Текст книги "Декабристы"

Из стихов, из звонких рифм, из бессмертных строк великого творения молодой поэт должен был составить нравоучительный роман!

Гениального Пушкина Николай I поучал, как писать! Ему, Николаю I нужна была совсем другая литература: пресмыкающаяся, восхваляющая, парадная. Литература по его воле, по его теме, по его вкусу. Свободолюбивые называли ее лакейской или полицейской литературой.

В этом отношении Булгарин проявлял усердное старание и сочинил роман, подделываясь под Вальтера Скотта, под заглавием «Иван Вижигин». Роман имел успех у невзыскательного читателя. Его покупали, читали, охали и ахали над его страницами.

В архивных материалах эпохи декабристов, в воспоминаниях множества людей Булгарин предстает в образе подлеца. В нем, перефразируя Чехова, все было отвратительно – и мысли, и лицо, и одежда. Книг, исследований, статей о Булгарине нет. Нет и полной биографии.

Пушкин относился к Булгарину не просто неприязненно. Он заслуженно презирал его. Пушкин пишет язвительные эпиграммы на Булгарина, саркастические пародии, критические заметки. На первый взгляд казалось: зачем уделять было столько внимания презренной личности? Даже близкие друзья Пушкина не видят смысла заниматься Булгариным. Зачем же ему, гению, нужно было уделять внимание и тратить время на бездарность?

Дело в том, что в условиях жесточайшей цензуры Пушкин в Булгарине видит не только «другое течение» в литературе, не только литературного ремесленника. Он чувствует всем своим существом, что здесь скрывается доносчик, иуда. Пушкин называет его «сволочью в нашей литературе» – может быть, не совсем поэтично, но глубоко верно.

Читая доносы Булгарина, те самые, которые он писал целыми днями, писал с энергией и с остервенелым упорством (все эти доносы прошнурованы, подшиты, пронумерованы, сохранены в архивах Третьего отделения), нельзя не содрогнуться от невольно охватывающего ужаса. Те, кто видел в саркастической войне Пушкина против Булгарина простое донкихотство, не подозревали, что за Булгариным стоит целая система, определенная государственная конструкция, угодное мышление.

История русской монархии и реакции имеет глубокие корни и исполинский размах. Она имеет своих столпов, своих кумиров, свои теории и традиции. Ее бастионы, однако, донельзя влажны, подземелья тюрем и крепостей выложены камнем. А ее щупальца и уши – мерзкие души доносчиков. Красивейшие слова русского языка, ветвисто-велеречивая фразеология богословской традиции, где слово «бог» и слово «император» пишутся одинаково с большой буквы, – в ее полном распоряжении. Но и они не могут скрыть страданий ее жертв. Этими словами жонглируют и высшие чины Третьего отделения.

Вся мемуарная литература того времени свидетельствует о Булгарине как о законченном мерзавце. Поистине невероятное единство! Нет возражений, оговорок, оттенков… Черен, как дьявол!

Но Булгарин вовсе не односторонен и «одноцветен». Его работоспособность неистощима. Он издает шеститомное описание России – «Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношении». Кроме того, он оставил 32 тома сочинений – романы, повести, рассказы. А если прибавить к этому еще 56 томов журнала «Северный архив», 80 томов газеты «Северная пчела», несметное количество планов, докладов, доносов Третьему отделению…

У Булгарина были и необъяснимые поступки. Он укрывает и сохраняет для потомков архив Рылеева, получает порицание от царя за защиту Сперанского, дружит с Грибоедовым… Он гордится и похваляется своей дружбой с декабристами. Он гордится, что не кому-нибудь, а именно ему Грибоедов завещал свое бессмертное творение «Горе от ума».

И в то же время, когда Дельвиг, миловидный, нежный Дельвиг, друг Пушкина, вызвал на дуэль Булгарина, он спокойно объяснил ему, что не имеет намерения драться, так как в свое время он видел больше крови, чем Дельвиг чернил. Трусость делает его неуязвимым. Из позора она превращается у Булгарина в броню.

Против Булгарина выступали и писали Лермонтов и Гоголь, Белинский и Герцен, Некрасов. Его осыпали градом насмешек. Но Булгарин неуязвим. Что ему эти «насмешники», которые все получили готовеньким, обладают средствами, кичатся своим происхождением. Все, даже таланты их, подарены им судьбой! А он, Булгарин, из ничего достиг невозможного: стал «популярнейшим» русским писателем! Деньги и славу он получал, дескать, благодаря упорнейшему труду и твердости…

На вооружении императорского деспотизма не только шпионы, предатели и жандармы. В его распоряжении крепости и тюрьмы, среди которых наиболее мрачной славой пользуются Шлиссельбургская и Петропавловская крепости, тюрьмы Соловецкого и Суздальского монастырей.

История этих бастионов самодержавия – история бунтов, восстаний, самоотверженной борьбы за свободу и просвещение. В подземельях, в тесных каменных камерах, глубоко скрытых под землей, в полном мраке, среди вечного безмолвия погибали «бунтовщики» и «вольнодумцы».

Первые революционеры из дворян, декабристы, также нашли «убежище» за холодными каменными стенами царских тюрем. В Шлиссельбург был брошен подполковник Иосиф Поджио, там он провел целых восемь лет. Туда же заточили братьев Михаила и Николая Бестужевых, друга Пушкина – Ивана Ивановича Пущина. Там сидел генерал А. П. Юшневский, мичман В. А. Дивов, князь Барятинский и многие другие. Но страшная слава Петропавловской крепости превзошла по своим ужасам все остальные застенки.

Каждое политическое движение, каждый порыв к свободе или просвещению завершался в казематах этой бастилии России. Туда бросили сотни декабристов. Сразу после восстания арестовали более трехсот человек. Все камеры были переполнены. Главные руководители помещены в специальные каменные мешки, в одиночное заключение.

Для пятерых из них Петропавловская крепость стала и лобным местом. Здесь, в тайне от народа, воздвигли пять виселиц и повесили борцов за свободу. Они умерли в муках и… под звуки военного оркестра.

– Эти пять виселиц стали для нас пятью распятиями! – воскликнет позже Герцен.

В 1790 году сюда, в Петропавловскую крепость, брошен был предтеча и вдохновитель декабристов – Радищев – за единственную «вину» – книгу «Путешествие из Петербурга в Москву».

Целых два века в Петропавловской крепости заживо хоронили лучших сынов России. В ней нашли свою гибель видные общественные деятели, писатели, поэты, ученые, военные, мыслители. Целая плеяда восторженных передовых людей, чьей мечтой было только благо России, встретила здесь унижения, истязания, смерть. Здесь, во мраке этих каменных лабиринтов, угасли их порывы, их жизнь.

Декабрист Гавриил Батеньков, инженер и подполковник, первый помощник и друг государственного деятеля Сперанского, любил говорить своим друзьям: «Посмотрите на эту крепость! Это же дворец русского свободолюбия!»

И мог ли он тогда предположить, что и его бросят в эту же крепость, что его замуруют живым в одиночной камере на целых 20 лет! Царский суд приговорил его к 20-летним каторжным работам, но приговор не был исполнен. Все это время его держали в полном одиночестве, без права слышать хотя бы один звук, человеческое слово или человеческий голос.

– Чтобы не видел человеческого лица, не слышал человеческого голоса! – так император приказал коменданту крепости.

Батеньков разучился говорить. Он забыл многие слова. Товарищи его по борьбе давно в Сибири. И думают, что он умер, погиб.

Комендант крепости Иван Скобелев, бывший солдат, преступая иерархию военного бюрократизма, много раз напоминал императору Николаю I, что Батеньков продолжает быть замурованным в крепости. Но император оставался неумолимым.

Время от времени ему приносят по высочайшему соизволению бумагу и чернила. Батеньков пишет императору пространные, ироничные письма.

Много лет спустя об этих письмах Батеньков рассказывал Евгению Ивановичу Якушкину, сыну декабриста Ивана Якушкина, который вел подробные записи его рассказов.

«Держат меня заточенным в крепости за оскорбление царского величества, – писал Батеньков в своих дерзких посланиях. – Есть ли какой смысл в этом утверждении? Царь имеет огромный флот, многочисленную армию, много крепостей. Как я мог его оскорбить? Не мог я и флот его уничтожить, ни армии его разгромить. Как же тогда могло пострадать от меня его царское величество? Хотел бы, чтобы мне объяснили. Даже если мне скажут, что я „свинья“. Ну и как, сильно ли я оскорбил его царское величество?»

Евгений Якушкин спросил:

– Письма ваши доходили до императора?

– Доходили, – ответил Батеньков. – Это я знаю, потому как после каждого письма начальство в крепости испытывало сильное волнение. И меня держали в еще большей строгости… Помню, что после одного такого письма стали еще более строго держаться со мной. И я снова попросил бумагу, чернила и написал: «Любая строгость по отношению ко мне неразумна, и Вы ничего не будете иметь от этого. Не забывайте, что держите в крепости меня 15 лет и что Вы не имеете кем меня заменить. Помните, что Вы не найдете другого кандидата на мое место, при этих сегодняшних условиях».

Вероятно, это письмо подействовало, потому что был отменен строгий режим. Николай Павлович был уверен, что узник потерял разум, что подобные письма, особенно последнее, человек в здравом уме написать не может.

Император и его приближенные не в состоянии понять, как может этот человек шутить и иронизировать после 15 лет одиночества и терзаний в каземате Петропавловской крепости!

Это спокойствие духа, эта непреклонность были свойственны многим декабристам. Известно, как спокойно и твердо держался Павел Пестель. Когда однажды его повели из крепости (с завязанными глазами и оковами на руках и ногах) на допрос, он спокойно выслушал обвинения членов Следственной комиссии. Они кричали ему в лицо, что он цареубийца, что он поднял руку на священную особу царя.

– Я еще не убил ни одного царя, – ответил Павел Пестель, – а среди моих судей есть и цареубийцы!

Все замолчали в оцепенении. За столом следователей восседал член Комиссии генерал Голенищев-Кутузов, один из убийц Павла I…

Петропавловская крепость – сложный комплекс зданий, таинственных переходов и туннелей, подземелий, построенных в разное время и различными «хозяевами». В глубокой тайне хранились ее чертежи, никто не имел права говорить или рассказывать о внутреннем порядке в ее каменных бастионах.

Самым старым казематом в Петропавловской крепости является знаменитый Алексеевский равелин, названный так потому, что в его подземелья был брошен цесаревич Алексей, сын Петра I. Единственный вход, который ведет к равелину, – большие каменные ворота. Секретный путь к нему идет по воде, через канал, который отделяется от Невы в Кронверкский пролив.

Только раз в году петербургские жители могли бросить взгляд на Алексеевский равелин – в праздник богоявления. Тогда у стены крепости обычно устраивалось религиозное шествие. С затаенным страхом и трепетом люди смотрели на треугольное каменное здание. В нем был 21 каземат.

Намного большим является здание Трубецкого бастиона – в нем 72 каземата. Он находится за Монетным двором и скрыт от взглядов любопытных второй каменной стеной. Кроме того, в крепости были построены так называемые «куртины» – тюрьмы в тюрьме. Самыми знаменитыми среди них были Кронверкская и Невская куртины, стена последней выходила к Неве.

Декабристы были брошены в Петропавловскую крепость зимой 1825 года – через год после сильного наводнения в Петербурге, когда вся крепость была залита водой. И вода еще продолжала лить чуть ли не ручьями по стенам. Декабрист Николай Басаргин писал в своих воспоминаниях: «Мой каземат был особенно влажен. По стенам текло, его маленькие размеры не позволяли мне сделать какое-нибудь движение».

Казематы напоминали гробы. Заключенные содержались почти в полной темноте, иногда им приносили свечи, чтобы они могли написать свои показания. Басаргин тяжело заболел, стал кашлять кровью. Лекарь предупредил начальство, что если он останется в этом каземате, то непременно умрет. Решают перевести его в другой. Тот был немного просторней, но в нем также царил полумрак. Басаргин писал: «Когда вошел, не смог различить никаких предметов, которые находились там, пока не свыклись глаза с мраком».

Вся крепость была заполнена арестованными. Уже не было ни одного свободного каземата. Арестованных стали помещать в другие, наскоро приспособленные камеры. Братья Беляевы, Дивов и Гангеблов были заключены в одной камере. Когда надзиратель принес им свечу, они с ужасом увидели, что стены усеяны тараканами и жуками. Все было покрыто слоем грязи. Гангеблов в своих воспоминаниях писал: «Низкий потолок камеры был обвит паутиной, усеян множеством жуков, тараканов, сороконожек и другими невиданными гадинами…»

«Эти клетки так тесны, – писал в своих воспоминаниях Завалишин, – что едва умещалась кровать, столик и небольшая чугунная печка. Когда она топилась, клетка наполнялась непроницаемым дымом, так что нельзя было увидеть дверей на расстоянии двух аршин. Но как только закрывали печку, то от нее шел удушающий смрад, а охлаждавшийся пар лился буквально потоками по стенам, так что, бывало, за день выносили по двадцать и более лоханей воды».

Декабристы начинают болеть. Их терзает ревматизм, открываются и кровоточат старые раны…

В 1827 году, когда декабристы были уже осуждены и отправлены в Сибирь, граф Чернышев – член Следственной комиссии – направил официальное письмо коменданту крепости генерал-адъютанту Сукину.

«Стало известно, – писал он, – что в некоторых казематах Санкт-Петербургской крепости имеется много тараканов и других насекомых, которые, кроме того, что внушают отвращение, вредят здоровью содержащихся в них людей».

Далее Чернышев требовал от коменданта принять необходимые меры по очистке казематов. Комендант ответил, как и подобает главному стражнику и надзирателю. Он написал, что ни в одном из них нет «вышеуказанных насекомых». Они появляются лишь «в общей арестантской кухне, но и там они истребляются и выметаются». То же самое подтвердил в своем донесении штабс-лекарь крепости, коллежский советник Элькан, который посещал арестантов, нуждавшихся в медицинской помощи.

Скроен не по простой мерке

Декабристами были самые достойные русские дворяне-аристократы. Среди них мы видим и восторженных юношей, и видных мыслителей, незаурядных военных, экономистов, философов. Среди них был и Михаил Орлов – один из разносторонне одаренных людей. Этот видный военачальник в 1814 году принимал и подписывал акт о капитуляции Парижа. Из-под его пера вышли серьезные труды по политической экономии, по теории финансов. В то же время он был философом и литературным критиком. Дружбой с ним гордились Пушкин и Чаадаев, Герцен и Жуковский, Вяземский и другие выдающиеся люди того времени.

Еще за три года до восстания декабристов, в 1822 году, Михаил Орлов попал в опалу. Александр I отнял у него дивизию, когда был арестован и предан суду служивший в ней В. Ф. Раевский. Только стойкость Раевского не позволила следствию собрать улики против Орлова и привлечь его к суду.

Фамилия Орловых стала известна в России с 1762 года, когда гвардейский офицер Григорий Орлов и его братья Алексей и Федор возглавили дворцовый заговор против императора Петра III. С их помощью на престол вступила Екатерина II.

В благодарность царица одарила их поместьями с крепостными крестьянами. Отец Михаила Орлова, граф Федор Орлов, генерал-аншеф, владел 30 тысячами крепостных, несметными богатствами и обширными землями.

Михаил Федорович Орлов родился в 1788 году. Как тогда было принято, высшая петербургская знать посылала своих сыновей в пансион аббата Николя. Там учился и Михаил. Он подружился с князем Сергеем Волконским, с А. Баратынским, В. Давыдовым – будущими декабристами. Через пять лет стал юнкером, а в 1805 году вступил в кавалерийский полк.

Во время наполеоновских войн М. Орлов выполнял самые сложные и ответственные дипломатические миссии, Поздно ночью 12 (24) июня 1812 года в Вильно, где находился император Александр I, стало известно, что Наполеон вторгся в Россию. Александр I, прочитав об этом сообщение, приказал своему адъютанту генералу А. Балашову и поручику Михаилу Орлову встретиться с Наполеоном, чтобы предотвратить военный конфликт. Михаил Орлов участвовал в переговорах с маршалом Бертье, с адъютантом Наполеона Жирарденом.

4 августа началась осада Смоленска. Три дня Орлов находился в этом большом сражении. 7 августа тяжелораненый командир корпуса П. Тучков попал в плен к французам. Барклай-де-Толли вызвал к себе Михаила Орлова и приказал немедленно отправиться к французам и узнать о судьбе русского генерала.

Сам Наполеон лично принимал Михаила Орлова. Французский император стремился к генеральному сражению с русской армией, ибо только победа в таком сражении должна была открыть путь к переговорам. Переговорам на французских условиях мира. Наполеон настойчиво требовал, чтобы молодой русский офицер все это передал своему императору.

В мемуарах А. Коленкура, одного из приближенных Наполеона, приведен ответ Орлова. Он сказал Наполеону, что предложение о мире он передаст, но что он, Орлов, не верит в возможность мира до тех пор, пока французы находятся в России.

Новый главнокомандующий русской армией Михаил Кутузов сразу же обратил внимание на толкового офицера. Еще до сражения при Бородине он назначил его начальником штаба отряда генерала Дорохова. Бородино стало величайшим испытанием русского бесстрашия. «М. Орлов, – свидетельствует Н. Муравьев, – отличился именно своим бесстрашием в том сражении». Отряд Дорохова прикрывал отход русских войск. И Орлову был дан приказ: овладеть городом Верея и разрушить неприятельские укрепления. После сражения он лично Кутузовым был представлен к награде. В приказе Кутузова говорилось: «В награду за Вашу ревностную службу и отличие, проявленные при сражении против французских войск в 1812 году, при взятии Верейских укреплений и овладение городом Вереей, где Вы, отличными действиями и искусством, в день штурма находились в самых опасных местах и помогли успеху дела, милостивейше решили наградить кавалерством ордена Святой Георгий».

Последовал еще ряд значительных боевых действий, в которых проявился ум и бесстрашие М. Орлова. Кутузов докладывал о нем императору Александру I. И 28 ноября 1812 года император принял Орлова в Петербурге.

После возвращения в войска Орлов познакомился с одним официальным документом французского командования – известным «бюллетенем 29», изданным по приказу Наполеона. Там разъяснялось, что поражение французской армии в России – результат «сверхъестественных» обстоятельств – мороза!

По приказу Кутузова М. Орлов написал «Размышления русского воина о бюллетене 29»; французская лживая версия о войне была осмеяна. Орлов подчеркивал, что гибель наполеоновской армии началась намного раньше наступления холодов, еще при Бородине, Малом Ярославце, Красном. «Размышления» написаны с полемической страстью, грустной иронией, переходящей в атакующий сарказм. В то же время в них нет дешевых приемов и шаблона. Орлов подчеркивал военные достоинства неприятеля, но вместе с тем отмечал, что вражеская армия встретилась с героизмом русского солдата, с организованными, обученными и дисциплинированными войсковыми частями.

На протяжении всей войны Михаил Орлов находился на передовых позициях. За героический подвиг у Дрездена он был произведен в чин полковника. В докладе императору Кутузов сообщал, что взятию города способствовало «быстрое продвижение через Эльбу флигель-адъютанта Орлова». После битвы за город Мерзебург Орлов был награжден орденом Святой Анны.

18 марта французы предложили переговоры о мире. Александр I направил для встречи с маршалом Мармоном двух парламентариев – графа Нессельроде и Михаила Орлова. Орлову поручалось подписать акт о капитуляции Парижа.

Мармон выслушал русские условия капитуляции и отказался их принять. Нессельроде решил вернуться в штаб за новыми инструкциями. М. Орлов предложил себя в качестве заложника и заверил, что атаки на Париж будут прекращены до возвращения его в русский штаб. Мармон пригласил Орлова в Париж в качестве личного гостя.

В своем салоне, заполненном знаменитыми людьми, политиками и военными, Мармон представил необычного гостя – личного посланца русского царя! Талейран сумел незаметно приблизиться к Орлову и шепнуть ему, что испытывает глубочайшее уважение к русскому императору. Орлов понимал, что Талейран готов на новое, очередное предательство[16]16
  Талейран еще с 1808 года выдавал за деньги секреты Наполеона русскому правительству. – Прим. ред.


[Закрыть]…

В два часа ночи доставлены были новые русские условия, и именно там, в салоне Мармона, М. Орлов подписал акт о капитуляции.

25 марта Наполеон в Фонтенбло отрекся от престола.

Был составлен знаменитый «Трактат Фонтенбло», который определял судьбу Наполеона и его семьи. М. Орлов вместе с Коленкуром определяют количество личной охраны, составляют список лиц, которые будут сопровождать Наполеона на Эльбу.

За военные и дипломатические заслуги 2 апреля 1814 года Михаил Орлов произведен в генерал-майоры. Ему было 26 лет.

Передо мной лежит небольшая коллекция портретов и миниатюр с изображением М. Орлова. Boт один из них, работы А. Ризенера: молодой генерал в парадной военной форме при всех орденах и медалях. Он настолько молод, что даже пушистые светлые бакенбарды и русые усы не могут никого ввести в заблуждение. Поражает и привлекает его большой, выпуклый лоб. Не замечаешь золотой бахромы эполет, сияния ленты, многочисленных орденов на мундире.

Возвращение М. Орлова в Россию явилось не только его личным триумфом. Молодого генерала волновала судьба Отечества. В своих воспоминаниях Ф. Вигель писал: «Михаилу, отличавшемуся добротой и благородством, весьма мелким казалось личное благополучие; он непрерывно думал о счастии своих соотечественников. В демократической стране он наверняка бы одинаково блистал и на трибуне, и в сражениях».

М. Орлов глубоко задумывался над вопросом, каким путем вывести Россию из тупика, из отсталости. Это был период его сложных идейных исканий, и он критически оценивал революционный путь человечества в прошлом. Дворянство, высшая аристократия, к которой он принадлежал, привили ему чувства страха и ужаса перед стихией Пугачевского восстания; он все еще верил в своего молодого императора. Готов был ему содействовать в проведении новых реформ.

Но в то же время он избрал и «свой» путь: решил создать тайное патриотическое общество.

«Я первый задумал план создания в России тайного общества. Это было в 1814 году», – писал он в своих показаниях. Это первое тайное общество называлось «Орденом русских рыцарей». В него входили граф Дмитриев-Мамонов, видный патриот, пожертвовавший огромные личные богатства и деньги на войну против Наполеона, участник и герой битвы у Малого Ярославца и в Тарутинском сражении. Поэт-партизан Денис Давыдов участвовал в разработке устава общества.

В 1815 году Михаил Орлов пытался уговорить Александра I освободить крестьян. Он просил князя И. Васильчикова, графа М. Воронцова и Д. Блудова подписаться под его обращением к императору. Но этот документ был похоронен среди бумаг царского кабинета. М. Орлов не получил даже ответа.

Дмитриев-Мамонов и М. Орлов поняли, что от самодержавия нельзя ждать милости для народа. И оба пересматривают свои прежние позиции об ограниченной монархии. Они приходят к убеждению, что уничтожить мирным путем самодержавие невозможно. Происшедшие тогда события в Испании, где король Фердинанд VIII, вернувшись из эмиграции, жестоко расправился с кортесами, принуждают Дмитриева-Мамонова написать, что это плачевный пример для тех, кто щадит тиранов. Поступать так – значит ковать для самого себя оковы тяжелее тех, которые хочешь сбросить. «И что же стало с кортесами? – писал далее Дмитриев-Мамонов. – Разгромленные, осужденные на смерть и заточение, и кем же? – животным, которому сохранили жизнь».

Дмитриев-Мамонов ратовал за переворот, насильственное свержение и уничтожение самодержавия. По его мнению, такой переворот, подготовленный тайным обществом, будет подобен молчавшему тысячелетия вулкану, взрыв которого «в один миг изменит лицо земли».

М. Орлов и Дмитриев-Мамонов – только часть общего «клокотания умов», массового идейного порыва и поиска путей среди молодой мыслящей России в послевоенный период. О политике, о реформах, преобразованиях говорили повсюду, даже в театрах, салонах и на балах.

Неизвестный современник записал в своем дневнике: «Бывая в обществе в столице, можно заметить, как велико разногласие среди высшего класса. Одни, которых можно назвать „правоверными“, – приверженцы древних обычаев, деспотического управления и фанатизма, а другие – еретики, сторонники чужестранных нравов и пионеры либеральных идей. Эти две партии всегда находятся в своего рода войне: кажется, что наблюдаешь дух мрака в схватке с гением света».

М. Орлов дружит с Луниным, с Ф. Гагариным, Александром Муравьевым, с Трубецким. Все они члены тайного общества «Союз спасения». В феврале 1817 года М. Орлов предлагает А. Муравьеву стать членом «Ордена русских рыцарей». Муравьев же со своей стороны уговаривает Орлова стать членом «Союза спасения»! Оба тогда приходят к убеждению, что их тайные организации имеют общую цель и должны помогать одна другой. Но с течением времени «Орден русских рыцарей» как аристократически-кастовое общество изживает себя. М. Орлов понимает, что будущее принадлежит более демократической, широкой и массовой организации – тайному обществу «Союз спасения».

Он окунулся в политическую и литературную деятельность. Стал членом общества «Арзамас» – литературного течения с четкой идеологической программой, яростного противника общества «Беседа любителей русского слова». М. Орлов особенно интересуется прошлым своей родины.

В 1818 году вышли из печати восемь томов монументального труда историка Н. Карамзина – «История государства Российского». Она написана блестящим русским языком, основана на новых источниках, богатых архивных материалах. Но его «История» игнорировала основную движущую силу – народ. Она утверждала идею необходимости самовластья, беспрекословного подчинения императору. Против этого резко и аргументированно выступил Н. Муравьев. Молодой же Пушкин написал две острые эпиграммы. Он иронизировал над основной идеей Карамзина – воспеванием «необходимости самовластья и прелести кнута».

М. Орлов, анализируя «Историю России», подобно другим передовым людям, оспаривает позиции Карамзина. Он заявляет, что его воображение, пылающее священной любовью к Отечеству, ищет в истории России, написанной русским гражданином, не просто триумфа, не словесности, а законченный памятник славы и благородного происхождения. М. Орлов считал, что славяне сыграли огромную роль в разрушении Римской империи и что именно с этого следует начинать историю нового времени. Он возражает, что якобы Рюрик дал Древней Руси основы государственности. М. Орлов твердо убежден, что государственное объединение славян – это результат сложных внутренних процессов. Он утверждает, что еще до появления викингов общественное и государственное развитие Древней Руси было настолько высоким, что именно из той эпохи идет позднейшее величие России. «Как могло так случиться, – писал М. Орлов, – что Россия существовала до Рюрика без каких-либо политических связей, сразу же стала единой и той же ступени величия, восторжествовала над междоусобицей князей». Орлов не верит, что это было какое-то «историческое чудо», как утверждал Карамзин. Он считал, что начало русской истории восходит к древнему народному правлению – до Рюрика. М. Орлов оспаривал основной тезис Карамзина об «исконности» и «незыблемости» самодержавия на Руси.

Император назначил Михаила Орлова начальником штаба 4-го пехотного корпуса, которым командовал выдающийся герой Отечественной войны генерал Н. Раевский, отец будущей декабристки Марии Николаевны Волконской. М. Орлов должен был покинуть Петербург и отправиться в Киев. Он считал это проявлением немилости. Император удалял беспокойного генерала, державшегося весьма независимо и дерзнувшего в частном письме предложить ему освобождение крестьян.

Отделение «Библейского общества» в Киеве, занимавшееся распространением мистицизма и библии, сразу же избрало… генерала М. Орлова своим вице-президентом. Орлов решил использовать это общество, реакционное по существу, в своих политических целях.

В отделении общества он выступил с речью, которая потрясла всех. М. Орлов яростно заклеймил мракобесов, политических староверов – любителей не древности, но старины, не добродетелей, но только обычаев отцов наших, хулителей всех новых изобретений, врагов света и стражей тьмы. «Они суть настоящие отрасли варварства средних веков… Наконец, история наша полна их покушений против возрождения России. Они были личными неприятелями великого нашего преобразователя, они неоднократно покушались на жизнь его и бунтовали стрельцов в Москве, как бунтуют янычары в Царьграде… преследовали всех благомыслящих людей, и теперь еще, когда луч просвещения начинает озарять Отечество наше, они употребляют все усилия, чтобы обратить его к прежнему невежеству и оградить непроницаемой стеной от набегов наук и художеств», – заявил М. Орлов перед смущенными слушателями. С таким же негодованием он саркастически клеймил помещиков, владевших крепостными крестьянами.

«Сии политические староверы, – говорил он, – руководствуются самыми странными правилами: они думают, что вселенная создана для них одних, что они составляют особенный род, избранный… для угнетения других, что люди разделяются на две части: одна – назначенная для рабского челобития, другая – для гордого умствования в начальстве. В сем уверении, – восклицал М. Орлов, – они стяжают для себя все дары небесные, все сокровища земные, все превосходство и нравственное, и естественное, а народу предоставляют умышленно одни труды и терпение. Наконец, – заключал он, – эти люди являются создателями деспотической системы управления, которая душит все новое».

Эта речь была настолько смелой, представлялась таким открытым нападением на правительство и реакцию, что… никто не отважился вступить в спор. Ее только отказались напечатать.

Вся прогрессивная Россия дала высокую оценку этой речи. Поэт П. Вяземский заметил: «Орлов скроен не по простой мерке, я в восхищении от этой речи». А. Тургенев писал в связи с этим событием: «Самое прекрасное у Орлова – это страсть к благу Отечества. Она сохраняет его благородную и возвышенную душу».

Вскоре М. Орлов получил новое назначение – командира 16-й пехотной дивизии в Молдавии. В связи с этим он писал своему другу Александру Николаевичу Раевскому – брату его жены Екатерины: «Наконец назначен дивизионным командиром. Прощаюсь с мирным Киевом, с городом, который сначала считал местом моего политического изгнания и с которым теперь не без грусти расстаюсь. Отправляюсь на новое свое поприще, где уже буду самостоятельным начальником».