Текст книги "Потерянные боги"

Глава 18

Тони наблюдал, как отряд «зеленых», или, как они сами любили себя называть, «Защитников Свободных Душ», заполняет площадь. Тони висел на стене рядом с Брендой, той самой Брендой, которая постоянно затыкала ему рот весь последний месяц. Или год? Уверенности у него не было; время давно уже текло как-то странно. Он боялся, что ему уже осталось недолго, что вскоре он будет как те, другие головы, потерявшие рассудок и медленно обращающиеся в прах, вися на стене. Бренда, глупая болтушка Бренда, послала те души, свежатинку, туда, куда они там шли. И он не успел уболтать их взять его с собой. «Такого шанса у меня не будет больше никогда, – подумал он. – Больше никогда».

– Мэйси! – крикнул мужчина в широкополой шляпе. Звезды у него не было, но, совершенно очевидно, главным здесь был он.

В дверях показался запыхавшийся Мэйси.

– Карлос, – пролепетал он, едва не заикаясь, и застыл, увидев вооруженных стражников. – Знаю, мы отстаем от графика. Котел… опять эта штука перегрелась. Но… Большую часть ка нам удалось спасти.

Карлос подергал себя за ус. Вид у него был не слишком довольный.

– Мы ищем трех душ. Двое мужчин, один – рыжий, и женщина-латинос. Ты их видел?

Тони навострил уши.

– Да, – ответил Мэйси с явным облегчением. – Вообще-то как раз видел. Они шли вверх по улице.

– Ты с ними разговаривал? Слышал что-нибудь?

Мэйси потряс головой.

– Я видел, – вступил в разговор Тони, и чуть не пожалел об этом, когда жесткий взгляд Карлоса уперся в него.

– И?

Тони вдруг поймал себя на том, что лихорадочно подыскивает слова, зная, что попади он в тон, скажи ровно то, что нужно – и со стеной покончено.

– Ну… Ну, понимаете… Я вроде как надеялся, что мы можем заключить сделку? Я скажу, куда они направлялись, а вы снимите меня отсюда.

Выражение лица у Карлоса ничуть не изменилось.

Тони сглотнул.

– Мистер, все, о чем я прошу – это шанс. Я поеду с вами. Буду сражаться за вас… Все, что угодно. Только снимите меня отсюда.

– Ладно, – сказал Карлос.

– Ладно? Значит, договорились?

Карлос кивнул.

– Хорошо, сэр. По вам видно, что вы – человек слова. – Тони заколебался, зная, что ведет опасную игру. – Они спрашивали, как попасть на Лобное место.

Карлос обменялся взглядами с «зеленым», стоявшим рядом с ним.

– Наверное, кроведуна себе ищут.

– Тогда мы точно знаем, где они.

Карлос кивнул, и «зеленые» отправились дальше по улице.

– Ты идиот, – сказала Бренда. – Безмозглый идиот.

– Мы же договорились! – крикнул Тони им вслед. Но «зеленые» уходили с площади, один за другим исчезая в тумане.

– Пожалуйста! – закричал Тони, срываясь на всхлипы. – Пожалуйста!

Глава 19

– Мы заблудились, – сказала Ана.

– Нет, нам сюда, – ответил Чет, не желая признавать, что она может быть права. Они миновали уже столько развилок, что он и понятия не имел, куда они идут. Они стояли на очередном перекрестке, пытаясь понять, какая из трех дорог им нужна.

– Куда? – спросил Джонни.

– Понятия не имею, – сдался, наконец, Чет.

С одной из улиц до них долетел скрежещущий звук, который становился все громче. В ту же секунду из-за поворота вышли двое мужчин; они тащили за собой крест, сделанный из двух толстых досок, связанных видавшей виды веревкой.

– Слабó догадаться, куда они направляются? – спросил Джонни.

Когда они подошли поближе, Чет заметил, что оба туго обмотаны колючей проволокой поперек груди: шипы глубоко впивались в плоть, местами раздирая ее до кости. Мужчины с трудом волокли тяжелый крест, постанывая от боли.

– Лобное место? – крикнул им Чет. – Знаете дорогу?

Те, явно удивленные, подняли на него глаза. Тот, что повыше, выдавил из себя улыбку и сказал:

– Ты ищешь спасения, брат?

Чет кивнул:

– Вроде того.

– Что ж, ты на правильном пути, – ответил «крестоносец». – Голгофа здесь, совсем рядом. – Он кивнул в ту сторону, куда они шли.

– Спасибо, – сказал Чет и повернулся, чтобы идти.

– Иисус говорит с нами языком страдания, брат.

– Да? – ответил Чет. – Тут, похоже, все на нем говорят.

«Крестоносец» нахмурился.

– Ты еще новичок, это сразу видно. Ты же не видел еще его слова, там, на Старой стене?

Чет помотал головой.

– Так пойди и посмотри. Это откроет тебе глаза. «Блаженны страдающие во имя мое, ибо ждет их новая жизнь – Иисус Христос Всемогущий». Буквы в десять футов высотой. Сам Иисус написал их там. Написал для нас. Для тебя, брат! – Он буравил Чета взглядом, и с каждым словом его голос звучал все более требовательно и сурово. – Иди с нами, брат. Спаси себя!

Чет всегда считал себя христианином, хотя и не слишком хорошим. Он прекратил ходить в церковь, как только смог вырваться из-под опеки тети Абигайль. Он никогда не испытывал потребности в проповедях и уж точно не нуждался в них сейчас. Улыбнувшись «крестоносцу», Чет двинулся дальше, вверх по склону холма, и его спутники последовали за ним. Через пару кварталов они наткнулись еще на одного прохожего, который нес в руке внушительных размеров молоток, а в перевязи на плече – ящик с железными шипами. Проходя мимо, он кивнул им и небрежно коснулся рукой полей своей соломенной шляпы.

– Думаю, мы пришли, – сказал Джонни.

Переулок вдруг распахнулся в широкое голое пространство, нечто вроде парка, окруженного низкой стеной. Склон холма уходил круто вверх, теряясь в тумане, и был весь усеян крестами – сотни, нет, тысячи крестов всех форм и размеров.

С разных сторон до них долетали стоны, крики, обрывки молитв, и до Чета не сразу дошло, что фигуры, свисавшие с крестов – это не статуи и не куклы, а души, мужчины и женщины. Кто-то был привязан к крестам веревками, но большинство было прибито к дереву железными шипами, пронзавшими руки, ноги, грудь.

– Думаете, они сами с собой это сделали? – спросил Джонни.

Чет и Ана кивнули.

Их нагнал человек с молотком и шипами.

– Выбирайте крест. Тут полно свободных. За две монеты я вас приколочу. За три добавлю еще терновый венец. Ладно уж, сделаю вам на троих групповую скидку. Пойдет?

– Звучит чертовски соблазнительно, – ответил Джонни.

– Я – лучший. Кого угодно спросите. Так прибью, что никогда не свалитесь. Слово даю.

Они продолжали идти.

– Слушайте, я просто не могу видеть, как добрые души лишают себя царствия Христова. Вот что я вам скажу – как насчет по монете с носа? Групповая скидка! А? Лучшей сделки вам не предложит никто. Что скажете?

– Отгребись, – рявкнула Ана.

Тот пожал плечами и, заметив какую-то женщину, с растерянным видом бродившую меж крестами, направился к ней.

– Ну, не знаю, Ана, – проговорил Джонни. – По-моему, групповая скидка – это совсем неплохо.

Она покачала головой.

– Что за долбанутое место!

Он пошли дальше, мимо небольшой толпы душ, которые истязали друг друга хлыстами, вознося хвалу Иисусу с каждым ударом. Какой-то юродивый протягивал им свои отрезанные ноги. Прямо посреди дороги сидела женщина; на ней не было живого места: отовсюду торчали шипы и гвозди. Поймав их взгляд, она улыбнулась:

– Я иду в Рай.

– Смотрите, это здесь, – сказал Чет, указывая на вырезанных в камне воронов.

Миновав арку с шестью вóронами, они остановились. Из-под арки вниз, исчезая в тумане, уходила широкая лестница. Балконы, террасы и галереи по обеим сторонам лестницы вели дальше, к зданиям, напоминавшим то ли храмы, то ли мавзолеи. Изящные, чудесных пропорций здания все лежали в руинах – поваленные колонны, обрушившиеся арки, поваленные, закопченные стены.

– Вряд ли это здесь, – сказал Джонни.

Чет заметил пару – мужчину и женщину, – которые рылись в развалинах, складывая в тележку кирпичи и доски.

– Здравствуйте! Эй. Прошу прощения!

Никакой реакции.

– Эй! – повысил голос Чет. – Я просто хотел спросить.

Те испуганно вскинули на него глаза. Женщина подозрительно сощурилась.

– Что тебе надо?

Мужчина выпустил из рук доску, которую он тащил к тележке, и положил руку на рукоять ножа, торчавшего у него за поясом.

– Спокойно, спокойно, – сказал Чет, поднимая руки. – Нам не нужны неприятности. Мы просто ищем кроведунов.

– Они все ушли, – ответил мужчина. – Опять эти Защитники. Выжили их отсюда.

– Эти ублюдки, «зеленые», потихоньку подминают тут все вокруг под себя, – добавила женщина. – Уж наверно, как Алая Леди узнает, что они тут натворили, сразу выйдет на охоту. Я слышала, когда она мстит, это просто конец света. Но между нами, я бы не прочь посмотреть, как этим «защитничкам» зададут хорошую трепку.

– Да уж, – сказал мужчина. – Тут многие считают, что будет лучше, когда древние перестанут совать нос в наши дела. Но по мне, лучше уж выжившие из ума боги, чем эти зеленые уроды.

– Так, значит, кроведунов больше нет? Нигде? – спросил Чет.

– Ну, разве только эта госпожа паучиха, – ответила женщина. – Она все еще здесь. Нужно что-нибудь покруче, чем эти «зеленые», чтобы выжить ее отсюда.

Ее спутник потряс головой.

– Ну, я бы никому не советовал к ней соваться. Она – страшное создание. Видел, как люди заходили к ней, и больше никогда не выходили обратно.

– Да чего ты вообще знаешь, Бернард. – Женщина взглянула на Чета. – Не обращайте на него внимания, вечно он все преувеличивает. Вон ее храм, там, видите? – Она указала рукой. – Отсюда можно разглядеть. Тот, с зеленым куполом.

Чет поблагодарил ее, и все трое отправились дальше, вниз по лестнице.

– Ана, ты только посмотри на небо, – сказал Джонни. – Какие краски! Видала когда-нибудь такое?

Чет поднял глаза – все они поглядели вверх – и замер, глядя на клубящиеся, отсвечивающие медью облака, пронизанные мерцающим светом; далеко внизу, в залитой туманом долине, трепетали огоньки факелов. Еще дальше виднелись горы, а за ними, далеко-далеко, – окрашенные заревом тучи. Было красиво.

– Ребят, а вам никогда не приходило в голову, что всего этого просто нет? – спросил Джонни. – Может, это все – просто одна большая галлюцинация, ну, пока я тону?

– Ну, если так, – ответила Ана, – давай уже закругляйся. Мне хотелось бы покончить со всем этим как можно скорее.

– Похоже, темнеет, – сказал Джонни. – Интересно, ночь тут у них бывает?

Они направились к храму с зеленой крышей по прихотливо изогнутой террасе, заваленной обломками мебели, разбитыми вазами и мокрыми, засыпанными пеплом коврами, которые хлюпали у них под ногами. В конце террасы, под аркой, была красная дверь с двумя узкими окошками по сторонам. Над дверью были намалеваны красной краской слова: «БОГОВ НЕ КОРМИТЬ».

Чет подошел и заглянул в окно, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Внутри было совершенно темно. Когда он шагнул к двери, то заметил, что она явно была взломана, и недавно, а потом кто-то – не слишком умело – пытался все починить. Он постучал. Подождал. Тишина.

– Мы, похоже, опоздали, – сказала Ана.

Чет постучал опять, громче.

– Попробуй открыть, – сказал Джонни.

Чет навалился на дверь. Та поддалась на несколько дюймов. Чет нажал посильнее, дверь приоткрылась шире, и тут Чет обнаружил, что к его горлу приставлен наконечник копья.

– По какому делу? – прошипел из теней чей-то голос. – Быстро!

– Э-э… паучиха? Я ищу ведунью… кроведунью.

Обладатель свистящего шепота выступил вперед: это был карлик с торчащей во все стороны бородой и неистовыми глазами.

– Ее здесь нет. А теперь уходите.

– Мне надо увидеть ее… Нужно кое-кого найти. Я заплачу.

Карлик нажал на копье.

– Повторять я не буду. Уходите.

– Нас сестры послали, – сказала Ана. – Ты понимаешь, кого я имею в виду?

– Да хоть сам Иисус Христос…

– Отис. – Голос струился словно шелк. – Проведи его к нам.

Отис, поморщившись, покачал головой.

– Если вы работаете на «зеленых», свои головы отсюда вы не унесете.

– Я на них не работаю.

– Палицу оставь здесь.

Чет положил палицу на землю.

Карлик указал куда-то в глубь прихожей.

Чет шагнул внутрь. Джонни и Ана собирались было последовать за ним, но карлик ткнул в их сторону копьем.

– Вас никто не приглашал.

Джонни начал было спорить, но Чет покачал головой. Джонни, шумно вздохнув, отступил.

– Ладно, но мы никуда отсюда не уйдем, человечек. Так что смотри, берегись.

Карлик, навалившись, захлопнул дверь и подпер ее доской.

Чет разобрал в другом конце прихожей что-то вроде туннеля, исчезавшего в темноте. Он заколебался.

– В чем дело? – ухмыльнулся карлик. – Уже передумал?

Чет набрал в грудь воздуха и двинулся вглубь по проходу. Тусклый, грязноватый свет остался позади, оставив его в кромешной темноте. Он вдруг понял, что совершенно один, что карлик за ним не пошел. Он продвигался вперед по неровному полу маленькими, осторожными шагами, ожидая, что в любую секунду ощутит под ногами бездонную пустоту. Споткнулся, ухватившись за стену, и ощутил, что его рука упирается во что-то липкое и волокнистое. Он отдернул руку и вынудил себя идти дальше. Вскоре его шаги подхватило эхо, и, хотя он все еще ничего не видел, стало понятно, что он вошел в какое-то большое – видимо, подземное – помещение. В воздухе витали запахи корицы и мяты, но Чету показалось, что они были призваны замаскировать другой, не такой явный, но настойчивый запах гнили и разложения.

Он остановился.

В темноте кто-то дышал: легкий, прерывистый звук. Кто-то обходил его кругом, все ближе и ближе.

– Ты боишься, моя маленькая мушка? – Шелковый голос, женский голос.

– Мне нужна ваша помощь.

Перед ним возникли шесть маленьких светящихся сфер. Они моргнули.

– Подойди ближе, чтобы мы могли получше тебя разглядеть.

Чет сделал шаг вперед.

– Глядеть особенно не на что. – В голосе явственно звучало разочарование. – Еще одна несчастная душа, еще одна несчастная история.

Над сферами медленно разгорелось зеленоватое сияние. Камень – изумруд? – в тонкой плетеной оправе. Свет был достаточно ярким, и Чет увидел, что сферы были очами на бледном овальном лице – крошечными, не больше горошины, глазами, рассыпанными по белому лбу. Само лицо было удивительно женственным и прекрасным, несмотря на всю свою странность. Еще два глаза, совершенно человеческих, смотрели на него со своих обычных мест, а седьмой, самый большой глаз помещался в середине лба, в окружении шести остальных. Этот глаз оставался закрытым.

– Так, значит, сестры послали тебя к нам?

Чет кивнул.

– И Алая Леди – она до сих пор покровительствует им?

Он снова кивнул.

Неестественно тонкая, изящная рука потянулась к еще одному драгоценному камню и коснулась его длинным, будто щупальце, пальцем. Камень начал светиться. Поднялась другая рука, и еще одна, и еще – всего шесть. Каждая рука касалась своего камня и каждый камень пробуждался к жизни, омывая странное создание волнами мягкого света. Камни украшали кресло или, скорее, трон тонкого, кружевного плетения: нити разбегались, исчезая в темноте, повсюду. В неверном, колеблющемся свете Чету казалось, что нити движутся, вновь и вновь складываясь в сложные, постоянно меняющиеся узоры. Та, что сидела перед ним, изящно сложила руки на груди и спросила:

– Ты правда видел ее? Алую Леди? Собственными глазами, в Стиге?

– Да. Ошибки тут быть не может.

Ее лицо приняло задумчивое выражение. Ее рот – маленькое темное пятнышко – сжался, превратившись чуть ли не в точку.

– И все же она бездействует. – Она стиснула свои маленькие, белые как кость руки.

Камни постепенно разгорались, и Чет разглядел ее сложного плетения венец с двумя маленькими рожками, торчащими по сторонам, с поблескивающими там и сям камешками и бусинами, вплетенными в мягкую ткань. Ног у нее не было, только руки; ее тело было укутано в многослойное одеяние из черных кружев, закрывавшее ее от запястий до узенького подбородка. Невероятно узкая талия – Чет мог бы обхватить ее двумя пальцами – и широкие бедра наводили на мысль о стиснутой корсетом викторианской леди во всем ее великолепии.

– Как видишь… У нас были гости, – сказала она горько. – С крайне дурными манерами.

Чет глянул вокруг; помещение, в котором они находились, было явно кем-то разгромлено. Всюду валялись обломки мебели и осколки керамики, а также обломки чего-то, напоминавшего гигантский ткацкий станок. Еще он заметил раскиданные всюду маленькие ручки, ножки и головы – шок, отвращение, – но тут до него дошло, что это были куклы, растерзанные, изодранные шелковые куклы, так похожие на мертвых детей.

– Как тебя зовут?

– Чет.

– Просто Чет?

– Чет Моран.

– А как меня зовут, ты знаешь?

Он покачал головой; она явно была разочарована.

– Я – Ивабог. – Она замолчала, вглядываясь в его лицо. – Ты слыхал это имя? – Ее голос звучал чуть ли не умоляюще.

Он опять покачал головой.

– Никогда? Ни разу за все то время, как ты был на Земле?

Он пожал плечами.

Ее лицо омрачилось.

– Это нелегко, когда тебя забывают. Этого-то они и хотят… Эти безбожники. Они сжигают храмы, и все же Алая Леди бездействует. – Она махнула своей тонкой рукой в сторону обломков. – Они осквернили мое святилище. Это предупреждение, сказали они. Уходи, сказали они. Уходи, или гори огнем. – Ее взгляд обратился к потолку. – Я не могу уйти, – продолжала она надтреснутым голосом. – Я люблю их, моих мужей… Каждого из них. Они – мое сердце… Моя душа.

Чет проследил за ее взглядом, и у него перехватило дыхание. Над ним, покачиваясь, висели фигуры, завернутые в шелковистые кружевные коконы, и было их около двадцати.

– Если я уйду, некому будет их защищать. Они сгорят вместе со всем остальным, и тогда… Тогда я буду забыта, по-настоящему забыта.

Она примолкла; ее человеческие глаза затуманились печалью. Она закрыла их, закрыла все свои очи.

Несколько минут Чет ждал – ждал, пока она заговорит, откроет глаза, сделает хоть что-нибудь.

– Мэм…

Казалось, она его не слышит.

Он повысил голос:

– Мэм… Мэм?

Ее глаза медленно распахнулись, и она поглядела на него, будто видит его впервые.

– Мне очень жаль, что так произошло, – сказал Чет. – И мне страшно неловко беспокоить вас в такое время, но… Понимаете, вы, на данный момент, – мой единственный шанс. Так что… Я тут надеялся, может, вы сможете мне помочь? Найти моего деда?

Она продолжала молча глядеть на него.

Чет сглотнул.

– Я могу заплатить. – Он развязал мешочек, достал пригоршню медяков и показал ей.

Она взглянула на медные монетки. Вздохнула:

– Когда-то, в лучшие времена, там, наверху, они угощали меня песнями и танцами, плодами жатв своих, плотью стад своих. Они давали мне себя, давали испить своей крови. Иногда они даже приносили мне своих детей. И ничего не просили взамен, только мое благословение. Так ли я говорю, Иван? – ее взгляд вновь обратился вверх, к висящим под потолком телам.

Сверху донесся стон; Чет вздрогнул. Он вдруг заметил, что одно из тел корчилось в своем коконе.

– Они любили меня. Все они. И я… Я любила их. Но теперь их осталось так мало. – Ее взгляд уперся в Чета. – Ты свежий. Все еще не тронут тленным дыханием смерти. – Тут ее средний глаз открылся, и воззрился прямо на него, пульсируя зеленым светом. Чет попытался отвести взгляд, и не смог.

Она подалась вперед, к нему, протянула свою нежную руку и коснулась щеки Чета тыльной стороной пальцев – легчайшая из ласк.

– Твоя плоть все еще такая мягкая. Податливая.

По позвоночнику прокатилась волна холода. Он знал, что нужно бежать, но не тронулся с места.

Она скользнула вперед, так, что их лица разделяла всего пара дюймов; ее губы возле его уха. Ее дыхание у него на шее.

– Я столько могу дать тебе. – Она была у него в голове, в сердце, как нежная песнь. Он чувствовал себя таким спокойным, таким любимым.

– Приди в мои объятья.

Но, закрыв глаза, он больше не видел паучиху, не чувствовал ее в своем сердце. Он видел Ламию – Ламию, скорчившуюся над его телом, пьющую его кровь. «Нет», – подумал он.

– Нет. – Он резко отстранился, вырвавшись из ее хватки. – Нет.

Ее рука повисла в воздухе, пальцы опустились, как увядшие лепестки. Она прижала руку к груди, баюкая, как больного ребенка. Ее средний глаз закрылся. Она глядела на него в явном недоумении, которое мало-помалу сменилось гневом. Ее темные губы раздвинулись, обнажив мелкие, острые зубы. Все шесть рук сжались в крошечные кулачки.

– Я не буду ведать. Ни для тебя… Ни для кого другого… Никогда больше. Все кончено. – Ее голос становился все выше, пока она не перешла на визг: – Все кончено. Кончено. Кончено!

И тут ее ярость внезапно угасла. Она обмякла, будто из нее выпустили воздух, и села – чуть ли не повалилась – обратно на свой трон. Глубокий вздох, почти стон, вырвался у нее из груди.

– Какой же я стала жалкой. Какой ничтожной. А ведь были времена, когда вся Земля была моей игрушкой, когда мужчины и женщины выстраивались в очереди, чтобы стать моими; они глаза были готовы себе вырвать, добиваясь моей благосклонности. А теперь никто даже имени моего не помнит. Ни наверху, на Земле, ни внизу, в смерти. Что же осталось, если я не могу соблазнить даже какого-то простофилю?.. – Ее голос угас. – Пусть жгут мой храм, жгут вместе со мной, потому что со мной покончено… Покончено навсегда.

Она закрыла глаза.

Чет ждал, ждал, сколько мог, нервно поглядывая по сторонам и переминаясь с ноги на ногу.

– Мэм?

Она не ответила.

– Мэм, пожалуйста.

Нет ответа.

– Мэм, я не знаю, куда мне еще идти. Молю вас – если это то, что вам нужно. Я дам вам свою кровь… и плоть. Только скажите, чего вы хотите.

Она не отвечала; не двигалась, даже не дышала. Он все ждал, и минуты медленно катились мимо, пока, наконец, ему не пришло в голову, что ее, может, уже здесь нет, она просто ушла. Он сделал осторожный шаг вперед, наклонился над ней, заглянул в лицо. «Она мертва», – подумал он. Точно мертва. Он протянул руку и коснулся – совсем легонько, одним пальцем – ее локтя.

Вспышка движения. Острая боль.

– А-а, твою мать! – вскрикнул Чет, отшатываясь и хватаясь за шею.

Она сидела, подняв вверх руку; в ее глазах плескалась ярость. На кончике ее острого ногтя чернел сгусток его маслянистой крови.

– Ты… За что? – проговорил он, еле ворочая языком. У него помутилось в глазах. Чет тяжело осел на пол.

– Ты посмел притронуться ко мне, ничтожество? – прошипела она. – Прикоснуться к божеству. Ты хоть знаешь, что за это полагается? Может, меня и позабыли, но я все еще богиня, а не какая-то жалкая гадалка, паясничающая за гроши! А теперь уходи. Уходи, пока я не высосала из тебя душу, всю, до последней капли. – Она слизнула с пальца его кровь.

Чет добрался до перевернутого столика и, подтянувшись, попытался подняться на ноги, но они тут же разъехались опять.

Она наблюдала за ним, явно забавляясь, но вдруг ее выражение совершенно переменилось. Она облизнула губы, будто пробуя на вкус что-то горькое. Нахмурившись, уставилась на свой палец.

– Не может быть. – Она вновь облизнула ноготь, и ее глаза вспыхнули, замерцали. Она подалась вперед.

– Кто твоя мать, Чет Моран?

– Моя мать?

Она ждала.

– Синтия.

– Синтия. Нет… Не так. Твоя бабушка. Как ее имя?

– Ламия.

– Ламия? – Она постучала по губам кончиком пальца. – Да, Ламия, одна из лилит. Были еще ее сестры, Ишет, Игритт, еще кто-то… Не помню, как их звали, но Ламию я запомнила. Она была самой неистовой, демоном, с которым нельзя было не считаться. – Она окинула Чета любопытствующим взглядом. – И как же это может быть, что в тебе течет кровь Ламии? – Она явно рассуждала вслух. Вдруг глаза ее расширились. – Скажи… Ламия, она до сих пор на Земле, наверху?

Чет кивнул.

Ивабог умолкла, явно размышляя.

– Ламия, эта баламутка… Кто же еще? У кого еще хватило бы воли, упорства, силы духа. – Она улыбнулась. – Так, значит, по крайней мере одна из древних бродит еще по Земле. Единобогам назло. Она – чудо.

– Она убийца. Она убила меня. И, думаю, она убила еще многие сотни. Сотни детей.

– Тысячи.

– Что?

– Она сразила тысячи… Может, десятки тысяч.

– И ты называешь ее чудом?

– Она – лилит, – сказала Ивабог так, будто это оправдывало все.

– Она – зло! Демон! Ты же сама сказала!

– А кто сказал, что – зло, а что – нет? Этот бог, Христос, пытался подчинить ее своей воле. Подчинить всех лилит. Хотел заставить их служить людям. Вынашивать их детей. – Ивабог улыбнулась. – Лилит обратили это себе на пользу. Клянусь звездами, они это сделали! – Она просияла. – Использовали свою же кровь не для того, чтобы множить число людей, а чтобы питаться ими. Прямо греет душу. – Паучиха улыбнулась. – И теперь я слышу, что она до сих пор жива, до сих пор топчет землю там, наверху… Луч света в сумерках богов. – Ивабог внимательно поглядела на Чета. – И все же твой дух каким-то образом избег ее чар. – Ее голос опять изменился; теперь он звучал чуть ли не игриво. – Ну, Чет Моран, дитя крови Ламии, ты и загадка. Любопытная диковина. Подойди-ка поближе.

Чет замер.

– Подойди, не бойся.

Чет не двинулся с места.

– Тебе же хочется найти деда? Иди сюда, я тебе покажу.

Чет бросил взгляд вверх, на тела, висевшие под потолком. Инстинкт твердил ему о побеге. Но вместо этого Чет поднялся на дрожащие ноги и, пошатываясь, подошел к трону. Он осознавал, что делает глупость, но выбора не было. Паучиха взяла его за пальцы обеими руками и подтянула поближе. Третьей она сжала его запястье. Четвертая рука пробежалась пальцами по одному из камней, светившихся в кружевном троне. Выдвинулся ящичек, в котором лежали крошечные фиалы и булавки – десятки и десятки, самых разных цветов, форм и размеров. Она выудила из ящичка один из фиалов и подняла к глазам, изучая его темное содержимое.

– Покажи свою метку.

«Она знает, – подумал он. – Ну, конечно же, знает». Он раскрыл ладонь.

– А теперь пенни.

Он вытащил монетку и отдал ей.

Внимательно осмотрев монетку и даже попробовав ее на зуб, она, казалось, осталась довольна.

– Медь связывает чары, связывает все чары. – Она положила пенни Чету на метку и, вытащив пробку, поднесла фиал к его ладони. – Нам нужно ослепить Люцифера. Когда ведешь по крови, двери открываются в обе стороны.

Она наклонила фиал; тяжелая капля упала на медную монету. Раздалось шипение, и руку Чета пронзила острая боль: расплавленная медь впитывалась в клеймо Люцифера. Паучиха крепко вцепилась Чету в запястье, и он стиснул зубы, поражаясь ее силе. Метка вспыхнула, налилась алым, а потом погасла – утихла и боль.

Ивабог накрыла его ладонь своей, крепко сжала руку и закрыл все свои глаза. Светившиеся в троне изумруды померкли. Вдруг ее рука стала теплой, и глаз, тот, что в середине лба, открылся. И Чета опять затянуло – все глубже и глубже. Он чувствовал на себе ее руки, ее пальцы, как они ползут вверх по его плечам, по шее, по лицу, перебирают волосы, шарят, ищут. У него было такое ощущение, будто они уже внутри его головы – четыре маленьких паучка ползают, перебирая лапками, у него в мозгу.

– Нет, – сказал он ей, вот только он говорил это не на самом деле, а у себя в голове. – Мой дед. Мне нужно найти моего…

– Такова плата, – прошипела она. – Покажи мне ее, и я дам тебе твоего деда. – Думай о ней. О Ламии.

Чет сделал так, как ему было сказано, чувствуя, что выбора у него особого нет. В памяти всплыло его первое воспоминание о Ламии – как они вместе ловили лягушек. Всего на секунду. Паучки у него в голове немедленно вцепились в картинку; казалось, они перебирают его воспоминания, словно струны на арфе. Картинки вспыхивали одна за другой: вот Ламия приглашает их с Триш в дом, Ламия кормит их обедом, Ламия смеется, Ламия пьет его кровь.

Ивабог застонала от напряжения, и паучки запустили свои коготки еще глубже. Еще видение. Оно казалось реальным, будто то, что он видит, происходило прямо сейчас: Ламия стоит над Триш. Триш, не моргая, таращится в стену, будто ее накачали наркотиками. «Нет», – сказал он у себя в голове.

– Нет, – простонал он. – НЕТ!

Богиня-паучиха отпустила его. Видение исчезло.

Чет ахнул, пошатнулся и упал. Он чувствовал себя сдувшимся воздушным шариком.

Ивабог тоже осела на троне, обессиленно повесив голову. Все ее глаза были плотно закрыты.

– Это было по-настоящему? – спросил Чет. – Последнее, что мы видели? Это ведь происходит прямо сейчас? Да?

Вздохнув, она кивнула.

– Да. Мы к ней прикоснулись. – Богиня открыла глаза.

– Что это она делала с Триш?

– Триш – это твоя жена?

– Да.

– Она ждет ребенка?

– Да.

– Твоего ребенка.

– Что? Да, конечно.

– Значит, дочь.

Чет гадал, откуда это ей известно.

– Ламия – древний демон, один из первых врагов человеческих. Но она – единственная в своем роде, даже среди демонов, потому что питается она своей собственной кровью. Понимаешь, что это значит?

Чет потряс головой.

– Она ложится с человеческими мужчинами и передает свою кровь потомству, кровь смешивается, и именно эта-то смесь – то, что ей нужно.

– Питается? Что… своими собственными детьми?

– Или внуками. И даже правнуками.

– Моя мать… Она была одной из этих… лилит?

– Нет, лилит – это душа, демон, который перебирается из одного тела в другое. Но вы с матерью оба несли в себе кровь лилит. Твоя мать должна была стать следующим сосудом; но что-то, наверное, этому помешало. Так?

– Сосуд? Как это?

– Душа лилит – скользкая штука… Она способна выползти из одного тела и вползти в следующее. Понимаешь? Ее бессмертие зависит от того, успеет ли она захватить новый сосуд прежде, чем умрет старый, и этот сосуд должен быть женского пола, и принадлежать к ее же потомству, иначе ее душа не сможет в нем укорениться. Она ложится с мужчинами, чтобы произвести потомство, сыновей и дочерей, не только ради пищи, но и для того, чтобы – в случае с дочерями – у нее всегда был наготове новый сосуд. И так раз за разом, век за веком, тысячелетие за тысячелетием – она передает кровь своему потомству, а потом забирает ее назад – снова и снова.

– Питается своими собственными детьми, – прошептал Чет. Его сознание упорно отказывалось принять эту мысль. «Она знала», – подумал он. Вспомнил голос Ламии, звучавший у него в голове, как она звала его домой, звала к себе. Стиснул зубы, вспомнив, какой радостью озарилось ее лицо, когда она узнала, что у Триш будет девочка.

– Она вырастит твою дочь, питаясь ее кровью, подготавливая ее. Когда почувствует, что девочка готова, она захватит ее тело… А душу выбросит.

Чет подумал о виденных им детях, об их печальных, отчаянных, вечно страждущих глазах.

– Там дети были, призраки – сотни, наверное… Они всюду следовали за ней. Это все были… были ее дети?

Ивабог кивнула.

– Но… Их было так много.

– Мне жаль, Чет Моран. – Впервые он увидел в глазах паучихи нечто, похожее на сочувствие. – Когда она заберет себе тело твоей дочери, та превратится в еще одну несчастную душу, бредущую за лилит до скончания дней.

Мысли лихорадочно метались у Чета в голове; он пытался найти во всем этом хоть какой-то смысл. Ему вспомнилось, как он начал слышать голос Ламии, вскоре после того, как она пометила его своей кровью на похоронах матери. Потом задумался о том, что, может, мать тоже слышала этот голос, что он-то и свел ее с ума. И у него все стояло перед глазами лицо Ламии из видения, ее жадный взгляд, направленный на Триш. «Я остановлю ее, – подумал он. – Чего бы это ни стоило, я добуду Сеною ключ».