Текст книги "Человек меняет кожу"

– Это мусульманин, – сказал кто-то над его ухом по-таджикски. – Подожди, не трожь! Он покажет, как открыть воду.

Его толкнули прикладом в спину и поволокли вдоль бараков. Нусреддинов понял, что волокут его к головному сооружению.

У головного толпилось десятка два вооружённых бородачей в афганских чалмах. Подошёл одноглазый, в сером ишанском халате:

– Таджик? Узбек?

– Таджик, – сказал Нусреддинов. Он с первого же взгляда узнал в одноглазом Ходжиярова.

– Где ключи от воды? – спросил ишан по-таджикски.

Нусреддинов молча смотрел на одноглазого.

– Отвечай, когда спрашивают, щенок! Шкуру сдеру! Сразу заговоришь. Где ключи?

– Не знаю.

– А ну!.. – оглянулся ишан.

Десять рук потянулось к Нусреддинову и сорвало с с него рубашку.

– Домулло-ишан! – подошёл к кривому молодой джигит. – Зачем нам ключи? Отобьём замки прикладами.

Нусреддинов с тревогой обернулся. На служебном мостике несколько джигитов возились у штурвальных колёс, пытаясь рукоятками сабель отбить замки.

«Если замки сдадут, поднять щиты сумеет каждый дурак. Тогда в полчаса пустят воду в канал и затопят весь Ката-Таг», – холодея, подумал Нусреддинов.

– Замки стальные, – иди отбей! – сердито буркнул ишан. – А ну, который там! Полоснуть его по спине.

Нусреддинов коротко вскрикнул. Лезвие ножа, уколовшее его в шею, острой болью скользнуло вниз.

– Где ключи?

– Командир! – с трудом разжимая зубы, сказал Нусреддинов. – Не трать напрасно времени. Замков отбивать незачем. Этими колесами щитов не поднимешь. Эти машины только закрывают воду. Для того чтобы её открыть, есть другие машины – с той стороны, внизу.

– Где внизу? – недоверчиво покосился одноглазый.

– Надо пройти через мостик, а потом сойти вниз. Если отпустите мне руки, я поведу.

– Веди!

Нусреддинов вошёл на мостик. Он шёл медленно, притворяясь, что хромает, и с трудом волоча ногу. Он знал хорошо, что внизу никаких машин нет. В лучшем случае он мог выгадать пять, ну десять минут. Он понадеялся в душе, что по дороге придумает ещё что-нибудь, какую-нибудь неожиданную спасительную уловку, но ничего хитрее придумать не мог. Пока дойдут, пока будут искать внизу – десять минут. Потом станут отбивать замки – тоже минут десять, не меньше. Если отобьют – поднятие щитов займёт двадцать – двадцать пять минут. К тому времени, может быть, подоспеют из Кургана.

По левую руку, внизу, клокотал Вахш.

«Если бы оттолкнуть этого бородача и прыгнуть вниз, можно бы выбраться на мель. Плаваю хорошо. Переплывал. Будут стрелять, – темно, не попадут… Но тогда прямо пойдут отбивать замки. Нет, нельзя! От замков надо их отвлечь во что бы то ни стало. Водить, покуда только удастся… Попробую идти ещё медленнее…»

– Ты что, уснул? Я тебя живо выучу ходить!

Лезвие ножа опять коснулось спины.

– Я быстрее не могу. Нога болит. Будешь резать, – сяду, и не пойду никуда.

– Взять его подмышки!

Над головой густо мерцали звёзды. Невдалеке, по ту, сторону Вахша, загудела автомобильная сирена. Автомобиль полз по скату, подобный большой жужелице, шевеля двумя светящимися усами фар.

«А ведь я иду, наверное, в последний раз… Люди, едущие в той машине, через час будут в Кургане. Они, должно быть, видят оттуда вон этот фонарь. И не знают, что под этим фонарём убивают сейчас человека. Крикнуть? Разве голос долетит через Вахш? Не услышат… Мостик кончился. Теперь вниз…»

– Сюда. Пустите меня вперёд.

– Где же тут машины?

– Ещё ниже.

– Да он смеётся, а мы ходим за ним, как дураки!

– Где машины?!

Он стоял уже внизу у самых щитов. Вести дальше было некуда. Нусреддинов указал на щиты:

– Вот здесь. Надо поднять.

– Как поднять?

– Руками.

– Ты что? Шутки?

Цепкие пальцы вонзились в ухо Нусреддинова. Острая боль полоснула у самого черепа. Что-то горячее и жидкое плеснуло по щеке.

– А ну! Отрежь ему заодно и то ухо.

Его подхватили и втащили обратно на мостик. Он не видел уже ничего. Большие красные круги вращались перед глазами.

– Ишан! Ишан! Тут есть другой! Он знает!

Нусреддинов открыл глаза. Он увидел близко, совсем близко, человека, поддерживаемого двумя джигитами. У человека не было носа, из оскаленного рта торчал единственный уцелевший зуб. На голове человека смешно топорщился белый хлопковый пух.

– Ключи в конторке. Ведите, покажу, – прошепелявил беззубым кровавым ртом белобрысый.

– Гальцев! – хрипло позвал Нусреддинов. – Гальцев! Не смей!

Гальцев поднял на Керима замученные, налитые кровью глаза, окаймленные белыми ресницами.

– Не могу… больше не мо-гу…

Его оттащили в сторону:

– Веди!

– Гальцев! Гальцев! – давясь чем-то густым и приторным, крикнул вдогонку Нусреддинов. Он рванулся от страшной боли, упал лицом на холодный бетон и так уже остался лежать.

Ишан, скрестив руки, ждал на мостике. Замки, сколько ни возились с ними джигиты, не поддавались ни ножу, ни прикладу.

Минут через десять вернулись два джигита, таща под руки Гальцева. В руке у одного позванивала связка ключей. У первого штурвального колеса джигиты бросили Гальцева и взялись открывать замок.

Гальцев, лежа на полу, смотрел на них снизу ополоумевшими глазами. Он приподнялся на локте и натолкнулся на что-то жёсткое и круглое. Это была голова Нусреддинова, страшная, совершенно круглая голова с отрезанными ушами и носом. Гальцев судорожно отдёрнул руку. Джигит всё ещё возился у замка, никак не мог подобрать подходящего ключа.

Гальцев поднялся на колени.

– Давай, ты не умеешь, я открою, – сказал он хрипло, протягивая руку за ключами.

…В кабинете Комаренко тарахтела пишущая машинка. Прыщеватый юноша в форме пограничника корявыми пальцами старательно вколачивал в бумагу головки полустёртых букв. В окнах стоял рассвет. Ночь густела ещё в граненых кубах чернильниц, лепилась запоздалой тенью к кобуре комаренковского маузера. Жёлтая груша электрической лампочки, покачиваясь, плыла среди комнаты в подмылках табачного дыма.

Комаренко извлёк из папки несколько исписанных листков, задвинул ящик стола и, развернув листки, продолжал прерванное путешествие по комнате.

– Написали? Приготовьте сразу бумагу, чтобы потом не останавливаться. К семи часам утра надо эту записку закончить и отправить. На чём мы остановились? Да, да, на истории с фалангами. Прочтите ещё раз последнюю фразу.

– «Во-первых: сам тот факт, что в осуществление предыдущих угроз на американцев в день Первого мая не было произведено никакого покушения, а вместо этого обоим им подбросили по спичечной коробке с фалангой, – убедил меня, что автор анонимных записок не преследует террористических целей, а желает лишь запугать иностранцев и заставить их покинуть строительство…»

– Так. Пишите дальше:

«Во-вторых: случай этот убедил меня окончательно, что автором анонимных записок является не таджик, а несомненно европеец. Ни один таджик, желая устранить мешающего ему врага, не прибегнет к такого рода экзотическим и лжетуземным методам расправы. Фаланги среди туземного населения вовсе не пользуются славой опасных насекомых. Таджик значительно больше боится обычного скорпиона, укус которого во много раз болезненнее. Легенда о смертельности укуса фаланги выдумана самими же европейцами. Источником её, вернее всего, является неясная характеристика galeodes arancoides, которую мы находим не только в русской, но и в заграничных энциклопедиях, оставляющих вопрос о ядовитости фаланг открытым. Факт остаётся фактом, что в отличие от местного населения все приезжие европейцы – русские и не русские – считают фалангу насекомым ядовитым, наподобие туркменистанского каракурта, и в арсенале их ограниченных представлений о Средней Азии фаланга, наряду с тигром, играет роль неотъемлемых особенностей Таджикистана. Человек, подбросивший американцам коробки, был поэтому несомненно европейцем, к тому же человеком довольно культурным, хорошим психологом, прекрасно знающим, какими ужасами легче всего запугать доверчивого приезжего.

Рассматривая в лупу оба экземпляра, я обратил внимание на довольно необычное обстоятельство: одна из фаланг была раздавлена, очевидно, совсем недавно, в то время как другая успела уже немного засохнуть. По заверению американцев, оба насекомых были ими раздавлены всего час тому назад. Возникло несколько странное предположение, что один из американцев раздавил фалангу, убитую уже раньше. Не будучи специалистом в области зоологии и опасаясь допустить ошибку, я вызвал в качестве эксперта естественницу из соседнего совхоза, которая полностью подтвердила мои наблюдения. Поскольку фалангу в комнате инженера Кларка убила собственноручно его переводчица, комсомолка Полозова, в то время как фалангу в комнате Мурри она видела уже убитой, оставалось предположить, что инженер Мурри растоптал фалангу, убитую до него. Очевидно, не будучи до конца уверен в полной безвредности укуса, он предпочёл не рисковать.

На основании вышеизложенного у меня зародилось подозрение, что автором всей инсценировки является не кто иной, как сам инженер Мурри, подбросивший живую фалангу своему коллеге Кларку и, для полного алиби, разыгравший у себя в квартире комедию. В процессе следствия я обнаружил, что Мурри действительно в упомянутый день навещал с утра Кларка и мог незаметно оставить у него на столе спичечную коробку. Проверяя вспять цепь фактов, я пришёл к заключению, что, очевидно, и все предыдущие угрожающие записки попадали в комнату Кларка и Баркера именно таким, а не иным путём.

Вывод из этого мог быть один: инженер Мурри, по каким-то загадочным соображениям, хочет во что бы то ни стало освободиться от присутствия на строительстве двух своих американских коллег. В отношении Баркера это удалось ему без большого труда, в отношении же Кларка он, видимо, потерпел неудачу.

Я развернул за инженером Мурри самое пристальное наблюдение, однако ничего подозрительного не установил, за исключением разве его частых поездок верхом на охоту, затягивавшихся иногда до поздней ночи. Следующим событием, которое заставило меня ещё внимательнее присмотреться к работе инженера Мурри, было нашумевшее дело Уртабаева. Как известно, первым обвинением, предъявленным Уртабаеву, было обвинение в самовольной переброске собственным ходом десятка экскаваторов с пристани на головной участок, вопреки протесту представителя фирмы Бьюсайрус, инженера Баркера. Так как Уртабаев утверждал, что действовал с согласия Баркера, сам же Баркер уехал к тому времени в Америку, – единственным свидетелем, выступавшие против Уртабаева, был инженер Мурри. Именно этот факт заставил меня отнестись крайне осторожно ко всему делу Уртабаева. К сожалению, дальнейшие факторы, усложнившие это дело, значительно затормозили его раскрытие.

Впоследствии, когда уже удалось вскрыть ложный характер доноса и разоблачить Ходжиярова, связь между обвинением Уртабаева в незаконной переброске экскаваторов и другими обвинениями стала для меня неоспоримой. Прежде всего в процессе дальнейшего строительства выявилось на практике, что переброска экскаваторов самоходом даже на довольно значительное расстояние не влечёт за собой таких катастрофических последствий, какими, от имени Баркера, пугал управление инженер Мурри. Во-вторых: отказ от переброски самоходом и перевозка механизмов тракторами отразились на строительстве весьма плачевно. Во время перевозки подверглось поломке большинство тракторов и затерялось много необходимых частей от экскаваторов. Уличить инженера Мурри в ложном обвинении всё же не представлялось возможным. Единственный человек, который мог бы это сделать, инженер Баркер, находился в Америке и не отвечал ни на какие запросы строительства. Я склонен предполагать, что Мурри предупредил его письмом. Возможно, он запугал Баркера, что эксперимент Уртабаева окончился катастрофически, и Баркер, опасаясь последствий и осложнений с фирмой, предпочёл кануть в воду.

Не имея в руках никаких прямых доказательств, я тем не менее склонялся к подозрению, что инженер Мурри приехал сюда с прямым заданием – разложить работу нашего строительства. С этой целью:

а) Инженер Мурри постарался убрать со строительства Баркера, прежде чем тот успел закончить монтаж экскаваторов. При отсутствии на строительстве специалистов экскаваторного дела монтаж сложных американских механизмов без представителя фирмы должен был, по очевидным расчётам Мурри, или быть отсрочен до вызова нового представителя (что затормозило бы строительство на несколько месяцев), или быть произведён собственными силами, по всем данным неудачно (что, кроме задержки строительства, вызвало бы ещё конфликт с фирмой Бьюсайрус).

б) Инженер Мурри пытался устранить со строительства инженера Кларка. С одной стороны, это должно было ослабить руководящие инженерские кадры и затруднить дальнейший вызов на здешнее строительство иностранных специалистов, с другой – это должно было создать Мурри полную свободу действий как единственному иностранному специалисту на строительстве.

в) Инженер Мурри пытался (очевидно, в союзе с Ходжияровым) опорочить и устранить со строительства одного из лучших местных инженеров-коммунистов Уртабаева (что ему совершенно случайно не удалось) и одновременно разладить весь тракторный парк строительства и ряд крупных механизмов (что, к сожалению, ему удалось вполне).

Факт несомненной связи между Мурри и Ходжияровым в деле Уртабаева указал на неведомые нити, связывающие инженера Мурри с Афганистаном, и натолкнул меня на предположение относительно причастия Мурри к английской Интеллидженс Сервис.

После долгих колебаний, отдавая себе отчёт во всей серьёзности дела, я решился в отсутствие инженера Мурри произвести у него на квартире обыск. В результате обыска в чемодане Мурри было обнаружено двойное дно, а в нём – значительная сумма денег, точно: 70.000 рублей кредитными билетами по десять червонцев. Наличие такой большой суммы у рядового американского инженера, не являясь само по себе достаточной уликой, подтверждало тем не менее обоснованность моих подозрений.

Среди вещей инженера Мурри остановил на себе моё внимание старый план города Ташкента, издания 1916 года. Планов этого издания в продаже у нас давным-давно не имеется. По анкетным сведениям, инженер Мурри никогда раньше на территории бывшей России не пребывал. Оставалось предположить, что если он лично и не был в годы нашей революции в Ташкенте, то во всяком случае получил этот план от лица, которое в Ташкенте в те годы пребывало.

Рассматривая план, я не обнаружил в нём никаких пометок, за исключением двух стёртых крестиков карандашом, которыми отмечены были улицы Московская и Самаркандская. Не придавая особого значения этим знакам, я всё же срисовал в записную книжку расположение обеих улиц и записал их названия.

Несколько недель спустя, приехав по служебным делам в Ташкент, я попросил архивный отдел ПП подобрать мне список лиц английского или американского происхождения, пребывавших в Ташкенте в 1916-м, 17-м и последующих годах, вплоть до 20-го. Я надеялся таким путём восстановить круг возможных знакомств Мурри. Рассматривая приготовленный список, состоявший, если не ошибаюсь, из восемнадцати лиц, а также относящиеся к этим лицам материалы, я остановился на фамилии полковника Бэйли, пребывавшего в Ташкенте в 1918 году, с августа по ноябрь, в составе так называемой «Английской миссии». Остановился же я именно на нём, так как странным стечением обстоятельств в материалах значилось, что именованный полковник Бэйли проживал в Ташкенте сначала в гостинице «Регина» по улице Самаркандской, а потом – на частной квартире у гр. Гилодо по улице Московской, д. 44. Оба адреса, как я легко смог проверить, заглянув в записную книжку, совпадали с местоположениями, отмеченными на плане города Ташкента, принадлежавшем инженеру Мурри.

Вывод отсюда мог быть двоякий: либо это простая случайность, либо план г. Ташкента, обнаруженный у Мурри, принадлежал раньше полковнику Бэйли, пометившему на нём для памяти место своего жительства. Во втором случае план этот мог попасть к Мурри двумя путями: он мог его, допустим, купить у букиниста или же мог получить в подарок от самого полковника Бэйли. И в том и в другом случае весьма сомнительно, чтобы план приехал к нему в Америку. Вероятнее, что инженер Мурри вывез его из Англии.

Я, естественно, заинтересовался личностью полковника Бэйли и просмотрел все материалы, относящиеся к его пребыванию в Ташкенте. Материалы эти сосредоточены в трёх основных местах: в архиве ЧК за 1918 г., в ташкентском представительстве НКИД и в архивах САНИИРа (Средне-азиатского научно-исследовательского института истории революции). Кроме того, о полковнике Бэйли имеется маленькая печатная литература. О миссии Бэйли пишет подробно в своей книге «В Средней Азии» (на английском языке) бывш. английский консул в Кашгарии, Эсертон. На заседании Королевского географического общества докладывал о ней один из участников миссии, капитан Л.В.С. Блэкер. Писал о ней и сам полковник Бэйли в «Джиографикал Джорналь». Впрочем, «научные» изыскания участников миссии не представляют особого интереса, тем более, что и характер самой миссии был далеко не научный. Кашгарский консул Эсертон пишет об этом достаточно прозрачно в своей книге:

Хотя и не предполагалось оказать реальную военную помощь элементам, расположенным в пользу союзников, тем не менее нужна была небольшая английская военная организация, от которой исходили бы щупальцы, необходимые для получения информации и использования всех благоприятных обстоятельств. Поэтому английское правительство решило послать в Русский Туркестан специальную миссию… Миссия имела задание связать английское правительство с советской властью, исследовать, в числе прочих вопросов, хлопковый вопрос, а также держать правительство в курсе тогдашнего положения. Нам предстояло проникнуть в Ташкент, в центр советского фанатизма (в Средней Азии), откуда должно было идти осуществление его планов… Нам предстояло изучить на месте положение и исследовать вопросы, затрагивавшие безопасность и благополучие Британской империи… Наконец нам предстояло созвать систему пропаганды и наладить её успешную работу…

В чём должно было состоять, например, «исследование хлопкового вопроса». Эсертон расшифровывает в другом месте:

В 1918 г. в Средней Азии находились большие запасы хлопка… Судьба этих запасов имела большое значение для коалиционного военного кабинета. Поэтому я получил от нашего правительства задание сообщить о возможности перевозки всего запаса в Кашгар. Это было колоссальное предприятие. Потребовалось бы 750.000 вьючных животных для перевозки хлопка, находившегося, по моим подсчётам, в Туркестане (как это выяснилось в результате совещания с лучшими местными авторитетами).

Миссия приехала в Ташкент 10 августа 1918 г. в составе полковника Ф.М. Бэйли и капитана Л.В.С. Блэкера, сопровождаемых четырьмя слугами-индусами. Ни у Бэйли, ни у Блэкера не оказалось никаких документов, подтверждающих официальный характер миссии. Несколькими днями позже прибыл в Ташкент сэр Джордж Маккартней, английский консул в Кашгарии, сменённый на этом посту Эсертоном, и отрекомендовал Бэйли и Блэкера комиссариату иностранных дел Туркреспублики как дипломатических представителей англо-индийского правительства. Поскольку Маккартней не вручил верительных грамот, коминдел снёсся по радио с индийским правительством, спрашивая у него подтверждения полномочий всей тройки. Ответ был получен довольно сбивчивый и невнятный.

Один из работников кашгарского отделения Русскоазиатского банка в письмах, адресованных председателю ЦИК Туркестана, левому эсеру Успенскому, предупреждал об авантюристическом характере миссии. Несмотря на это, Бэйли и Блэкер были приняты в качестве официальных дипломатических лиц. Происходило всё это в период, когда английские войска занимали уже Архангельск и Мурманск и дрались с Красной Армией на Закаспийском фронте. Английские агенты в Ташкенте разыгрывали наивных, утверждали, что всё это – простое недоразумение, и заверяли советское правительство Туркестана в дружеских чувствах Британской империи. Наглость полковника Бэйли доходила до того, что он требовал разрешения пользоваться в своих сношениях с Кашгаром шифрованными телеграммами, в чём ему было отказано, несмотря на его обиженные протесты и настойчивую поддержку комиссариата по иностранным делам. Роль, которую во всей авантюре Бэйли сыграли левые эсеры, свидетельствует несомненно о том, что у них были особые виды на сотрудничество с агентурой английского империализма.

Ташкентская «Наша газета» от 21 августа 1918 г. поместила интервью своего сотрудника с полковником Бэйли. По заявлению полковника Бэйли:

…Миссия прибыла в Ташкент… с целью ознакомиться с положением дел в Республике и рассеять необоснованные слухи о существующих якобы намерениях Англии вмешаться через Афганистан во внутренние дела Туркестанской республики. Миссия протестует против этих слухов, исходящих, по её мнению, из немецких источников…

О действительных целях миссии более откровенно сообщает генерал-майор И.М. Зайцев, б. командующий войсками Временного правительства в Хиве, впоследствии начальник штаба контрреволюционной Туркестанской военной организации и начальник штаба войск ген. Дутова, бежавший вместе с ним в Китай, в 1924 г. подавший прошение о помиловании во ВЦИК и вернувшийся в СССР. Вот что говорит в своих мемуарах ген. Зайцев[58]58
  «Из недавнего прошлого», журнал «Соловецкие острова», № 4, 1926.


[Закрыть] о миссии полковника Бэйли:

Истинной целью и намерениями миссии были: подготовить и организовать вооружённое восстание в Туркестане против советской власти, снабжать повстанческие отряды деньгами и оружием из ближайших к Туркестану английских баз (Мешед, Кашгар, Афганистан). Миссия имела широкие права и полномочия по осуществлению этих задач… Антисоветские организации, в том числе Туркестанская военная организация и мусульманская «Улема», не преминули, конечно, войти в связь с Великобританской миссией…

Подробные сведения о деятельности миссии сообщает агент Интеллидженс Сервис, активный участник контрреволюционной военной организации, б. преподаватель французского языка в Ташкенте, И. Кастанье в своей книге «Басмачи» (на французском языке), выпущенной в Париже (изд. Эрнст Леру):

Антибольшевистская организация Ташкента, усиленная этой поддержкой, вошла в переговоры с некоторыми влиятельными туземцами Ташкента и через них завязала связь с басмаческими начальниками. Эти переговоры, в которых приняло участие английское представительство, происходили в сентябре 1918 г. Они были основаны на следующих обязательствах: 1) басмаческие отряды поступают на службу антибольшевистской организации Ташкента; 2) организация обязана снабжать басмачей провиантом; 3) представители английского правительства обязаны снабжать антибольшевистскую организацию деньгами оружием и припасами. Союз был заключён. Связь была налажена как с басмаческими организациями, так и с мистером Эсертоном, английским консулом в Кашгарии. Такого же рода связь через посыльных агентов была налажена и с белогвардейской армией в Сибири и Оренбурге, откуда было получено предложение организовать восточную конфедерацию, в которую вошёл бы и Туркестан.

Сведения Кастанье полностью совпадают с воспоминаниями ген. Зайцева, который пополняет их рядом интересных подробностей:

Представители английского правительства, или Великобританская военная миссия в Ташкенте, подтвердили своё прежнее соглашение о снабжении деньгами, оружием и проч. и при новой комбинации вооружённых сил. Базами для снабжения ферганского повстанческого отряда и направлением для доставки снабжения были намечены: а) из Читрала-Гильгита через перевал Мустак и Кашгар, отсюда через Иркештам и Ош, б) другое – из Пешевара через Хайперский перевал, далее через Афганистан и Бухару. Количество всех видов снабжения и денежных средств не было определено какой-нибудь нормой. По заявлению английских представителей, всё будет отпущено по мере надобности в достаточном количестве, особенно, когда будут пробиты сквозные пути на Мешед и Афганистан… Денежные средства будут отпускаться из Кашгара через местного английского консула из кашгарских банков.

О том, на каких условиях английская миссия брала на себя все изложенные обязательства, рассказал на допросе Павел Степанович Назаров, кандидат на пост премьер-министра после свержения советской власти в Туркестане, арестованный в момент раскрытия Туркестанской военной организации органами ЧК:

Вновь созданное государственное образование, или Туркестанская демократическая республика, будет находиться под исключительным влиянием Англии; в таких же взаимоотношениях, как африканские доминионы её, южноафриканские республики (Трансвааль и Оранжевая). В возмещение всех произведённых расходов английскому правительству Туркестанская демократическая республика должна предоставить ряд концессий на разработку природных богатств края».

Показания Назарова полностью подтверждает и Кастанье:

…После низвержения советской власти будет образована автономная республика под непосредственным влиянием Англии. Кроме того, было обещано на словах начальниками антисоветских организаций передать Туркестан под английский протекторат на 55 лет.

28 сентября 1918 года два члена миссии, Маккарней и Блэкер, уехали обратно в Кашгар. В Ташкенте остался один Бэйли со своим слугою, индусом Хан-Назаром Ифтикором. Бэйли ухитрился продержаться в Ташкенте на полуофициальном положении до 1 ноября. После раскрытия Туркестанской военной организации он был уличён ЧК в инспирировании заговора и подвергнут домашнему аресту, затем, по ходатайству коминдела, освобождён. На предмет его ареста решено было запросить по радио Москву. Когда из Москвы пришло распоряжение о немедленном интернировании, полковника Бэйли не оказалось. Полученная 8 ноября телеграмма Эсертона, любезно справлявшегося из Кашгара о состоянии здоровья Бейли, не застала адресата уже в Ташкенте. Бэйли пробрался в Фергану, а затем в Бухару, к эмиру, откуда через своих агентов, белых офицеров, продолжал руководить контрреволюционным движением в Туркестане, в частности осиповским восстанием.

Я позволил себе привести все эти значительные выдержки отнюдь не из простой исторической любознательности. Просматривая материалы, я понял с первых же строк, что установление связи между полковником Бэйли и инженером Мурри – равнозначно установлению связи Мурри с английской Интеллидженс Сервис. К тому же масштабы деятельности Бэйли говорили бы о том, что и в данном случае мы имеем дело не с простым контрразведчиком, а с авантюристом большого пошиба.

Среди разрозненных архивных материалов я натолкнулся на фотографическую карточку Бэйли. Я не стану утверждать, что между изображенным на ней военным и инженером Мурри есть разительное сходство. Карточка Бэйли плохая, любительская, к тому же снимок сделан пятнадцать с лишним лет тому назад. Однако наличие некоторого сходства между чертами лица полковника Бэйли и инженера Мурри – несомненно. Ошеломлённый этим открытием, я стал расспрашивать, нет ли в Ташкенте кого-нибудь из старых чекистов, работавших здесь в 1918 году. Мне удалось разыскать двух чекистов, присутствовавших при аресте полковника Бэйли: товарищей А. С. и М. В. На мой вопрос, – не было ли у полковника Бэйли каких-либо особых примет, товарищ А. С. вспомнил, что полковник Бэйли был левшой, причём тщательно это скрывал. Можно было это заметить только во время бритья, – брился он левой рукой. Товарищ М. В., наблюдавший за Бэйли неоднократно на улице, вспомнил, что, гуляя в сопровождении женщины, Бэйли не ходил, как все мужчины, по левую сторону дамы, а всегда со стороны мостовой. Впрочем, по заверению М. В., эта привычка присуща вообще англичанам. Никаких других отличительных примет ни А. С., ни М. В. указать мне не смогли.

Вернувшись на строительство и усилив моё наблюдение за Мурри, я в скором времени убедился, что оба признака, отмеченные ташкентскими товарищами как характерные для Бэйли, присущи в равной мере к инженеру Мурри.

Я подумал, что предположение моё не заключает в себе в конце концов ничего невероятного. Посылая в Среднюю Азию своего агента, Интеллидженс Сервис, естественно, выбрала для этой цели человека, знающего местный язык, местные условия и справившегося уже раз довольно неплохо с возложенной на него миссией. Пятнадцатилетний промежуток времени, отделяющий второй визит от первого, давал полковнику Бэйли относительную гарантию безопасности в смысле возможных встреч со старыми знакомыми.

Я выяснил при случае у инженера Кларка, знаком ли он с Мурри по Америке и был ли знаком с Мурри инженер Баркер, – и узнал, что ни Кларк, ни Баркер раньше Мурри не знали; встретились с ним впервые уже в СССР. Не будучи всё же до конца уверенным в правильности моего открытия, я решил не сообщать о нём никому, пока не соберу вещественных доказательств.

Во время вторичного обыска, проведенного на квартире у инженера Мурри месяц спустя после первого, я убедился, что денег в чемодане Мурри осталось только 60.000. В течение четырёх недель Мурри истратил 10.000 рублей, причём истратил их на месте, не уезжая со строительства, так как никаких переводов ни по почте, ни по телеграфу от него за это время не поступало. Желая проверить, в чьи руки попадают эти деньги, я пометил каждую кредитку в отдельности. Было установлено, что несколько помеченных мною сторублевок разменял заведующий механизацией, инженер Крушоный. (Относительно вредительской работы инж. Крушоного и связанных с ним лиц см. дело № 276.)

За несколько дней до взрыва перемычки ко мне явился начальник взрывпрома, инженер Табукашвили. передал тридцать тысяч рублей, помеченными мною кредитными билетами, и сообщил, что деньги эти вручены ему от неизвестного лица инженером Крушоным в вознаграждение за заведомо неудачный взрыв перемычки.

Арестованный мною инженер Крушоный (протокол показаний которого прилагаю), прижатый к стене неопровержимыми уликами, признался, что с инженером Мурри сблизился восемь месяцев тому назад. В частых беседах Крушоный не скрывал от Мурри своих антисоветских настроений, причём, как он сам говорит, Мурри явно наводил его на такого рода излияния. Мурри предложил Крушоному за определённое вознаграждение «немножко попридержать строительство», которое, по его заверению, всё равно к сроку никоим образом закончено не будет. Он дал понять Крушоному, что существует организация, которая не прочь заплатить большие деньги за то, чтобы строительство в течение ближайших лет не было закончено. Какая именно организация, Крушоный не спрашивал. Зная, что имеет дело с американцем, он понял, что речь идёт, очевидно, о какой-нибудь американской хлопковой компании, которой не на руку освобождение СССР от импорта американского волокна. Крушоный попросил двадцать четыре часа на размышление и на следующий день изъявил своё согласие. Было установлено, что за свои услуги Крушоный будет получать вознаграждение, так сказать, сдельно, в зависимости от рискованности каждой отдельной операции. Инженер Мурри предложил Крушоному подобрать себе в различных секторах строительства небольшую группу надёжных и достаточно антисоветски настроенных лиц с тем, чтобы воздействовать через них на равномерное торможение работ во всех областях строительства. На предварительные расходы, связанные с вербовкой новых «сотрудников», Крушоный получил от Мурри двадцать пять тысяч рублей. В задушевных беседах Мурри неоднократно инструктировал Крушоного относительно методов «работы», резко критикуя устарелые методы Немировского.