Текст книги "Слепящий нож"

Глава 11

– Надеюсь, ты хорошо отдохнул, малыш Гайл, – сказала Кипу приземистая, полнотелая гвардейка по имени Самита. – Тебе предстоит длинный день.

Ее поставили с ним в пару в самом конце колонны. Этим утром галеас причалил к Большой Яшме, и первой на берег сошла Черная гвардия.

«Отдохнул?» Кип полночи пытался придумать, как ему получше спрятать свой секрет, свое наследие – последний и единственный дар, полученный им от матери. У него имелся большой, украшенный драгоценными камнями белый кинжал, о котором никто не знал, а также большая, украшенная резьбой полированная шкатулка для этого кинжала. Разумеется, он мог положить кинжал в шкатулку, но какая-то параноидальная частичка его ума была уверена в том, что кто-нибудь ее увидит и первым делом спросит, что в ней находится и нельзя ли посмотреть. И как он будет отказываться?

Поэтому поздно ночью, в темноте, Кип сел на своей узкой койке, стараясь не разбудить спавших на соседних койках гвардейцев. Ему удалось раздобыть обрывок бечевки, которым он подвязал кинжал себе на спину – процесс, который с его перевязанной рукой занял добрых десять минут. Клинок свисал под одеждой до самой задницы, где его прижимал ремень. Это было не самое удачное решение, но ничего лучшего он не смог придумать.

После такой ночи длинный день – это как раз то, что ему было нужно. Тем не менее Кип выдавил бледную улыбку, обратив ее к Самите. Гвардейка, несмотря на кривой, несколько раз переломанный нос и бросающееся в глаза отсутствие передних зубов, была приятной женщиной, коренастой и плотной, как волнолом.

Они были в числе последних, присоединившихся к колонне, и как только колонна сформировалась, гвардейцы тут же двинулись вперед неторопливой рысцой.

Кип думал, что во второй раз Хромерия уже не так сильно его поразит. Он ошибался. Даже Большая Яшма – остров, целиком занятый городом с тем же названием, – все так же вызывала у него восхищение. Город представлял собой скопище беленых квадратных зданий, накрытых разноцветными куполами. На каждом перекрестке располагалась башня со сверкающим полированным зеркалом на вершине, установленным так, чтобы направлять солнечные или даже лунные лучи в любую часть города – эти зеркала называли «тысяча звезд». Сами улицы были с математической точностью проложены по прямым линиям так, чтобы загораживать солнечный свет как можно меньше.

– Говорят, на Большой Яшме никогда не бывает темно, – заметила Самита, увидев, что Кип смотрит на башни. Она улыбнулась, открыв дыру в передних зубах. – Эти слова не стоит понимать буквально, но к этому городу они относятся больше, чем к любому другому месту в мире.

Кип кивнул, сберегая дыхание для бега. Стоило ему на мгновение отвлечься, чтобы поглядеть на нее, как он тут же едва не налетел на облаченного в черную рясу люксиата.

Улицы заполняли тысячи людей – Кип не сразу понял, что сегодня не рыночный день и не какой-нибудь особый священный праздник; для Большой Яшмы это было обычным делом. Да и люди съехались сюда из всех закутков Семи Сатрапий. Здесь были рыжеволосые бледные дикари из внутренних областей Кровавого Леса, черные как ночь илитийцы в своих шерстяных дублетах, светлокожие рутгарцы, носящие широкополые соломенные шляпы-петассос для защиты от солнца, аборнейцы и аборнейки, практически неотличимые друг от друга под слоями шелков и побрякушек.

Но независимо от происхождения, у всех людей, встречавшихся им на улицах, была одна общая черта: трепет перед Черными гвардейцами, следом за которыми рысил Кип. Люди поспешно расступались, чтобы дать им дорогу, и гвардейцы принимали это как должное.

Вначале Кип пытался не слишком выделяться среди окружавших его мускулистых тел, но вскоре его сил хватало уже только на то, чтобы не отставать.

– Не беспокойся, – сказала ему Самита (которая, к его негодованию, дышала по-прежнему легко и ровно, невзирая на почти что шарообразное тело). – Если ты не сможешь выдерживать темп, нам дано распоряжение взять тебя на руки.

«Меня? На руки?!» Стоило Кипу представить эту картину, и чувства унижения было достаточно, чтобы придать ему новые силы.

К тому же если бы гвардейцы его подняли, то тут же обнаружили бы кинжал.

В конце концов они пересекли Лилейный Стебель – полупрозрачный мост из синего и желтого люксина, разделяющий острова Большая и Малая Яшма, – и оказались на огромной закрытой площади между шестью внешними башнями Хромерии. Железный Кулак подал какой-то незаметный знак, и колонна гвардейцев рассыпалась в полудюжине различных направлений. Кип наклонился вперед и уперся ладонями в колени, чтобы отдышаться, но тут же скривился, подавив ругательство, и убрал вес с левой руки.

– От спрятанного оружия больше проку, когда его легко вытащить, – заметила Самита.

Кип резко выпрямился. Ну конечно! Он нагнулся, и очертания кинжала обрисовались на ткани его одежды; а уж Черные гвардейцы-то, со спецификой их работы, должны превосходно уметь замечать такие вещи.

«Отлично, Кип! Ты превзошел сам себя. Не можешь даже спрятать кинжал на какой-то час!»

Впрочем, Самита не стала дальше развивать тему. Кип взглянул на удаляющиеся спины гвардейцев. Железный Кулак тоже куда-то делся.

– Э-м, а мне что теперь делать? – спросил он Самиту.

– Я отведу тебя в твое новое обиталище, а потом тебя ждут лекции.

У Кипа упало сердце. Полный класс народу, где все знают друг друга, а на него будут глазеть, когда он войдет… Его сунут изучать какой-то предмет, о котором он ничего не знает, так что он будет выглядеть глупо… Он сглотнул.

«Я видел морского демона, встречался с выцветками, побывал в сражении, убивал… а теперь нервничаю из-за того, что буду новичком в классе?»

Кип болезненно скривился: все это ничуть не поднимало его дух.

Вслед за Самитой он прошел в центральную башню и поднялся на одном из лифтов, управляемых противовесами.

– Ты уже в курсе, где тут что расположено? – спросила она.

– В прошлый раз командующий провел меня прямиком к «трепалке», так что нет, не особенно.

– Сегодня у нас, к сожалению, нет времени. Люблю смотреть, как новички разевают рты. – Самита усмехнулась, но вполне добродушно. – Если вкратце, в каждой башне располагаются жилища извлекателей соответствующего цвета и большая часть их тренировочных залов, хотя некоторые бараки, кабинеты, склады и библиотеки общие для всех. В основании башен находятся более специализированные помещения. Под синей башней расположены плавильные и стеклолитейные печи, под зеленой – сады и зверинцы, под красной – зал увеселений и теплицы, под желтой – больница и дисциплинарные зоны, под под-красной – кухни и скотный двор, а под Башней Призмы – Большой зал. Все запомнил?

Кип неуверенно улыбнулся, надеясь, что она шутит.

Они поднимались недолго. Лифт остановился на нужном уровне, и они вышли в пустой холл. Самита провела Кипа по коридору и открыла дубовую дверь, за которой располагалась казарма.

– Найди себе свободную кровать, – сказала она.

В помещении никого не было; от стены до стены тянулись ряды пустых коек. В ногах каждой стоял сундук для личных вещей.

– Пожалуйста, скажите мне, что у них нет никакой иерархии насчет того, кто на какой кровати спит, – попросил он.

– У них нет никакой иерархии насчет того, кто на какой кровати спит, – бесстрастно повторила Самита.

– Врете небось, – вздохнул Кип.

– Разумеется.

– Ладно, какая кровать считается самой худшей?

– Одна из тех, что в конце, дальше всех от двери.

Ким тронулся в сторону дальней стены, но остановился, кое-что поняв.

– У меня вообще-то нет никаких вещей.

У него были только его плащ, резная шкатулка и кинжал.

Самита кашлянула.

– Что?

– Ты ведь не собираешься идти на лекции с оружием?

Черт. Верно.

– Кроме того, нам сперва надо будет зайти к портным, чтобы тебя одели в хромерийскую форму.

И что ему прикажете делать? Оставить бесценный кинжал в казарме? Пока что Самита знала только, что у него есть нож. Кип только что вернулся из зоны боевых действий, так что в этом не было ничего особенного. Но если ему придется продемонстрировать свое оружие, она наверняка доложит командованию. Значит, надо сделать так, чтобы даже для нее кинжал остался неинтересен.

– Мне надо, э-э, раздеться, чтобы снять с себя мой нож, – сказал Кип. – Вы не могли бы, э-э… на минутку отвернуться?

Самита повернулась спиной, даже не попытавшись как-то пошутить и без намека на улыбку. Кип поспешно кинулся к койке, стащил с себя рубашку и неловкими руками отвязал кинжал, потом натянул рубашку обратно и сложил свой плащ. Он открыл сундук: внутри было только сложенное тонкое одеяло. Кип положил в сундук плащ и шкатулку и поставил его в ногах кровати.

– Ну как, ты закончил? – спросила Самита.

– Нет еще! Гм… погодите минутку!

Кип окинул взглядом койки. В помещении их было порядка шестидесяти. Незанятые – те, что были ближе к Кипу, – были не застелены, и под ними стояли сундуки. Занятые были накрыты одеялами, и сундуки стояли у них в ногах.

Здесь не было никаких укромных местечек; здесь в принципе не предполагалось никакой укромности.

Решившись, Кип сунул кинжал под матрас, поспешно застелил койку, постаравшись разгладить одеяло так, чтобы выпуклость была не слишком заметна. Закончив, он двинулся к Самите.

– Просто чтобы ты знал, – заметила она, – если ты хочешь, чтобы у тебя что-то украли, лучший способ – спрятать это под матрас. Все хулиганы и воры смотрят туда в первую очередь.

«Кошмар! Даже этого я не могу сделать как следует! Надо было рассказать про кинжал отцу. Даже если бы он его отобрал, это лучше, чем если его сопрет какой-нибудь шестнадцатилетний дрыщ. Черт побери, мама, неужели у тебя не нашлось медальона?»

Кип молча вернулся к койке, вытащил кинжал и огляделся по сторонам. Прошел пять рядов, подошел к одной из незанятых кроватей, открыл стоявший под ней сундук и засунул кинжал под сложенное одеяло. Все лучше, чем ничего. Морщась, задвинул сундук обратно под кровать.

– Чудесно, – проговорил он. – Что дальше?

Дальше его ждали портные, где Кипу пришлось раздеться, чтобы с него сняли мерку. Все портные оказались женщинами. Одна из них была довольно привлекательной, и когда она опустилась перед ним на колени, Кип, стоявший в одних трусах, понял, что его взгляд устремлен ей прямо в декольте. Следующие полчаса он старательно смотрел в потолок и молился. И как раз когда он наконец-то тронулся к выходу, благодаря Орхолама за то, что его тело не устроило ему никакого унизительного фокуса, еще одна из женщин, кашлянув, вручила ему запасную пару чистых трусов.

– Вообще-то их можно время от времени стирать, – доверительно сообщила она. – А также иногда мыть подмышки.

Кип едва не умер от позора.

Его заставили вымыться с губкой – он сердито отмахнулся от раба, попытавшегося ему помочь, – и надеть новую белую рубашку и новые белые штаны (и новые трусы заодно), а его старую одежду раб отнес в казарму. После этого они пошли зарегистрировать его у какого-то чиновника, который заставил Кипа написать свое имя на нескольких листах бумаги, а потом Самита отвела его в обеденный зал, где ему выдали очень скромный ланч, который пришлось съесть очень быстро, после чего она показала ему, где на каждом уровне расположены туалеты.

Наконец она отвела его к месту проведения его первой лекции.

– Я могу войти с тобой внутрь, а могу подождать снаружи, – сказала она. – Как хочешь.

– Снаружи! Пожалуйста, подождите меня снаружи! – Он и так сгорал от стыда из-за того, что ему назначили телохранительницу.

Пытаясь скрыть нервозность, Кип вошел в аудиторию в потоке других студентов. Он был голоден. Все что угодно за кусок хорошего пирога! Обернувшись, он спросил Самиту:

– От меня не ожидается каких-нибудь, гм… предварительных знаний?

– От тебя не ожидается ровным счетом никаких знаний, – заверила она.

«Ага, ну тогда я, возможно, окажусь здесь лучшим учеником!»

Глава 12

– Извлекая, вы каждый раз приближаете свою смерть, – сказала им магистр Кадах.

Хотя ее нельзя было отнести еще даже к среднему возрасту, она уже сейчас казалась какой-то высохшей, серой; ее плечи были сутулыми, волосы неделями не видели ни щетки, ни расчески. На ее шее на золотой цепочке висели зеленые очки, в руке она держала тоненький прутик зеленого люксина.

– Ваша смерть не имеет значения, – продолжала магистр, – но тем самым вы лишаете своего сатрапа дорогостоящего орудия. Вы лишаете общество важного средства к существованию. Мы, те, кто умеет извлекать, – по сути своей рабы. Рабы Орхолама, рабы света, рабы Призмы, сатрапов, наших городов.

«А она умеет развеселить…»

Кип сидел на своей первой лекции в Хромерии, стараясь сохранять нейтральное выражение лица.

– Прежде всего – промыть мозги; знания подождут, – проговорил паренек позади Кипа.

– Что? – переспросил тот, оглядываясь.

Как ни странно, на парне были совершенно прозрачные очки в массивной черной оправе, подпиравшие еще более массивные черные брови. Из-за линз один его глаз казался больше другого. Однако еще более интригующим, чем его рутгарская внешность (вьющиеся каштановые волосы, маленький нос, загорелая кожа, карие глаза), были сами эти очки необычной конструкции. К ним были приделаны на петлях цветные линзы, одна желтая, другая синяя, так что их в любой момент можно было прищелкнуть поверх прозрачных.

Поймав взгляд Кипа, парень улыбнулся.

– Это я сам сделал, – похвастался он.

– Гениально! Мне никогда…

Что-то хлопнуло по парте Кипа со звуком мушкетного выстрела – он едва из штанов не выпрыгнул. Подняв взгляд, он увидел зеленый люксиновый прут в руке магистра Кадах, которым она хлестнула по столешнице на расстоянии какого-то пальца от его рук.

– Мастер Гайл! – проговорила она.

Она позволила этим словам повисеть в воздухе, провозглашая для всех, кто еще не знал, что он действительно Гайл и что это ей известно. Дальше, видимо, последует доказательство того, что ей на это плевать.

– Может быть, вы считаете себя лучше других учеников, а, мастер Гайл?

Искушение было велико, но у Кипа был приказ отца: он должен был хорошо учиться. Если его вышвырнут из класса в первый же день, это вряд ли поможет добиться желаемого.

– Нет, магистр, – отозвался Кип. Кажется, у него даже вышло искренне.

Ее фигура не была внушительной – магистр Кадах не вышла ни ростом, ни толщиной; тем не менее она так зловеще нависла над сиденьем Кипа, что он невольно отодвинулся назад, пока не уперся в спинку.

– Надеюсь, мы понимаем друг друга, молодой человек? – спросила она.

Это была странная формулировка, ведь она вроде бы пока не высказала никакой явной угрозы. Впрочем, этого и не требовалось.

– Да, магистр, – отозвался Кип.

– Дисципула! – провозгласила она, обращаясь к классу. – Я уверена, что вы все уже заметили вашего нового однокурсника. – Было неясно, имеет ли она в виду Кипа вообще или его габариты. Послышалось несколько нервозных смешков. – Его зовут Кит Гайл, и…

– Кип, а не кит, – прервал Кип. – Я, конечно, толстый, но не настолько, чтобы плавать в воде за счет своего жира!

Он понял, что совершил ошибку, сразу же, как только эти слова вырвались из его рта.

– О, спасибо за поправку. Я и забыла, что в помоечных диалектах тирейского языка слова не обязательно что-нибудь значат. Вытяни руку вперед, Кип.

Он повиновался, еще не очень понимая, зачем ей это понадобилось, и она щелкнула зеленым прутом по его пальцам.

На миг у него перехватило дыхание.

– Никогда больше не перебивай магистра, Кип. Даже если твоя фамилия Гайл.

Он опустил взгляд на руку, не сомневаясь, что увидит кровь. Однако крови не было: магистр Кадах знала в точности, насколько сильно следует бить. Хорошо еще, что он протянул ей правую руку – с искалеченной левой было бы гораздо хуже.

Женщина повернулась и пошла обратно к передней части класса, бормоча себе под нос:

– Кип! Идиотское имя… С другой стороны, чего еще ожидать от безграмотной распустехи, дающей имя своему пащенку?

Это была ловушка. Кип знал, что это ловушка – она зияла прямо перед ним. «Эта женщина ненавидит тебя, Кип, и у нее есть план. Держи свой рот на замке, Кип».

Он поднял руку. Это был наилучший компромисс, который его мозги могли предложить его рту.

Магистр проигнорировала его. Кип продолжал держать левую руку в воздухе – ее было невозможно не заметить, она была вся замотана белыми повязками. Ее можно было бы принять за флаг капитуляции, если бы не было очевидно, что это бунт.

– Как вы все должны помнить из вчерашней лекции, извлечение – это процесс превращения света в физическую субстанцию, люксин. – Она увидела, что рука Кипа по-прежнему в воздухе, и на мгновение поджала губы, но продолжала его игнорировать. – Каждый оттенок света может быть трансформирован в люксин определенного цвета, имеющий собственный запах, вес, плотность и полезные качества.

«Во имя Орхоламовой бороды, они еще здесь? Они не продвинулись дальше этого? Это же просто потеря…»

– Кип, может быть, ты считаешь это потерей времени? – резко спросила магистр. – Мы тебя утомили?

«Ловушка, Кип! Не делай этого, Кип!»

– Нет-нет, мои глаза часто так стекленеют сами собой. Должно быть, это наследство от матери-наркоманки, она постоянно курила дымку.

Брови магистра взлетели на лоб.

– Видите ли, у меня есть одна особенность, наверное, даже расстройство, – продолжал он. («Остановись, Кип! Остановись!») – Дело в том, что я не только толстый, я еще и туго соображаю – мозги плохо ворочаются, – и из-за этого если я за что-нибудь зацеплюсь, то уже не могу переходить к другому предмету, пока не получу ответы на все вопросы по предыдущему. Может быть, я недостаточно продвинутый для этого класса. Может быть, меня следовало бы перевести в какой-нибудь другой.

– Понимаю… – проговорила магистр Кадах.

Кип знал, что она не позволит ему никуда перейти. Даже если он вообще существует, этот другой класс.

– Что ж, мастер Гайл, это класс для новичков, и мы гордимся тем, что не оставляем позади даже самого медлительного барана в стаде… Насколько я понимаю, ты хотел сказать что-то еще, не так ли?

– Да, магистр.

Он ненавидел эту женщину. Он почти ее не знал, и тем не менее ему ужасно хотелось изо всей силы съездить по ее уродливому лицу.

Магистр Кадах улыбнулась. Улыбка у нее была на редкость неприятная. Эта щуплая женщина получала такое удовольствие от роли повелительницы собственного царства, так гордилась тем, что может застращать целый класс маленьких детишек!

– В таком случае, Кип, давай заключим с тобой договор: ты можешь сказать то, что хочешь, но если я найду твои слова дерзкими, то ударю тебя еще раз. Для класса это тоже будет превосходным наглядным уроком – видите ли, при извлечении цвета тоже всегда есть цена, и вы сами решаете, платить или нет. Итак, Кип?

– Вы назвали мою мать безграмотной. Это примерно настолько же верно, как если бы я назвал вас приличным человеком. – Его сердце билось в горле, мешая дышать. – Моя мать продала душу за дымку. Она лгала, обманывала, воровала, и думаю, даже пару раз торговала собой, но она не была безграмотной. Так что, если вы хотите и дальше оскорблять мою мать, чтобы показать всем, как я жалок, то в вашем распоряжении куча других вещей, которые вы можете о ней говорить, не опасаясь солгать. Но эта к ним не относится.

«Получи, сука!»

Класс глядел на Кипа во все глаза. Он не знал, развеяли ли его слова сотню слухов или породили сотню новых – может быть, и то и другое одновременно. В любом случае ему удалось сохранить спокойный тон и он ни разу не назвал магистра Кадах лгуньей или чем-нибудь похуже. Пожалуй, это можно было считать победой… Ну чем-то вроде.

– Ты закончил? – спросила женщина.

«А теперь за победу пора платить».

– Да, – сказал Кип.

Он положил на парту руку для наказания – левую, перевязанную бинтами. «Глупо, Кип! Ты же ее провоцируешь. Сам напрашиваешься».

Хрясь!

Кип вздрогнул: прут хлобыстнул по парте с такой силой, что столешница содрогнулась – на расстоянии двух пальцев от его руки.

– Так же, как при извлечении цветов, в жизни порой не приходится платить за свои проступки, – провозгласила магистр Кадах, обращаясь к классу. – В особенности если твоя фамилия Гайл… Кип, твое поведение мне не нравится. – Это уже адресовалось ему. – Иди подожди конца урока в коридоре.

Кип поднялся с места и вышел за дверь, сопровождаемый взглядами двадцати пар глаз. Его одноклассники собрались со всех Семи Сатрапий: здесь были темнокожие парийцы – девушки простоволосые, парни в гхотрах, – аташийцы с оливковой кожей и яркими сапфировыми глазами, много рутгарцев с маленькими носами и тонкими губами, с еще более светлой кожей; была даже одна блондинка. Кип, впрочем, был единственным тирейцем, причем выглядел скорее помесью всех остальных: волосы вьющиеся, как у парийцев, но без их поджарого, текучего телосложения, глаза по-аташийски голубые, но кожа более смуглая, а нос не настолько крупный. На его коже виднелось даже несколько веснушек, словно он был частично кроволесцем.

«Тебя будут ненавидеть из-за меня, – сказал ему отец при прощании, а потом его лицо прорезала эта кривая, обаятельная гайловская улыбка. – Но не беспокойся, скоро они начнут ненавидеть тебя из-за тебя самого».

Это был его первый день, так что Кип решил, что пока его ненавидят из-за того, что он сын Гэвина Гайла.

Самиты нигде не было видно. Кип предположил, что гвардейцы работают посменно – вероятно, она понадеялась, что он сможет высидеть одну лекцию, не нарвавшись на неприятности. Упс, ошибочка!

«Ну давай, – думал он, усаживаясь на пол в коридоре Хромерии, – давай, пожалей себя. Тебя признал своим бастардом самый могущественный человек в мире. Он уже несколько раз спасал тебе жизнь, и он предоставил тебе выбор. Ты мог бы поступить в Хромерию анонимно. Ты сам это выбрал».

Еще недавно Кип считал, что у него есть здесь по крайней мере один друг. Здесь училась Лив – до Гарристона. Девушка хорошо к нему относилась, хотя и считала его чем-то вроде младшего брата. Однако теперь ее тут больше не было; она предпочла вступить в войско Цветного Владыки, предпочла поверить в утешительную ложь. Кип ненавидел ее за это, презирал за поиск легкого выхода – и все же в основном он по ней тосковал.

Он сидел рядом с дверью, пытаясь подслушать лекцию магистра Кадах, пытаясь думать о магии, чтобы не думать ни о чем другом. Кажется, магистр говорила что-то о свойствах зеленого люксина? Кип подумал, не извлечь ли немного прямо тут, в коридоре. Хотя это, пожалуй, плохая идея: зеленый делает тебя буйным, непокорным, ты начинаешь нарушать установленные правила. Сейчас от такого лучше воздержаться. Впрочем, Кип улыбнулся, подумав о такой возможности.

– Это ты Кип?

Чей-то голос вторгся в его размышления, вытащив Кипа из мира фантазий. Говорящий был крошечный, чисто выбритый, очень темнокожий париец в накрахмаленном головном платке и рабском балахоне, сделанном из наилучшего хлопка.

– Э-гм, да.

Кип встал, и холодный комок страха, провалившийся в низ его живота, подсказал ему, кто мог послать этого раба. Тот несколько долгих мгновений разглядывал его, очевидно, оценивая, но не позволяя оценке проявиться на своем лице. Гэвин говорил Кипу, что главный раб и правая рука Андросса Гайла носит имя Гринвуди.

– Люкслорд Гайл желает тебя видеть, – наконец сообщил раб.

Люкслорд Гайл, он же Андросс Гайл, один из богатейших людей в мире, имеющий владения по всему Рутгару, Кровавому Лесу и Парии. В правящем совете, известном как Спектр, он занимает место Красного. Отец двух Призм: Гэвина – и Дазена, бунтовщика, едва не уничтожившего мир. Андросс Гайл, подумал Кип, наверное, единственный человек в мире, которого Гэвин боится.

«Мой дед».

А сам Кип – бастард, пятно на семейной репутации. Фелия Гайл, бабушка Кипа и единственный человек, способный смягчить тираническую натуру Андросса, теперь мертва.

Однако прежде чем влететь лбом в эту стену, Кип понял, что у него есть еще одна проблема. Он не мог покинуть коридор, не дав магистру Кадах новый повод для репрессий, и не мог выказать неуважение Андроссу Гайлу, заставляя его ждать.

– Э-м, вы не могли бы сказать моему магистру, что меня вызвали в другое место? – попросил он раба.

Гринвуди поглядел на него без выражения. Кип почувствовал себя глупо. Будто он сам не мог сделать один шаг, просунуть голову в дверь и сказать: «Меня вызывают в другое место». Он уже открыл было рот, чтобы начать объясняться, но вспомнил наказ Гэвина: «Помни, кто ты такой». Поэтому, вместо того чтобы извиняться или говорить «пожалуйста», он снова закрыл рот и промолчал.

Еще раз окинув Кипа оценивающим взглядом, Гринвуди повиновался. Он коротко постучал в дверь и вошел в классную комнату.

– Люкслорд Гайл требует Кипа к себе.

Он не дал магистру Кадах времени на ответ, хотя Кип пожертвовал бы левым глазом, чтобы поглядеть, какое у той сделалось лицо. Гринвуди был раб – но раб, выполняющий распоряжения одного из могущественнейших людей в мире. Любые возражения магистра Кадах не имели значения. Уж Гринвуди-то никогда не забывал, кто он такой.

Вопрос только в том, кто такой Кип? Гринвуди назвал его просто по имени. Он не сказал: «Люкслорд Гайл вызывает к себе своего внука».

Как там выразился Гэвин – «Будем считать победой, если тебе удастся не намочить штаны»?

– Э-гм, вы не против, если мы по дороге завернем в туалет? – кашлянув, спросил Кип.