Текст книги "Декабристы"

И только «Славяне» готовы драться не на жизнь, а на смерть. У них нет Другого выхода. Они не ждут извинений, не ищут легкого пути. Они ждут приказа Сергея Муравьева-Апостола.

«Славяне» предлагают идти походом на Киев, где к ним присоединятся солдаты Курского пехотного полка, артиллерийские офицеры, которые дали обещание их товарищу Андреевичу, что тоже восстанут.

Сергей Муравьев-Апостол отверг этот план. Он, однако, соглашается только на одно – отправить письма в Киев к генералам, офицерам, своим товарищам и единомышленникам. В этих письмах он объяснял положение, просил о помощи.

Курьером в Киев направляется «славянин» Мозалевский. Он передал все письма по назначению, за исключением одного – к Польскому тайному обществу, так как его арестовали. Мозалевский разжевал и проглотил это письмо.

Восставший Черниговский полк ждет помощи из Киева. Но к назначенному времени Мозалевский не возвратился. Сергей Муравьев-Апостол и «Славяне» понимают, что и эта надежда угасла.

Сергей Муравьев-Апостол проявляет удивительную доброту и сердечность к своим товарищам, которые отказываются восстать, которые нарушили свое честное слово и изменили революционному делу. Полную противоположность являют собой «Славяне». Иван Сухинов, этот «железный кулак» восстания, беспощаден ко всем колеблющимся и боязливым. Позже, перед Следственной комиссией, они покажут, что только он причина всех их

несчастий. Сухинов возглавлял авангард, который первым вошел в Васильков. От его смелости и бесстрашия зависело многое. Во второй половине дня авангард Сергея Муравьева-Апостола под командованием Сухинова вошел в город и расположился на главной площади.

Сухинов поспевал всюду. Он разоблачает перед солдатами майора Трухина, подосланного, чтобы остановить их. Вместе с Михаилом Бестужевым-Рюминым Сухинов высмеивает перед всеми этого офицера. Ободренные их словами, солдаты набрасываются на майора, срывают с него эполеты, смеются над ним. Его арестовали и посадили под стражу.

Вместе с тем именно Сухинов сумел спасти от гнева восставших солдат семью Гебеля. Он строго предупредил солдат, что покарает смертью каждого, кто нарушит революционную дисциплину. Солдаты попытались воспротивиться. Тогда Сухинов обнажил саблю и двинулся на непокорных. Один против многих, он утвердил волю командира и укротил солдат.

Но к восставшим никто не присоединился, кроме подпоручика Быстрицкого со своей 2-й ротой. Оставалась последняя надежда, что 17-й егерский полк во главе с Вадковским присоединится к восстанию.

Сергей Муравьев-Апостол направляется с восставшими к Белой Церкви. Он надеется, что там нет правительственных войск или артиллерии, а лишь 17-й егерский полк, который и присоединится к ним.

В 15 верстах от Белой Церкви он узнает, что и эта надежда рухнула! Полк покинул город.

И тогда появляются верные императору войска. Это конно-артиллерийская часть. Восставшие первоначально даже обрадовались, когда увидели солдат. Командиром этой военной части был член Тайного общества полковник Пыхачев. Восставшие рассчитывали, что он присоединится к ним. Но вскоре они убедились, что ошиблись. Позже они узнали, что накануне Пыхачев был уже арестован.

Первыми залпами артиллерии убит Щепилло, ранен Кузьмин, тяжело ранен в голову руководитель восставших Сергей Муравьев-Апостол. Кровь залила его лицо. Он встал и громко закричал:

– Где мой брат? Где брат мой? – и упал без сознания.

Ипполит Муравьев-Апостол, увидев брата лежащим неподвижно на земле, тут же покончил с собой. Арестовывают Матвея Муравьева-Апостола, тяжелораненого Кузьмина, Михаила Бестужева-Рюмина… Смелый и решительный Иван Сухинов с группой солдат успел вырваться из кольца правительственных войск.

Восстание Черниговского полка подавлено. С оружием в руках был захвачен на поле сражения тяжелораненый его руководитель. Теперь ему предстоят тяжелые испытания. Долгие месяцы следствия еще больше закалят его чистый, романтический характер. Сергей Муравьев-Апостол проявит исключительное мужество и отправится на эшафот твердым шагом и с гордо поднятой головой. До самой последней минуты он останется спокойным и непоколебимо величественным. Он будет поддерживать силы и уверенность своих товарищей, успокаивать и подбадривать молодого Михаила Бестужева-Рюмина.

Виселица станет вершиной его подвига. Он погибнет, все осмыслив, достигнув величайшего апофеоза борьбы – смертью своей подтвердив право на великое дело освобождения народа.

Горькие минуты поражения имеют свою особую историю. Схваченные руководители восстания не унывают. На санях, под усиленным конвоем, их отправляют в Трилесы. Кузьмин, которого бросили в одни сани с Соловьевым, спокоен, даже бодр. Никто и не подозревает, что он ранен. Соловьев случайно прислонился к его плечу и по отразившимся на его лице страданиям понял, что он ранен, но пытается скрыть это. Их заперли в холодное помещение. Тяжелораненый Сергей Муравьев-Апостол, собравшись с силами, стоит прямо. Он подходит к печке и дотрагивается до нее закоченевшими руками. И тут же Сергей Муравьев-Апостол рухнул на пол. Все бросаются ему на помощь. Кузьмин извлекает из рукава припрятанный пистолет и выстрелом кончает свою жизнь.

Перепуганный караул выбежал во двор с криками: «Стреляют! Стреляют!» Михаил Бестужев-Рюмин, Быстрицкий и Матвей Муравьев склоняются над телом своего друга Кузьмина. Снимают с него шинель и китель. И только теперь видят, что плечо его раздроблено картечью. Одежда и белье пропитаны кровью.

Похоронят его вместе с Ипполитом Муравьевым-Апостолом и Щепиллой в одной могиле. Остальным предстоят испытания следствия и заточения.

Для офицеров – Сибирь и каторжный труд в рудниках. Для солдат, принимавших участие в восстании, приговор: их трижды прогонят «сквозь строй» карательного отряда в тысячу человек. А наиболее активно действовавшие в заговоре солдаты Анойченко и Николаев были наказаны 12-кратным прохождением «сквозь строй», что означало мучительную смерть.

В ходе подготовки восстания Сергей Муравьев-Апостол столкнулся с первыми горькими фактами: в открытой борьбе, когда требуется доказать верность делу с оружием в руках, нестойкие прячутся. Одно дело произносить блестящие речи в уютных офицерских домах, и совсем другое – поднять меч и идти против царя.

Сергей Муравьев-Апостол потрясен всем этим. В его чистой душе, при его пламенном патриотизме нет места для страха и измены. Но у него нет революционной твердости. Он до конца остался добрым, милым, восторженным молодым революционером. «Прощал» врагам своим, приказал даже освободить из-под ареста майора Трухина. И когда брат его Матвей укорял, что он держался строго с полковником Гебелем, тот готов был идти к арестованному полковнику с извинениями! За это он слышал упреки и от офицеров из «Славян».

Освобожденный из-под ареста майор Трухин немедленно отправился в Киев, предупреждая всех еще по пути о восстании Черниговского полка. Карательный отряд генерала Гейсмара выступает в Белую Церковь.

Словно какая-то пропасть разделяет подход к оценке обстановки и действий Сергея Муравьева-Апостола и его соратников из «Славян», несмотря на то что они первые его помощники в бою. Вместе с Бестужевым-Рюминым они исполняют каждый его приказ, но спорят и доказывают своему командиру, что необходимо быть более решительным, более твердым и последовательным в начавшейся революции.

Перед Следственной комиссией офицер из «Славян» Андреевич, может быть с наивной твердостью, говорил:

– Он не какой-нибудь без чести и совести и не запятнал своего достоинства ни трусостью, ни подлостью. Он – друг человечества и не пощадил жизни своей за общее благо.

Сергей Муравьев-Апостол происходил из высшей аристократической среды. Отец его – видный русский дипломат и долгие годы живет за границей. Дети его воспитывались в Париже, в самых привилегированных учебных заведениях. Уже тогда Сергей Муравьев-Апостол подавал блестящие надежды. Он преклонялся перед доблестью республиканцев Древней Греции и Древнего Рима. Он написал свой «катехизис» и пытался с помощью Библии объяснить солдатам необходимость борьбы против самодержавия.

Но «катехизис» Сергея Муравьева-Апостола не воодушевил солдат. Не пользовался он успехом и в среде крестьян[14]14
  Солдаты и крестьяне, разделяя иллюзии наивного монархизма – веру в «доброго царя» – не восприняли антицаристский призыв «катехизиса». – Прим. ред.


[Закрыть]

После ареста Пестеля Сергей Муравьев-Апостол поднял восстание! Он не ждет, чтобы его тоже арестовали, а начинает активную борьбу. В этой борьбе не было перспектив осуществления первоначальных планов. Восстание вспыхнуло, чтобы спасти честь Тайного общества, чтобы открыто развернуть знамя борьбы против самодержавия. И если в то время Сергей Муравьев-Апостол не предвидел будущую истину, что «без народа ничего не будет, с народом все можно», то это не его вина. Эту историческую вину он искупил своим поведением. Это о нем не без злобы и ненависти Николай I записал в своем дневнике: «… Одаренный умом необыкновенным, получивший отличное образование, он был во своих мыслях дерзок до самонадеянности, но вместе скрытен и тверд необыкновенно».

Это, пожалуй, самая высокая оценка, которую может получить самоотверженный борец от своего врага, – «тверд необыкновенно»!

После боя у Белой Церкви закованный в кандалы Сергей Муравьев-Апостол был отправлен в Петербург и помещен в Петропавловскую крепость. Крайне встревоженный его отец, Иван Муравьев-Апостол, приехал в крепость и ужаснулся при виде своего сына – тяжело раненного в голову, в разорванном и окровавленном мундире. Он предлагает ему привезти новый и чистый мундир, но сын отказался.

– Не нужно, отец, – тихо сказал Сергей. – Я умру с пятнами крови, пролитой за Отечество.

После того как Ивану Сухинову удалось вырваться из окружения правительственных войск, он отправился в село Поленичинцы. Преследуемый гусарами, все же успел добраться до первого дома на его пути.

Хозяин без колебания укрыл нежданного гостя. Он проводил его в погреб, в самый темный и глухой угол. Несколько часов Сухинов провел там, окруженный мраком и тишиной. Приглушенные голоса гусар, обшаривавших весь дом, снова возвратили его к товарищам, к несбывшимся мечтам, к поруганной свободе.

Голос его спасителя вскоре напомнил ему, где он.

– Можете выходить, пан! Москали ушли дальше! – сказал он добродушно. И предложил Сухинову простую крестьянскую одежду.

Сухинов переоделся и отправился в село Каменка, где находилось имение члена Тайного общества полковника Василия Давыдова.

Началась тяжелая жизнь скитальца. Повсюду засады, повсюду распространяют описания его внешности: приметы, рост, цвет глаз и прочее. У Сухинова нет никаких документов. В любой момент его могут арестовать…

Он прибегает к помощи своего брата Степана, чиновника уездного суда в Александрийске. Степан принес домой печать суда и изготовил фальшивый паспорт.

Иван Сухинов отправился в город Дубоссары. Явился там в городскую полицию, где получил паспорт. В нем записано: «Паспорт выдан в Херсонской губернии Александрийским уездным судом проживающему в Александрийском уезде коллежскому регистратору Ивану Емельянову Сухинову, который по своей необходимости ездит по разным городам Российской империи». Сухинов сумел добраться до Кишинева и даже до самой границы. Перед ним уже пограничная река. Всего несколько шагов по сковавшему ее льду – и он будет свободен!

– Было мне тяжко расставаться с родиной, – рассказывал Сухинов позже своим товарищам в Сибири. – Прощался с Россией, с родной своей матерью, плакал и непрерывно оглядывался назад, чтобы последний раз кинуть взор на русскую землю. Когда добрался до границы, было совсем нетрудно ее перейти… Но товарищи, закованные в цепи и брошенные в темницы, явились передо мной. Какой-то внутренний голос мне говорил: ты будешь свободен, а их жизнь пройдет в страданиях и нечеловеческих унижениях. Я почувствовал, что краска стыда залила мое лицо. Стыдно стало от намерения спастись, начал себя укорять, что ищу свободы, рвусь куда-то на волю… и вернулся назад, в Кишинев.

Иван Сухинов пишет письмо брату Степану и просит найти хотя бы пятьдесят рублей и послать ему до востребования на почтовую станцию Кишинев. Письмо попало в полицию, и жандармы арестовали его на этой станции.

В кандалах, под усиленным конвоем, его отправили в Одессу. Оттуда переправили в Могилев, в главную квартиру 1-й армии. От холода, мучений и оков старые раны начали кровоточить.

Военный суд приговорил Ивана Сухинова к смертной казни четвертованием. «Помилование» пришло от императора. Резолюция на приговоре гласила: «Барона Соловьева, Сухинова и Мозалевского по лишении чинов и дворянства, после ломания шпаг над их головами перед полком поставить под виселицы в городе Василькове, в присутствии частей из полков 9-й пехотной дивизии, и потом отправить в каторжные работы навечно».

Иван Сухинов воскликнул перед изумленными судьями:

– И в Сибири есть солнце!

Князь Горчаков вскочил со своего места в неописуемом гневе. Была нарушена торжественная и страшная атмосфера суда. Он кричал, что за эти слова его второй раз предадут суду и тогда Сибири он не увидит. Как начальник штаба, Горчаков требовал, чтобы немедленно было исполнено то, что он сказал, но генерал Рот не согласился.

23 августа 1826 года в Васильков доставили закованных декабристов. На площади были выстроены Тамбовский пехотный полк и батальон солдат из всех полков 9-й дивизии. Воздвигнута и виселица.

Из Киевской, Полтавской и Черниговской губерний приехали жаждущие зрелищ помещики, движимые неким странным любопытством. Приехали, будто в театр, вместе со своими домочадцами.

Палач подвел декабристов к виселице. Три раза они обходят высокий эшафот, а после этого останавливаются под веревочными петлями. Затем, символично, приколачивают доски с именами трех убитых – Щепиллы, Кузьмина и Ипполита Муравьева-Апостола…

В тот же день декабристов отправили в киевскую тюрьму. Их ожидал полный неизвестности долгий путь в Сибирь.

Без одежды, без денег, без помощи от кого бы то ни было положение четырех «Славян» было безнадежным. В тюрьме заболел Быстрицкий, но ни на минуту, даже когда он был в беспамятстве, с него не снимали цепей.

5 сентября 1826 года отправились в путь. Одежды узников уже превратились в лохмотья. Соловьев не имел белья, не было и кителя. Тело его прикрыто случайно подброшенным халатом.

В кармане фельдъегеря предназначенные государством 12 копеек на день для питания каждого заключенного. И даже из этих жалких крох конвоиры не стесняются красть копейки.

Останавливались на ночлег в арестантских домах или в тюрьмах, встречавшихся по пути. Обычно приходили поздно ночью, втискивались в мрачные, страшные камеры, где в смраде и тяжелой духоте содержались воры, убийцы, бродяги.

Даже много лет спустя они не могли забыть ночи, проведенной в тюрьме города Кромы Орловской губернии. Две тесные камеры набиты битком. Была такая нестерпимая вонь, что всю ночь декабристы по очереди стояли у окна, чтобы глотнуть чистого воздуха. К утру Соловьев и Мозалевский заболели. У них началась лихорадка, они потеряли сознание. Оба так ослабели, что их от Калуги до Москвы везли на разбитой телеге, а чтобы они ненароком не вывалились от сильной тряски, конвоиры привязали их к ней веревками. В Москве Сухинова и Быстрицкого поместили в тюремную больницу.

1 января 1827 года Сухинов, Соловьев и Мозалевский снова тронулись в путь. Тяжело больной Быстрицкий остался в больнице.

Стояли сильные морозы. Неописуемые муки и холод, казалось, лишат их жизни. Осужденные сомневались, что доберутся до Сибири. В Тобольске встретили князя Куракина, который совершал инспекционную поездку по Западной Сибири. Он любезно осведомился, есть ли у них какие-либо жалобы. Декабристы рассказали ему о своем положении. Показывали, как изуродованы оковами их руки и ноги, просили разрешить снять железо… Куракин был потрясен всем увиденным и услышанным, но не имел права облегчить их участь.

Через два этапа после Тобольска арестанты встретили жену декабриста Елизавету Петровну Нарышкину. Она следовала в Сибирь, чтобы разделить участь своего мужа. Узнав, что вскоре через станцию, где она остановилась, проследуют осужденные офицеры Черниговского полка, Нарышкина решила повременить и дождаться их прибытия.

Елизавета Нарышкина проявила искреннее участие и теплоту к осужденным. Она их утешала, как могла, рассказывала об их товарищах, которые уже давно находятся в Чите и Нерчинске. Скрытно от всех сумела передать им 300 рублей, чтобы они могли купить себе одежду и пищу.

Перед ними простирались еще 4 тысячи верст пути…

14 февраля 1828 года они достигли города Читы, а 16 марта прибыли на Нерчинскую каторгу вблизи китайской границы. И на следующий же день спустились в рудники.

Так завершилось это долгое и тяжелое путешествие. Трое декабристов преодолели расстояние от европейской части России до Сибири за один год, шесть месяцев и одиннадцать дней.

Сухинов не сломлен, он остается непоколебимым борцом.

– Правительство не наказывает нас. Оно нам мстит.

В душе его поднимается вулкан гнева и страданий, и он клянется продолжать борьбу.

Иван Сухинов решает совершить побег, но не затем, чтобы спасти себя, а для того, чтобы освободить из заточения всех членов Тайного общества. Однако он быстро убеждается, что его товарищи не согласны ни с какими планами побега.

Но Сухинов непримирим. Он решает скрывать свои намерения и упорно готовить освобождение товарищей. Ищет единомышленников среди уголовных каторжников.

Его план грандиозен по масштабам: поднять на бунт каторжников всех двадцати рудников, обезоружить охрану, освободить декабристов и, кто пожелает, бежать через китайскую границу.

Его ближайшими помощниками стали разжалованные фельдфебели, наказанные плетьми Голиков и Бочаров.

«Голиков, Бочаров и еще трое их товарищей, – писал в своих воспоминаниях Иван Горбачевский, – все они были замечательными людьми, выделявшимися из толпы обыкновенных воров и разбойников. Ни страх перед возмездием, ни смертельная угроза не могли помешать их планам».

Декабристы Соловьев и Мозалевский, ближайшие друзья Сухинова, начинают беспокоиться. Они уже заметили, что он очень часто общается с уголовными каторжниками. Замечают, что их общие деньги быстро тают, что их товарищ ведет непрерывно какие-то тайные разговоры и скрывает от них свои новые связи.

– Не беспокойтесь. Будьте спокойны, – отвечает Сухинов на все их вопросы.

Однако заговор был раскрыт предателем. Начинаются нечеловеческие истязания и побои плетьми. Пытаются узнать имя организатора. Уголовные заключенные убивают предателя. Но уже поздно. Имена заговорщиков вписаны в протоколы. Среди них и имя Ивана Сухинова.

22 человека преданы военному суду. Подозрение падает и на товарищей Сухинова – Мозалевского и Соловьева. Они также взяты под особую стражу. Для них было невозможно доказать свою непричастность, и они молчат. Решили разделить судьбу Сухинова, до конца остаться верными своему товарищу.

Но их спасают Голиков и Бочаров. Они заявляют в суде, что Сухинов скрывал от товарищей свои планы.

Перед судом Сухинов держался смело и твердо. Он решительно защищал своих товарищей, отрицал существование заговора. При всем при том он решил, несмотря на круглосуточную стражу, приставленную к нему, не даваться в руки палачам. Каким-то образом он сумел достать яд. Выпитая им смертельная доза сожгла желудок. С ужасом и нескрываемым состраданием часовые смотрели на его мучения. Но врач сумел спасти его.

Суд вынес приговор – 400 ударов плетью! Сухинов не мог стерпеть предстоявшего унижения. Он решается на самоубийство.

Но пока Сухинов рассматривал свою камеру и искал способ исполнить свое намерение, комендант генерал Лепарский уже получил уведомление, что из Петербурга секретно поступил смертный приговор для шести человек.

Солдаты копают глубокий ров. Ставят позорные столбы, к которым будут привязаны перед расстрелом заговорщики. Тайно шьют шесть белых балахонов для смертников, шесть лент для повязки глаз. Приготовлено шесть веревок для привязывания осужденных к столбам.

Когда занялась заря, в камеру Ивана Сухинова вошла стража… и увидела его повесившимся на своем ремне. Ноги его касались пола. Лекарь заметил, что он еще жив, но скрыл это.

Полумертвое тело Сухинова бросают в ров. Начинают расстреливать остальных.

Это было страшное и неслыханное по своей жестокости зрелище. От сильного потрясения солдаты карательного взвода не могут исполнить приказ. Их руки дрожат. Пули летят мимо цели, осужденные умирают в муках. Когда проверили, все ли убиты, увидели, что они только ранены. Добивали заговорщиков штыками.

Генерал Лепарский кричит на батальонного командира, что его солдаты не умеют стрелять, и требует поскорее покончить с осужденными.

А неподалеку от этого страшного места разыгралась другая драма. Три палача наносили солдатам назначенные в Петербурге удары плетьми. Били, считали…

А Иван Сухинов, гордый и непримиримый «славянин», облаченный в белый балахон смертника, был уже мертв. До него не доносились ни крики наказываемых, ни команды карателей, ни звуки беспорядочной стрельбы потрясенных солдат. Он лежал во рву, своей волей и мужеством спасшийся от варварской расправы.