Текст книги "Как украсть миллион. Жизнь и удивительные приключения Бенвенуто Челлини, гения Возрождения"

Часть 3. Несговорчивая девица. Необычный поступок – лучший выход из затруднительного положения

– Пойдем со мной в воскресенье на ужин к Антонио, Пантасилея. Пойдем, там будет веселая компания и хорошее угощение. Ты не пожалеешь, – уговаривал Бенвенуто знакомую девицу.

– Что это ты вдруг запел соловьем? – отвечала она, подбоченившись. – А еще недавно ты бегал от меня, как от зачумленной. Хотя я любила тебя больше жизни, ты отдал меня своему приятелю Верди, негодник! Что же ты теперь от меня хочешь?

– Не сердись, солнце мое!

– Ты спрятался от солнца в тень, а теперь уже солнце скрылось за тучами.

– Тучи разойдутся, и солнце вновь будет светить мне.

– Солнце светит всем.

– Всем, значит, и мне?

– Тебе не больше чем другим.

– Пусть так же, как другим, но пусть посветит.

– Нет, не дождешься! Считай, что ты упал в глубокое ущелье, куда не проникает свет.

– В ущелье? В ущелье я ходил не раз, и хоть там света нет, но я не потерялся.

– Ну и иди в ущелье это, коль по ущельям ты такой специалист!

– Так ты мне не покажешь путь, Пантасилея?

– Нет, сказано тебе! Проводником для Верди буду, не для тебя.

– Что ж, прощай… Но знай, ты много потеряешь.

– Не знаю, что я потеряю, но ты меня навеки потерял.

Закончив эту пикировку, Пантисилея вздохнула:

– Прощай, бессовестный и бессердечный Бенвенуто, и не смей больше ко мне приставать!

– Не стану, если сама не попросишь.

– Я?! Ни за что! – возмутилась Пантисилея.

– Посмотрим, сколько стоит твое «ни за что», – усмехнулся Бенвенуто.

Ужин в борделе. Неизвестный нидерландский художник, середина XVI века.

* * *

«Но кого же я поведу к Антонио? – подумал он, расставшись с Пантасилеей. – У всех красивых куртизанок в городе есть постоянные дружки, которые исправно платят им денежки и следят за их верностью зорче, чем мужья; ни одна из них не захочет из-за одного вечера лишиться регулярного заработка. Дешевых шлюх, правда, у нас предостаточно, но не могу же я привести в блестящее собрание курицу с ободранными перьями. Где же мне найти красивую подружку на вечер?»

За раздумьями он не заметил, как пришел на свою улицу.

– Привет, Бенвенуто! – окликнул его Диего, сын медника, живущего по соседству с Джованни.

– Привет, Диего! – отозвался Бенвенуто и пошел дальше, но внезапно остановился, вернулся к Диего и принялся осматривать его с головы до ног.

– В чем дело? – смутился тот.

– Слушай, Диего, ты не согласился бы мне помочь кое в чем?

– Помочь? Конечно, Бенвенуто, я готов! Знай, что мы все восхищаемся тобой! Ты – гордость нашей улицы.

– Тебе сколько лет исполнилось? – спросил Бенвенуто.

– Шестнадцать.

– Шестнадцать? Я думал меньше. На твоих щеках ни пушинки, они чистые и гладкие, как у девушки. И над верхней губой у тебя нет ни тени усов.

– Не растут еще, – покраснел Диего.

– Ах, как покраснел! Зарделся маковым цветом, точно невинная девица. А если переодеть тебя в женскую одежду, то, пожалуй, никто и не поймет, что ты мальчик.

– Ты смеешься надо мной, Бенвенуто? – окончательно смутился Диего.

– Ничуть, – ответил Бенвенуто. – Я хотел тебя попросить, чтобы ты сходил со мной в воскресенье на ужин к моему другу Антонио. Но поскольку мы с приятелями сговорились, что каждый из нас приведет с собой девицу, то ты должен будешь изобразить мою подругу. Если ты сыграешь свою роль талантливо, мы здорово над всеми посмеемся, а когда обман раскроется, мои товарищи, полагаю, тоже посмеются вместе с нами. Ты согласен? Помимо того, что ты окажешь мне большую услугу, ты еще сможешь пообщаться с лучшими скульпторами, художниками, ювелирами, музыкантами и певцами из числа молодежи нашего города. Довольно тебе прозябать в одиночестве и бедности, поддержка друзей даст тебе возможность подняться наверх.

Диего потупился и некоторое время не решался проронить ни слова; потом поднял голову и застенчиво промолвил:

– Хорошо, Бенвенуто, я пойду с тобой.

– Вот и чудесно! – обрадовался Бенвенуто. – Завтра после обеда загляни ко мне домой. Я приготовлю для тебя женское платье и украшения. Пока мой отец будет спать, мы примерим все это на тебя. До воскресенья остался один день, и мы должны успеть приодеть тебя как следует.

* * *

Воскресным вечером, когда Бенвенуто и Диего шествовали к дому Антонио, прохожие на улицах останавливались, чтобы посмотреть на эту красивую пару.

Бенвенуто в городе знали многие, но его спутницу не знал никто. Она была поразительно хороша собой и превосходно одета. На ней было бархатное темно-вишневое платье с узкими рукавами, имеющими прорези с подкладкой из серебристой парчи. Из такой же парчи была мантилья с оторочкой из белого меха, накинутая на плечи девушки и скрепленная золотым шнуром (одежду для Диего Бенвенуто взял напрокат у обедневшей баронессы, которая зарабатывала себе на жизнь сдачей внаем своих апартаментов, мебели, столовых приборов и платьев). На голове девушки был алый шелковый берет, из-под которого выбивались густые черные кудри (берет Бенвенуто позаимствовал у знакомой дамы, для которой изготавливал иногда золотые безделушки, а порой оказывал ей еще кое-какие услуги). На шее спутницы Бенвенуто висел на массивной золотой цепочке крупный кулон из рубина, в ушах были вдеты золотые серьги тоже с рубинами, и на пальцы нанизаны кольца и перстни с такими же рубинами (все золото и все камни были фальшивыми).

– Бенвенуто! – кричали прохожие. – С кем это ты идешь?

Он не отвечал.

– Послушай, Бенвенуто, взял бы ты портшез для своей синьорины. Да и охрана не помешала бы: гляди, сколько на синьорине драгоценностей!

Он не отвечал.

– Ишь, как заважничал! Смотри, как бы твоей синьорине не стало плохо: она тащится пешком, в жару, в таком тяжелом платье. Найми для нее хотя бы мула, Бенвенуто!

Он не отвечал.

…Подойдя к дому Антонио, Бенвенуто накинул на Диего тонкое воздушное покрывало и только тогда постучался в дверь.

Они явились на ужин последними.

– Бенвенуто! А я уже подумал, что ты не придешь! – приветствовал его Антонио. – Кстати, познакомься с Андреа и Понтормо, они мечтали тебя увидеть. Андреа любознательнее всех нас; он хочет познать сущность всех вещей и во всем ищет первооснову. Ну а Понтормо – вольный художник, а помимо того, самый жизнерадостный и дружелюбный человек на свете. Веселее товарища просто не найти.

– Эге! – воскликнул Понтормо. – А подружка Бенвенуто не иначе как из высшего общества. Что за нарядное платье на ней!

– Но отчего лицо синьорины скрыто под покрывалом? – подхватил Андреа. – Неужели ее внешность хуже ее платья?

– А мы сейчас это проверим! – Понтормо сдернул покрывало с Диего.

В комнате наступила тишина.

– Вот это да, – протянул Антонио, любуясь красотой спутницы Бенвенуто.

Пантормо же схватил одной рукой Андреа, а другой Франческо, оказавшегося рядом, согнул их шеи, а сам кинулся на колени и шутливо закричал:

– Бегите сюда все, – смотрите, смотрите, какие из себя бывают ангелы небесные! Нет, не ангелы – прекрасные ангелицы!

И тут же продекламировал:

 
О, ангел прекрасный!
О, ангел небесный!
Спаси меня, святый!
Спаси меня, светлый!
 

При этих словах Диего взвел руки и дал Понтормо благословение на манер папского. Тогда Понтормо, поднимаясь с пола, проговорил:

– Папе лобзают ноги, но ангелиц целуют в щеки, – и поцеловал Диего, отчего тот сильно покраснел, что добавило ему прелести.

– Бенвенуто! Эй, Бенвенуто! – шептал Франческо, дергая друга за рукав. – Где ты разыскал такую красавицу? Почему я не знаю ее? Ты меня с ней сведешь, когда сам натешишься?

– Сведу. Хочешь, я отдам тебе ее в конце сегодняшнего ужина?

– В конце ужина? Конечно, хочу! Ты – настоящий друг, Бенвенуто.

– Тебе, Франческо, я готов отдать даже то, чего не имею.

– К столу, друзья! – позвал Антонио. – Позвольте мне на правах хозяина разместить вас за столом по своему усмотрению. Всех дам я попрошу сесть по одну сторону, а посередине пусть усядется подруга Бенвенуто… Бенвенуто, ты нам ее не представил; как ее зовут?

– Помона.

– Помона пусть сядет посредине дамской части стола. С другой стороны стола я попрошу усесться кавалеров, каждого напротив своей дамы. Бенвенуто сядет на главнейшее место среди кавалеров; он заслужил эту честь. Пожалуйста, рассаживайтесь, и приступим к ужину.

Когда все расселись, Андреа, внимательно осмотрев всех женщин, сказал хозяину дома:

– Антонио, дорогой, я знаю, что вы называете подобных особ «воронами». Это прозвище для них сегодня как нельзя кстати. В сравнении с Помоной, с одним из красивейших павлинов какого только можно себе представить, эти вороны смотрятся еще менее интересно, чем обычно.

* * *

Ужин был обильным; самыми изысканными яствами стали свиной рулет и баранина, приготовленная новым способом. К рулету, – запеченному в сыре с овощами и чесноком, нашпигованному куриным филе в сметанном соусе с тертыми орехами, – подавали белое мускатное вино. К баранине, – зажаренной в оливковом масле с луком и пряностями, мелко порезанной на куски, перемешанной с острой брынзой и молодым капустным листом, а потом разложенной на пышных свежевыпеченных лепешках из пресного теста, – к баранине подавали терпкое красное вино.

После ужина молодые люди возымели охоту послушать музыку и пение, благо в исполнителях недостатка не было, и скоро начался концерт, в котором чудные голоса соединились со звуками инструментов.

В то время, когда шел концерт, две соседки Диего-Помоны за столом непрерывно болтали.

– Я приехала во Флоренцию из деревни, – рассказывала одна из них. – Семья у нас большая, а земли мало, что мне в деревне делать? Во Флоренции жил мой двоюродный дядя, старый бездетный вдовец, и он согласился, чтобы я переехала к нему для помощи по дому. Я переехала, и вся домашняя работа свалилась на меня: дядя прогнал свою старую служанку, я одна убирала, стирала, ходила за покупками, готовила еду. Дядя вообще ничем не занимался, он целые дни просиживал в трактире и пропивал свои сбережения, накопленные в молодости, когда он вел собственную торговлю.

Я была моложе его почти на тридцать лет, – мне едва минуло семнадцать, а ему уже давно перевалило за сорок, – но он начал домогаться меня. Я отбивалась, как могла, но однажды, утомившись от работы, я заснула вечером в своей комнате, забыв запереть дверь на засов. Как на грех, дяде именно в эту ночь пришла охота поразвлечься со мною: не успела я опомниться, как он задрал мне подол. Я начала кричать, но дядя пригрозил, что выгонит меня из дома, да еще ославит на весь город как девицу легкого поведения. Что тут поделаешь, пришлось умолкнуть…

Переспав со мной в эту ночь, дядя вошел во вкус и стал постоянно приходить вечерами в мою комнату. Фу, как это было гадко! Вонючий, пьяный, бессильный старик, он чаще всего просто елозил по мне, не в силах проникнуть вовнутрь. Причем, в своей слабости он обвинял меня, говорил, что я холодна, как лед; ругал меня, бил, и заставлял ласкать его особыми способами, – ну, вы понимаете, о чем я веду речь!

Раздраженный своей немощью дядя вскоре стал пить напропалую и пропил остатки денег. Теперь он лупил меня каждый день, утверждая, что я – причина того, что он пьет, а еще, что я объедаю и обворовываю его. Как-то вечером, он привел в дом мясника с рынка. Мясник, толстый и ражий мужчина, смотрел на меня, как на овечку для заклания, и облизывался. Я догадалась, зачем он пришел, но я так устала от попреков дяди, мне так надоели его побои! Мне было все равно, что он продал меня этому мяснику: так в первый раз в жизни я переспала с мужчиной за деньги.

Мясник приходил еще и еще, а вслед за ним дядя стал приводить ко мне и других любителей сладенького. При этом все деньги он забирал себе, а я по-прежнему работала на него и жила впроголодь.

Но Пресвятая Дева Мария сжалилась надо мной! Один из тех, кого приводил дядя, проникся ко мне симпатией и предложил стать его постоянной подружкой. Я согласилась; дурной молвы я уже не боялась, весь квартал знал, чем я занимаюсь. Я ушла от дяди и начала самостоятельную жизнь.

Дядя страшно разозлился и пытался даже угрожать моему другу, но тот его быстро поставил на место: старику так пообломали бока, что он неделю отлеживался. Придя в себя, он вошел в непрерывный запой; продал дом, все свои вещи, а после сгинул без следа. Говорят, мертвого старика, похожего на моего дядю, выловили осенью из реки, но я сама не видела… Вот моя история, вот каким образом я пошла по этому пути.

– А я пошла по этому пути из-за своего возлюбленного, – похватила вторая девица, которой не терпелось рассказать историю своего грехопадения. – Ах, девочки, если бы вы его встретили, то не смогли бы не влюбиться в него! Высокий брюнет с голубыми глазами, широкоплечий, мужественный, обаятельный, – вот он каким был!

Как я на него посмотрела, так сразу и влюбилась по уши! Он взял меня безо всякого сопротивления, и как мы с ним любили друг друга, – ах, девочки, это сказка! Он был жеребчик, хоть куда, никогда больше такого мужчину я не встречала: помню, была у нас ночь, когда мы занимались любовью двадцать один раз. Я-то, понятно, не считала, но он ставил мелом черточки над кроватью после каждой любовной атаки, и к утру на стене оказалась двадцать одна черточка. Не буду вам говорить, какие позиции мы с ним придумывали, скажу только, что он был невероятно изобретателен по этой части…

Увы, наша любовь недолго длилась! Я забеременела, и мой возлюбленный испарился, как утренний туман под лучами солнца. Но я его не осуждаю: разве может такой мужчина нянчиться с детьми? По правде сказать, я и сама не очень-то хочу возиться с ними. Одним словам, я поплакала, поплакала, да и пошла к бабке-знахарке, которая освободила меня от плода.

А после я стала размышлять, чем бы мне заняться? Замуж идти я не хочу, – избавь меня святая Екатерина от домашнего рабства! С родителями жить тоже не хочется, – сплошное ворчание и понукание! Ну, не в прачки же мне подаваться?! Слава Богу, нашлись добрые люди, которые пристроили меня к моему нынешнему ремеслу. Я ни о чем не жалею: сколько интересных мужчин встречаю, сколько денег зарабатываю: в каком другом месте у меня было бы все это?

– А ты как попала на нашу дорогу? – спросила она Диего-Помону, переведя дух.

– Я? Я тоже из-за друга, – ответил Диего тонким голоском.

– Да что ты? Какое совпадение! Расскажи нам о своем дружке. Ну же, не стесняйся, мы все – свои! – стали теребить его девицы.

– Он – удивительный человек. Искусный мастер, великий в своем мастерстве.

– Мы не о том тебя спрашиваем. Расскажи нам, каков он из себя: что у него за лицо, какого цвета глаза и волосы, какая фигура, какой рост?

Диего посмотрел на Бенвенуто, сидящего напротив, и сказал:

– Лицо у него правильной формы, немного вытянутое. Широкий подбородок, нос прямой, глаза карие, большие, волосы густые, вьющиеся, каштанового цвета. Фигура стройная, крепкая, а роста он гораздо выше среднего: большинство людей на улицах меньшего роста, чем он.

– Святая Елизавета! Судя по твоему описанию, твой дружок был не плох! – засмеялась вторая девица. – А теперь расскажи, каков он был в любви? Достаточно ли горяч и темпераментен? Что предпочитал, и не было ли у него каких-нибудь причуд?

– Как ты любопытна! – укоризненно заметила первая девица.

– А что в этом такого? – встряхнула головой вторая девица. – Мы, слава Богу, насмотрелись на мужчин вдоволь и столько о них узнали, что легко можем судить о любых их особенностях. Отчего же нам не поделиться опытом? Да и в нашей работе это может пригодиться. Давай, давай, Помона, рассказывай, мне интересно!

Диего закряхтел, заерзал и принялся крутиться то в одну, то в другую сторону.

– Что с тобой, милая? – спросила первая девица. – Уж не чувствуешь ли ты некоторого беспокойства?

– Да, – ответил Диего. – Я ощущаю что-то мешающее в матке. Мне кажется, что я беременна.

– Ай, бедная! – разом воскликнули обе девицы, и одна из них положила руку на живот Диего, сказав: – Дай-ка я потрогаю, все-таки я тоже была на сносях…

Диего не успел отстраниться, как она обнаружила, что он – не женщина.

– Святые угодники! Да это мужчина! – закричала она. – Ах ты, педераст! Переоделся в женскую одежду и морочишь нас! Поглядите на этого содомита: вот кого привел с собой Бенвенуто! Ага, я поняла, Бенвенуто, о каком дружке нам рассказывал твой переодетый, смазливый красавчик! Ай да, Бенвенуто! Ну и наклонности у тебя!

За столом раздался оглушительный хохот. Бенвенуто поднялся и, переждав шум, сказал:

– Позвольте представить вам моего соседа Диего, которого я попросил сыграть роль моей подружки. Мы устроили этот розыгрыш для вашего веселья и развлечения. Можете наказать нас, если мы того заслуживаем.

– Я накажу Бенвенуто. Вы разрешите? – обратился ко всем присутствующим Понтормо.

– Разрешаем, – от имени всех согласился Антонио.

Понтормо подошел к Бенвенуто и торжественно произнес:

– Хоть я знаю тебя всего три часа, но мне известно обо всех твоих поступках, и вот тебе наказание за них!

Он захлопал в ладоши и завопил:

– Да здравствует этот синьор! Слава синьору Бенвенуто!

– Слава Бенвенуто! – подхватили сидящие за столом так, что от их крика дрогнули огни свечей, а по залу разбежались фантастические тени.

– Ну, ты меня рассмешил! – сказал Франческо, хлопнув Бенвенуто по колену. – Аж слезы выступили!

– Как я и обещал, я уступаю тебе Диего, – подмигнул ему Бенвенуто. – Возьмешь его?

– Я бы взял, но у меня не хватит средств на его содержание, – Франческо бросил взгляд на богатое платье Диего.

– Да, мой друг, все необычное – дорого, но как понравилась всем шутка с переодеванием! – улыбнулся Бенвенуто.

– Я вам легко объясню, в чем тут дело, – вмешался в их разговор подсевший к ним Андреа. – То, что находится в своей среде, не бросается в глаза. Свинья совершенно естественно смотрится в свинарнике, но если поместить ее в курятник, мы увидим в ней гораздо больше свинского, чем в ее родном обиталище. То же касается мужчины в женском одеянии, или женщины – в мужском. Женское или мужское начало больше проявляется в чужом облике, чем в своем собственном: характерные черты мужчины или женщины вылезают наружу из чужой оболочки, – и мы смеемся над тем, чего раньше не замечали!

Часть 4. О силе зависти. О том, как три бывает меньше одного, а один – больше двенадцати. О том, как была жестоко избита и погибла ни в чем не повинная куртка. Душеспасительные разговоры в монастыре. Рассуждения об искусстве на постоялом дворе. Прощание с Флоренцией

– Зря, говорю тебе, зря ты открыл вторую мастерскую. Разве тебе этой мало? Я старею и скоро совсем не смогу работать, ты станешь полным хозяином мастерской, – зачем тебе еще одна? – недовольно ворчал Джованни, провожая сына в город.

– У нас много заказов, надо будет нанять подмастерьев, а где их разместить? Нам обязательно нужна вторая мастерская, – возражал Бенвенуто. – Я не понимаю, чего ты беспокоишься? Наша корпорация дала разрешение.

– Только благодаря моим связям. Во Флоренции и без того избыток мастеров.

– Избыток ремесленников, хочешь ты сказать, а мастеров можно по пальцам перечесть.

– Вот-вот! Именно поэтому ремесленники готовы с потрохами съесть настоящего мастера: его искусство показывает их бездарность и отнимает у них заработок.

– Но оно дает им и пример для подражания; сами-то они не способны создать ничего нового и талантливого.

– Это верно, но ремесленники предпочли бы, чтобы мастера жили подальше от них и не составляли им конкуренцию, а ты открыл мастерскую в самом центре города, рядом с банком, куда ходит много людей.

– О чьих интересах ты заботишься, отец, – о наших, или об интересах тех бездарей, что не могут толком изготовить даже простое серебряное блюдо?

– Не болтай глупостей! Конечно, мне нет никакого дела до их интересов, но я боюсь их зависти и злобы. Зависть и злоба – одни из сильнейших человеческих чувств, и тот, кто одержим ими, способен на многое.

– Не волнуйся! Нашим врагам меня не одолеть, – Бенвенуто поправил маленький нож, вложенный в кожаный пояс, потом поцеловал отцу руку и вышел на улицу.

– Много ли ты навоюешь своим ножичком против завистников, число которых будет все умножаться и умножаться вместе с ростом твоей славы, – печально сказал Джованни, глядя вслед сыну.

* * *

Белоснежные стены домов, их красные черепичные крыши, золоченые шпили старых церквей и разноцветные ажурные купола новых; темно-зеленые верхушки кипарисов и салатово-желтые кроны акаций, блеклые бронзовые скульптуры на площадях и бледные мраморные статуи на крышах дворцов – все колыхалось и плыло в синем горячем воздухе, наполненном нестерпимым огненным сиянием. Пусты были улицы, и в домах воцарилась тишина; лишь изредка из-за прикрытых решетчатых ставен доносилось всхлипывание и старческое кряхтение младенца, измученного жарой.

Бенвенуто спешил в свою новую мастерскую, чтобы укрыться там от зноя и поработать над эскизом двух больших напольных канделябров, заказанных ему епархией. Он задумал сделать один канделябр в виде Минервы, рассеивающей тьму невежества светом премудрости; другой – в виде Аполлона, озаряющего мрак варварства блеском муз.

Минерва уже была готова в воображении Бенвенуто: она, обнаженная, должна была замереть в движении, собираясь сделать шаг правой ногой и подняв вверх правую же руку, в которой и должен был разместиться подсвечник. Тело ее соразмерно и худощаво (истинная мудрость не может быть полной); изящная голова, повернутая чуть влево, увенчана шлемом, кокетливо сдвинутым на затылок так, чтобы показать кудряшки волос на лбу и ушах (женская натура присутствует и в богине). Левой рукой Минерва поддерживает у своего бедра покров, соскользнувший до середины ягодиц.

Что же касается лица богини, то Бенвенуто вначале собирался придать ему суровое и холодное выражение, но передумал. Личико ее должно иметь наивный полудетский вид: во-первых, это привлекательно в художественном плане; во-вторых, с философской точки зрения, мудрость всегда по-детски наивна и вопросительна.

Вроде бы с Минервой получалось неплохо, – оставалось поскорее зарисовать на бумаге, и можно было поразмыслить об Аполлоне…

Бенвенуто, все ускоряя и ускоряя шаги, почти уже бежал по безлюдным переулкам, досадливо отирая капли пота, выступающие на лбу, но добраться до мастерской ему так и не удалось. Он встретил Сальвадоро и Микеле, которые стояли под навесом в дверях своей лавки и сонно таращились на пустую улицу. Бенвенуто замедлил шаги: Сальвадоро и Микеле были его врагами. Они занимались ювелирным делом, но, хотя были старше Бенвенуто, так и не смогли прославиться; а с тех пор как Бенвенуто открыл мастерскую у них под носом, Сальвадоро и Микеле стали терпеть значительные убытки и поэтому ждали удобного случая, чтобы посчитаться с дерзким юнцом.

Завидев его, Сальвадоро и Микеле оживились.

– Гляди-ка, Бенвенуто идет, – сказал Сальвадоро.

– Торопится, – сказал Микеле.

– Ну, как же! Он у нас такой известный. Работы у него навалом, – сказал Сальвадоро.

– Открыл мастерскую у нас под боком для чтобы переманить к себе наших заказчиков, – сказал Микеле.

– За такие вещи проучить его не мешало бы, – сказал Сальвадоро.

– Имеем полное право, – сказал Микеле.

Бенвенуто встал напротив них и ответил:

– А кто вам мешает отбить у меня заказчиков таким же образом, каким я отбил их у вас?

– Ишь ты, он еще вздумал нас наставлять! – сказал Сальвадоро.

– Какой наставник нашелся! – сказал Микеле.

– Вас наставлять? Да сохрани меня Господь от этого! – презрительно фыркнул Бенвенуто. – Если бы вы были почтенными людьми, то есть людьми, достойными уважения, я бы мог смиренно посоветовать вам, как можно, по моему разумению, улучшить ваши работы. Однако поведение ваше свидетельствует о том, что вы люди низкие и недостойные, а потому не только наставлять вас нет у меня ни малейшей охоты, но и связываться с вами я вовсе не желаю. Если же вы вынудите меня защищаться и прибегнуть к силе, то после вините в этом лишь себя, но отнюдь не меня!

Пока Бенвенуто таким образом препирался со своими врагами, в переулке показался двоюродный брат Сальвадоро и Микеле, – Герардо, – погонявший осла, нагруженного кирпичами. Услышав перепалку, Герардо направил осла так, что тот прижал Бенвенуто к стене, и кирпичи посыпались ему на ноги. Бенвенуто вскрикнул от боли, а Герардо нагло расхохотался, глядя на него.

Тогда Бенвенуто мигом обернулся к нахалу и ударил его в висок. Герардо охнул, закатил глаза и упал, как мертвый.

– Вот как надо поступать с такими бесчестными негодяями, как вы! – закричал Бенвенуто, обращаясь к Сальвадоро и Микеле.

– Ах ты гаденыш! – возопил Сальвадоре, вытаскивая стилет.

– Убьем его! – заорал Микеле, вынимая кинжал.

Тут же на шум из лавки выскочили их домочадцы и подмастерья, готовые наброситься на Бенвенуто, как стая волков на оленя.

Бенвенуто разъярился:

– Как, все на одного?! Где же ваша честь, где ваша доблесть?! Ну, все равно!

Он выхватил свой маленький нож и вскричал, бешено сверкая глазами:

– Кто первый?! Уложу на месте! А остальные пусть бегут за священником, ибо доктор тут уже не понадобится!

И хотя Бенвенуто был один, а их было много; и хотя своим маленьким ножичком он вряд ли причинил бы кому-нибудь вред, но никто даже не шелохнулся, чтобы напасть на него или помочь поверженному Герардо.

Бенвенуто, выставив нож, попятился в переулок; медленно отступая, прошел его до половины, а потом развернулся и отправился восвояси.

Весь клан Сальвадоро и Микеле по-прежнему стоял у лавки, застыв в полной неподвижности. В это время осел, оставшийся без хозяина и растерявший кирпичи, начал вдруг истошно кричать, видимо, осознав свои потери, и разбудил обитателей окрестных домов, мирно дремавших после обеда. Ставни стали открываться и в окнах появились заспанные физиономии:

– Господь милосердный, Пресвятая Дева, Святые угодники! Что происходит? Что за крики?.. Да угомоните же этого проклятого осла! Что у нас сегодня творится?!

– Черт его знает, что у нас творится! – выдохнул Сальвадоро, очнувшись от столбняка.

– Дьявол ведает, что у нас происходит! – пробубнил Микеле, приходя в себя.

– Защиты! – хором выпалили они через секунду. – Защиты и справедливости! В суд!

– В суд! В суд! – подхватили их домочадцы.

Уличная драка. Фрагмент картины Питера Брейгеля-Старшего.

* * *

Не успел Бенвенуто успокоиться, как его вызвали на судебное заседание. Когда он туда явился, то предстал, к своему великому удивлению, перед коллегией из восьми человек, обычно собиравшейся для рассмотрения самых важных дел.

– Ну-с, любезнейший, – сказал ему председатель, – твои бесчинства и дебоши давно будоражат весь город. Один раз ты уже привлекался к суду за избиение ни в чем не повинных людей, но, видно, того урока тебе было мало. Теперь ты совершил нечто невообразимое: напал на этих достойнейших граждан (судья показал на Сальвадоро и Микеле) прямо в их лавке. Причем, ты специально готовился к этому нападению, поскольку, как следует из свидетельских показаний, а свидетелей по делу много, ты был вооружен до зубов. В результате ты чуть не до смерти убил двоюродного брата этих почтенных людей, который пытался, на свою беду, урезонить тебя добрым словом: бедняга не смог даже прийти на наше заседание! Ты совершил серьезное преступление, и ответишь за него по всей строгости закона. Есть ли у тебя какие-нибудь оправдания? Хотя, вряд ли они могут быть для такого вопиющего безобразия!

– Ваша честь… – начал говорить Бенвенуто, но заместитель председателя перебил его:

– Господин главный судья, обратите внимание, во что одет этот проходимец! Что за одежду он на себя напялил? Какая-то немыслимая куртка со шнурками и капюшоном, а где головной убор? Может быть, он снял его при входе в зал заседаний? Где твой головной убор, юноша? Нет его? Я так и знал! Господин главный судья, я считаю, что подсудимый своим внешним видом бросает вызов обычаям, принятым в нашем городе!

– Погодите, коллега! Что вы смешиваете все в одну кучу? – недовольно проговорил третий судья, Джулиано, для возлюбленной которого Бенвенуто сделал когда-то перстень и серьги, и от которого получил недавно еще один заказ. – Господин главный судья приказал подсудимому высказаться по существу дела. Мы слушаем тебя, юноша, но помни, что каждое твое слово будет взвешено на весах правосудия.

– Ваша честь, и вы, уважаемый суд, все было совсем не так, как рассказали эти два… гражданина, – Бенвенуто кивнул на Сальвадоро и Микеле. – На самом деле, я и не собирался нападать на них. Я шел в свою новую мастерскую, которая находится в центре города недалеко от лавки и мастерской этих… граждан. Когда я проходил мимо, они стояли на улице, и я, клянусь Распятием, не задел их ни взглядом, ни словом, ни прикосновением! Они сами начали меня оскорблять, а после появился их брат Герардо, который специально толкнул на меня своего осла, нагруженного кирпичами, так что у меня отдавило ноги, а это наглец Герардо еще и насмехался надо мной.

– Врет он, ваша честь! – выкрикнул Сальвадоро.

– Все это – ложь! – подал голос Микеле.

– Помолчите! – оборвал их Джулиано. – Вас мы уже выслушали!

– Но это он атаковал нас! – не унимался Сальвадоро.

– Напал внезапным образом! – присоединился к нему Микеле.

– Набросился! – добавил Сальвадоро.

– Накинулся! – вставил Микеле.

– Господин председатель! Потерпевшие проявляют неуважение к суду! – возмутился Джулиано.

– Соблюдайте тишину в зале, иначе я оштрафую вас! – грозно сказал председатель.

– Итак, юноша, – продолжал он, обращаясь к Бенвенуто, – ты утверждаешь, что не виноват. Однако ты пришел к потерпевшим с оружием? Они говорят, что у тебя в руках был здоровенный тесак.

– Вот этот тесак, ваша честь, – Бенвенуто достал из-за пояса свой маленький ножик. – Если бы я собирался напасть на этих господ, разве не должен я был обзавестись оружием пострашнее? Тем более что там была целая орава их родственников; да вон они сидят в зале!

– А ты – хитрец! – сказал председатель. – На все у тебя есть ответ. Но их брат все-таки пострадал от твоей руки.

– Да, я дал ему пощечину…

– Врет, он ударил его кулаком! – возмущенно выкрикнул Сальвадоро.

– В голову кулаком ударил! – подтвердил Микеле.

– Виноват, ваша честь. Действительно, я ударил его кулаком, – сознался Бенвенуто. – Это потому, что я не помнил себя от гнева. А вообще-то я хотел дать ему пощечину.

– Опомнись! – перебил его Джулиано. – Что ты такое говоришь! Да будет тебе ведомо, что удар кулаком расценивается законом как незначительный проступок, как следствие излишней горячности. Но пощечина – совсем иное дело. Пощечина – это оскорбление, несмываемая обида, позор; человека, давшего пощечину, ждет тюремное заключение или большой денежный штраф.