Текст книги "Кольцо принца Файсала"

Глава 9. Мистер Бриггз

Тома поселили в крошечном домишке с единственной комнатой, чья площадь едва достигала двенадцати квадратных метров. Больше всего он походил на домик для игр, разве что построен был из более качественных материалов, имел добротную крышу и крепкий пол.

Новое жилище Тома оказалось бывшей собачьей будкой, которую ныне покойный Йау-Йау оставил после себя. Это обстоятельство чрезвычайно забавляло управляющего и его помощников, восьмерых мужчин, которых тут все назвали бомбами. В глазах Тома они больше походили на банду мошенников и убийц. Их манеры были ужасны, а язык переполнен отборными ругательствами. Лишь при появлении Йоопа они старались держаться прилично. Зато они весьма преуспели в искусстве заставлять рабов трудиться в поте лица и обеспечили «Арон Хилл» репутацию образцовой плантации, гордости острова.

После двух недель проживания в собачьей будке Том все еще не был представлен хозяину плантации, мистеру Бриггзу, хотя пару раз видел этого человека: один раз утром, когда он отправлялся в город по делам, и один раз днем, когда мистер Бриггз отдыхал в саду со своей дочкой. Этих мимолетных встреч Тому хватило, чтобы составить себе впечатление об этом довольно симпатичном человеке. Артур Бриггз был маленького роста, с коротенькими ручками и ножками. На вид ему было около сорока. Он всегда был хорошо одет и имел неплохую репутацию среди рабов, прислуживавших в доме, – они отзывались о нем как о добром жизнерадостном человеке, не умеющем, однако, принимать какие-либо решения самостоятельно.

Говорили, что у мистера Бриггза было слишком много дел помимо производства сахара, поэтому все решения в «Арон Хилле» принимал Йооп ван дер Арле. Но люди Йоопа высмеивали Бриггза. Они утверждали, что плантатор мог начать предложение, но редко умел его закончить, потому что не мог вспомнить, с чего начал. Еще они говорили, что он был слюнтяем и тряпкой, любившим предаваться мечтам и строить модели английских церквей.

В том, что мистеру Бриггзу было присуще нечто ребяческое, Том убедился сам, когда увидел, как плантатор играл в саду со своей дочерью. Но Том не видел в этом ничего унизительного, особенно если дочка не умела сама себя развлекать.

Его жена зато нигде не появлялась. Почти все время она проводила в постели. Чем она болела, никто точно не знал. Даже врач, который ее осматривал. Как-то раз за кружкой он признался Йоопу, что недуг госпожи Бриггз происходил от ее угнетенного состояния духа. Проще говоря, миссис Бриггз страдала от нервной меланхолии. Дом она покидала лишь затем, чтобы посетить церковь. В такие редкие моменты Тому удавалось увидеть жену своего работодателя. Это была маленькая, худенькая женщина, по-своему довольно красивая. В ее манере двигаться было что-то стремительное. Ее руки редко пребывали в покое, глаза часто мигали, как у маленькой мышки. У них с дочерью был одинаковый цвет кожи и похожий цвет глаз. По словам тех, кто работал на кухне, она редко спускалась к столу, и семья чаще обедала без нее. Госпожа Бриггз считалась очень набожной женщиной. Том узнал, что ее отец был священником в Лондоне и что миссис Бриггз очень тосковала по нему.

Однажды утром Том стоял на заднем дворе и скучал. Ему сказали подождать здесь, но чего, он и сам не знал. От нечего делать он глядел на длинные ряды рабов, трудившихся на полях. Сначала шли мужчины, потом – женщины. Мисс Мисси прогуливалась по саду в обществе маленькой девочки-негритянки, которую звали Санди. Она была дочерью служанки-рабыни Тото и слуги Джорджа. Том видел, как мисс Мисси надела на Санди ошейник и водила за собой на поводке, который, скорее всего, остался от собаки, в чьей будке Том сейчас жил.

Для мисс Бриггз Санди была излюбленным товарищем по играм. По этой причине девочка избегла участи, уготованной другим детям рабов, которые работали на плантации с четырехлетнего возраста. Если не были разлучены со своими родителями и проданы другому хозяину.

Когда Санди не изображала собаку или куклу-негритянку, она помогала на кухне.

Толстуху, которую Том встретил в первое утро своего пребывания в усадьбе, звали Бесси. Со временем их отношения не стали лучше. В глазах Бесси Том по-прежнему был не достоин даже жить в домике умершего пса.

* * *

– Сперва умойся хорошенько, – говаривала негритянка, – лицо, руки и ноги. Фу, как же от тебя несет!

– От меня ничем не пахнет.

– От тебя воняет сеном, на котором ты спишь.

И вот однажды служанка провела его на кухню, где Тома вымыли по всем правилам.

Помощница Бесси, молоденькая Тото, где-то разыскала рубашку из оранжевой материи, которая оказалась Тому как раз впору. Тото пришила к ней пару пуговиц и провела Тому гребнем по волосам. Теперь он был готов к встрече с мистером Бриггзом.

– Как увидишь его, не забудь вежливо поклониться и говори, только если хозяин тебя спросит. И помни: еще хоть одно из твоих испанских словечек, и ты мигом вылетишь за дверь.

Глаза Бесси мстительно сверкнули.

Том перевел взгляд на Тото, которая стояла рядом, скрестив руки на груди.

– Том будет хорошим мальчиком, – сказала она, подмигнув ему.

В доме было три гостиных, и они располагались анфиладой. Том никогда в своей жизни не видел ничего подобного. Паркет под ногами был таким блестящим, что в нем можно было увидеть собственное отражение, а ковры столь яркими, что с ними могли сравниться лишь коралловые рифы. На стенах висели живописные полотна, большинство на библейские темы, а в высившемся от пола до потолка стеклянном шкафу хрусталь стоял бок о бок с графинами и серебром, коробочками из слоновой кости и искусно украшенными музыкальными шкатулками.

Когда Том вошел, мистер Бриггз стоял за конторкой и писал.

При появлении Тома он поднял взгляд от бумаг.

– А, юный Коллинз, заходи, заходи. Дай-ка мне на тебя посмотреть, мой мальчик.

Том осторожно шагнул вперед, стараясь не наступать на ковер, и встал перед мистером Бриггзом. Они оказались почти одного роста.

– Что ж, что ж, – приговаривал Бриггз, – ты ведь англичанин, насколько я понимаю?

– Наполовину, сэр. Мой отец был… – Том помедлил и, понизив голос, сказал, что его отец был родом из Ирландии.

Лицо мистера Бриггза перекосилось, словно он съел что-то кислое, но он тут же взял себя в руки и громко рассмеялся. Взяв Тома за руку, он вывел его на террасу, откуда открывался роскошный вид на плантацию.

– Для меня нет ничего лучше, чем стоять здесь по утрам и смотреть, как трудятся мои работники. Черные тела, блестящие на солнце, и эти их песни… Черт возьми, ведь у многих из них просто потрясающие голоса… Так, о чем это я? Ах да! Тото рассказала мне, что ты умеешь читать. Это так?

Том энергично кивнул.

– Кто же тебя научил? – Бриггз потянул себя за мочку уха.

– Моя мама, мистер Бриггз.

– А-а, так твоя мама тоже умеет читать. Ну надо же. Это замечательно. Да, нам, европейцам, нужно держаться вместе, особенно тем, кто родом с Британских островов. Здесь повсюду полно испанцев. Но ничего, мы наведем здесь порядок, уж будь уверен! Это английское побережье…

Бриггз потерял нить разговора и переступил с ноги на ногу, словно пытаясь собраться с мыслями.

– Управляющий сказал мне, что, возможно, через день-другой ты уже начнешь работать в качестве бомбы.

– Бомбы, сэр?

– Это тяжелая работа, которая отнимает много сил, но без тяжелой работы далеко не уедешь.

Бриггз сжал руки в кулаки и принялся расхаживать по гостиной.

– Я и сам… и надеюсь, ты со мной согласен… я тебя очень уважаю, потому что без уважения от человека ничего не добьешься, а там… кто знает? Быть может, однажды…

Бриггз приблизился к Тому. Маленькие голубые глазки мужчины доверчиво уставились Тому в подбородок.

– Это хорошая плантация, Том, очень хорошая. С очень трудолюбивыми и славными неграми. Мы заботимся о них. Разумеется, взамен они должны нас во всем слушаться, но чувствуют они себя здесь просто превосходно. Признаюсь тебе, даже в самые плохие годы у нас не бывает столько больных и умерших, как на других плантациях. Все рабы получают хороший уход, а лучших из них мы собираемся научить читать. Конечно, мастер Йооп требует от них послушания. Полного повиновения. Я видел, что бывает, стоит лишь хоть самую малость ослабить дисциплину… О чем это я хотел сказать? Ах да! Погляди-ка, что нам только что принес посыльный.

Мистер Бриггз подошел к конторке, на которой стояли букет цветов, статуэтка льва из черного гранита и английский флаг.

– Раньше, – продолжил Бриггз, – нам приходилось довольствоваться железным клише, которое мы разогревали на костре. Но после него оставались неприятные гноящиеся раны. Это же клише с рукоятью из слоновой кости разогревается в пламени спиртовки, и, как видишь, на нем стоят мои инициалы вместе с названием «Арон Хилл», зеркально перевернутые буквы. Ах да, само клише сделано из серебра. Пришлось ждать целый год, пока нам его изготовят.

– Очень красиво, – промямлил Том, понятия не имея, для чего нужно это клише.

– Йооп и его люди опробуют его уже на следующей неделе, я думаю… – Бриггз сбился и начал снова.

– Разумеется, это не спасет от побегов, но с меткой на коже нам станет куда легче их искать. Знаешь, как все будет происходить?

Том ответил, что не знает. По-прежнему не понимая, о чем идет речь.

– Видишь ли, чтобы отпечаток получился четким, на кожу кладут небольшой кусочек промасленной бумаги. Да, конечно, это больно. Но длится совсем недолго. Мы с женой собираемся прогуляться, когда… я имею в виду, присутствовать во время процесса, пока все не закончится.

– Так это клише нужно, чтобы выжигать клеймо? – спросил Том, совсем забыв, что он не должен открывать рот, пока его не спросят.

– Это клеймо нашей плантации. Мы выжигаем его на руке или на груди. Сначала мужчинам, потом женщинам и следом их потомству.

Мистер Бриггз, любуясь, смотрел на клише.

– Изящная вещица, не правда ли? Эта рукоять и все такое…

– Совершенство, сэр, абсолютное совершенство.

Бриггз окинул Тома взглядом.

– Одежда, что на тебе, – она твоя?

– Да, сэр. Кроме рубашки.

– Скажи Тото, чтобы тебе… Видишь ли, каждый месяц «Арон Хилл» устраивает… Нет, не с того я начал… Лучше так: до нас дошли слухи об отравлениях. Разумеется, мы не верим, что подобное может случиться с нами, но никогда не знаешь наперед…

– Отравлениях, сэр?

Бриггз с растерянным видом уставился на Тома, забыв, о чем говорил, но потом вспомнил и продолжил снова:

– Были отравлены белые. Едой и вином. Уже было несколько случаев. И моей жене не по себе от подобных слухов, тем более сейчас, когда мы ждем гостей. Достойных людей, Том. Очень достойных людей. Я хочу сказать, что мы должны быть полностью уверены в том, что будем подавать на стол. Понимаешь, к чему я веду?

– Да, сэр, – ответил Том, совершенно не понимая, о чем толкует Бриггз.

– Это во-первых. Во-вторых… дело в том, что на тех плантациях, где негров привлекают к дегустации вина – как раз для того, чтобы избежать отравлений, – так вот, к несчастью, все заканчивается тем, что у этих чернокожих очень быстро развивается алкоголизм. Я не буду пересказывать тебе подробности. Но моя жена и я предпочли бы иметь белого виночерпия, а ты довольно представительный мальчик. Некоторые из бомб… но не будем об этом. У тебя же явно крепкое здоровье. У тебя крепкое здоровье, Том?

– Да, сэр.

– И ты никогда не болел?

– Нет, сэр.

– Никакой болезни или заразы?

– Ничего, сэр, ни болезней, ни заразы.

– Вот и славно, потому что в наши дни трудно найти совершенно здоровых людей.

Бриггз вздохнул и покачался на носках.

– У меня у самого часто колет в боку. Лечусь порошками, а что делать? Так что это очень хорошо, что ты здоров и полон сил. Значит, договорились, да, Куммингз?

– Коллинз, сэр, – поправил Том. – Мое имя Коллинз.

– Коллинз? Как странно, а мне казалось, что ты назвался Куммингзом, – мистер Бриггз задумчиво поскреб бороду. – Но оставим это. Так, с чего мы начали? Ах да, вино. И виночерпий. Это очень почетная должность, помни об этом. Я всегда говорил, что доверие строится на… Значит, мы с тобой договорились, Куммингз?

– Бесповоротно, сэр, – ответил Том, раздумывая, что еще за виночерпий такой.

Бриггз подвел его к двери и взял за руку.

– Как у тебя отношения с вином, Том?

– Моя мать держала таверну, сэр.

– Ох, вот это да, это прямо-таки… что же я хотел сказать… это прямо-таки большая удача, что ты устроился здесь работать. Так ты, значит, понимаешь толк в вине?

– Очень хорошо понимаю, сэр.

– И в роме, и в других напитках?..

– И в роме тоже, сэр.

– Но ты ведь не… я хочу сказать… есть много тех, кто несколько перебарщивает и… э-э…

– О нет, сэр, я еще ни разу не был пьян, – ответил Том, который, бывало, напивался настолько, что не мог вспомнить свое имя.

Бриггз сжал его руку и открыл дверь, ведущую в кухню.

– Мы с тобой очень славно поговорили, – тепло произнес он, – но теперь я, к сожалению, должен… заняться строительством.

Тут мистер Бриггз понизил голос:

– Я сейчас строю модель собора Святого Павла. Представь, – Бриггз вздернул брови, – его шпиль был уничтожен молнией в 1561-м. И теперь они позволяют мулам, ослам и прочему скоту проходить прямо через церковь. Я потрясен, Том, потрясен. Я, разумеется, не говорю ничего об этом миссис Бриггз. Это останется строго между нами.

– Положитесь на меня, сэр, – ответил Том.

Бриггз, уже отойдя, подошел к нему снова.

– Англия на грани гражданской войны, – прошептал он. – Кромвель и парламент – просто сборище простолюдинов. Больше я ничего не скажу.

Том сочувственно кивнул.

– А без закона и порядка не будет ничего хорошего, – со вздохом добавил мистер Бриггз.

На этом аудиенция была окончена.

Неизвестно, кто до этого додумался – сам мистер Бриггз или мастер Йооп, но у входа в барак, где жили рабы, были повешены правила поведения на плантации, написанные большими разборчивыми буквами. И хотя никто из негров не умел читать, все они, включая детей, знали содержание этого объявления.

Пять параграфов гласили следующее.

§ 1

Беглых рабов будут трижды прижигать каленым железом, а потом вешать.

§ 2

Раба, поднявшего руку на белого или угрожавшего ему, будут трижды прижигать каленым железом, а потом вешать, если белый потребует этого; если же нет, то рабу отрубят руку.

§ 3

Если раб встречает на дороге белого, он должен отойти в сторону и ждать, пока белый пройдет; провинившийся же получает удар плетью.

§ 4

Никого из негров не должны видеть с палкой или ножом в руке. Драки тоже запрещены. Провинившиеся понесут наказание. Штраф: 50 ударов плетью.

§ 5

Колдовство среди рабов наказывается ударом плетью. Если колдовство будет направлено против белого, провинившемуся отрубят руку.

Поначалу работа Тома состояла в том, что он помогал там, где его просили. Особенно на кухне. Они стали хорошими друзьями с красавицей Тото, которая вступалась за него каждый раз, когда толстуха Бесси была в скверном настроении и ругала Тома на чем свет стоит.

Но однажды днем его вызвали к управляющему.

Личный слуга Йоопа ван дер Арле, по прозвищу Сахарный Джордж, убирал со стола после обеда. Джордж был женат на Тото и имел дочь Санди Морнинг. Дети рабов получали имена в честь дней недели, в которые они рождались, поэтому на вопрос, как тебя зовут, дочь Тото на полном серьезе говорила:

– Мое имя – Санди, а фамилия – Морнинг[4]4
  Sunday – воскресенье; morning – утро (англ.).


[Закрыть].

Сахарный Джордж не походил на других рабов. Он был таким же высоким, как Йооп, но отличался более крепким телосложением. Казалось, что жизнь в неволе не наложила на него такого отпечатка. Он был личным рабом управляющего и поэтому не работал на поле. Джордж мог в одиночку разгуливать по плантации и частенько проводил время в обществе домашней прислуги и толстухи Бесси.

Сахарный Джордж был единственным рабом-мужчиной, с которым общался Том. Он был славным и дружелюбным человеком. Они с Тото относились к Тому как к члену своей семьи и нередко приглашали его обедать. Их ужасно забавляли его выдумки, и они хохотали до слез, когда он утверждал, что каждое слово в этих историях – правда.

Пока Джордж занят уборкой, мастер Йооп сидит, развалившись в кресле-качалке, и раскуривает трубку.

– Ну и что будем делать с этим ирландским мальчишкой? – спрашивает Йооп. – Нужен он нам вообще в «Арон Хилле»? Что скажешь, Джордж? Вы с Тото балуете его. А может, гнать его надо в три шеи?

– Думаю, лучше оставить, мастер Йооп, – улыбается Джордж, – вдруг вы соберетесь охотиться на сельдевых акул.

Управляющий вздыхает и пристально глядит на Тома.

– Ты чересчур мягок, Джордж, но, возможно, ты прав. Со временем этот парнишка научится многому и даже сможет стать одним из моих бомб. Ты понял, Коллинз? Будешь иметь свою лошадь, ружье и плеть. А может, даже хижину, в которой не воняет псиной.

Мастер Йооп улыбается и подмигивает Джорджу.

– Глядишь, со временем он остепенится, обзаведется собственным чернокожим слугой. Я не доверяю ирландцам, но ведь и на Франца нельзя положиться, а старина Смит слишком много пьет и плеткой машет без меры. Видишь ли, Коллинз, на полях трудится сотня рабов, и у каждого в руках мотыга. Надсмотрщик должен все время быть настороже и глядеть в оба. Негры работают как надо – копают ямы, сажают, пропалывают сорняки и собирают урожай – только потому, что боятся девятихвостой кошки. Следы ее когтей на спине – вот для них единственный довод. И если хоть раз дашь слабину и проявишь жалость, то произойдет то, что произошло двенадцать лет назад на соседней плантации, где на полях трудилось три сотни чернокожих. Шесть надсмотрщиков зарубили насмерть, хозяина и его жену запихнули в сарай и оставили болтаться каждого на своей веревке. Усадьбу сожгли дотла.

Том удивленно переводит взгляд с Йоопа на Джорджа, поражаясь тому, что управляющий ведет столь откровенные речи в присутствии раба. Йооп улыбается и протягивает свой бокал Джорджу, который тут же наполняет его вином из графина.

– Джордж согласен со мной, – говорит голландец, – не правда ли, Джордж?

– Совершенно согласен, мастер Йооп, – отвечает Джордж и возвращается к уборке.

Йооп вытягивает ноги.

– Видишь ли, Коллинз, Джордж – моя собственность. Он принадлежит мне точно так же, как это кресло. Если мне захочется изрубить его в щепки, а потом сжечь, я сделаю это не раздумывая. Я могу сделать с этим старым креслом все, что захочу, и Джордж это знает. Не так ли, Джордж?

– Все так, сэр.

– Да, все так, – вздыхает Йооп. – Вся штука в том, что всего один-единственный человек на свете может дать свободу старине Джорджу. Это Йооп ван дер Арле. И Джордж прекрасно знает, что если он будет хорошо выполнять свою работу и хранить преданность хозяину, то придет день, когда он будет принадлежать лишь самому себе, и он покинет нас вместе с Тото и Санди, и очень может быть, что пса, которого они себе заведут, будут звать Йоопом из Голландии.

Услыхав последнее замечание, Сахарный Джордж расплылся в широкой ухмылке. Но Йооп даже не улыбнулся. Он вообще очень редко смеялся, и Тома удивляло, что управляющий приблизил его к себе и даже обещал сделать бомбой.

Однажды вечером Том заговорил об этом с Джорджем, когда они прогуливались вдоль полей. Его маленькая дочурка тоже была с ними.

Санди все время бегала за Томом, а если не бегала, то висела у него на спине и при этом постоянно спрашивала, когда он на ней женится. Никто еще ни разу не видел ее в плохом настроении, даже когда она получала взбучку от мисс Мисси.

– Я думаю, – отозвался Джордж, – что мастер Йооп смотрит на тебя как на своего преемника, который сможет заменить его через несколько лет. Мне он говорил, что у этого ирландца Коллинза есть все, что надо, – упорство и голова на плечах.

– И Том получит плетку мастера Йоопа? – со смехом спросила Санди.

– Очень может быть, и тогда будь с ним поосторожней, – Джордж шутливо грозит Санди и с улыбкой смотрит на Тома, который, не зная, что ему сказать на такие перспективы, засовывает руки поглубже в карманы.

Однажды утром, незадолго до того, как рабы должны были отправляться на работу в поле, Йооп снова подозвал к себе Тома, который к тому времени прожил в «Арон Хилле» уже пять недель.

На этот раз они были одни, и Йооп выглядел куда более мрачным, чем обычно. Он закрыл за собой дверь и велел Тому хорошенько выслушать то, что он скажет.

– Я хочу, чтобы ты был чрезвычайно внимателен, – сказал управляющий. – Среди наших рабов завелись смутьяны. Одного из них зовут Кануно. Приглядывай за ним. На первый взгляд в нем нет ничего особенного. Здоровенный парень, всегда молчит, никогда не жалуется и никогда не болеет, как остальные, которые готовы слечь из-за ерунды. Но то, как он смотрит на нас, Коллинз, то, как он смотрит на нас своими большими, налитыми кровью глазами… Кануно – зверь. Взгляни хоть раз, как он управляется с мотыгой, и ты поймешь, о чем я говорю. Дай ему только шанс, и он всадит тебе эту мотыгу между лопаток.

– Зачем же вы его держите? – спросил Том.

– Потому что он сильный и хорошо делает свою работу, а еще потому, что однажды придет день, и мастер Йооп покажет всем этим чернокожим юнцам, которые с обожанием смотрят на Кануно, кто здесь главный. Видишь ли, Том, мало просто избить Кануно, его нужно сломать. И Йооп ван дер Арле знает, как это сделать.

Управляющий открыл дверь, но не вышел, а остановился на пороге.

– Тебе еще многое предстоит узнать о жизни на сахарной плантации, юный Коллинз. Ты должен научиться злости, которая другим людям дана с рождения, умению владеть плетью, чтобы держать рабов в повиновении. Голова на плечах у тебя есть, надо только понять, что выживает тот, кто держит порох сухим. Кто спит с ножом под подушкой. Смотрит в оба и все слышит. Главное – научиться использовать то, чем тебя наделила природа. То, что отличает тебя от чернокожего. Негры могут быть большими и мускулистыми, но они тупы, как волы. Мы можем управлять ими, полагаясь лишь на свой разум. Не спускай с Кануно глаз. Наблюдай за ним, но никогда не смотри ему в глаза. Покажи ему, кто здесь хозяин, но никогда не показывай ему своих слабостей. Если сможешь удержать все это в своей ирландской башке и при этом воздерживаться от рома, то у тебя получится стать большим бомбой и получать хорошую зарплату, достаточную для того, чтобы можно было что-то отложить на старость. И ты не окончишь свои дни в собачьей будке. А теперь убирайся, работа ждет. Но запомни мои слова.

Мужчины-рабы стоят по двое длинными шеренгами, у каждого в руках мотыга. Никто не разговаривает, потому что разговаривать в шеренгах запрещено.

Бомбы разъезжают вокруг, следя, чтобы все были на своих местах. Их команды лаконичны и просты, и рабы слушаются их незамедлительно. На многих из них виднеются следы и шрамы от плети и палки, а сам мастер Йооп пользуется заслуженной репутацией управляющего, который забил многих невольников до смерти.

Том сидит верхом на пегом мерине и следит, чтобы рабочие выполняли свою работу так, как этого хочет мастер Йооп.

Взгляд Тома непроизвольно скользит дальше и доходит до шеренг, составленных из молодых рабов, немногим старше, чем он сам. Они все разные, но похожи по росту и по комплекции. Никто из них не носит украшений, потому что украшения запрещены. Том, разумеется, высматривает Бибидо и в конце концов приходит к неутешительному выводу: либо мальчишки никогда не было в «Арон Хилле», либо его перепродали куда-то еще. Он спрашивал об этом Йоопа, не напрямую, конечно, а издалека. И Йооп ответил, что они покупают только взрослых рабов.

Мужчины и женщины трудились бок о бок друг с другом, некоторые женщины были с детьми на спине. Работа продвигалась ритмично и по раз и навсегда заведенному порядку. В каждой группе насчитывалось по пятьдесят негров. Многие из них во время работы пели. Мастер Йооп не имел ничего против пения, лишь бы только хорошо работали.

Рабы находились на полях с восхода и до заката. Раз в три часа они получали немного сахарной воды, в которую иногда добавляли немного рома для бодрости. После этого они начинали болтать и шутить с бомбами, которые охотно им отвечали, но каждый раб твердо знал, где проходит граница дозволенного.

Том уже успел побывать в бараке, где жили рабы. Люди спали там, лежа рядами на нарах. Внутри пахло потом, мочой и полусгнившей свининой. В первый раз Том заглянул туда, надеясь узнать что-нибудь про Бибидо, а заодно посмотреть, как живут негры.

Второй раз он оказался там, чтобы проверить, почему один пожилой раб не вышел на утреннее построение.

– Тащи его сюда, Коллинз, – кричит надсмотрщик по имени Брюгген, самый грубый из всех. Остальные рабы уже стоят во дворе, готовые идти на поля.

Том подходит к существу, лежащему на лавке без признаков жизни.

– Ты должен идти во двор, – говорит ему Том. – Слышишь?

Но мужчина ничего не слышит, потому что он мертв. Он лежит на спине, широко раскрыв глаза и сжимая в руках четки, сделанные из круглых деревянных бусин.

Том стоит некоторое время, размышляя, потом выходит к Брюггену и сообщает ему плохую новость.

В то же мгновение от толпы рабов отделяется высокий крепкий мужчина. Ему никто не разрешал покинуть строй. Брюгген выпрямляется в седле и вопит:

– Ни с места, Кануно!

Но раб уже исчез в доме. И прежде чем бомбы успевают спешиться, Кануно уже стоит во дворе, держа мертвеца на руках. Он смотрит на Брюггена, который с угрожающим видом разматывает свою плеть.

Становится так тихо, что можно слышать, как пролетает муха.

Появляется мастер Йооп, привлеченный к баракам этой неестественной тишиной.

Не глядя ни на Кануно, ни на мертвеца, ни на Франца Брюггена, он отдает приказ вырыть могилу и идти работать.

Все работы на полях происходят по одному и тому же сценарию. Сначала рабы копают борозды, в каждую из них кладут куски стеблей сахарного тростника и забрасывают их землей. Когда растения начинают прорастать, землю пропалывают от сорняков, но уже после пяти прополок тростники вырастают настолько большими, что сами препятствуют появлению новых сорняков. За четыре месяца растения вымахивают до высоты человеческого роста и стоят плотнее, чем колосья. Закончив с одним участком поля, рабы переходят на следующий.

Том узнал, что в таком деле, как выращивание сахарного тростника, решающую роль играл дождь. Если случалась засуха, поле желтело, тростник засыхал. Тогда рабов посылали туда начинать все сначала. И наоборот, если лил дождь, растения перли вверх как на дрожжах. Шесть месяцев спустя растения начинали давать побеги, а через год поспевали настолько, что можно было собирать урожай. Но тут появлялась другая опасность. Крысы. Однако вред, причиняемый крысами, был ничто по сравнению с главной напастью – пожарами. Сухие листья растений могли вспыхнуть в секунду. Стоило упасть хоть одной искре, как огонь почти мгновенно охватывал всю плантацию. По этой причине несколько наиболее надежных рабов постоянно стояли в дозоре, держа наготове большие раковины, и начинали трубить в них, едва замечали на горизонте дым. Даже сам мастер Йооп, опасаясь пожара, никогда не брал на поле свою трубку.

Но как-то раз голландец сказал Тому:

– По правде говоря, причина пожаров кроется совсем в другом, курительные трубки здесь совершенно ни при чем. Плантации редко вспыхивают сами по себе. Чаще всего их поджигают. Удачно пойманный осколком бутылки солнечный луч – и вот уже все объято пламенем.

Голландец хитро улыбнулся.

– Мы здесь живем как на пороховом погребе, Коллинз. Поэтому следует всегда быть начеку и держать глаза открытыми. Ведь эти черные только и думают о том, чтобы поджечь нас, а самим сбежать. И когда наступает ночь, Кануно и его прихвостни в бараке не спят, а говорят именно об этом. Откуда я знаю? Я вижу это по его глазам. Поэтому пока мы просто выжидаем. Он и я. Тебе страшно, Том?

– Нет, мастер Йооп, – отвечает Том, – мне не страшно.

Управляющий уже не улыбается, его лицо становится серьезным.

– А должно бы, – еле слышно произносит он.