Текст книги "Евангелие зимы"

Глава 10

День я прожил как на автопилоте. Каждый смех, который мне удавалось издать, каждый подтверждающий кивок, когда говорил кто-то другой, помогали создать, вылепить нового меня, которого я хотел продемонстрировать окружающим. И сегодня все видели Эйдена, который на глазах становился уверенным в себе. Я поводил плечами, сидя в классе или стоя в коридоре; я выпрямил спину. Я заметил, что люди поднимают глаза, чтобы встретиться со мной взглядом, будто я становлюсь популярен. В пятницу учитель даже хлопнул меня по спине и сказал:

– С Новым годом!

Я оскалился в улыбке – неизменная маска вечеринок Донованов. Носить ее сейчас стало гораздо легче. Все просто за-ме-ча-тель-но.

– Спасибо, – ответил я. – И вас тоже.

Мы с Джози тайком обменивались записками, пока звучали традиционные объявления по окончании занятий. Я написал ей, что она сегодня в той же юбке, блузке и свитере, в которых была на Рождество, а она объяснила, что они с Софи и со своими мамами идут на бродвейское шоу – у них традиционный январский девичник. А сегодняшний наряд – это ее прикид молодой леди. Я ответил, что на ней любая одежда смотрится как мечта, которая изначально пришла в голову дизайнеру, и, что бы она ни надела, все выглядит великолепно. Краска смущения еще не сошла со щек Джози, когда мы вместе спустились по лестнице на улицу и они с Софи сели в ожидавшую их машину. Я писал искренне, но мне было приятно, что я знаю, как сказать правильные слова.

На вечер у всех были планы. Мать собиралась на вечеринку в Рае – такой подарок ей сделали на Рождество. Родители Марка купили билеты в оперу. Они намеревались переночевать в отеле и вернуться только назавтра, поэтому, хотя Марк был наказан и не имел разрешения выходить из дому, он настоял, чтобы мы все равно повеселились. Сказал, что ему это необходимо, и когда я повторил ему мамину фразу: «Нельзя же допускать, чтобы мир веселился без нас», он рассмеялся и согласился. Я был рад, что не придется проводить вечер в одиночестве. Я словно набирал обороты и не хотел, чтобы меня что-то тормозило.

Я мог бы начать праздновать уже в середине дня, но Марку сначала пришлось заехать домой и дождаться, пока уедет его мамаша. Взять машину он не рискнул – Майк мог проверить километраж. Мы условились встретиться на полпути между нашими домами, на спортплощадке начальной школы Кулидж, и, поскольку мне нечем было заняться, я пришел раньше его и спрятался в одном из бетонных блоков для лазания. Были уже сумерки, и я смотрел на небо через квадратное отверстие в крыше. Фонари школьной парковки освещали площадку слабым серовато-оранжевым светом, но я все равно видел тусклые звезды в квадратной раме над головой. Их блеск был слабым и прерывистым, казалось, я вижу, как они медленно плывут в сине-фиолетовой бездне. Я смотрел, как другие звезды появились и замигали среди прежних. Грустно было думать о расстоянии, разделявшем их и меня, потому что я знал: хотя бы одна из звезд, которые я видел в ту ночь, уже мертва и свет – это все, что от нее осталось. Я прикурил одну из сигарет, которые взял у матери, и между затяжками поднимал ее к небу, стараясь зафиксировать свою собственную оранжевую точку в огромной пустоте над головой.

Я почти докурил, когда Марк просунул голову в отверстие. Я не мог разглядеть его лица, но знал, что это он.

– Эй, – сказал он, – ты что делаешь? Подаешь дымовые сигналы?

– Ну да, – ответил я. – Кто-нибудь наблюдает?

– Нет, – успокоил меня Марк, – только я.

Он влез через дыру и, сев рядом со мной, громко засмеялся. Эхо в бетонном кубе усилило его смех. Я попросил его быть потише – вдруг кто-нибудь пройдет мимо – и передал ему пластиковую бутылку из-под газировки, наполненную ромом Донована-старшего. Марк взял бутылку и покачал головой:

– Что за фигня, я уже набрался, чувак. – Он сделал глоток и вытер губы. – Черт возьми!

Я отпил из собственной бутылки – словно взял в рот не тот конец горящей сигареты.

– А еще говорят, хороший напиток, – проворчал я. – Видимо, это дело привычки.

– Как и все остальное в этом дебильном мире, – отозвался Марк. Он отвел взгляд и улыбнулся своим мыслям. Минуту мы молчали. – А почему нет? – сказал он наконец, будто мы продолжали беседу.

Его глаза налились кровью, но он все равно забил косяк. Мы вместе выкурили травку, и я достал сигарету, чтобы не было запаха. Мы сидели в тесном кубе очень тесно, и я встал, наполовину высунувшись в отверстие, чтобы докурить.

– Эй, ты мне весь обзор закрываешь, – сказал Марк, потянув меня за штанину.

– Ты уже какой-то взвинченный. Давай-ка расслабимся. – Я присел, снова скрывшись в кубе, и выставил ногу в открытую заднюю стенку.

– Да, – согласился Марк. – Извини. В последнее время мысли одолевают.

Общаясь с Марком, я успел усвоить, что когда человек пьян, он не заканчивает фраз. Марк озвучивал примерно половину своих мыслей, позволяя мне самому создавать отсутствующие связи в его логике.

– Не важно, под каким углом я смотрю на вещи, – я все равно оказываюсь в одном и том же проклятом месте.

– Ты это о чем? – Марк лишь покачал головой. – Да ладно тебе, не может быть, чтоб все так плохо. Ты же вон выжил, когда я ушел от вас после Нового года. Я тоже это пережил. Сидим же мы здесь сейчас.

– Ага, – кивнул Марк.

– Жаль, что нас нашли в таком виде. Не помню, как я отрубился.

– Да нет, это вообще полная задница. Ты тут ни при чем.

Мы снова замолчали, и я услышал, как машина проехала по улице возле школы. Я знал, что тот, кто за рулем, не может разглядеть площадку за деревьями, но все равно немного занервничал. Марк вроде ничего не заметил. Он был занят своими мыслями.

– От меня ждут больших свершений, – добавил он, очнувшись.

– Помню.

– Чтобы я стал кем-нибудь идеальным.

– Знакомо. Этого от всех ждут.

– Мои предки считают, что ты далек от совершенства.

– Ну, не только они…

– Но они говорят, что ты – дурная компания. Типа, мне нельзя с тобой водиться, потому что ты плохо повлияешь на мое будущее.

– Погано.

– Я уже ничего не понимаю. Они ведь и половины не знают. – Он снова замолчал, ушел в свою скорлупу. Мы снова отпили из бутылок, и он продолжил: – Люди заявляют, что верят в то-то и то-то, но поступают совершенно иначе, делают то, что противоречит всему, что они говорят. – Он вытащил из кармана коротенький косячок и прикурил. – Если бы меня поймали за тем, что я делал хотя бы на тот же Новый год – ну, сел пьяным за руль, – меня бы реально убили. Черт побери, если меня реально застукают, меня точно прикончат. – Он затянулся своим мини-косячком и предложил его мне, но я отказался. Он снова затянулся и продолжал: – Сегодня в классе мы говорили об «обувном террористе», и я все думаю… Знаешь, почему джихадисты в конце концов победят? Потому что они во что-то верят. Искренне. Они искренне во что-то верят. А мы нет, поэтому мы и в заднице.

– Я так не считаю, – заявил я, подтянув колени к груди.

– Ну да, как же, – насмешливо сказал Марк и отпил еще глоток. – Папаша выписал чек кампании Драгоценнейшей Крови Христовой по сбору средств. На десятку. Сказал, не хочет отставать от твоего отца, пусть ты и псих ненормальный. Он, видишь ли, думает, что твой отец гадит золотыми слитками. Короче, отправил он им этот чек, при том что порог церкви в последний раз переступал не помню когда. Как это понимать?

– Никак. Брось, парень, забудь об этом.

Марк покачал головой и снова затянулся. Я снова жестом отказался от протянутого косяка. Он докурил, отбросил окурок, потер глаза и достал флакон «визина». Капли помогли, но не особо.

– Я вот уже давно не был в церкви и не собираюсь. Мой папаша тоже туда не ходит, но ему хочется считать нас частью общины. Типа, нужный значок. Членство в этом клубе – галочка! Членство в том клубе – галочка! Членство в религиозной организации – галочка! – Марк встал, выпрямился и через квадратное отверстие в кубе оглядел в темноте спортивную и бейсбольную площадки. – Я всю жизнь стараюсь угодить другим, стать тем, кем меня хотят видеть, но своих-то идей у меня нет. Мне никто не мешает стать тем, кем я хочу, я просто не знаю, кем я хочу быть. Я никем не хочу быть. Разве не странно?

– Нет.

– Я привык считать, что у других идеи удачнее, что они лучше знают, как мне следует поступать. Мне раньше не приходило в голову, что они такие же, как я, – они все тоже притворяются. Мы же предоставлены сами себе. – Он вдруг нагнулся ко мне и схватил меня за плечи. Он смотрел на мой синяк, и на секунду мне показалось, что он хочет меня туда поцеловать. У меня оборвалось все внутри, и я застыл в знакомой неподвижности. – Чувак, – произнес Марк, – одиночество – такое паскудство… – Он покачал головой, выпрямился и вытер нос.

Мне вдруг показалось неловким находиться с ним вдвоем в тесном кубе. Я вытянул ноги в открытую заднюю стенку и спрыгнул на песок.

– Пошли, – сказал я. – Нечего здесь торчать. Мы слишком громко разговариваем. В конце концов нас услышат и поймают.

– Черт, я не знаю, – отозвался Марк. – Может, меня уже пора поймать? По-настоящему? Может, этого мне и надо?

– Не сходи с ума!

– Ладно, – согласился он, глядя на школу. Ладонью он прикрыл глаз, как щитком, заслоняясь от света фонарей на парковке. – Я знаю место, где нас никто не услышит. – Он выпрыгнул из куба и пошел через спортплощадку к деревьям, росшим сбоку от школы.

Здание формой напоминало сглаженную, тупую устричную раковину: задний фасад узкий, а передний веером расходится вдоль улицы. И этажей спереди больше, чем сзади – крыша наклонная. Пожарная лестница зигзагом шла по боковой стене, ближе к задней части школы, далеко от спортплощадки и света фонарей. Марк подвел меня к железной лестнице и быстро поднялся к запасному выходу.

– Эй, – сказал я, – если мы попремся внутрь, сработает сигнализация.

– Не попремся, – заверил он. – Мы полезем наверх. – Окно возле запасного выхода было забрано металлической решеткой. Марк посмотрел на крышу: – Залезешь?

– Брось, – не поверил я, – ты прикалываешься.

Марк улыбнулся. Впервые за весь день я увидел, как он немного расслабился.

– Я-то смогу, – сказал он. – Но я видел, как ты плаваешь. Сможешь подтянуться? – Не дожидаясь ответа, он полез по решетке. Добравшись до края крыши, поколебался, но всего на несколько секунд. Взявшись за бортик крыши, он подтянулся и перекатился вперед, скрывшись из виду.

Я полез за ним, но куда менее уверенно. Подъем был труднее, чем я ожидал, и, когда я подумал, с какой высоты придется падать, даже не стал смотреть вниз. Когда я подтягивался на дрожащих руках, решетка дребезжала. Было слышно, как от ветра шумят деревья футах в десяти-пятнадцати подо мной. Я изо всех сил цеплялся за решетку и лез медленно. Когда же я наконец добрался до верха и заглянул через каменный выступ, Марк сидел совсем рядом.

– Помощь нужна? – спросил он. Упершись ногами в выступ, он подхватил меня под мышки и втащил на крышу.

Я еще с земли разглядел, что крыша шла уступами. Одна плоская терраса, на которой мы стояли, примыкала к низкой стене, выше была другая огромная плоская поверхность, тоже ограниченная короткой стенкой, а потом уклон крыши резко шел вверх, к переднему фасаду. Мы пристроились у первой низенькой стены и пили из наших бутылок. Я все пытался отдышаться. Обычно Марк вообще не пил, но сегодня тянул ром быстрее меня. Он улыбался, но в его улыбке сквозил еще не улегшийся гнев. Марк допил бутылку и запустил ею в дальний конец крыши.

– Осторожно, это из запасов самого Джей-Пи Донована. В прошлый раз, набухавшись этого добра, я окатил Софи.

Я засмеялся, но Марк меня не поддержал.

– Ха, – невыразительно произнес он. – Вспомнилось, да? Все было хорошо, пока моя мать не прибежала со своими крутыми мерами, как церэушница…

– Слушай. – Я взял его за плечо. – Сейчас мы здесь. Забудь о них. Отдыхаем на свободе. Об этом и думай. Свобода! – Я показал на простиравшуюся перед нами террасу. Фонари парковки внизу мало что освещали. Со школьной крыши действительно лучше было видно звезды: темное небо висело над нами огромной чашей. Мы развернулись и улеглись головами к стене, изменив, так сказать, прежнюю точку зрения.

– Ух ты! – сказал Марк. – Просто глюк.

Он засмеялся, и я тоже, радуясь, что он счастлив. Мы вместе допили ром из моей бутылки и затянулись коротким косячком. Через некоторое время мы уже покатывались от глупого смеха. Я тыкал пальцем в звезды, и, когда я на них показывал, Марк тоже указывал в небо, а другой рукой тыкал в меня. Я помирал со смеху.

Марк встал.

– Давай освободимся по-настоящему. – Он начал снимать одежду. Я перестал смеяться, когда он остался в трусах и носках. Марк смотрел на меня с серьезным видом. – Ты тоже, дуралей!

Я поколебался, но последовал его примеру, радуясь, что Марк хоть трусов не снял. Когда я остался в нижнем белье и носках, ноги сразу замерзли, и я отпил еще рома, чтобы согреться. Марк отобрал у меня бутылку, допил, размахнулся и зашвырнул ее за край крыши. Пластиковая бутылка загромыхала о пожарную лестницу.

– Йе-ху! – заорал он. – К черту!

Мы прыгали по крыше как сумасшедшие, потрясая кулаками в воздухе, в дикой пляске вокруг вороха сброшенной одежды.

– По-моему, можно забраться еще выше, – сказал он. – Смотри!

Он разбежался и запрыгнул на соседнюю террасу.

– Давай, – позвал он, нагнувшись ко мне.

Я последовал его примеру. Тем же способом мы забрались на следующий уступ и на животах поползли по крутому уклону. Добравшись до края, посмотрели вниз. По улице проехала машина, но не притормозила.

– К чертям их всех! – снова крикнул Марк.

Казалось, мир подо мной переворачивается. Чувство равновесия во мне было разбалансировано, и я, хоть и лежал неподвижно, не мог избавиться от ощущения, что меня тянет вперед, за край крыши. Я сполз пониже и перевернулся на спину. Стало легче, но при виде купола ночного неба мне показалось, что я падаю вверх, к звездам.

– Черт! – воскликнул я.

– Да, – согласился Марк. – Мне кажется, будто я лечу.

Я запрокинул голову и посмотрел на него. Он стоял на краю крыши, опустившись на колени и разведя руки в стороны. Я вздрогнул.

– Слушай, давай одеваться, – сказал я. – Я больше не могу.

– Нет, – уперся он. Когда я оглянулся, он придвинулся еще ближе к краю. – Нет.

– Марк!

– Нет. Пошли они все! Пусть поцелуют сенатора Ковольски в жопу. – Он сдернул трусы и сверкнул передо мной задницей. Потом попытался повернуться на коленях и показать зад всей улице, и его ноги взметнулись над крышей и задергались в воздухе над школьным крыльцом. Он засмеялся и свесил голову на грудь, и я не мог понять, плачет он или нет.

– Эй, ты чего? – окликнул я.

– Как у тебя получается? Как ты с ума не сошел? – спросил он тихо, стоя на самом краю в верхней точке крыши.

– Это же ты всегда хладнокровный, собранный.

Руками Марк опирался о крышу перед собой, и, хотя скат был крутым и уклон шел в мою сторону, его ступни торчали над краем и казалось, что его носки вот-вот улетят в родной квартал.

– Эй, – сказал я, – спускайся оттуда, слышишь?

– К черту все это. Это я-то хладнокровный? Скорее отмороженный. И ты это знаешь. Причем лучше, чем другие.

– Чувак, ты набрался. Кроме шуток, ты пьян.

Он поднял голову.

– Ты хочешь сказать, что я тебе небезразличен?

Его голос шел вверх, и я не мог понять, то ли он передразнивал Джози, сказавшую это на новогодней вечеринке, то ли действительно хотел это знать.

– Да ладно тебе, успокойся.

Марк вытянул одну ногу – колено оказалось в воздухе, за краем крыши. Почти голый, перегнувшийся через край крыши, он казался фигурой берсерка с какой-нибудь ладьи викингов, несущейся в темноту. С невеселым безумием во взгляде он спросил:

– А правда, ты бы меня выручил в случае чего?

– Господи Иисусе, парень! – Я встал на четвереньки и пополз к нему. – Ты что, свихнулся?

– Ты это знаешь. – Он оторвал руки от крыши и начал клониться назад. Нога выехала еще дальше за край. Марк улыбнулся, но тут же покачнулся, и его повело вбок. Он вскрикнул.

– Марк!

Он поскользнулся и потерял равновесие – нога соскользнула с карниза. Он изогнулся, ударился о выступ на краю, но я успел схватить его повыше кисти, когда он уже съезжал с крыши. Он не упал – я держал его крепко. Он дрожал всем телом, когда мы забросили руки на плечи друг другу и съехали по скату крыши, как с горки. Марк не сопротивлялся. Я остановил скольжение у первой низенькой стены и без сил лег на холодную крышу.

– Что с тобой творится, черт побери? – спросил я.

Марк молчал, но через мгновение его глаза стали красными и мокрыми. Он приподнялся и сел, опустив голову между коленей, потом привалился ко мне. От ветра кожа у меня покрылась мурашками.

– Пошли, – сказал я, – надо одеться.

Мы спустились с первого уступа. Со второй террасы спортплощадка и парковка открывались как на ладони. Слева на дороге я увидел фары машины, свернувшей к школе. Я торопливо повел Марка к следующей террасе, но не успели мы добежать до нее, как машина въехала на парковку. Я упал на живот и рванул Марка за собой.

– Не поднимайся, – велел я.

Мы ползком добрались до низенькой стенки и, выглянув из-за нее, посмотрели на нижнюю террасу и пришкольную территорию. Машина остановилась перед спортплощадкой; включился дальний свет. Полиция. Из машины вышел коп и поводил лучом фонарика по игровому городку, качелям и бетонным кубам. На кубах он задержался. Наша одежда лежала на следующей террасе, но я боялся, что нас заметят, пока мы будем перелезать через стенку. Лежа на животе за бортиком, мы были невидимы. Я замерз, но двигаться не решался. Марк вниз не смотрел – он лежал на спине с мокрыми от слез щеками и глядел в небо.

Полицейский обошел спортплощадку, посветив в каждый из бетонных кубов. Спустя целую вечность он вернулся в машину и выключил дальний свет. Потом еще посидел, не глуша двигатель, наконец развернулся и уехал. Когда свет фар исчез за поворотом, я поднялся на колени и хлопнул Марка по плечу.

– Пошли.

Мы спрыгнули на нижнюю террасу и молча оделись. Марк казался подавленным. Я часто топал ногами и потирал руки, стараясь согреться, но никак не мог прогнать холод.

– Давай убираться отсюда, – сказал я.

Марк поколебался, потом шагнул ко мне и обнял. Сперва я не шевельнулся, но он сжимал меня все сильнее, и я понял, что это не просто дружеский жест. Я попробовал высвободиться, но он стиснул руки.

– Брось, – сказал я. Он ничего не ответил, и я оттолкнул его. – Пожалуйста, я не буду этого делать.

Марк отступил.

– Ого, как ты умеешь! Включаться и выключаться, когда нужно, да?

– Что?

– Я вот так не могу, – сказал Марк. – Быть совершенно свободным.

– Можешь.

– Что? Да пошел ты!

– Слушай, все нормально, все в порядке. Но об этом, извини, меня не проси.

– Ага, конечно. – Он скрестил руки, глядя на меня в упор.

– Слушай, мы просто друзья. Мы можем быть друзьями, это здорово.

Марк отвел взгляд. Когда он снова посмотрел на меня, его глаза покраснели и казались дикими, взгляд метался.

– Пожалуйста, – взмолился он. – Что, по-твоему, было бы, если б нас здесь застали?

– Ну, не застали же. – Я шагнул к нему и положил руку ему на плечо. – Пошли отсюда.

– Ты не понимаешь. – Марк сбросил мою руку.

– Ты о чем?

Он забегал передо мной, обхватив себя руками.

– Я так больше не могу. Я схожу с ума. Как тебе это удается?

– Возьми себя в руки, я отказываюсь тебя понимать!

– Перестань прикидываться!

– Чего ты взбесился, я не понимаю?

– Что за треп насчет того, чтобы остаться друзьями? Мы же можем обойтись без вранья и объясниться начистоту! Я уже говорил, что никогда в жизни не вернусь в Драгоценнейшую Кровь Христову! Я об этом сказал, а ты пропустил мимо ушей. Хорош выпендриваться!

Несколько мгновений я молчал в надежде, что, если я ничего не отвечу, Марк успокоится и самообладание вернется к нему настолько, что можно будет предложить какой-то план. Молчание меня ужасало. Мне казалось, еще можно что-то сделать, чтобы сменить тему и никогда не возвращаться к этому разговору, но Марк смотрел на меня в упор, и мне хотелось кричать.

– Пожалуйста, – сказал он, – я же пытаюсь тебе сказать. – Он подошел ко мне совсем близко. – Я схожу с ума, чувак, разве ты не видишь? Тебе не кажется, что у нас с тобой общий секрет?

Я взял его за плечо и отодвинул на некоторое расстояние.

– Замолчи. Закрой рот, – велел я. – Ничего не говори. Больше ни слова, пожалуйста.

Марк отшатнулся.

– Зачем ты так? У меня крыша едет, я больше не могу молчать! Это повсюду!

Я протянул к нему руку, но он отступил.

– Что за хрень, ты меня не слышишь, что ли? Я подыхаю от молчания, чувак! Родители хотят пригласить психолога, им нужно знать, что меня можно «спасти», что меня можно починить, прежде чем я окончательно обесценюсь!

– Не говори так, – начал я, но он не слушал.

– Они уже думают, я ни на что не годен. А что подумают остальные? Я не могу ходить на занятия. Я никуда не могу пойти! Я конченый человек. – Он посмотрел в небо и вздохнул. – Я сам не понимаю – это началось, и все. Я был в восьмом классе. Отец Грег сказал мне, что это любовь. Но мне не дает покоя мысль, что с отцом Грегом все было неправильно. Однако я чувствую, я точно знаю, что мне нравятся парни. Он меня не любил. Я думал, что любит, но это не была любовь. Но я могу полюбить другого парня. – Он поднял на меня взгляд: – Брось, ты же знаешь, о чем я! Не можешь не знать! – Я не ответил, хотя Марк повторял это снова и снова. Он подошел ближе: – Ну же, чувак, ответь!

– Замолчи, – сказал я, – ты не понимаешь, что несешь.

– Понимаю! Это и сводит меня с ума. Мне не с кем больше поговорить, кроме тебя. Ты все знаешь. Я не один такой. Ты тоже там работал.

– Перестань говорить об отце Греге. Забудь о нем. Ничего у тебя с ним не было.

– Было, еще как было! Мне надо с кем-то поговорить. Нам необязательно страдать в одиночестве. – Он подошел, и я обнял его. – Ты ведь тоже к нему ходил. Разве тебе не все равно, что ты не один такой? – Его руки напряглись. – Ты меня понимаешь. Зачем нам прятаться друг от друга, мы ведь можем об этом поговорить… – Он прижимал меня к себе и гладил по спине. – Поцелуй ведь многое значит.

– Прекрати. – Я оттолкнул Марка.

– Да ладно тебе. Нас только двое, значит, мы можем поговорить только друг с другом.

– Нет. Прекрати говорить об этом! Ни слова больше об отце Греге. Ничего не было!

Марк потряс кулаками.

– Черт побери, не делай из меня дурака! Я не сумасшедший, это остальные психи! – Он двинулся на меня. – Я видел его на вашей рождественской вечеринке. Я к нему не подходил, но заметил, как он смотрел на тебя через весь зал. Я не сумасшедший, ясно? Я это видел. Значит, это было и с тобой. Я знаю.

Я толкнул Марка, он попятился и сел.

– Ничего подобного! Все совсем не так. Не говори такого никогда! Не начинай больше этот разговор! Со мной ничего подобного не было! И ни с кем, черт возьми, не было! Ясно?!

Марк поднял на меня взгляд.

– Я хочу поговорить об отце Греге, дошло? Я считаю, что ты тоже был с отцом Грегом. Помнишь свою фразу – сорвите свои маски? Сними свою маску, чувак, будь со мной откровенен! Мне надо с кем-то поговорить. Я не один такой!

– Да что с тобой? – не выдержал я. – Ты меня не слышишь, что ли? Я не знаю, о чем ты говоришь. – Я подошел и остановился над ним. – Зачем ты мне это рассказываешь?

Марк заплакал.

– Я не могу быть один!

– Возможно, ты все-таки один, – произнес я. Меня трясло, и я старался унять эту дрожь. – Это не тот отец Грег, которого я знал. Я никогда больше не желаю о нем слышать.

– Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне, – всхлипывал Марк. – Мне нужна помощь! Это было! Я чувствую себя чудовищно одиноким. Я не могу больше держать это в себе. Это сжигает меня изнутри, чувак! Это меня убивает. Пожалуйста, мне так нужна помощь! Пожалуйста!

– Слушай, я не такой, как ты, понял? Не такой! Может, ты такого ищешь? В этом дело? Ты это имел в виду? Но я не такой, как ты, понятно? – Я едва смог это выговорить, но повторил: – Перестань об этом говорить. Похорони это в себе. Похорони так глубоко, чтобы даже не думать об этом. Так все делают. – Я заставил Марка подняться на ноги. – Никогда не упоминай при мне об отце Греге. Ты рискуешь испортить жизнь и себе, и другим. Никогда больше не поднимай эту тему. Обещай, что больше никому не скажешь.

Марк покачал головой.

– Ты сам-то себя слышишь? Кто ты?

– Не мели чушь! Начни жить своей жизнью.

Марк долго смотрел на меня, потом отвел взгляд. Он подошел к металлической решетке, ведущей к пожарной лестнице, и перебросил ноги через бортик. Задержавшись на секунду, посмотрел на меня.

– Это и есть моя жизнь, – сказал он. Затем нырнул в темноту и исчез из виду, оставив меня смотреть во мрак без него.