Текст книги "Царские и шамилевские крепости в Дагестане"
Автор книги: Булач Гаджиев
Жанр: Архитектура, Искусство
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Гуниб – гранитная твердыня
25 августа 1859 г. на Гунибе Шамиль сложил оружие. Учитывая стратегическое положение Гуниб-горы, царское правительство выселило местных жителей с целью построить на этом месте крепость, которая контролировала бы положение в Нагорной части Дагестана. Первый камень будущей крепости заложен весною 1862 года. Стены из камня толщиною до 1-го и высотою до 4-х метров протянулись по гребням скал и гор до 4 километров. Они имеют множество амбразур и несколько башен, в которых, если наступала опасность, укрывались караулы.
Разглядывая все эти сооружения, всегда думаешь, сколько же труда и пота необходимо было приложить солдатам и местным мастерам, чтобы создать такой оборонительный пояс вокруг Гуниба.
Одновременно со строительством крепостных стен, ворот и башен, внутри укрепления возникают казармы, цейхгаузы, пороховые погребы, офицерские домики и обязательно церковь.
В самом начале в Гунибе располагался один батальон Самурского пехотного полка и одна рота Терско-Дагестанской крепостной артиллерии.
Строительство крепости было завершено в 1867 году. По этому поводу в Гуниб прибыло из Темир-Хан-Шуры областное начальство, состоялся молебен, солдаты торжественно прошли по площади строевым шагом, а перед праздничным обедом комиссия решила проверить выучку и у артиллеристов.
Далеко внизу, за рекою Кара-Койсу, где сейчас начало садов Чох-коммуны было расставлено несколько крупных мишеней. По ним было приказано открыть огонь из пушек. Эхо от выстрелов производило ошеломляющее впечатление: тряслась вся земля, старослужащие, что участвовали в последнем бою с Шамилем всего-навсего 8 лет назад, вспоминали своих павших товарищей и крестились.
Но начальство осталось недовольным. Дело в том, что ни одна мишень не была поражена, зато в двух – трех метрах от воздушной волны рухнули крепостные стены.
Злые языки по этому поводу говорили, что инженер-строитель Гунибской крепости на главной улице Тифлиса – Барятинской успел отгрохать великолепный двухэтажный особняк стоимостью в несколько десятков тысяч рублей.
Е Марков, посетивший Гуниб в самом конце XIX века, признался, «Солдатики, с которыми мы разговорились в цитадели, со смехом рассказывали нам, как в последнее восстание (1877 г. – Б. Г.), когда горцы 72 дня держали в блокаде Гуниб, при каждом выстреле вылетала вся амбразура, из которой высовывалась пушка, и дождем сыпались камни стены… А между тем, по рассказам, постройка… Гунибского укрепления стоила до полутора миллиона рублей!»[41]41
Марков Е. Очерки Кавказа / 2-е изд. – СПб, М. С. 522.
[Закрыть].
К концу XIX века в цитадели числилось 29 дворов, где проживали служащие, пять торговцев и несколько отставных чинов, пожелавших навсегда остаться в Дагестане.
Гуниб сделался резиденцией окружного начальника, лесничего III Дагестанского лесничества, начальника II дистанции Дагестанского отделения путей сообщения. Около солдатской церкви стоял каменный выбеленный столб. Здесь же были установлены орудия и лежали снаряды, оставшиеся со времен Кавказской войны.
По утрам на Гунибе спящих чуть свет будили звуки труб и тарахтение ружейных выстрелов. Так начинались солдатские будни в крепости. А по вечерам, когда спадала жара, свободная публика выходила прогуляться на площадку, окаймленную высоченными тополями. Можно было увидеть женщин и девушек, наряженных в разноцветные платья, офицеров в белых кителях, детишек, бегущих взапуски.
Много удивительных людей посетило Гуниб. Здесь родилась замечательная наша писательница Ольга Дмитриевна Форш. На Гунибе прожила со своим мужем, офицером Н. Н. Кармалиным, известная во всей Европе певица Любовь Ивановна Беленицына, у которой, как писали тогдашние газеты «голос… звучал как чистое серебро».
В 1868 году И. Н. Айвазовский написал картину «Гуниб с восточной стороны» – усеченный конус горы, пронзенный лучом заходящего солнца…
Я назвал только три имени, посетивших Гуниб в прошлом веке, а их, и знаменитых и простых, побывало на этой удивительной точке Дагестана – тысячи!
И все они отмечали, что Гуниб представлял собой небольшой, чистенький, с несколькими казармами, солдатской церковью, с офицерскими белыми домиками с ярко-красными железными крышами, почтой и телеграфом городок-крепость. К нему вела дорога через мост на Кара-Койсу, у Барятинских ворот стояли часовые. Здесь происходила проверка документов. В Гуниб по определенным дням допускались и все желающие. Единственное условие: кинжалы и другого рода оружие сдавались на хранение солдатам у ворот.
На Гунибе не было ни гостиниц, ни постоялых дворов, но приезжих с удовольствием могли приютить жители, т. к. появление любого человека становилось чем-то вроде праздника. Потому что, как пишет Е. Марков: «Солдатики в белых и красных рубахах, горцы в бурках – вот единственная публика гунибских улиц».
Перед постройками Гуниба находилась большая площадь, где устроены были несколько духанов и лавок. Здесь желающие могли приобрести у русских купцов галантерею, металлические изделия, посуду, чай, мыло, свечи, спички, керосин, часы, гармошки и даже дамские чулки. А горцы сбывали в Гунибе фрукты, мед, сыр, масло, шерсть, кожу, бурки, домотканое сукно.
Это по базарным дням. А в будни – учение солдат, маршировка, смена караула, встречи и проводы знатных гостей. К примеру, один из цесаревичей приезжал сюда лечиться, но, говорят, не выдержав скуки, быстро покинул Гуниб.
Осенью 1871 г. царь России посетил Дагестан. Он совершал инспекционную поездку с целью проверки состояния укреплений, блокпостов и крепостей горного края. Выехав из Порт-Петровска, император посетил Темир-Хан-Шуру, а затем через Дженгутай, Леваши направился в сторону Гуниба. По дороге несколько часов пробыл на Салтинском мосту, где имелось мостовое укрепление.
Отсюда, от моста до Гуниба, на расстоянии 20 верст по обе стороны дороги с интервалом были расставлены войска, а между ними, отдавая честь, катил на фаэтоне Александр II. На Гунибском мосту он пересел на жеребца рыжей масти. Предстоял крутой подъем длиною в три версты. Впереди, позади и по бокам высокого гостя, составляя почетный эскорт, ехали великие князья, кроме них, князь Орбелиани, шамхал Тарковский и другие чины. После оборонительных ворот крепости до Гуниба, уже не смолкая, неслись крики «ура». Как только кавалькада вступила на плац, раздались колокольный звон и артиллерийский салют, сотрясая окрестные горы и скалы долгим гулом. После молитвы в церкви, император принял парад войск гарнизона, удивленно разглядывая аккуратные домики господ офицеров, беседовал с их дамами, которые, невзирая на Гунибское далёко, следили за модой, – любовался общим видом. Ему, кроме прочего, показали скалу «Спящая красавица» и рассказали легенду о ней.
Гуниб в XIX веке.
Вечером Гуниб был иллюминирован, а через каньон реки Кара-Койсу на Кегерских высотах зажглись костры, а из разноцветных фонарей ясно можно было разглядеть царский вензель. На плац-параде играла музыка, слышались песни. Царь продиктовал телеграмму на имя А. И. Барятинского, где имелись и такие слова: «С высоты Гуниба повторяю тебе мое душевное спасибо за услуги твои России…».
Утро 11-го сентября началось с подъема на Верхний Гуниб. Дорога была побитая, хотя император пожелал ехать в экипаже. За полчаса доехали до казармы строевой роты. Там же находился батальонный лазарет. Обойдя все помещения и обратив внимание на больных, поблагодарив лекарей и господ офицеров, Александр II спустился к экипажу. Теперь надо было проехать через верхние ворота крепости.
– Имеют ли они название? – спросил он у начальника местного гарнизона. Получив отрицательный ответ, император повелел: «С сего дня верхние ворота именовать «Шамилевскими», а нижние – «князя Барятинского».
В тот же день он осмотрел то, что осталось от аула Гуниб, жители которого после окончания войны были выселены, посетил саклю Шамиля, как ему сказали, построенную в 1851 году, а на возвратном пути в березовой роще был устроен завтрак. Ему показали серый камень, ставший историческим с тех пор, как на нем сидел фельдмаршал А. И. Барятинский, беседуя с Шамилем.
По случаю приезда Александра II чуть выше «беседки Шамиля» метрах в 300 был устроен обед для высокого гостя и собравшихся его встретить почетных людей со всей округи. Так как все это делалось на скорую руку, то «столы» и «стулья» были сооружены из земли. «Столов» мы насчитали 20. Длина каждого из них 13 м. Впереди них поперек и выше всем остальным так же был устроен земляной стол, за которым сидели самые именитые люди во главе с царем. Среди них находился и генерал-адъютант И. Д. Лазарев. Повернувшись к нему, император спросил:
– Знаешь ли, Лазарев, кто меня с тобою познакомил? Иван Давыдович развел руками. Видя, что Лазарев не догадывается, Александр II выговорил: «Шамиль!». Тут только генерал понял, на что намекает государь: его роль в Кавказской войне вообще и во время переговоров Шамиля на Гунибе, в частности, наверное, имел в виду царь. Иван Давыдович в знак благодарности приложил руку к сердцу. Он, человек, вышедший из низов, военной академией которого было поле битвы, не умел изысканно выражаться.
Александр II сам прекрасно знал все перипетии, на каких условиях сдавал оружие имам, но теперь, когда Лазарев и другие местные знатоки, показывали, где и на чем «восседал» Барятинский, как располагались войска, откуда двигался Шамиль, кто его сопровождал и на каком месте они остановились, чтобы вести переговоры с фельдмаршалом, картина, происшедшая 25 августа 1859 года, будто заново ожила перед мысленным его взором. Он расчувствовался, привстал с бокалом в руке и произнес тост в честь А. И. Барятинского, после чего раздались «ура», повторяемые сотнями голосов.
Я хочу добавить, что с тех пор, т. е. с 1871 года, поляна стала именоваться «Императорской», а «столы» и «сидения» не изменили своего вида, невзирая на то, что прошло более 140 лет, и особенно четкие контуры они обретают каждою весною, когда пробивается трава. «Императорскую поляну», как одну их примечательностей, гиды показывают всем гостям Гуниба.
… Не будем описывать, как вечером снова был иллюминирован крепостной городок, как играла музыка, пелись песни, а скажем, что на следующее утро началась самая изнурительная часть путешествия царя.
Организаторам пребывания Александра II в Дагестане хотелось показать людей и природу края без прикрас и «потемкинских деревень», что им, кажется, вполне, удалось.
Сев в коляску с главнокомандующим войсками, царь выехал далее в горы, справа миновали развалины «брошенного аула», пересекли прозрачную речушку, а затем стали подниматься зигзагами еще выше. Здесь, на отметке 1800 м. над уровнем моря в 1866–1868 годах солдаты пробили тоннель длиною 100 метров, высотою в 5 м. шириною 4 м. При строительстве люди пользовались только порохом, ломом, киркою и лопатами. Перед входом в тоннель царский поезд остановился. Дальше предстоял спуск в знаменитое Карадахское ущелье. Надо было отпустить экипаж и сесть на лошадей. В тоннеле стоял неприятный запах, в непогоду в нем останавливался скот. Начинался спуск. По скату Гуниб-горы тропа петляла более 10 верст. И как выдержал эту довольно-таки утомительную дорогу царь, одному богу известно, но, что он проявил себя как человек, который будто всю жизнь не слезал с седла – это точно.
Далее Александр II после ряда приключений покинул Дагестан и через Керкетский перевал отправился в Чечню.
В гражданскую войну Гуниб выдержал две осады тех, кто хотел свергнуть советскую власть.
Сейчас бывшая царская крепость представляет собой районный центр.
Дочь ширванского полка
Еще лет 15–20 назад к юго-западу от Гуниба в глубокой лощине маячил белизной конической формы памятник – каменный обломок истории. От районного центра к нему зигзагами вела не особенно утоптанная тропинка.
Знатоки местных историй уверяли меня, что под каменными плитами покоятся солдаты Ширванского полка, атаковавшие Гуниб в августовские дни 1859 года.
Я записал и более романтичную историю, связанную с памятником. Когда офицеры и нижние чины Ширванского полка, подсаживая друг друга, карабкались на скалы Гуниба, услышали детский плач. В пещере они обнаружили грудного ребенка, рядом с которым покоилась мертвая женщина. Ширванцы приютили дитя, назвав ее «дочерью полка».
Гуниб. Беседка Шамиля.
Дальше – больше. «Дочь полка» в Санкт-Петербурге была принята в высших кругах, получила блестящее образование. От нее не скрывали и то, как она была найдена и кто ее благодетели. Считают, что «Дочь полка» специально приезжала в Гуниб и у подножия скал, где погибла ее мама, на свои средства установила памятник, а по бокам посадила четыре тополя, которые как почетный караул несли вахту 150 лет.
А с белокаменным сооружением произошло следующее. В одну летнюю ночь большая глыба, оторвавшаяся от скал Гуниба, разбежавшись с крутого склона, разрушила памятник до самого основания. А нам с вами осталась только легенда о дочери Ширванского полка.
Салтинская теснина
Во время Кавказской войны и особенно после того, как Шамиль сложил оружие на Гунибе, царское правительство строило шоссированные дороги в основные пункты Нагорного Дагестана.
Эпигон царского строя Е. Марков следующим образом оценивал их значение: «Хорошая дорога – это лучшая цепь, которой можем мы приковать к себе кавказского горца».
И далее «…Провести удобные колесные дороги через все закоулки Кавказа, это значит – смирить дикого горца». Откровеннее не скажешь. Далее Е. Марков продолжает, как бы расшифровывая эту мысль.
Гуниб. Братская могила русских солдат. XIX век.
«По дорогам движется торговля и промысел в обе стороны… Армянский и русский торгаш откроет себе непочатый рынок сбыта товаров в этих недоступных теперь никому местах… Откуда потечет широкою волною не имеющее теперь никакой цены дорогое дерево, дорогая дичь, скот и прочее, а, пожалуй – еще разные металлы и камни…
«Необходимо изрезать… дорогами весь Дагестан… Это нужно, кроме того, и с чисто военной точки зрения»[42]42
Марков Е. Очерки Кавказа / 2-е изд. – СПб, М. С. 487–488.
[Закрыть].
Шоссированные дороги были проложены на Темир-Хан-Шуру, Гуниб, Кумух, Хунзах, Ботлих, Дербент.
Они возводились в основном силами русских солдат-саперов. После же покорения Дагестана тяжесть строительства целиком легла на плечи местного населения. Стоит ли говорить, сколько людей погибло во время взрывных работ, обвалов и камнепадов! Им несть числа. Зато шаг за шагом создавалась «цепь», с помощью которой можно было бы «приковать» к себе кавказского горца». В то же время дороги в горах – это своеобразные памятники бесстрашным солдатам-саперам и горцам, которые своим потом и кровью окропили скалы Дагестана.
Не менее интересными памятниками являются и мосты, связывающие эти дороги через горные потоки и реки Дагестана.
Диву даешься, как 130–150 лет назад по бездорожью, без механизмов, современного транспорта и подъемных приспособлений доставлялись в горы фермы и другие части мостов, а затем устанавливали их над бездной. Ровно в 100 километрах от Буйнакска, если ехать на Гуниб над рекою Кара-Койсу, висит мост. У него три названия и каждое название отражает определенный исторический отрезок времени, или события, что связаны с данным местом. Сперва мост строили горцы, и называли его «Салтинским». Он был установлен у самого дна теснины, на несколько метров выше зеркала реки. Название было связано с тем, что в 8 км от него находится аварское село Салта.
Там, где дорога поворачивает на этот населенный пункт, задолго до революции возникла станция «Салтинка», где экипажи могли сменить лошадей, а люди перекусить в духане купца-армянина. Мост возник в незапамятные времена и был деревянным.
В 1837 г. из Темир-Хан-Шуры под командой генерала Фезе была совершена экспедиция до Хунзаха и обратно. В истории ее принято называть «Аварской». По пути следования участники экспедиции 19 мая подошли к Салтинскому ущелью, где необходимо было перебраться с правого берега Кара-Койсу на левый, чтобы, одолев Дарада-Мурадинский перевал, подняться на Хунзахское плато. Но нас сейчас интересует река, которую войска Фезе собираются одолеть. Каково было это место и, как события развивались, нам помогут записи участника экспедиции Якова Костецкого.
«Я пошел ближе рассмотреть чудеснейшую картину природы, – сообщает историограф похода. – Это Салтинская трещина, из которой вырывается Кара-Койсу… Этот перешеек сверху донизу, саженей на 100, расколот узкою, неправильною трещиной – единственным проходом Койсу. У основания трещины устроен переходный мостик из нескольких бревен, через реку, не более сажени шириною в том месте, и к нему ведет узкая, в самой скале проделанная тропинка. Я долго стоял на мостике и рассматривал безобразную и мрачную внутренность этой трещины, которая сверху закрывалась невысокими камнями, а в глубь терялась в изгибах…»
Вблизи от мостика 19 мая 1837 г. Костенецкий заметил каменную саклю, огороженную стеною с башней, наверное, для охраны прохода от непрошеных гостей. И «замок» на крутом берегу реки, и отвесные скалы, и мрачная трещина, и фантастический мостик вызвали у него глубокое сожаление, что все видимое не может зарисовать.
«К сожалению, – писал Яков Костецкий, – между моими приятелями не было ни одного, который умел бы рисовать…»[43]43
Костецкий Я. Записки об аварской экспедиции на Кавказе, 1837 г. – СПб, 1851. С. 39–40.
[Закрыть]. Когда войска одолели реку и взобрались наверх, то поразились глубине ущелья, по ложе которого бежало Кара-Койсу. Однако пушки переправить по мосту было невозможно. В связи с этим к каждому орудию привязали по 10 лошадей, им помогали по 20 солдат. Кара-Койсу переходили вброд. Все равно было трудно. После этой труднейшей операции, солдатам дали длительный отдых. К ним подошли жители Дарада-Мурада и окрестных хуторов, возник настоящий базар. Та и другая стороны были премного довольны.
Через 30 лет после описываемых Яковом Костецким событий, в 1867 году, взамен деревянному, поставили сооруженный по последнему слову техники, невиданный в наших краях железный мост, на котором могли расходиться два встречных потока транспорта. Он повис над Кара-Койсу на высоте 79 метров.
На этот раз строили мост русские солдаты. Именовали его «Георгиевским» в честь цесаревича Великого князя Георгия Михайловича, шефа 81-го Артиллерийского полка. Мост приобрел особо важное стратегическое значение, так как плоскостную часть Дагестана связывал с глубинными, высокогорными районами покоренного края.
Мост дал мощный толчок в экономической жизни. И, наконец, третье название «Красный» возникло в годы гражданской войны. Многие склонны думать, что последнее название должно было как бы напоминать о пролитой крови за установление советской власти в Дагестане.
У всякого, кто впервые посещает эти места, захватывает дух. И каменные скалы, вытянувшиеся с двух сторон, как часовые у моста, и дикий грот от бега реки, и истории, что здесь произошли, будоражат воображение. Дадим несколько справок.
8-го мая 1858 года полковник И. Д. Лазарев произвел набег на аул Салты, ранее покинутый горцами из-за того, что крестьяне вздумали самовольно распахать поля, некогда принадлежавшие им же.
Салтинский мост над Кара-койсу
Лазарев устроил в горах засаду, а чтобы горцы не могли в случае чего сбежать, вперед выслал две сотни всадников, которые заперли Салтинский мост.
Попав в ловушку, люди «в полном смятении… стали бросаться прямо в бушующее Койсу, и множество людей, особенно женщин, унесенных быстрым течением, исчезло в пучине»[44]44
Потто В. Генерал-адъютант Иван Давыдович Лазарев. Тифлис, 1900. С. 203.
[Закрыть].
В 1871 году мост, как я писал выше, посетил император России Александр II, совершавший инспекционную поездку по Дагестану.
Приняв парад Темирханшуринского гарнизона, в сопровождении большой свиты из петербургских, местных офицеров и чиновников царь последовал через Леваши на Гуниб.
На знаменитом мосту для Александра II был устроен чай. Здесь ему доложили, что некоторые офицеры бросаются с моста в реку, чтобы покончить с жизнью. Показали и место, откуда самоубийцы совершали прыжок. Для убедительности кто-то из присутствующих бросил в отверстие на мосту большой камень. Он падал несколько секунд, на глазах уменьшался, пока не превратился в небольшую точку. Звук от удара в воду был подобен артиллерийскому залпу.
– 79 метров падения! – доложил командир георгиевского предмостного укрепления.
Долго смотреть в дыру не было возможности: кружило голову. Некоторые думали, что император поймет узников, несущих тяжелую службу в этом каменном мешке, и прикажет сделать что-либо для облегчения, но Александр II весь съежился и, перекрестившись, отошел прочь, сел в экипаж и укатил в Гуниб. Солдаты, стоявшие по обочинам дороги, кричали «ура».
Несколько позже императора побывал здесь упомянутый мною
Е. Марков, путешествовавший по Кавказу. Он писал: «… не позавидуешь быту пехотинцев, обязанных по целому году дежурить в этом Салтинском склепе, изо дня в день слушая до тошноты все один и тот же рев волн, не видя кругом себя живой души».
Весной и летом 1877 года на Салтинском мосту производились ремонтные работы. Появились башни с амбразурами на обоих берегах, а самый мост был облицован толстыми листами железа. Солдаты инженерной команды и вольнонаемные мастера, привезенные из Темир-Хан-Шуры, торопились до наступления осени завершить дела. Временами через мост проходили группами или в одиночку горцы, которых охрана тщательно проверяла.
29-го августа со стороны Дарада-Мурада показалась молчаливая толпа. Их охраняли несколько вооруженных людей. Урядник Аминчалау сказал, что он должен доставить арестованных в Гунибе к окружному начальнику. Их пропустили, но стоило толпе войти на мост, как было совершено нападение на охрану. Горцы перебили не только солдат, но и мастеров, производивших плотничьи работы. Они захватили и духан, находившийся в километрах двух на виду у моста. Хозяина духана также предали смерти.
События, происшедшие на Салтинском мосту, послужили сигналом к восстанию во всей области. В нем участвовали жители 504 аулов, т. е. одна третья часть всех населенных пунктов Дагестана. На этот раз царское правительство с помощью крупных воинских частей сумело быстро подавить выступление горцев.
А между тем события на мосту развивались следующим образом. Не теряя времени, восставшие во главе с урядником Аминчалау стали готовиться к обороне, весть о захвате моста горцами быстро разнеслась по горам. В том самом 1877 году на Гунибе стоял гарнизон из двух батальонов полковника Войно-Оранского. С одним батальоном, другой оставив в Гунибе и захватив два горных орудия, он, что называется на рысях, бросился к мосту. Многие солдаты вовсе не успели одеться по форме, а марш оказался настолько стремительным, что 20 километров горного пути батальон пробежал на 1 час 15 минут.
Солдатам, усталым и запыхавшимся от перехода, пришлось, что называется, с ходу броситься в бой.
Впереди атакующих несся поручик Булгаков с охотниками. Они штыками проложили дорогу к мосту, захватили ворота, а затем поручик двинул людей к оборонительной казарме. И, как замечает со скорбью в своих путевых записках B. C. Кривенко, «только что возведенная постройка успела уже обагриться кровью строителей, разрушителей и готова была принять новые жертвы».
Батальон, посланный из Гуниба полковником Войно-Оранским, сумел вернуть мост. Для охраны его была оставлена рота поручика Булгакова, а остальная колонна вернулась к месту прежней дислокации.
События у Георгиевского моста этим не закончились, как оказалось, бои 29-го августа были своеобразной прелюдией к довольно-таки печальной трагедии последующих дней.
Рота Булгакова осталась охранять стратегический пункт. Солдаты взялись восстанавливать разрушенное. Внутри моста из бревен и досок они делали обшивку. Кроме того, повесили на свое место сорванные с петель ворота. На случай нового нападения, пристрелкой определили расстояние до различных объектов. Восставшие, которых царское командование именовало не иначе как разбойниками и мятежниками, не заставили себя долго ждать.
Рота начала отстреливаться. Меткие пули солдат не подпускали нападавших на близкое расстояние. Видя бесполезность атаки и штурма, горцы решили мост и оборонительную казарму заблокировать. Осажденные находились в тяжелейшем положении. Продуктов могло хватить только до 10 сентября. И полковнику Оранскому оставалось надеяться только на выдержку солдат и опытность поручика. Посылать же продукты военачальник никак не мог: непременно перехватили бы восставшие. Впереди маячил голод.
На 4-й день блокады, 2-го сентября, вблизи моста показались несколько коров и быков. Соблазн был так велик, что охотники рискнуть нашлись. Солдаты стремительно выбежали из укрытия и так же быстро успели загнать на мост одного быка. Потерь не было. Впрочем, особого облегчения это не принесло: кроме голода, осажденные постоянно испытывали жажду.
Из отверстия на середине моста приходилось опускать ведро к реке. Воду наверху ждали 130 изжаждавшихся людей, солдат и офицеров. Имелись и другие беды.
На небольшой каменистой площадке у самой воды застрял труп солдата из инженерной команды, сброшенный горцами 29-го августа. Труп разложился, и зловоние разносилось по ущелью, отравляя воздух.
Еще через день-два оборвалась протершаяся веревка. Вид и шум воды дурманил голову, вызывал жажду и мучения. С помощью лямок с вещмешков, ремней с ружей и длинных полос со шкуры быка соорудили новое приспособление для достижения Кара-Койсу. Воду, доставленную на дне солдатского котелка, раздавали строго по учету. У всех опухли губы, заплыли глаза, дыхание было затруднено. Наступила вялость. Многие пристраивались где-нибудь, чтобы присесть или прилечь. Таких поднимали с места окриком, или ударом ружейного приклада.
4-е сентября 1877 г. можно назвать черным днем осажденных. В реку оборвался последний котелок. Освобождение от мучительной смерти принес полковник Накашидзе. Доставив гарнизону ведра, веревки и сухари, Накашидзе ушел в Даргинский округ. Стоило полковнику удалиться, как тотчас в расщелинах скал вновь показались папахи восставших.
Поручик Булгаков экономил продукты: горячая пища варилась изредка, а сухарей на день отпускал четвертую часть фунта, т. е. 50 грамм. По-прежнему было проблемой добывание воды. Но теперь прибавился еще один враг – голод. Осенние ветры разгулялись по ущелью.
У солдат не было теплого белья. От недоедания, холода, отсутствия медикаментов умерли два солдата.
Трижды бросались горцы на штурм, но каждый раз отступали с потерями.
Подошел 50-й день блокады. 16 октября кончились сухари, а восставшие продолжали держать и мост, и предмостное укрепление под огнем.
Гибель нависла над ротой. Это хорошо понимал и поручик. Он, конечно, мог прорваться со своими людьми, но оставлять важную точку он не мог. Булгаков решил дать знать в Гуниб о положении гарнизона. Вызвались отнести донесение солдаты Иван Ковалев и Степан Юдин. Их снарядили в одежду убитых горцев.
Но вдруг, в тот же день, 16 октября, часу во втором дня раздались крики часовых у бойниц.
– На перевале кавалерия! Радостная весть передавалась из уст в уста. С Куппинского перевала в строгих рядах шла кавалерия, а за нею двигались пешие колонны полковника Перника.
Через часа два, когда войска показались уже вблизи предмостного укрепления, горцы произвели несколько залпов и ушли в неизвестном направлении.
А на мосту бурлила радость, солдаты бросали вверх шапки, кричали «Ура». Они выбежали навстречу колонне, чтобы по-своему, по-солдатс-ки, поблагодарить освободителей.
Поручик Булгаков получил орден св. Георгия 4-й степени. Вероятно, в те же годы и родилась следующая аварская песня:
Тучи как скалы, —
Гранитная глыба.
Небо упало
На скалы Гуниба.
Гей, почему все черешни в цвету
И скворцы поют?
Гей, почему на Салтинском мосту
Барабаны бьют?
Трупами черные
Выставлены скалы,
Жены на жернове
Точат кинжалы.
Гей, по ущельям проносится гром,
Или град пошел?
Гей, закружил над Салтинским мостом
Золотой орел.
Царское знамя
С орлом двухголовым,
Дымное пламя над гибнущим кровом.
Гей, по ущельям, по рощам, по рвам
Разбрелись быки.
Гей, под Салтинским мостом, как трава,
Полегли полки.
Вскинься медведицей,
Ярость свободы!
Славой осветятся
Черные годы!
Гей, почему все черешни в цвету,
А земля красна?
Гей, посвети на Салтинском мосту
Мертвецам луна!
Путешествуя по Дагестану, по дороге на Гуниб B. C. Кривенко в 1895 году устроил привал у Салтинского моста.
Ему, видимо, рассказали разные страсти, потому что в его путевых заметках мы читаем следующее:
«… нет здесь ни памятника, ни доски с надписью… У казармы на скале большими красными буквами (выведено. – Б. Г.): «красил маляр имярек».
– Вот тут, – показывают нам, – падая с высоты в 17 сажень, доктор Б. остался жив; на этом случайно выдавшемся уступе продержался целую ночь всадник с лошадью, летевший под кручу».
А еще до строительства моста, оказывается, в Койсу полетела обозная тройка: «Повозка разлетелась вдребезги».
«Далеко-далеко виднеется дом начальника округа, точно ласточкино гнездо, прикрепленное к скале»[45]45
Кривенко В. С. По Дагестану. СПб, 1896. С. 105.
[Закрыть].
В 1919 году здесь же произошло ожесточенное столкновение красных с белоказаками. 160 казаков были сброшены с моста в реку. По этому случаю Деникин послал в горы карательную экспедицию, снабдив ее артиллерией и пулеметами.
То, что собираюсь рассказать, произошло в 1919 году. В Гергебиле казаки убили одного старика, а аул разграбили. Крики женщин и детей услышала мужская половина, находившаяся в горах Тадмеэре и Гортламеэре. Гергебильцы, побросав все, побежали за грабителями, а им на помощь из-за перевала поспешили куппинцы. Настичь казаков удалось на Салтинском мосту. Кого сбросили с него, кто сам прыгнул в теснину Кара-Койсу.
С тех пор прошло более 60 лет. В 1949 году председатель Гергебильского сельсовета Халид Магомедов с товарищами оказался в Копае – это близ села Александровское Кизлярского района. С ними разговорился старик лет 80-ти, с виду довольно еще крепкий, назвавшийся Порфирием. Узнав, что собеседники – гергебильцы, Порфирий сильно разволновался. Он оказался одним из тех, кто был сброшен с Салтинского моста.
– И вы в живых остались? – спросили горцы. – Как видите! Страх, что убьют, был настолько велик, что падение с моста принял с легким сердцем. Выбравшись на берег, – продолжил Порфирий рассказ, – я выжал белье и, дождавшись ночи, пробрался в Гуниб…
– Бывали ли еще в тех местах? – спросили гергебильцы. – Конечно, – отвечал казак, – это случилось в наше время. Ездил к Салтинскому мосту, даже глядеть в пропасть было страшно, видимо, от старости. Оплакивал погибших…
И вот самая последняя новость о Салтинской теснине. В «Дагестанской правде» за 15 марта 1996 г. собкор газеты Джамалутдин Джамбулаев писал: «Если бы первенец дагестанской гидроэнергетики – Гергебильская ГЭС могла говорить, она, без сомнения, высказала бы обиду за то, что строящуюся в километрах пятнадцати выше нее на бурной Кара-Койсу Гунибскую ГЭС называют малой.
