Текст книги "Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию"

Выбор, как мы только что видели, делается не между определенностью и беспорядком, а между произвольностью априорного решения и трясиной бесконечных различий. То, что мы потеряли, – фиксированный перечень групп – мы и вернули, поскольку группы должны постоянно создаваться и пересоздаваться, и во время этих процессов те, кто собирает группы, оставляют массу следов, которые могут использоваться информантами в качестве данных. Один из способов выразить это различие – сказать, что социальные агрегаты являются объектом не остенсивного определения (вроде кружек, кошек и стульев, на которые можно указать пальцем), а перформативного. Они создаются теми различными путями и способами, которыми заявляют об их существовании. Однако это различие влечет за собой много тонких лингвистических и метафизических трудностей. Я далек от мысли, что группы создаются простым «Да будет!» или – еще хуже – образуются речевыми актами при помощи простых конвенций[30]30
  Не в смысле, применяемом к социальным наукам Серлем в работе: Searle J. The Construction of Social Reality, а скорее в том, который предлагается Хакингом в: Hacking I. The Self-Vindication of the Laboratory Sciences, для объяснения успеха естественно-научного знания. Спасая натурализм, Серль трактует социальный мир как самонастраивающийся, тем самым создавая еще большую пропасть между фактами и социальной закономерностью. Минута исследования, однако, уничтожает это различие, поскольку было бы совершенно невозможно сохранить что-то вроде денег – его излюбленный пример – без материалов, и ни один факт не может быть определен без категорий, формализма, конвенции и перевода, начиная с измерений.


[Закрыть]. Я лишь хочу воспользоваться этим различием, чтобы подчеркнуть разницу между группами, наделенными определенной инерцией, и компоновками (groupings), нуждающимися в постоянной поддержке со стороны группосозидательного усилия. «Социологи социального» любят апеллировать к «социальной инерции», как будто где-то есть такой фонд связей, чей капитал истощится очень нескоро. Для АСТ, если вы перестали создавать и пересоздавать группы, у вас уже нет групп. И никакой запас сил, источником которого являются «социальные силы», вам не поможет. По мнению «социологов социального», правилом является порядок, а распад, изменение или создание чего-либо нового – это исключения из правила. Для «социологов ассоциаций» правилом будет перформативность, а то, что подлежит объяснению, тревожащие исключения, – это любой тип стабильности на протяжении длительного времени и в крупном масштабе. Дело обстоит так, как если бы каждое из этих направлений получалось из другого путем перестановки фона и переднего плана.

Последствия подобной инверсии огромны. Если инерция, долговечность, предел, прочность, обязательство, преданность, согласие и т. д. должны получить объяснение, то его нельзя дать без поиска устройств, орудий, инструментов и материалов, способных обеспечить такую стабильность, – см. третью и четвертую неопределенности. В то время как, с точки зрения социологов социального, великое достоинство апелляций к обществу заключается в том, что эта долговременная стабильность подносится на блюдечке и бесплатно, наше направление рассматривает стабильность как то, что как раз должно объясняться с помощью обращения к дорогостоящим и требующим много сил средствам. А такие средства по определению должны обладать иным свойством, нежели свойство «быть социальным», поскольку они должны делать так, чтобы группообразование протянулось немного дальше и продержалось немного дольше. Проблема всякого остенсивного определения социального в создаваемом впечатлении, что для существования групп не нужно никакого сверхусилия, в то время как влияние исследователя совершенно не учитывается или учитывается просто как возмущающий фактор, который следует по возможности минимизировать. С другой стороны, великая польза перформативного определения ровно в обратном: оно сконцентрировано на средствах, необходимых для непрерывного поддержания групп, и на ключевом значении вклада собственных ресурсов исследователя. Социология ассоциаций должна платить за то, что социология социального, как представляется, хранит на своих полках в неограниченном количестве.

Указывая практические средства, необходимые для очерчивания групп и поддержания их в существовании, мы сталкиваемся с конфликтом задач, которым отмечен точный отправной – а не конечный! – пункт. Это конфликт между торными дорогами социологов социального и узкими тропинками тех местностей, которые мы хотим нанести на карту. Все зависит от того, что понимается под «средствами». В то время как одни исследователи заявляют: «Конечно, нужно же откуда-то начинать, так почему бы и не начать с определения общества как состоящего из (x)?», другие с не меньшей энергией требуют: «Дайте акторам самим делать эту работу для нас. Не решайте за них, из чего состоит социальное!». Причина этого различия в задачах, в том, что в глазах первых выбор отправной точки не имеет такого принципиального значения, поскольку социальный мир уже существует. С их точки зрения, если вы отдаете предпочтение «классам», а не «индивидам», «нациям», а не «классам», «жизненным траекториям», а не «социальным ролям», или же «социальным сетям», а не «организациям», в конце концов все пути все равно сольются, поскольку это всего лишь в чем-то произвольные способы описать одно и то же большое животное – подобно тому как слона из притчи последовательно хватали за ногу, за ухо, за хобот или за бивень. Однако для АСТ ситуация совершенно другая, потому что ни общества, ни социального с самого начала не существует. Их возникновение нужно прослеживать по едва заметным изменениям в процессе соединения не-социальных ресурсов. Таким образом, выбор отправной точки приводит к изображению совершенно разных животных, полностью несоизмеримых друг с другом. С точки зрения первого направления общество присутствует всегда, наваливаясь всем своим весом на любую повозку, способную его тащить; согласно второму подходу, социальные связи устанавливаются движением разных повозок, каждая из которых незаменима.

К примеру, если информант говорит, что живет в «мире, которым правит Бог», в действительности это высказывание не отличается от высказывания другого информанта, утверждающего, что миром «управляют силы рынка», ибо оба термина – «Бог» и «рынок» – здесь просто «выражения» одного и того же социального мира. Но с точки зрения социолога, прошедшего школу АСТ, между этими высказываниями огромное непреодолимое различие. Связь с Богом не может заменить никакая другая связь. Она предельно специфична и ее нельзя примирить со связью, сформированной «силами рынка». Последняя, в свою очередь, определяет структуру, совершенно отличную от тех, которые образованы правовыми связями. У социологов социального всегда есть в распоряжении постоянный и абсолютный «третий термин» для перевода любого словаря информантов, «верховный словарь», работающий как своего рода расчетная палата для моментального обмена товаров, которые все имеют одно и то же главное общее свойство – «быть социальным». А у АСТ-социологов нет такой общей валюты. Слово «социальный» не может заменять все, что угодно, не может лучше выражать все, что угодно, не может заменяться – в какой бы то ни было форме или под каким бы то ни было обличьем – чем-либо еще. Социальное не общая мера всех вещей, наподобие кредитной карты, принимаемой везде, а всего лишь движение, которое можно уловить только опосредованно, когда происходит небольшой сдвиг в прежней связи, мутирующей в слегка измененную или иную форму. Далекое от стабильности и бесспорности, оно всего лишь случайная вспышка, вызванная сдвигом, воздействием, незначительным смещением других, не-социальных феноменов. Означает ли это, что нам придется принять всерьез подлинные и порой изысканно тонкие различия между многочисленными способами, посредством которых люди «обретают социальное»? Боюсь, что так.

Различия между двумя направлениями можно было бы смягчить, сказав, что все социологи, «естественно», соглашаются в том, что группы должны создаваться и пересоздаваться заново с помощью других, не-социальных, средств, и что никакая группа не в состоянии сохранять существование без поддержки. Конечно, каждый согласится, что, к примеру, популярные фестивали необходимы для «обновления социальных связей»; что пропаганда нужна для «подогрева страстей» по поводу «национальных идентичностей»; что традиции «изобретаются»; что компании полезно распространять журнал для «создания круга постоянных клиентов»; что без ценников и штрихкодов было бы очень трудно «рассчитать» цену; что ребенка вовсе не вредно шлепать, чтобы он с ранних лет становился «ответственным»; что без тотема членам племени было бы трудно осознать, что все они принадлежат к одному и тому же роду. Эти и им подобные выражения без всяких усилий стекают с клавиатур наших компьютеров. Но их реальный эффект зависит от того, насколько правильно мы понимаем способы говорения, каждый из которых отсылает к «созданию» групп. Для «социологов социального» эти выражения указывают на множество обличий, которые может принимать один и тот же социальный порядок, или многообразие средств, с помощью которых он себя «представляет» или благодаря которым «воспроизводится»[31]31
  Слово «воспроизводство», столь часто используемое в выражениях типа «социальное воспроизводство», берется в двух совершенно разных значениях – в зависимости от отношений между продуктом и «воспроизводителем». Почти всегда продукт полностью предопределяется тем, кто произвел его впервые. Так что «вос-производство» ничего не прибавляет и предстает как всего лишь цепочка необходимых, но по преимуществу пассивных проводников.


[Закрыть]. Для них «социальные силы» всегда уже имеются в наличии на заднем плане, так что конкретные средства, позволяющие добиться их присутствия, значат очень много – но далеко не самое важное.

С точки же зрения социологов ассоциаций, они и создают все различия в мире: ведь не существует общества, чтобы с него начать, нет запаса связей, нет большой, обнадеживающей банки клея, чтобы держать все группы вместе. Если вы сейчас не проведете фестиваль, не напечатаете сегодня газету, то просто потеряете группу, ибо она не здание, нуждающееся в реставрации, а процесс, требующий продолжения. Если танцор перестает танцевать, танец прекращается. Никакая инерция не сможет продолжить шоу. Вот почему мне понадобилось ввести различие между остенсивным и перформативным: объект остенсивного определения остается на месте, что бы ни случилось с указательным пальцем наблюдателя. Но объект перформативного определения тут же исчезает, как только прекращается работа определения, а если он остается, то тогда это означает, что другие акторы приняли смену, которая, по определению, не может быть «социальным миром», поскольку этот мир сам остро нуждается в новой смене.

Дюркгейм с капелькой Тарда

Как показывают следующие цитаты из известного пассажа Дюркгейма о роли тотемов в формировании групп, между посредником и проводником существует предельно тонкое различие. Является ли тотем выражением группы, способствует ли он ее сплочению, или же он то, что позволяет группе существовать как группа? Вот как Дюркгейм (1915/1947, p. 230–231, 233) подходит к этой проблеме:

О том, что эмблема полезна как объединяющий центр любой группы, говорить излишне. Выражая в материальной форме социальное единство, она делает его для всех очевиднее, и именно по этой причине использование эмблематических символов должно было получить очень быстрое распространение. Более того, эта идея должна спонтанно вырастать из условий жизни сообщества. Ибо эмблема – не просто удобный способ прояснения чувства общества в отношении самого себя: она не служит также формированию самого этого чувства, будучи одним из конституирующих его элементов.

Кроме того, без символов существование социальных чувств было бы ненадежным… Но когда движения, в которых эти чувства выражаются, связываются с чем-то устойчивым, сами чувства тоже становятся более длительными. Эти другие вещи постоянно напоминают о них, пробуждают их – как если бы впервые возбудившая их причина продолжает действовать. Таким образом, системы эмблем, которые необходимы для самосознания общества, не менее необходимы для обеспечения продолжительности этого сознания.

Так что мы должны воздержаться от отношения к этим символам как к простым артефактам, своего рода ярлыкам, навешиваемым на уже готовые представления, чтобы сделать их более управляемыми: символы – составная часть этих представлений […].

Единство группы, таким образом, видимо только в коллективной эмблеме, воспроизводящей объект, обозначаемый этим именем. Род, в сущности, это воссоединение индивидов, носящих одно и то же имя и сплотившихся вокруг одного и того же знака. Уберите материализующие его имя и знак, – и род уже непредставим.

Что касается двух из очень небольшого числа технических терминов, необходимых мне в этой вводной книге, то существует огромная разница, рассматриваются ли средства, порождающие социальное, как проводники или как посредники. Поначалу расхождение кажется незначительным, но впоследствии оно приведет нас на разные территории. Конечно, это различие полностью раскроется только к концу книги, – если читатель достаточно терпелив, чтобы до него дойти! Но мы должны попытаться уяснить себе его как можно раньше, поскольку оно все время будет служить для нас своеобразным паролем.

В моей терминологии «проводник» (intermediary) – это то, что переносит (transport) значение или силу, не преобразуя их: определения его входов достаточно для определения его выходов. В отношении всех практических целей проводник может выступать не просто как черный ящик, но как черный ящик, принимаемый за единицу, даже если внутри он состоит из множества частей. Посредник же не может рассматриваться просто как единица; он может приниматься за единицу, за ноль, за некоторое количество или за бесконечное множество. Исходя из того, что имеется на входе посредника, никогда нельзя предвидеть, что будет на выходе; необходимо каждый раз учитывать специфику посредника[32]32
  В том, что отношения между причинами и следствиями должны изменяться, нет ничего необычного. Пока лилия не научилась извлекать солнечную энергию через фотосинтез, солнце не было «причиной» лилии; пока Венеция не научилась подниматься из воды, лагуна не была одной из причин ее развития. Причины и следствия – всего лишь ретроспективный способ интерпретации событий. Это истинно и для «социальных», и для «природных» событий. Об этой философии каузальности см.: Stengers I. Penser avec Whitehead.


[Закрыть]. Посредники преобразуют, переводят, искажают и изменяют передаваемые ими значения или их элементы. Вне зависимости от того, насколько сложен по своему устройству проводник, в практических целях его можно рассматривать как одно целое – или даже как вообще ничто, поскольку о нем можно с легкостью забыть. Неважно, насколько простым выглядит посредник, – он может стать комплексным: он может уводить нас в разные стороны, и соответственно будут меняться все противоречащие друг другу объяснения его роли. Удачным примером сложного проводника может служить хорошо работающий компьютер, тогда как обычный разговор может превратиться в комплексную цепь посредников, где страсти, мнения и позиции постоянно разветвляются. Но если компьютер сломается, он может стать до ужаса комплексным посредником, а в высшей степени сложная индикаторная панель во время академической конференции способна стать абсолютно предсказуемым и бесперебойным проводником, с неукоснительной точностью передающим решение, принятое где-то в другом месте[33]33
  Об использовании различия между сложностью (complication) и комплексностью (complexity) см.: Strum S., Latour B. The Meanings of Social: from Baboons to Humans.


[Закрыть]. Как мы постепенно поймем, именно эта постоянная неопределенность по поводу внутренней природы вещей – ведут ли они себя как посредники или как доводчики – является источником всех других неопределенностей, которые мы будем последовательно рассматривать.

Теперь, когда это определение встало на свое место, мы можем видеть, что для социологов недостаточно просто признать, что группа создается, «воспроизводится» или «конструируется» с помощью множества средств и выражается с помощью множества инструментов. В самом деле, когда видишь, что́ большинство социологов называют «конструированием», нет уверенности в том, что они когда-нибудь построили хотя бы хижину, не говоря уже об «обществе» (подробнее об этом позже). Подлинное различие между двумя направлениями мысли становится заметным, когда «средства» или «инструменты», используемые в процессе «конструирования», трактуются как посредники, а не как простые проводники. Скажете, что это похоже на попытку расщепить волосок? – верно, но потому, что едва заметное расхождение в направлении между двумя социологиями не толще волосинки. В конце концов, физики оказались в состоянии распрощаться с эфиром именно благодаря многократному расщеплению волосков.

Хотя это небольшое различие кажется спорным, оно имеет радикальные следствия. Если, к примеру, социальная дифференциация «выражена в» какой-то детали моды или «проецируется на» нее, но сама эта деталь – скажем, сияние шелка вместо нейлона, – интерпретируется как проводник, достоверно передающий определенное социальное значение: «шелк – для высших», «нейлон – для низших», – то тогда незачем апеллировать к этой детали изготовления. Она используется чисто в иллюстративных целях. Социальная дифференциация между высшими и низшими будет существовать в любом случае и независимо от химических различий между шелком и нейлоном; она всего лишь «представлена» или «отражена» в детали одежды, остающейся совершенно безразличной к ее структуре. Если же, наоборот, различия в химическом составе и технологии производства рассматриваются как длинный ряд посредников, может оказаться, что без множества трудноуловимых материальных нюансов – различий в восприятии на ощупь, прикосновении, цветовом оттенке, блеске шелка и нейлона – эта социальная дифференциация могла бы вообще не существовать[34]34
  По поводу социо-химической истории нейлона см.: Handley S. Nylon: The Story of a Fashion Revolution: A Celebration of Design from Art Silk to Nylon and Thinking Fibres. См. также биографию Коко Шанель: Madsen A. Chanel: A Woman of Her Own.


[Закрыть]. Именно это бесконечно малое различие между посредниками и проводниками в конечном счете и порождает все искомые различия между двумя типами социологий. В общих чертах, характеризуя этот контраст, можно сказать, что «социологи социального» верят в то, что есть один тип социальных объединений, несколько посредников и множество проводников; с точки зрения АСТ не существует предпочтительного типа социальных объединений, а число посредников бесконечно, и если они превращаются в добросовестных проводников, то это не правило, а редкое исключение, объяснение которого требует дополнительного труда – обычно с привлечением даже большего числа посредников![35]35
  Эта стабилизация разногласий посредством ключевых понятий форм и стандартов будет рассматриваться во второй части.


[Закрыть] Две точки зрения на один и тот же предмет не могут различаться сильнее.

Странно видеть, что столь основополагающая интуиция не разделяется социологическим мейнстримом, несмотря на то, что, как я уже говорил, АСТ всего лишь переформатирует основные устремления социологии. Возможная причина затянувшегося непризнания сущностного паритета между акторами и социологами, погруженными в разногласия по поводу групп, в том, что социология очень рано была втянута в социальную инженерию. Тут с самого начала было смешение ролей. Решив, что их дело – определять, из чего состоит социальный мир, социологи середины XIX века взяли на себя задачу политиков[36]36
  О месте социальных наук среди наук об управлении см.: Napoli P. Naissance de la police moderne: Pouvoirs, normes, société; Audren. Les juristes et les sociologues.


[Закрыть].

Если политика определяется, как мы увидим дальше, как постепенное построение коллективной жизни, то некоторые социологи, устав от революционного периода, нашли способ сократить медленный и болезненный процесс строительства и решили сами отсортировать наиболее подходящие элементы для общества. Проще всего было отказаться от самых экстравагантных и непредсказуемых способов, которыми сами акторы определяли свой «социальный контекст». Социальные теоретики принялись разыгрывать из себя законодателей, весьма поощряемые в этих попытках государством, вовлеченным в решение тяжелой задачи модернизации[37]37
  Я пользуюсь здесь аргументом, наиболее четко высказанным в книге: Bauman Z. Intimations of Postmodernity; где Бауман проводит различие между «законодателями» и «интерпретаторами». Тард интересен, в частности, потому, что, как позднее Гарфинкель, уклонился от роли законодателя.


[Закрыть]. К тому же такое поведение могло восприниматься как подтверждение научной креативности, поскольку ученые со времен Канта должны были «конструировать свой объект». Человеческие акторы были низведены до положения простых информантов, всего лишь отвечающих на вопросы социолога, сиречь судьи, и тем самым, как предполагалось, создавалась дисциплина столь же научная, как химия или физика[38]38
  Эпистемология социальных наук одержима темой права наблюдателя определять тип сущностей, с которыми он должен иметь дело, а сама эта тема заимствована из странной философии науки, – по крайней мере, во французском случае – из интерпретации физики Гастоном Башляром. См.: Bourdieu P., Chamboredon J.-C., Passeron J.-C. Craft of Sociology: Epistemological Preliminaries; – книгу, почти исключительно построенную на философии науки Башляра. Ясно, что любое изменение в концепции науки приведет к изменению притязаний и задач социальной теории.


[Закрыть]. Если бы не это строгое обязательство играть роль законодателей, социологи не ограничили бы первый очевидный источник неопределенности, отрезав все связи с явной и рефлексивной работой собственных методов акторов. Антропологам, имевшим дело с традиционными обществами и потому не столь обязанным копировать естественные науки, повезло больше, и они позволили своим акторам развернуть гораздо более богатый мир. Во многом АСТ – это просто попытка предоставить членам современного общества столько же свободы в самоопределении, сколько дают своим акторам этнографы. Если, как я говорю, «мы никогда не были нововременными», социология может, наконец, стать такой же щедрой, как антропология[39]39
  Хотя я уже писал о проблеме модернизма – как его определить, как его изучать и как его преодолеть (см.: Latour B. We Have Never Been Modern (Латур Б. Нового времени не было: эссе по симметричной антропологии. СПб.: Изд-во Европейского ун-та в Санкт-Петербурге, 2006.)), здесь я оставлю эту тему в стороне, чтобы сконцентрироваться на социальной теории, в которой нуждается альтернатива модернизму. Другая потребность – это параллельное изменение в понимании природы, как я показал в: Latour B. Politics of Nature.


[Закрыть].

Я думаю, что мы со своим описанным выше крайне легким инструментарием уже готовы черпать из первого источника неопределенности. Читатели могут начинать наносить на карту те многочисленные противоречащие друг другу способы, посредством которых постоянно пробуждаются к жизни, стираются, распределяются и снова локализуются социальные объединения. По научным, политическим и даже моральным причинам принципиально важно, чтобы исследователи не определяли изначально, и встав на место акторов, из каких строительных блоков составлен социальный мир. Конечно, это горький урок, но это и мощный способ перевернуть политический порыв, вызывающий зуд у очень многих представителей критической социологии. Возможно, пора перевернуть обратно с головы на ноги известную цитату Маркса: «Социологи лишь разными способами изменяли мир; дело заключается в том, чтобы его проинтерпретировать». Но для того, чтобы его проинтерпретировать, необходимо отказаться от странной идеи, что все языки переводимы в уже установленный жаргон социального. Важность такой предварительной подготовки определяется тем, что, как мы увидим в следующей главе, социальные объединения могут состоять из нечеловеческих связей.