Текст книги "Проект «Немезида»"

Но, представьте, остановила.

В тот день ничего не случилось. Человек в черном костюме не появился.

Не пришлось ни от кого удирать, не пришлось падать с высоты. Не пришлось погибать, чтобы потом проснуться замерзшей и одинокой в лесу.

А что, может, медицина и вправду все умеет, а все эти убийства были, честно скажем, моим бредом?

Стук в дверь. Это мама. Ей достаточно лишь взглянуть на меня, и с губ слетает вздох.

– Послушай, Мин, – она присаживается на краешек кровати и убирает влажную челку с моего потного лба. – Сегодня ты идешь в школу – и никаких возражений. Я уже говорила с директором Майерсом, он ждет тебя.

– Ты позвонила директору?! – Меня как громом поразило. Если кто-нибудь в школе узнает, что моя мама болтает по телефону с Деревянной Ногой Майерсом, то…

– И доктору Лоуэллу тоже, – продолжает мама, словно всаживая мне в грудь кинжал. – Все понимают, из-за чего ты расстроена и чего боишься, но надо сделать усилие и оставить все это позади. Забыть. Сегодня у тебя будет нормальный, радостный, счастливый день рождения, и начнется он в школе. – Она силится улыбнуться. – Там уже готовят праздник для тебя и Ноа Ливингстона. Разве не здорово?

– Ага. Здорово… – Она ничего не понимает.

Так и вижу эту картину: стою напротив этакой нашей местной расстрельной команды ребятишек рядом с Ноа – самым красивым, богатым и застенчивым парнем в классе, – и эти его друзья ржут, фыркают и хохочут над нами, насмехаясь над ним и его новой «подружкой». А он только покраснеет и отойдет в сторону, оставив меня, как дуру, одну.

Мама поднимает жалюзи и хлопает в ладоши.

– Ну же, давай, автобус скоро уходит. Тебе надо на него успеть. Я дам им знать, что ты задержишься, но всего на несколько минут.

Она смотрит на меня и видит боль в моих глазах.

– Прости меня, Мин, но мне самой через полчаса нужно быть на работе, а без душа никак не обойтись. Томас, наверное, подумал, то ты сегодня не поедешь. Он уже в автобусе.

– Ну вот, и Гвоздь тоже… – Конечно, именно так он и подумал. Я сама ему вчера это сказала.

Под собственные жалобные стоны собираю вещи. Плетусь вниз по пыльной дороге к воротам трейлерной парковки. Небо сегодня свинцово-серое и темное, как и мое настроение.

Странно, что на дороге так пусто. Там, внизу, в долине, бурлит и пенится озеро. Я знаю, что над его поверхностью дуют жуткие ветра, хотя сама здесь еще их не чувствую. Над лесом стелется легкий туман, моросит дождик. Пытаюсь представить себе еще более неподходящую погоду и себя в ней. Может быть, мокрый снег в холодную полночь?

Фары дальнего света прорезают туман. Я отхожу к обочине и жду, пока проедет машина – темного цвета седан какой-то новой марки, едет достаточно быстро. Интересно, кто это в такую рань спускается с самого верха Куарри-роуд, причем не на пикапе.

Седан сворачивает за изгиб дороги.

Что-то с ним не так. Прижимается к обочине. Я отступаю еще дальше, но там обрыв, скользкий от дождя.

Я слышу смену шума двигателя – машина возвращается назад. Я ловлю на себе взгляд водителя.

Темные очки. Темный костюм.

Я громко кричу, но поздно, поздно кричать.

Машина несется прямо к обочине, нацелив бампер мне в грудь.

Вспышка мучительной боли. Ощущение полета.

Все цвета вокруг взрываются. Мир исчезает.

Я прихожу в себя и пытаюсь пошевелиться. Уже ночь, и, судя по всему, давно.

Вокруг кромешная тьма, но я знаю, где нахожусь.

Вот только мозг мой отключается. Какое-то время я просто сижу там, где очнулась, не в силах подняться.

Я словно снова вижу его лицо сквозь лобовое стекло – за мгновение до удара. Чувствую, как машина врезается в меня, как ломаются мои кости и как саму меня подбрасывает в воздух, как тряпичную куклу.

Все это никуда не делось. И никогда не кончится.

Прикасаюсь ногой к чему-то и инстинктивно отшатываюсь. Но это всего лишь мой рюкзак. Аккуратно застегнутый и абсолютно целый. Естественно. Так я и думала. Делать нечего, надо возвращаться домой.

Мама заключает меня в объятия, как только я переступаю порог нашего трейлера. Ее лицо искажено от гнева и облегчения. Меня накрывает волной дежавю.

– Где ты была?! – слезы текут из ее покрасневших глаз.

В углу – какое-то движение. Доктор Лоуэлл сидит в кресле-качалке моей матери с чайной чашкой в руке.

– Успокойтесь, Вирджиния. Прошу вас. Давайте поговорим с Мин спокойно. Полагаю, она напугана не меньше вас.

Я едва ли не в ярости. Что он здесь делает?

– Я приняла таблетку, – автоматически вырывается у меня. Через секунду я жалею, что вообще открыла рот.

– Я тебе верю. – Голос Лоуэлла звучит успокаивающе. – Сядь, пожалуйста. Все будет хорошо. Твоя мама поступила совершенно правильно, позвонив мне, когда ты не появилась в школе.

Мама наконец выпускает меня из объятий, и я сажусь, как велел доктор.

Лоуэлл тут же принимает свою любимую позу «доброго советчика». Одежда на нем чистая, опрятная и сухая, лишь рыжие волосы слегка взъерошены. Мне вдруг приходит в голову, что он был здесь, у нас в трейлере, наедине с мамой – наверное, довольно долго.

– Прошу тебя, пожалуйста, расскажи нам, что с тобой сегодня случилось. Своими словами, какими захочешь. Мы будем слушать столько времени, сколько нужно. – Он ободряюще улыбается, но его лицо в тусклом свете кажется мертвенно-бледным, как у призрака.

Я ничего не отвечаю, но проклятые воспоминания оживают.

– Здесь ты в безопасности, Мин. – Любезно-заботливый тон доктора Лоуэлла никогда не изменяет ему. – Ты теперь дома, слышим тебя только твоя мама и я, и нам обоим важны и дороги только твои интересы. Я прошу тебя считать этот разговор как бы одной из наших бесед в моем кабинете.

Есть что-то такое в том, как он сидит в кресле… Какая-то фальшивая расслабленность. И цепкий взгляд…

И тон. В нем слышится некое скрытое намерение, которое мне не нравится.

И тогда, впервые в жизни, я ему лгу.

– Я прогуляла школу. – Упираюсь взглядом в дешевенький ковер. – Я не хотела праздновать день рождения вместе с Ноа. И вообще ни с кем. Поэтому я просто ушла в лес и спряталась там. Я читала и случайно уснула, а проснулась – уже темно. И я побежала домой.

Мама в сердцах хлопает себя по бедру.

– Мелинда! Как ты могла!

– Давайте не будем осуждать ее, Вирджиния, – мягко увещевает доктор Лоуэлл, не меняя при этом непринужденной позы «нога на ногу». – Вы же знаете, у Мин в прошлом случались не самые приятные дни рождения. Вполне понятно, что на этот раз она просто решила избежать праздника.

Он задумчиво смотрит на меня и, хотя позы опять-таки не меняет, я чувствую в его словах что-то новое.

– Это все, что ты хотела рассказать мне, Мин? Больше ничего не случилось? Совсем ничего?

Я вздрагиваю, и чувствую себя так, словно погружаюсь в глубокие темные воды.

Но я уже давно все для себя решила. И глядя ему прямо в глаза, качаю головой.

– Больше мне нечего сказать.

8

Объявление должно было начаться через три минуты.

Я пощелкала пультом, переключая каналы. Везде показывали пустую президентскую трибуну. Впервые в истории Дядя Сэм заранее зарезервировал все вещание в стране и прервал все программы. Так что если кто-то и хотел посмотреть «Игру престолов», ему явно не повезло.

Я попробовала войти в Твиттер, но и там не смогла поймать сигнала. Видимо, все люди в Америке ждали прямого эфира. Мама расхаживала взад-вперед по нашей крохотной кухоньке, яростно протирая полотенцем посуду – давно уже совершенно сухую. Ее руки дрожали. Не хотелось бы, чтобы она уронила какую-нибудь тарелку и порезалась.

Я встала и подошла к ней. Осторожно забрала из рук полотенце. Она напряглась, глаза сузились, челюсть задрожала.

– Со мной все в порядке… да и вообще… – Мама стиснула одной ладонью другую, словно вытирая их насухо. – Просто это так несправедливо по отношению к вам. К молодым. Вы не заслужили, чтобы ваши жизни просто взяли и выключили, как телевизор, прежде, чем вы даже успеете…

– Давай присядем, ладно? – Я подвела маму к ее креслу-качалке, а сама опустилась рядом, на кровать. Ее пессимизм не пугал, а скорее раздражал меня, но я ни за что на свете не показала бы ей этого.

– Подождем, что скажет НАСА, хорошо? Кто знает, может быть, окажется, что Молот – это гора туалетной бумаги?

Мама усмехнулась, шмыгнула носом и промокнула салфеткой заплаканные глаза. Ее взгляд стал отсутствующим.

– Знаешь, когда ты была маленькой, и тебя тестировали перед поступлением в подготовительный класс, твой коэффициент интеллекта оценили как чрезвычайно высокий. Самый высокий. Экзаменатор тогда сказала, что такие высокие показатели им не встречались много лет. Я не помню официальной школьной формулировки, но показатели были очень, очень высоки.

Тут она снова нахмурилась, а через минуту-другую решительно подалась вперед, не выпуская моей руки из своей.

– Мне нужно кое-что рассказать тебе. Чтобы ты запомнила. Крепко запомнила. Навсегда.

– Да, конечно. – Я сглотнула. – О чем ты хочешь рассказать?

– Обо всем, что я сделала… Обо всех этих… трудных… и отвратительных вещах, которые мне пришлось совершить. – Мама замолчала, словно пытаясь собраться с силами, чтобы продолжить, но мужество оставило ее. – Я сделала то, что мне казалось лучшим выбором, – закончила она, отпустив мою руку. – Я всегда так поступала.

Она отвела глаза. Я выдохнула. Даже не заметив, что не дышала.

– Все хорошо, мамочка, – сказала я, хотя мне хотелось, чтобы мы перестали обсуждать это сейчас. – Я ведь знаю, что…

– Нет! – Она закрыла глаза. – Не знаешь. Но другого выхода не было. По крайней мере, мне так кажется.

Я озадаченно уставилась на нее. Но в этот самый момент с экрана телевизора раздался голос:

«Прошу всех встать. Дамы и господа, госпожа президент Соединенных Штатов Америки».

Объявление начиналось. Все остальные мысли мгновенно улетучились из моей головы.

Неужели прямо сейчас мне скажут точное время моей смерти?

Заставка с трибуной исчезла, и вместо нее пошло прямое включение из Овального кабинета. Госпожа Верховный главнокомандующий сидела за столом с мрачным выражением лица. Без всяких преамбул она сказала:

– Буквально несколько секунд назад Национальное аэрокосмическое агентство информировало меня об окончательных расчетах относительно орбиты полета астероида 152660-ГР4, известного как Молот. Выводы, основанные на этих расчетах, еще не известны ни мне, ни кому-либо из членов моей администрации. По этой причине мы приняли решение всей командой перебраться в штаб-квартиру НАСА в Хьюстоне.

Я наклонилась вперед, не вставая с кровати.

На экране возник подиум, ведущий на простую, задрапированную черным сцену. Такое видео могло поступать из абсолютно любой аудитории. Запыхавшийся мужчина в белом халате опрометью подскочил к микрофону.

Весь мой организм затопило адреналином. Вот оно. Момент настал.

Долговязый ученый на экране ловил воздух ртом и, казалось, едва мог говорить.

– Он промахнется! – с присвистом прохрипел он наконец. Даже не прохрипел, а хрипло прокричал во все горло прямо в микрофон, так что тот зафонил. – Молот пролетит мимо Земли на расстоянии в двадцать одну тысячу девятьсот тридцать километров!

Дальше началось настоящее светопреставление. Заполненная публикой аудитория разразилась громом аплодисментов. Замигали вспышки фотоаппаратов и кинокамер. Люди срывались с мест, обнимали друг друга и вопили от радости. Затем камера на какое-то время перенеслась в студию новостей, где ведущий, как безумный, раскачивался в своем кресле, шумно отдуваясь от облегчения.

Мама тихонько сползла с кресла на пол.

Я упала на колени рядом с ней и схватила ее за руку.

– Мамочка! Мама! Что с тобой?

– Слава богу, – пробормотала она, перевернувшись на спину и уставившись в потолок. – Это было не оно. Время еще не пришло. А я была так уверена… так уверена…

Я резко выпрямилась. Сердце едва не выпрыгивало из груди.

– Мама, он пролетит мимо! Ты что, не рада? Мы спасены! Все хорошо!

Все ее тело вдруг так резко напряглось, что я от удивления выпустила ее руку. Печаль вновь заволокла мамин взгляд, хотя она изо всех сил старалась скрыть ее. Мама похлопала меня по руке.

– Да, ты права, Мелинда Джей, ты права. Господь милостив. Все теперь обязательно будет хорошо.

Но подлинной искренности в ее словах я не услышала. И меня расстроило ее неловкое притворство.

На экране вновь появилась госпожа президент, на сей раз с широкой улыбкой на лице, но ее слов я не расслышала. Снаружи, на парковке и до самой долины, загремели петарды. Я подбежала к окну. Фейерверки ярко освещали ночное небо, взрываясь с шумом и треском. Раздавались звуки выстрелов из настоящего огнестрельного оружия. Слышались ликующие голоса, смех и топот ног. Городок Файр-Лейк, приговоренный к казни, помиловали, и люди праздновали это событие. С размахом.

– Отойди оттуда, – упрашивала мама, к которой успело вернуться самообладание. – Чертовы дураки стреляют в воздух из винтовок. К тому же они пьяны в стельку. Без пострадавших не обойдется, помяни мое слово.

Я отступила от окна. По телевизору тем временем показывали репортажи из крупных городов мира. Улицы были запружены людьми, которые веселились и танцевали так, как будто каждый из них только что выиграл золотую олимпийскую медаль. Я снова проверила мобильный, но сигнала все еще не было.

К собственному удивлению я поняла, что не разделяю всеобщей эйфории. Не могу искренне присоединиться к этим диким пляскам. Почему? Я что, хотела, чтобы астероид сокрушил нашу планету?

– Пойду погуляю. Мне нужно подышать.

Мама вздрогнула и резко обернулась ко мне.

– Только ни шагу в город. Сегодня там никто за себя не отвечает.

Кивнув, я вышла и окунулась в прохладу вечера. Но через пару шагов кровь вдруг прилила к моей голове. Земля под ногами поехала куда-то вниз. Я покачнулась и упала в шезлонг рядом с мангалом. Нежданно нахлынувшие темные мысли душили меня. Парализовали.

Все хорошо, планета Земля не взорвется. В моей жизни все будет по-прежнему.

А значит… через два года это случится опять.

Я прикрыла лицо ладонью. Пробежала пальцами ото лба к подбородку. Вся тяжесть этого мира легла мне на плечи. Безумие продолжится, а я даже не знаю, что именно происходило со мной в действительности.

Я широко распахнула глаза.

Доказательство.

Должно же быть хоть что-то. Здесь. Дома. Пусть самая тоненькая ниточка, подтверждающая, что человек в черном костюме существует. Хоть что-то, чтобы почувствовать себя нормальной.

Я встала, припоминая события последнего эпизода. Когда он приехал, то предположил, что я дома, внутри трейлера. Был ранний вечер выходного дня. Но проверил ли он, убедился ли, что я действительно там? Если проверил, то как?

Я принялась кружить вокруг трейлера в поисках малейшего указания на то, что кто-то до меня уже проделывал этот путь. Зашла за один угол, затем за другой, встав на цыпочки, заглянула в грязное окошко своей комнаты.

И тут у меня перехватило дыхание.

Вот. Здесь. В грязи.

Чтобы окончательно убедиться, я рухнула на колени.

След ботинка. Низкий каблук, рифленая подошва.

В памяти замелькали воспоминания. Вот я валяюсь на ковре в спальне. Дыра с обожженными краями в двери. Пронзительная яркость люминесцентных ламп в моей комнате. И человек в черном костюме. Он стоит надо мной, и его ботинок – всего в нескольких сантиметрах от моего лица.

Блестящий. Черный. На низком каблуке. С рифленой подошвой.

Это и есть доказательство. Неоспоримый, конкретный факт.

Но размытый след ботинка не убедит маму. И Лоуэлла не убедит. И шерифа Уотсона вместе со всем его полицейским отделением, и всех остальных в городе, кто слышал о моих предыдущих «приключениях», начавшихся в детстве.

Ни единую живую душу на этом свете мне не удастся уверить в том, что меня убивали.

Но для меня самой всего этого было вполне достаточно.

Горячие слезы потекли по щекам и закапали с подбородка, словно крупные капли дождя.

Я не сумасшедшая. Человек в черном костюме существует.

Он носит ботинки на низких каблуках. Он бродил вокруг нашего трейлера, прежде чем застрелить меня насмерть. Спотыкаясь, я вернулась к шезлонгу и рухнула в него.

Убийства не были галлюцинациями.

Но… тогда… что же они такое? Как получается, что я погибаю, а потом снова оказываюсь живой?

Почему именно на одной и той же поляне? Как я туда попадала после предыдущих убийств? Где я находилось до того, как туда попасть?

До сих пор я старалась избегать этих вопросов, и часть меня, кажется, действительно была уверена в том, что я ненормальная.

Но нет. Больше нет. Все эти события происходили в самой что ни на есть реальной действительности. След в грязи не может лгать.

Ну и что же, черт возьми, мне теперь делать?

Что-то хрустнуло среди опавших сосновых иголок. Я подскочила со своего места, а что-то большое и широкое, в свою очередь, метнулось через живую изгородь позади меня. «Полегче, Раузи[16]16
  Ронда Джин Раузи (Ronda Jean Rousey) – американская актриса и реслер, в прошлом боец ММА, дзюдоистка.


[Закрыть]». На губах Гвоздя заиграла его вечная широкая улыбка, пока он отряхивал от листвы длинные рукава футболки с группой «Блэк киз»[17]17
  The Black Keys – американская рок-группа, сформированная в 2001 году в городе Акрон, штат Огайо. Играет музыку в жанрах блюз-рок, гаражный рок и инди-рок.


[Закрыть].

– С каких это пор ты решила заняться боксом?

Я опустила глаза и увидела, что мои руки сжаты в кулаки. Я расслабила их, вытерла глаза, и покраснела от смущения.

Гвоздь, как всегда, все неправильно понял.

– Эй, ну ты чего! – Он обнял меня. – Все отлично! Молот, как ты и говорила, оказался всего лишь гигантским привидением из сказок.

Я кивнула, не переставая дрожать. Где-то вдалеке раздавались уже не только отдельные выстрелы, но и автоматные очереди, а за ними несколько довольно громких взрывов. Дверь трейлера распахнулась, и в проеме показалась мамина голова. Гвоздь отпустил меня и плюхнулся в шезлонг.

Мама поджала губы.

– Эти идиоты из фанерного городка[18]18
  «Фанерными городками» (liberty camps) в США называются поселения, состоящие из временных построек типа павильонов или железнодорожных вагонов. От трейлерных парков отличаются отсутствием колес и способности самостоятельно передвигаться. В Файр-Лейк одна часть поселения состоит из трейлерного парка, другая – из фанерного городка.


[Закрыть], там, внизу, сегодня оставят друг в друге порядочное количество дырок. Не могу сказать, что буду сильно скучать по «выбывшим». – Она кивнула моему другу. – Привет, Гвоздь. Ну вот, видимо, наше знакомство продлится несколько дольше, чем казалось сегодня утром.

– Да, мэм. Это, знаете ли, все – отражатель астероидов. Моей конструкции. Нам удался этот фокус.

Мама усмехнулась.

– Ну, я расскажу соседям, кого следует благодарить. Вы только далеко отсюда не уходите, пожалуйста. Так безопаснее.

– Собственно говоря, – заявил вдруг Гвоздь, – мы с Мин собирались направиться в Рощу Высшей Точки. Там, внизу, у озера, похоже, празднуют сразу дюжину Четвертых июля, и мне все-таки хочется посмотреть на это гуляние. Но с безопасного расстояния, – добавил он поспешно.

При этом Гвоздь тайком подмигнул мне. Да ради бога, куда угодно. Честно говоря, поглядеть на всю эту безумную катавасию внизу, в долине, все-таки веселее, чем сидеть у холодного мангала. Мне ведь надо развеяться.

Мама строго посмотрела на меня.

– Во всяком случае, не заходите на ту сторону Куорри-роуд. Эти ребята бог знает как долго будут бузить и снимать стресс, понимаешь? Без проблем там не обойдется, я уверена. Завтра на работе придется оборудовать что-то вроде лазарета.

– Не беспокойтесь, – крикнул ей Гвоздь, уже скача по дорожке вприпрыжку, как шестилетка. Мама одарила нас на прощание печальной улыбкой, которая появлялась на ее лице только в присутствии Томаса, и скрылась за дверью трейлера.

– Эй, оболтус! Сбавь обороты. Я не поспеваю. И что это тебе вдруг понадобилось в Высшей Точке?

Гвоздь остановился на дорожке, деливший нашу трейлерную парковку на две половины, чтобы дождаться меня.

– Да я, собственно, правду сказал. Мало ли что там может случиться, и я не прочь занять нам хорошие места с видом на заварушку. Кто знает? Может быть, раньше, чем Итан убьет нас, его самого разорвет на части шальным взрывом?

Только тут меня кольнуло воспоминание о преступлении, совершенном нами днем.

Господи! И о чем я только думала?

Выйдя за ворота, мы направились по ухабистой тропинке, ведущей к подножию Шахтерского пика – мощного каменного монолита, возвышавшегося таким образом, что он совершенно закрывал нашу трейлерную стоянку со стороны города. Если бы его тут не воздвигла природа, жители Файр-Лейк, наверное, сами построили бы что-нибудь этакое. А Роща Высшей Точки представляла собой небольшое плато на скалистой шапке этого пика, поросшее деревьями, в десяти минутах почти вертикального подъема в гору от нашего квартала. Оттуда открывался вид и на город, и на озеро, и практически на всю долину. В общем, к тому моменту, когда мы добрались до вершины, я изрядно запыхалась.

Нашу Рощу давно облюбовали для встреч парочки, ищущие уединения, но на сей раз нам повезло – полное уединение досталось исключительно нам с Гвоздем. Я уже собиралась присесть на траву, когда Томас вдруг похлопал по стволу одного из гигантских дубов.

– А давай-ка по старинке! – Он уставился ввысь, на сплетение толстых ветвей. – Как думаешь, как высоко нам удастся забраться?

– Серьезно? – воскликнула я инстинктивно, а потом подумала: – Почему бы и нет? Я что, недостаточно крута, чтоб на дерево влезть?.. Протянув руку, я потерла грубую кору. В голове замелькали воспоминания детства.

– Как высоко? До самой макушки, конечно!

Гвоздь ухмыльнулся, подтянулся и исчез в сплетении нижних ветвей. Он опустил руку, чтобы подтянуть меня к себе, но я презрительно ее отвела.

– Давай полезай, не задерживайся!

– Хо-хо, – Раздался из ветвей смех Гвоздя. – Извини, Китнисс[19]19
  Китнисс Эвердин – вымышленный персонаж трилогии книг Сьюзен Коллинз «Голодные игры» и одноименного фильма. Лишена чувства самосохранения и страха.


[Закрыть]! Я и забыл, что ты у нас мастер по выживанию первого класса.

– Вот именно. – Стараясь не отставать от Гвоздя, я выбрала другой маршрут подъема и даже вырвалась вперед. – Держу пари, нам и сейчас не слабó добраться до «подъемника».

Действительно, на высоте примерно шести метров сплетение ветвей образовывало удобную корзину. Я о ней знала, но, как выяснилось, совершенно забыла. В нее мы и забрались. Долина расстилалась перед нами, как картинка из книжки.

Я улыбнулась. Стоило отдать должное Гвоздю, он все отлично придумал.

Буквально через пару минут там, внизу, с нечеловеческой скоростью один за другим начали взрываться фейерверки. Он расцветали, как огненные цветы, и тут же с громким шипением тонули в озере. По водной глади пронеслось несколько кругов петард.

– Фанерщики активно реализуют свое право носить оружие, – сухо заметил Гвоздь, указывая на яркую вспышку на дальней стороне городка. – Хотя, между прочим, использовать боевые патроны в такой близости от населенных пунктов – незаконно.

– Да весь этот фанерный городок незаконен, – отозвалась я. Неприятно оглушительные взрывы и треск слышались еще несколько минут, прежде чем неожиданно стихнуть, будто раствориться в воздухе. – Мама говорит, что у шерифа Уотсона просто кишка тонка разогнать сквоттеров.

– По крайней мере, на нашем Бревне все тихо. – Гвоздь напряженно всматривался теперь в противоположном направлении, туда, где покачивался узенький подвесной мост через Овражную впадину. Овраг под мостом был застлан туманом, так что дна видно не было, и картина приобретала мистически-призрачный вид.

– Даже не верится, что это единственный путь, которым можно приехать сюда или уехать отсюда, – задумчиво сказала я, рассматривая тонкие металлические решетки пролетов. – Что будет, если мост упадет?

– Такое уже случалось. – Гвоздь уперся ступнями в толстую узловатую ветку. Было видно, как он рад, что знает что-то такое, чего не знала я. – В шестидесятых. Мой дед рассказывал, что была жуткая заваруха. Тогда здесь жило примерно вполовину меньше людей, чем сейчас. И они проторчали полностью отрезанные от мира в долине примерно два месяца. Запасы им сбрасывали с вертолетов Национальной гвардии.

Я удивленно подняла бровь.

– И как же им в конце концов удалось его починить?

– Как-как. При помощи металла и бетона, как же еще.

Я засмеялась и прислонилась спиной к стволу дуба. Как хорошо, что мы здесь вместе. Наше маленькое путешествие, по крайней мере, спасло меня от жуткой одинокой ночи, полной раздражения и параноидальных страхов. Гвоздю всегда удавалось улучшить мне настроение.

А раз так, то почему бы ему все не рассказать?

Желание сделать это накрыло меня с такой силой, что я нечаянно расслабилась и покачнулась на ветке – едва удалось удержать равновесие.

Нет, ну почему бы действительно не рассказать Гвоздю? Надо же кому-то доверять, разве не так?

Но поверит ли он?

В этот миг совершенно непонятно почему перед моим внутренним взором возникло лицо Ноа Ливингстона. Я представила, что это он сидит тут на дереве рядом со мной и смотрит на долину. И это было полным бредом, ведь с ним мы никогда не делали ничего подобного. Ну, и почему, в таком случае, я вспомнила о нем?

Задумавшись, я не сразу заметила, как Гвоздь пристально глядит на меня.

– Что-то не так? – спросил он.

Давай. Расскажи ему. Тебе сразу полегчает.

Тут какой-то длинный косой луч словно скальпелем пронзил нашу корзину из ветвей, почти ослепив меня. Часто заморгав, я посмотрела вниз и увидела на противоположном конце моста целую линию ксеноновых фар.

– Это еще что, какого черта? – Гвоздь приподнялся на ветке и вытянул шею, чтобы получше рассмотреть, что там такое. – Нет, ты это видела? Сюда направляется грузовиков сорок, не меньше!

Гвоздь не ошибся. Плотная колонна огромных машин пересекала наше Бревно и сворачивала дальше по направлению к фанерному городку. Здесь были и автофургоны, и джипы, и внедорожники, и «хаммеры». Все выкрашены в неброский серый цвет, все забиты солдатами в форме.

– Да кому же, хотел бы я знать… – Гвоздь подался вперед сильнее, чем я могла бы назвать безопасным, обвил ногами ненадежную ветку и принялся щелкать камерой мобильника. Я сомневалась, что с такого расстояния можно сделать сколько-нибудь четкий снимок.

– Видишь вон там эти огромные агрегаты? – Он указал пальцем на две восемнадцатиколесные фуры, двигавшиеся в центре конвоя. – Что у них на бортах нарисовано?

Даже сильно сощурившись, рассмотреть как следует я не могла.

– Кажется… черные треугольники. Или что-то звездообразное? Отсюда не видно.

Гвоздь отклонился назад и принялся листать снимки в телефоне.

– Военные штучки, это уж точно. Но я никогда раньше не видел такого символа подразделения. Что само по себе ужасно странно, я такие вещи назубок знаю.

В этом ему и вправду можно было доверять. Отец Гвоздя служил в Силах специального назначения США. До того как его отправили в отставку из-за какого-то мутного случая в Афганистане. Мы с моим другом никогда это не обсуждали, но, судя по выражению, появлявшемуся на лице моей мамы всякий раз, когда об этом заходила речь, его служба закончилась не самым лучшим образом.

Тем временем автоколонна уже петляла между фанерных строений городка – нигде не притормаживая, несмотря на возгласы зевак и свист пьяных гуляк. Она выехала из городка и, покачивая кузовами, свернула на дорогу к Старому форту – покрытую грязью, почти заброшенную, и к тому же ведущую в тупик на восточном конце долины.

– Ого! – Гвоздь взглянул на меня. – Там только одно им может быть нужно.

– Угу. – Я провожала кортеж глазами до тех пор, пока он не исчез из зоны освещения фонарей. – Предположительно – ничего.

Как и все остальные жители Файр-Лейк, я была в курсе слухов о «федеральных владениях». Это было что-то вроде старого лагеря для интернированных. Или законсервированного ядерного полигона. Или другого полигона – учебного, принадлежавшего Боевой морской группе быстрого развертывания. В общем, много ходило разговоров. Но в любом случае, «владения» эти были заброшены задолго до моего рождения, и об их существовании напоминал лишь забор из рабицы да несколько знаков «Не приближаться!».

Конвой тем временем исчез за деревьями, и когда спустя несколько минут он с другой стороны не показался, ответ стал очевиден.

Гвоздь похлопал себя по бедру.

– Что-то случилось. Что-то такое, чего раньше никогда не случалось.

– Может, и случалось, откуда ты знаешь? Сейчас уже поздно. Может, они всегда появляются по ночам?

Гвоздь решительно покачал головой.

– Нет. Я бы знал. Отец бы ничего такого не пропустил, можешь не сомневаться.

Я прикусила язык. Уэнделл Руссо, хотя и имел репутацию механика-аса, надежным человеком не слыл у большей части населения городка. Разве что мистер Каппель, владелец винного магазина, возможно, считал иначе. Но Гвоздь, даром что частенько получал от отца по первое число, старика своего уважал.

– Пошли-ка домой, – неожиданно заволновался Гвоздь. – Мой телефон тут сигнала не ловит, а мне обязательно надо загуглить эту эмблему. Кстати, как ты думаешь, что там сейчас происходит? Лично я насчитал целую кучу солдат. Где они там все спать собираются?

Гвоздь перелез на ветку ниже и на секунду застыл там, внимательно глядя на меня.

– Эй, слушай, ведь ты собиралась что-то мне сказать, перед тем как они появились.

Я набрала воздуха в легкие, повернулась так, чтобы ему не было видно моего лица, и ответила:

– Да нет. Ничего.

Часом позже, я сидела одна у себя в спальне. Мама уже успела уснуть.

Когда Гвоздю наконец удалось подключиться к интернету, поиск среди символов армии США ничего не дал. Ему в это не верилось, он раз пятнадцать повторил поиск. Я чувствовала, как его обуревает одержимость, ну а мне на сей раз было просто любопытно, не более.

Что-то здесь, конечно, было нечисто.

Как минимум время.

Военное подразделение с неизвестными знаками отличия является в нашу сонную долину той же ночью, когда обнародовали новости о Молоте. Мне вообще не нравятся совпадения, а уж такие значительные – и того меньше.

А что такого? Молот пролетит мимо, что еще может иметь значение?

Я нырнула в старую поношенную майку и мальчишечьи шорты. Выпила стакан воды. Почистила зубы и умылась. И тут мой взгляд упал на них. Вот они, на ночном столике.

Маленькие голубые таблетки.

Я принимала по одной в день целых шесть лет.

Несколько минут я молча смотрела на флакон. Потом решительно отправилась в уборную и спустила таблетки в унитаз. Щеки горели. Флакон я тоже выбросила и быстро запрыгнула в постель.

Доктор Лоуэлл.

Это он скармливал мне все эти истории про бред и психические расстройства.

Взвесив все возможности, я наметила план действий.

Доктор Лоуэлл наверняка пишет «историю болезни». Моей болезни. И там говорится о том, что именно мне прописано.

Надо добраться до этих записей.

9

Я стою, прижавшись спиной к ряду шкафчиков цвета лайма.

Мимо проходят двое мужчин в униформе, их туго зашнурованные ботинки стучат по полу, выложенному в шахматном порядке желтыми и белыми плитами.

Миссис Томпсон сжимает мое плечо. Она говорит что-то успокаивающее, но я ее почти не слышу. Что эти люди делают в нашей школе? Почему все учителя вдруг натянули на себя эти широкие фальшивые улыбки, которые явно не имеют ничего общего с их настоящим настроением?

Мимо хромает, хмурясь неизвестно на что, директор Майерс. В отличие от остальных, он не притворяется. И это плохо, я знаю. Ведь взрослые всегда притворяются до последнего.