Текст книги "Кольцо принца Файсала"

– Махнем вместе, а, Том Коллинз? – зовет кузнец, позвякивая монетами, которые он получил от одного плантатора в награду за работу. – Увидишь изнанку жизни. Фу ты, черт, о чем это я? Ты же еще молокосос, чтобы соваться в такие места.

Том машет на прощание кузнецу рукой, глядя, как тот, сидя в лодке, гребет, переваливаясь через гребни черных волн.

Восемь часов спустя кузнец возвращается. Он похож на потухшую сальную свечку. Но что-то тянет его обратно, и две недели спустя кузнец снова исчезает в том же направлении.

– Каждому – по его желаниям, – бормочет Том, рисуя кружки на коричневом песке, похожие на маленькое колечко, его собственность, которую человек, назвавший себя Благочестивым, у него похитил. Возможно, теперь Рамон задолжал Тому уже гораздо больше, чем украл, если он достиг островов Зеленого Мыса, получил награду и теперь проживает свою жизнь в безделье и роскоши.

– А я сплю на соломе на задворках кузницы и рисую кружки на песке. Схожу с ума по девушке, у которой уже есть ребенок, и вообще веду себя как последний дурак.

Так прошло два месяца, а потом произошло кое-что.

Кузнец моется и приводит себя в порядок. Ухаживать за собой он не привык, а жены у него отродясь не было, поэтому умывается он только в те дни, когда к нему приходит посетитель, которому нужно вырвать больной зуб.

Затем он пересчитывает деньги и дает Тому последние указания насчет огня в горне и работы, которая должна быть выполнена к его возвращению.

Том, как обычно, провожает кузнеца до берега и помогает ему дотащить до воды лодку. У кузнеца, как всегда, когда он собирается на остров, настроение странное: он одновременно и оживлен, и раздражен, как будто ждет и страшится предстоящей поездки. Но он молчит, а Том не спрашивает, предпочитая тоже хранить молчание. Вдруг кузнец произносит:

– Это моя последняя поездка на остров. Каждую ночь у моей постели собираются люди с огненно-красными лицами – все они из «Сапога Люцифера». Каждое утро я просыпаюсь в холодном поту, чувствуя, как языки адского пламени лижут мое тело. Я не слабак, но так больше не могу, поэтому сегодня плыву туда в последний раз.

Том сталкивает лодку в воду и собирается идти обратно в кузницу – и тут останавливается.

Он смотрит, как кузнец забирается в лодку, но перед глазами Тома стоит совершенно другой человек. Он слышит хриплый голос, который говорит:

– На Ямайке есть кабачок, прозванный в народе «Сапогом Люцифера». Когда все другие возможности будут исчерпаны, ты найдешь там то, что ищешь, ибо «Сапог» – это настоящее кладбище заблудших душ.

Плохо понимая, что делает, Том шагает в воду и хватается за борт лодки.

Кузнец качает головой.

– Там не место для тебя, юный Коллинз, – говорит он, но Том уже залез в лодку и взялся за весла.

– Там надо платить, – снова пытается его отговорить кузнец.

– Будем считать, что вам все равно нужен кто-то, кто сможет вас отвезти домой после пирушки.

И Том принимается грести.

* * *

На острове было всего несколько домов, но у пристани теснилось много лодок и малых парусников, даже один парусник побольше.

Уже издалека было видно и слышно, что в «Сапоге Люцифера» дым стоит коромыслом. Но Тому было все равно. Он молча греб, пока лодка не стукнулась днищем о песок, и, привязав швартовый, помог кузнецу выбраться на причал.

Грязный, с низким закопченным потолком кабачок был битком набит посетителями. Здесь пили, играли в карты, отдыхали, рассказывали истории, заключали пари и небольшие торговые сделки. В дальнем конце помещения возвышалось нечто вроде сцены, на которой горело четыре больших канделябра. За сценой висел длинный черный занавес.

Том стоял, осматриваясь по сторонам, когда кузнец подошел к нему с кружкой пива в руке.

– Если тебе предложат купить ножик для метания, сразу отвечай «нет». Обещай мне, Том. Иначе это станет дорогим испытанием не только для твоего кошелька, но и для твоей совести.

Том кивнул своему мастеру, тот похлопал его по щеке и исчез в клубах дыма.

Больше Том его не видел.

И тут начались те самые странные развлечения, которым «Сапог Люцифера» был обязан своей репутацией. На сцене появился пожилой мужчина в черной шляпе и принялся успокаивать публику, которая при виде него тут же разразилась бурными аплодисментами. Мужчина в шляпе представил человека из Бразилии, чьи руки были утыканы иголками.

Том лишь равнодушно пожал плечами.

Публику за столами можно было поделить на три категории: на тех, кто уже был в стельку пьян, и тех, кто пытался заигрывать с женщинами. Была еще одна малочисленная группа людей, которые сидели неподвижно уставившись в одну точку и почти не притрагивались к пиву. Они словно чего-то напряженно ждали, их лица походили на застывшие маски.

Пожилой мужчина на сцене тем временем представил еще один номер – фокусы с огнем. Следом вышли две женщины, закутанные в прозрачные покрывала, которые они, танцуя, принялись с себя сбрасывать. В конце обе женщины встали на руки. Из зала послышались жидкие хлопки, затем все стихло.

По кругу пошел поднос. На подносе лежало пятьдесят маленьких ножичков для метания, их можно было купить за деньги. Покупали ножи не все, а лишь те, кто еще оставался трезвым.

Вооружившись ножичками, люди выстраивались в очередь перед сценой.

Снова появился пожилой мужчина в черной шляпе. Он пририсовал себе от глаз к подбородку длинные черные линии, отчего его лицо приняло несчастное выражение.

Публика заволновалась, в воздухе запахло опасностью. Поддавшись общему настроению, Том шагнул вперед и с тревогой уставился на занавес, который в этот момент отъехал в сторону.

Глазам зрителей предстала круглая, как колесо, деревянная плита. К плите крепились четыре крепких кожаных ремня.

Старик-конферансье поклонился и протянул руку в сторону кулис, оттуда появился человек. На его лице была черная маска, а большая часть его тела была скрыта под серым панцирем. Руки и ноги были обнажены и покрыты ужасными шрамами.

При виде этого человека некоторые посетители тут же бросились искать выход, но остальные лишь плотнее придвинулись к сцене.

– Господа, – начал пожилой, – позвольте представить вам Жака Эмиля Морта из Марселя.

Послышались аплодисменты. Одни хлопали как сумасшедшие, другие – с какой-то странной апатией, словно только и ждали, пока закончится вступление и начнется самое интересное.

Человека в маске ремнями привязали к колесу, зазвучала барабанная дробь. Двое подручных насадили колесо на ось. И оно начало вращаться. Все быстрее и быстрее крутилось колесо, и все громче и громче гремела барабанная дробь.

Мужчина в черной шляпе стоял на сцене, держа в поднятой руке жезл, и когда колесо завертелось так быстро, что стало уже невозможно отличить одну ногу привязанного к нему человека от другой, он опустил руку с жезлом вниз.

Публика взревела, и те, в чьих руках были ножи, вскочили на ноги.

Игра с живой мишенью началась. Большинство попадало в деревянную плиту, некоторые вообще промахивались, но пара-другая ножей воткнулась-таки в руки и колено привязанного человека.

Но Том был уже снаружи и всей грудью жадно вдыхал успокаивающую прохладу ночного воздуха. Происходящее внушало ему отвращение, и он уже жалел, что упросил кузнеца взять его с собой.

Снова зазвучала барабанная дробь.

Том решил найти своего мастера и вернулся в залу, где замершие люди сидели, точно восковые фигуры.

С лица человека сняли маску. Его бледное лицо, словно нимбом, было окружено ореолом длинных черных волос. Один глаз его скрывался под повязкой, зато другой горел безумием.

Народ уже стоял ногами на скамейках.

Том сделал три шага вперед и почувствовал, как его колени затряслись. Колесо снова пришло в движение.

Теперь не было никаких сомнений в том, что в этом действии участвовал самый настоящий безумец, который на потеху толпе готов был рисковать своей жизнью.

Один за другим ножи вонзались в дерево. И тут колесо начало замедлять свой ход. Шансов у метателей ножей прибавилось. Назад возвращались лишь те, кто случайно забыл последний ножик на столе. Никого из этих людей уже не интересовали конечности самоубийцы. Теперь их мишенью стало его лицо.

Ножики со свистом рассекали воздух и вонзались в волосы мужчины. Вскоре не хватало только одного. Одного-единственного ножа. Колесо уже почти перестало крутиться. Последний метатель ножа упал на колено и прицелился.

В последнюю долю секунды Тому показалось, что они с человеком на колесе посмотрели друг другу прямо в глаза, прежде чем нож со свистом рассек воздух и впился мужчине в ухо.

Ликованию публики не было предела.

Потом мужчину увели за кулисы, и многие посетители покинули заведение.

Том незаметно прокрался за сцену. Дождавшись, когда мужчина останется один, Том выступил из тени и приблизился к лавке, где он лежал.

– Наконец-то я нашел тебя, Рамон, – произнес он.

Поначалу от испанца невозможно было услышать ничего вразумительного.

Он как безумный вращал глазами и бормотал что-то на странных языках. Том потряс его, но это не возымело никакого действия.

– Вода, вода, – стонал Рамон, – вода заливает меня, она повсюду, бесконечный океан воды. Я дрейфую, дрейфую.

– Посмотри на меня, Рамон, – велел Том, терпение которого было уже на исходе.

Испанец уставился в пространство перед собой.

– Кажется, я потерял зрение, – снова начал он бредить.

– Не болтай чепухи, Рамон, нож угодил тебе не в глаз, а в ухо, – сказал Том и внимательно посмотрел в правый глаз Рамона, который выглядел совершенно невредимым.

– Видения приходят и уходят, – забормотал испанец с каким-то странным акцентом.

– Посмотри на меня, Рамон, – велел Том, – разве ты меня не узнаешь?

– Мое имя Жак Эмиль Морт, я родился в Марселе. Я – артист, и моя работа – играть со смертью.

– Твое имя – Рамон, – вздохнул Том, – и чтобы найти тебя, я избороздил все Карибское море. Я уже почти год не был дома, так что давай заканчивай эту игру.

– Я слышу, ты говоришь по-испански.

– Да, я говорю по-испански, потому что моя мать наполовину испанка, а ты – родом из Кадиса, и теперь избавь меня, пожалуйста, от этой комедии.

– Я плохо понимаю по-испански, – простонал Рамон, – как, ты говоришь, тебя зовут?

Том стиснул зубы и зажмурился изо всех сил. Посидев так немного и обдумав ситуацию, он внезапно толкнул мужчину на бок и задрал на нем рубашку.

– Эти шрамы оставил на тебе ремень по кличке Хуан Карлос, – свирепо прошептал Том. – Посмотри на меня, Рамон! Я как-никак спас тебя от смерти, так что будь добр, бросай свои шуточки и давай поговорим серьезно.

Рамон растерянно уставился на Тома, но вдруг спрятал свое лицо в ладонях и зарыдал.

– Я ничтожество, – провыл он, – ничтожество!

Том вздохнул и протянул Рамону кувшин с водой, который тот осушил со страдальческим выражением на лице.

– Прости меня, мой дорогой мальчик, – всхлипнул он, – прости этот единственный глаз, для которого дневной свет скоро угаснет насовсем, так что остаток моих дней мне придется провести слепым с кружкой для подаяний. Прости этот глаз, что он не сразу признал своего спасителя и единственного друга. Дай мне посмотреть на тебя, Том.

Рамон поднес свечу к лицу Тома.

– Как же ты вырос и возмужал, твои волосы потемнели, но ты такой же, каким был в детстве.

– В каком детстве, Рамон? Ты меня в детстве не знал.

Рамон прилег обратно на лавку и прижал руку ко лбу.

– Сколько раз я просил Бога, чтобы он дал мне возможность снова увидеть тебя, Том. Во сне я был счастлив, как если бы дорога, по которой я шел, была усыпана перьями.

Том постучал себя по лбу.

– Путь, усыпанный перьями? Бред какой-то!

– Ах, Том, Том, мой дорогой мальчик. Сколько раз я раскаивался в том, что наделал. Я ведь думал, что смогу тебе помочь обрести законное богатство, верил, что поступаю правильно и мудро, а теперь заканчиваю свои дни в этом кабаке, разлученный с теми, кого я люблю.

Рамон закатил глаза и положил свою ладонь на руку Тома.

– Не отворачивайся от меня.

Том убрал его руку.

– Я не хочу вспоминать старое. Просто скажи мне, где он.

– Кто, Том?

– А ты как думаешь?

– А-а, тот принц, наше маленькое чернокожее сокровище. Сядь-ка ко мне поближе, Том. Дай мне рассказать тебе, что случилось. Видишь ли, когда мы с мальчишкой прибыли на Ямайку…

Том жестом заставил его замолчать.

– Начни с начала. С того момента, когда ты удрал с Невиса.

В ответ Рамон повернулся и лег спиной к Тому.

– Я пустился в путь из-за того, что меня мучила совесть. Я больше не мог жить на подаяния твоей матери и сеньора Лопеса. Как-никак, а у меня тоже есть гордость.

– Бог ты мой! – простонал Том. – Да ты мог бы жить на эти, как ты их называешь, подаяния хоть до конца дней своих; по мне, так ты и не способен жить по-другому, а что касается твоей гордости, то ее отсекли у тебя вместе с пуповиной в тот день, когда твоя мать произвела тебя на свет.

Рамон зажал себе рот рукой.

– До чего же ты стал грубым, Том! Куда девался тот милый, ласковый парнишка с Невиса?

– Его больше нет, – жестко ответил Том. – Как нет и того мальчишки, которого я получил в награду за то, что спас жизнь такому лжецу и негодяю, как ты. По-хорошему тебя следовало бы зарезать и скормить свиньям.

– Да, я ничтожество, – прошептал Рамон, – но, Том, должно быть, так мне было уготовано судьбой. Я все дни напролет мечтал стать богатым, но при этом всегда все делал неправильно.

– Ну, хоть здесь ты не соврал.

Испанец изобразил взгляд, полный страданий и скорби.

– Разве ты не рад видеть своего старого друга, Том?

Том раздраженно мотнул головой.

Хотя на самом деле в глубине души он был рад снова увидеть Рамона. Несмотря ни на что, испанец ему почему-то нравился.

Моряк расплылся в широкой улыбке.

– Дай мне свою руку, Том, и забудем все плохое, что было между нами. Давай снова станем друзьями, ведь наши судьбы связаны друг с другом.

– Единственное, что нас связывает, – отрезал Том, – это чернокожий раб.

Рамон с трудом поднялся на ноги и принялся озираться в поисках ведра с водой. Не найдя его, он принялся расхаживать взад-вперед, жалуясь на боль от ран.

Том усадил его обратно.

– Объясни мне, как можно довести себя до такого состояния, чтобы уже ни во что не ставить свою жизнь? Ты болен, Рамон?

– Я больше не хочу жить, Том, – со стоном ответил испанец. – Смотри!

Резким движением он сорвал с глаза повязку, под которой обнаружилась черная, кое-как зашитая дыра.

– Как видишь, бывают вечера, когда публика бьет точнее, чем обычно, и я этому рад. В один прекрасный день какой-нибудь самодовольный матрос воткнет Рамону нож в сердце, и этот человек станет моим лучшим другом, ибо он освободит меня от боли, что мучит и терзает меня. Вот почему, погрязнув в пьянстве и сомнениях, я предал свою судьбу в чужие руки.

– Чем же ты заслужил такую участь?

– На моей совести три сотни погубленных душ, Том. Страшна и безжалостна госпожа по имени Алчность. Сначала она забирает твою гордость, потом твою душу и, наконец, твою жизнь.

Испанец помолчал немного, затем заговорил шепотом, печально глядя на Тома:

– Меня действительно зовут Рамон. Рамон Суарес Эмилио Санчес Родригес по прозванию эль Пьядосо, но на «Святой Елене» я был не матросом. Я был штурманом, уважаемым офицером. У меня была собственная каюта и слуга, который полировал мне сапоги.

– Думаешь, я в это поверю?

– Спроси меня что хочешь. В целом мире не найдется никого, кто знал бы навигацию лучше Рамона. Разве я нашел бы дорогу к Невису, если бы не знал каждое созвездие настолько хорошо, что даже полумертвый понимал, куда прокладывать курс?

– Расскажи мне все, начиная с кораблекрушения!

Рамон вздохнул. В его здоровом глазу промелькнуло нечто похожее на восхищение.

– Первое плавание «Святой Елены». Кто же мог подумать, что на борту окажется сам дьявол! Un pobre diablo[2]2
  Бедный дьявол (исп.).


[Закрыть]. Он заморочил нам головы, сначала капитану, потом мне и, наконец, всей команде. И как-то раз ночью, когда разразился шторм, рабы подняли мятеж. Изначально их было сотни три, но к тому времени мы находились в море уже пять недель и сотню негров потеряли. Обстановка сложилась хуже некуда. Никто из нас не понимал, почему рабы восстали. Никто не мог подумать, что все дело было в мальчишке, из-за которого взрослые люди начинали вести себя как безумцы. Ведь по виду он ничем не отличался от остальных.

Рамон сложил руки на груди и наклонил голову.

– Когда же наконец капитан узнал о том, что мы заковали в кандалы самого принца, было уже поздно. Многие рабы освободились, не спрашивай меня как. Одни из них попрыгали за борт и исчезли. Другие набросились на команду. Капитан отдал приказ освободить мальчишку, но его уже никто не слушался. Я взял командование в свои руки. Я решил повернуть судно и отправиться обратно к побережью Западной Африки, набрать там новую партию рабов. А по дороге завернуть на острова Зеленого Мыса и получить выкуп. Если бы нам все это удалось, как бы мы разбогатели! Команда была на моей стороне. Но негры хотели другого. Это не люди, Том, это дикие звери.

Рамон округлил глаза.

– Сколько рабов мы застрелили в ту ночь, я понятия не имею. Разразился шторм. В трюмах оказалась вода, и я отправил людей вниз качать помпы. Остальные бросились убирать паруса. Начался хаос. Да еще приходилось отбиваться от рабов, которые теснили нас к офицерским каютам. Матросы набивали свои карманы деньгами, которые были на корабле. Поняв, к чему дело идет, и схватив фляжку с водой, я начал пробираться на бак, когда корабль внезапно накренился; я свалился и потерял сознание, а когда очнулся, половина судна была уже под водой. В волнах кричали и барахтались люди, черные и белые. Грот-мачта переломилась пополам, грот-брам-рея угодила коку в голову. В полном ужасе я кое-как добрался до бушприта, который все еще торчал вверх, словно флагшток, и тут я увидел его.

Рамон схватил Тома за руку.

– Он смотрел прямо на меня. Ты ведь знаешь, все эти негры похожи друг на друга как две капли воды, но на нем было украшение, цепочка с кольцом. Капитан показал мне его как-то раз ночью, когда рассказывал об островах Зеленого Мыса. Теперь чем больше я думаю об этой истории, тем больше понимаю, что все могло бы быть иначе. В тот раз мы возвращались из Африки, где на западном побережье взяли на борт пять сотен рабов. Это было на полсотни больше положенного, но нашему капитану платили за количество голов, и он не хотел потерять своей выгоды. Однако потери оказались слишком большими: одни невольники умерли за время пути, другие выпрыгнули за борт, и капитан решил восполнить недостачу на островах Зеленого Мыса. Когда мы приблизились к берегу, наше судно окружила небольшая группа подростков на каноэ. Они предлагали нам подарки. Я так думаю, они просто никогда раньше не видели такого большого корабля.

Рамон вытер глаза.

– Их схватили, заковали в кандалы, и мне до сих пор мерещатся крики этих ребятишек. Должно быть, их услышали и на берегу, потому что внезапно начался ад. Нас окружили каноэ, уж не знаю, сколько их там было, но никак не меньше нескольких сотен, и воины, сидевшие в них, были как дикие звери. Вот тогда-то мне в первый раз рассказали эту историю об их короле. Мы потопили пару лодок, и капитан отдал приказ уходить на веслах. Вскоре мы были уже достаточно далеко, чтобы спокойно поставить паруса и продолжить наш путь.

Рамон упал обратно на лавку и продолжил свой рассказ о кораблекрушении:

– Ну так вот. Я до сих пор вижу перед собой, как он стоял возле фок-мачты, дождь бил ему в лицо, но он стоял спокойно и смотрел на меня так, словно я был последним человеком на этом свете. Я понимал, что счет идет на минуты, галеон вот-вот утонет, и тогда я его позвал. Мы схватили друг друга за руки в тот момент, когда бушприт треснул и сломался, словно щепка. Мы вылетели за борт, кругом было черным-черно, но тут я внезапно заметил обломок грот-мачты, который все еще держался на воде. Остаток ночи мы провели, держась друг за друга, отдавшись на волю шторма и бушующих волн. От галеона не осталось ничего крупнее бочонка. Я уже не верил, что когда-нибудь снова увижу землю, но старался не отчаиваться. У меня все еще оставалось немного воды, а у чернокожего была пара галет, которые мы поделили. Однако когда наступила вторая ночь, я почувствовал, что силы меня покидают. Я чуть было не разрыдался от отчаяния, но тут внезапно до меня донесся плеск весел, и из тумана появился рыжеволосый парнишка.

Рамон посмотрел на Тома с таким видом, словно ожидал услышать свой приговор.

– Вот моя история, – вздохнул он, – какой бы жестокой она ни была, это правда. Алчность – безжалостная госпожа, которую не выбьешь ни кнутом, ни плетью, и ты теперь это знаешь.

Том положил руку на плечо Рамона.

– Расскажи мне, что случилось, когда вы покинули Невис? Ты продал его?

Рамон отвел взгляд.

– Ответь мне, Рамон!

Испанец вздохнул и кивнул.

– Кому?

– Одному плантатору. Но ты еще не знаешь худшего.

Рамон прижал руку ко лбу.

– Я не получил за него ничего, – прошептал он. – Пойми, Том, у меня не было денег даже на еду, и мне не оставалось другого выхода. За такого дохляка в наши дни много не выручишь. Плантатору был нужен сильный, крепкий мужчина, способный весь день махать мотыгой.

– Когда это случилось?

– Полгода назад, я думаю.

Том вскочил на ноги.

– Превосходно, – сказал он, – отдавай мне свои деньги, Рамон.

– У меня нет денег, Томми.

– Давай сюда мои деньги, я сказал. Ты должен мне.

– Но, дорогой Том, у меня нет ни гроша.

– Хочешь, чтобы я поверил в то, что ты каждый вечер рискуешь своей жизнью за стакан рому и миску каши? Дай мне то, что у тебя есть, если не хочешь, чтобы я сам нашел эти деньги и считал тебя последней свиньей.

Кошель оказался небольшим, но Том знал, что этого хватит, чтобы выкупить раба. Во всяком случае, подростка.

– Где находится эта плантация?

– А ты, значит, никогда не сдаешься, да, Том Коллинз?

Том схватил испанца за воротник и посмотрел ему прямо в глаза.

– Да, – ответил он, – я никогда не сдаюсь. Никогда!

Испанец покачал головой и улыбнулся.

– Ты – странное создание, Том, но это твоя жизнь, и я не собираюсь становиться у тебя на пути. Это самая большая плантация на Ямайке. Пойдешь на запад и обязательно наткнешься на огромные поля сахарного тростника. Позволю себе заметить, что там работает более двух сотен рабов. Хозяин, по всей видимости, англичанин и имеет хорошую репутацию в здешних местах. Один из его надсмотрщиков часто бывает в нашем кабачке и, должен признаться, оставил на моем теле немало шрамов. Его имя Йооп ван дер Арле, и ты его легко узнаешь, потому что Йооп – альбинос.

Том подошел к двери, но на пороге обернулся и в последний раз посмотрел на испанца, который уселся на лавку, весь замотанный тряпками, с кровоточащими ранами по всему телу и с дыркой вместо глаза. Он выглядел теперь еще хуже, чем при их первой встрече в море.

– Будь здоров, Рамон, – сказал Том.

– Будь здоров, Том Коллинз, – прошептал Рамон и смахнул слезу с ресниц, – передавай от меня привет своей матери и красавице сестре, и хотя я не прошу тебя быть моим защитником, но все же расскажи им, что Рамон из Кадиса по прозвищу Благочестивый не был законченной свиньей.