикрывать друг друга, а то никогда не знаешь, чего ждать на таких мероприятиях. – Мы взялись за руки, будто собирались мериться силой, и я с облегчением понял, что Марк ведет меня и мне необязательно идти одному.

Мы поднимались к дому, и шум с музыкой становились все громче. На крыльце курила группа подростков. Марк представил меня незнакомым старшеклассникам из нашей академии, вместе с которыми занимался в команде по плаванию. Он прикурил косячок и пустил его по кругу, а я стрельнул у кого-то сигарету. Через окна на первом этаже было видно плотную толпу танцующих; многочисленные гости стояли и у окон второго этажа. Марк прислонился к стене, неопределенно улыбаясь, предоставив беседе идти своим чередом, и иногда кивал, будто зная то, чего не знали мы. Я очень старался общаться на равных, но заметил, что тараторю. После второй сигареты я спросил Марка, не поискать ли нам Джози и Софи, и мы пробились через толпу в дом.

Комнаты освещались тусклыми лампами зеленого, фиолетового и желтого цвета, создавая атмосферу фосфоресцирующей теплицы. В полумраке гости перекрикивали хип-хоп, гремевший в гостиной; некоторые танцевали, переплетаясь ногами с партнером; над головами мотались пластиковые стаканы. На кухне было посветлее. Трое незнакомых парней передавали друг другу бочонок пива и отстукивали ритм, а один вытянул шланг водопроводного крана и орал в него песню, как в микрофон. Софи сидела на кухонном столе; взгляд ее больших глаз метался между двумя парнями, обступившими ее. Ее волосы были короче, чем несколько дней назад, и от этого она казалась старше или как-то опытнее. Один из парней положил руку ей на джинсы.

– Действительно, мягкие, – сказал он, когда мы подошли.

Софи засмеялась, коротко и презрительно. Ее прижали к кухонным шкафам, и она натянуто улыбалась. Увидев нас, она просияла.

– А вот ребята из моей школы, – заявила она, указывая на нас. Махнув ногами вперед, словно давая пинка, она спрыгнула со стола, забросила руки нам на шеи и прошептала: – Бога ради, уведите меня отсюда.

Марк подхватил ее под одну ногу, я под другую, и мы понесли ее через кухню, к бочонку с пивом. Свою чашку Софи держала на отлете, как египетская царица. Она отыскала чистый стакан для меня, мы налили себе выпить и смылись в большую комнату с телевизором, где показывали встречу Нового года в разных городах мира. В Рио-де-Жанейро было начало первого, и на улицах было тесно от красочно одетых гуляющих. Софи рассказывала, что мы пропустили, а я оглядывался и думал: неужели все, кроме меня, вот так проводят праздники? Большинство кричали друг другу всякую чепуху, но какая разница, раз они вместе! На маскараде никому не бывает одиноко, пусть даже кругом незнакомцы. Я на вечеринке! Люди хотят, чтобы я был среди них, и это не сон! Я чувствовал себя как моя мать, словно встал на пуанты и крутил пируэты по диагонали среди кордебалета в белых пачках.

Когда стаканы опустели, я спросил, не поискать ли нам Джози. Софи вытаращила глаза, а Марк впервые после прихода на вечеринку искренне рассмеялся. Софи посмотрела на него:

– Ей, наверное, не помешает компания, пусть она этого и не понимает.

Пробившись сквозь толпу гостей на первом этаже, мы нашли Джози на веранде, где курили девочки из академии. В ее глазах, блестевших, как лед в ночи, отражались огни вечеринки.

– Фейнголд разрешает здесь курить? – удивился Марк.

– Не знаю. Мы же типа не в доме.

– А где, черт побери, сам Фейнголд? – поинтересовался Марк. – Устроил вечеринку, а я с ним еще не поздоровался! – Он оглядел веранду. – Не хочу показаться занудой, но, может, все же спросить у него, нормально ли тут курить. Это все-таки его дом.

– Да нет, ты прав, – сказала Джози. Она затушила сигарету в блюдце горшка с цветком, отодвинула сетчатый экран и выбросила окурок на задний двор. – Я стрельнула сигарету, чтобы передохнуть. Как хорошо на холодке!

– Ага, – ухмыльнулась Софи. – А где Дастин?

– Ушел куда-то. Потом придет меня искать. – Она обнялась с Софи. – Вот еще выпьет и придет.

Джози предложила зарядиться из наших запасов. Мы снова протолкались сквозь толпу гостей и спустились в тускло освещенный цокольный этаж. Дастина там не было, зато оказался еще один бар, где смешивали подозрительные коктейли – со всем, что в голову взбредет. Мы вчетвером устроились у бара, и я налил выпить каждому, кроме Марка. Тут мне на спину легла чья-то рука, а над плечом раздался низкий голос Крейга Риггса.

– Чувак, – тихо сказал он, – рад встрече. Тебя что-нибудь интересует?

Первым моим побуждением было отойти с ним в укромное место, как в академии, когда мы уединялись в его машине на парковке для учащихся или в спортивной раздевалке, когда все были на тренировке, но Риггс заправил длинный каштановый завиток за ухо и наклонился ближе.

– Здесь всем хорошо?

Я купил у Риггса свежий запас аддерола и, смутно ощущая свое лидерство, повел нашу четверку в туалет. Заперев дверь, я раскрошил остатки моего старого запаса, добавил несколько новых таблеток и выложил дорожки на коробке с салфетками. Скатав купюру, я вынюхал первую дорожку, девочки последовали моему примеру, а Марк вновь затянулся травкой. Мы втроем повторили, прежде чем выйти, и я почувствовал, как во мне словно взорвалась и вспенилась бутылка содовой – такого прихода у меня еще никогда не было.

Вернувшись в гостиную, мы узнали, что Новый год вот-вот придет в город Сент-Джон на побережье Канады. Мы лихорадочно танцевали, скрипя зубами и тараторя быстрее, чем губы успевали выговаривать слова. Мы с Марком менялись, танцуя то с Джози, то с Софи, а в какой-то момент и друг с другом (неловкое братское топтанье и перехватывание друг друга за предплечья, как у гладиаторов). Все мы разгорячились и захотели пить, и, только выйдя на веранду с заново наполненными стаканами, поняли, что в Нью-Йорке уже почти полночь.

– Пойти найти этого бойфренда, что ли, – сказала Джози.

Она выгребла полпачки сигарет у девушки, которую тошнило во дворе за кустом, и мы спустились на ступеньку ниже открытой двери и вместе выкурили одну сигарету.

– Это он тебя должен искать, – заметил я.

– Боже мой, – засмеялась Софи. – Джози, а ведь Эйден прав!

– Знаешь что? – сказал Марк. – А пошли-ка ты Дастина подальше!

Джози вздохнула.

– Не говори так.

– Я серьезно. – Марк подошел к ней вплотную и взял за руку повыше локтя. – Дай ему отставку.

Джози с улыбкой наклонила голову набок. Этого ракурса мне не случалось видеть на уроке английского – вид снизу, линия от подбородка до основания шеи. Почему, думал я, самые уязвимые места одновременно наиболее соблазнительные? Я посмотрел в небо, желая уменьшиться, чтобы мои воспоминания стали ничтожными в сравнении с беспредельным простором. Сквозь световое загрязнение я пытался разглядеть звезды, а Марк продолжал:

– Слушай, вот мы все здесь и отлично проводим время без него. И ты тоже.

В доме закричали, что уже пора, прибавили громкость телевизора и выключили музыку. В большую комнату с телевизором набилось еще больше народу. Я подвинулся к Джози.

– В этом году я начинаю новую жизнь, – сказал я. – Моя мать только об этом и говорит, но я, кажется, ее понимаю. – Джози зябко передернула плечами, и я ее приобнял. – Пойдем в дом, здесь холодно.

В комнате, примыкавшей к веранде, было не пройти от гостей, которые веселились у телевизора, подхватывая крики толпы на Таймс-сквер. Меня еще не отпустило после аддерола, и я уверенно вел Джози за руку. Когда мы вошли, она отняла руку, но Марк обнял меня за плечи, между нами протиснулась Софи, и мы снова подняли ее высоко над всеми. Она махала руками, оживляя атмосферу, а я думал: неужели другие люди вот так веселятся и почему внутри меня, хотя я ору под телевизор вместе со всеми, по-прежнему растет черная дыра? Я подхватил общий крик: «Три минуты!» – однако дыра превратилась в тоннель, оставляемый чем-то копошащимся во мне. Это существо внутри меня, карликовое чудовище, с чавканьем прогрызало плоть от желудка к сердцу. Я не хотел думать об отце Греге. Я не хотел, чтобы он находился рядом. Я хотел быть в толпе, среди веселых криков, рядом с Джози, Софи и Марком в кругу крепких объятий, но он оставался внутри меня и шептал: «Я тебя знаю. Я всегда буду рядом, Эйден. Я рядом». На вечеринке словно оказалось два Эйдена: один топал и кричал: «Новый год, Новый год, Новый год!», а второй тихо стоял в темноте, слушая отца Грега, который говорил, что тайна придает значимость их отношениям.

Бутылки пива, вина и шампанского передавались по комнате; стаканы наливались и сталкивались друг с другом раньше времени. Стоял оглушительный шум, и лишь спустя несколько секунд до меня дошло, что Марк кричит мне:

– Куда, черт побери, запропастился этот Фейнголд?

Я попытался оглядеться, но сидевшая на наших плечах Софи покачнулась. Мы удержали ее и восстановили равновесие. Все в комнате хором начали считать оставшиеся секунды. Когда шар времени на экране почти опустился, я подумал о матери, которая с такой же сумасбродной энергией крутится на своей вечеринке в Нью-Йорке и тоже со страстной надеждой твердит про себя: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, люди, замечайте только мое веселье и ничего другого».

Когда шар опустился, комната будто взорвалась. Софи спрыгнула на пол, окатив нас содержимым своего стакана, и поцеловала Марка в губы, а потом и меня. Я завидовал ее свободе и раскованности: печаль словно была болезнью, к которой у Софи был иммунитет. Джози наблюдала за нами. Я наклонился к ней, но она подставила мне щеку. Потом отодвинулась, отбросила волосы за спину, оглядела комнату, снова повернулась ко мне и поцеловала в губы. Нервно засмеявшись, она взглянула на Марка. Он протолкался к ней, и Джози приняла и его поцелуй. Оторвавшись от нее, Марк обнял меня за шею и сказал:

– Донован, а ты ничего чувак.

– Ковольски, – ответил я, копируя его интонацию, – ты тоже ничего. Серьезно, – добавил я и тоже обнял его, задев рукой основание шеи. Марк был мокрым от пота.

Мы неловко простояли так секунду-другую, затем Марк высвободился.

– Вот так и живем, чувак! – крикнул он. – Все через задницу, и командуют нами не те. Добро пожаловать в две тысячи второй год! Мы – поколение отыметых. Нас все имеют.

– Особенно те, кто клянется, что это в наших интересах, – добавил я.

– Да, – согласился Марк. Радости на его лице поубавилось.

– Зато у нас есть хотя бы то, что есть, – сказал я.

– И что же это? – спросил Марк.

Я взял под руку Джози.

– А вот. Мы есть друг у друга. И есть то, что между нами.

Джози подняла свой стакан и постучала им о мой.

– За нас. За всех нас. Где там Софи? – Мы выпили и огляделись. Софи с двумя светящимися лентами, обернутыми вокруг запястий, протискивалась сквозь толпу.

– Суперская вечеринка! – заорала она и пригнулась, вынырнув среди чужих ног. Стакана при ней уже не было, зато она где-то добыла бутылку вина, из которой щедро плеснула мне. В этот момент снова врубили стерео, и все затанцевали под какой-то фанк.

Я протянул свой стакан Марку, но он отмахнулся.

– Ты Фейнголда нигде не видел? – спросил он.

Остальные дергались в танце, но я увидел выражение лица Марка и остановился.

– Пошли поищем, – предложил я.

Марк пошел первым. Мы пробились к дверям и вышли в коридор, где тоже танцевали. Мы спрашивали всех подряд, но Фейнголда никто не видел. Мне показалось, что некоторые из опрошенных вообще не знали, кто это. Среди гостей попадалось все меньше знакомых лиц. Я высунул голову за дверь и оглядел веранду – Фейнголда там не было. Марк пошел наверх, мы последовали за ним. На верхней площадке, не обращая на нас внимания, сладострастно целовалась парочка. В холле, прислонившись к стене у закрытой двери в туалет, стоял Риггс. Глаза у него были осоловевшие, он нас не узнал. Рот его приоткрылся, голова моталась на шее, будто от ветра. Дверь в конце коридора была распахнута, и у меня возникло нехорошее предчувствие, когда Марк направился туда.

Дастин с двумя приятелями в потрепанных бейсболках (они играли в бейсбол за академию) обступили кровать, указывая на обнаженного Фейнголда, распростертого на бежевом покрывале. Он был весь покрыт «татуировками», сделанными несмываемым маркером: на руках и ногах было написано «Пидоры вырубаются первыми», а живот разрисован неумелыми каракулями, изображающими кучки дерьма и мочу. Волосы были вымазаны зубной пастой. Постель в районе поясницы и между ногами была мокрой, пах исчеркан губной помадой, тюбик которой был воткнут в пупок. Дастин, смеясь, направлял фотоаппарат на своих приятелей, Ника и Андре. Ник занес бритву «Бик» над бровью Фейнголда, Андре показывал большой палец, а в другой руке держал маркер. Оба улыбались для снимка. Дастин щелкнул кнопкой как раз в тот момент, когда мы вошли. Обернувшись, он увидел среди нас Джози и сразу сдернул бейсболку, пригладив жидкие светлые волосы. Мальчишеское легкомыслие на его лице немедленно сменилось виноватой миной. Он повернулся к своим приятелям. Ник уже приготовился брить Фейнголду бровь.

– А ну стоять! – заорал Дастин.

Дальше все произошло быстро. Марк бросился на Ника и толкнул его от кровати на шкаф, но, когда он склонился к Фейнголду, лежавшему с закрытыми глазами, его оттащил Андре, скрутив руки за спиной. Софи и Джози закричали на них. Ник поднялся и подошел к Марку вплотную.

– Эй ты, полегче! – сказал он. – Мы просто дурачились. Он сам виноват, первым вырубился.

С другой стороны кровати Дастин успокаивал Джози, но она лишь качала головой и пятилась от него.

– Да что это за хрень? – кричала Софи.

Марк вырывался, но Андре крепко его держал. Марк осыпал всех троих руганью, Ник огрызался. Я двинулся к нему, но Дастин поймал меня за локоть.

– Перестаньте, – сказал он. – Чего вы из мухи слона-то…

– Как можно над кем-то такое устраивать? – спросила его Джози.

– Уроды, – добавил Марк.