Текст книги "Блуждающие огни"

– Ты! – только и сказала она, отворачиваясь.

– Хорошо же ты встречаешь старого друга!

– Какой ты мне друг? Друзья не бывают волшебниками, не живут в деревьях! Если, раз появившись, они больше не показываются, то начинаешь думать, уж не свихнулась ли ты сама.

– И тем не менее я тебе помог, когда ты была котенком.

– В лихорадочном бреду, когда я думала, будто я котенок.

Он обошел вокруг и присел перед Лили на корточки – ноги-руки длинные, угловатые, одежда рваная и волосы, как воронье гнездо. А лицо все в морщинах, словно сушеное яблоко с его дерева.

Он вздохнул.

– Для тебя было лучше запомнить нашу встречу как сон.

– Значит, это был не сон? – спросила Лили, не в силах сдержать нетерпение. – Ты что, настоящий?! И ты, и Отец Кошек, и феи в полях?

– Где-то мы все настоящие.

Она долго смотрела на него, потом кивнула, и ее мгновенная радость сменилась разочарованием.

– Значит, и сейчас всего лишь сон, правда? – сказала она.

– Ну да. А то, что случилось до этого, сном не было.

– А почему для меня лучше думать, что это сон? – спросила она.

– Нашим мирам не следует смешиваться – больше не следует. Уж слишком далеко отошли они друг от друга. Если будешь проводить много времени в нашем мире, станешь такой же, как твой найденыш-художник: в своем собственном мире не сможешь найти себе места, станешь несчастной. И вместо того чтобы жить нормальной жизнью, будешь метаться в снах и фантазиях.

– Может быть, для некоторых сны и фантазии лучше, чем то, что они имеют здесь.

– Может быть, – ответил Яблочный Человек, но Лили поняла, что он с ней не согласен. – Но разве для тебя это так?

– Нет, – вынуждена была признать Лили. – Но все-таки я не понимаю, почему мне было дозволено заглянуть туда в ту ночь и никогда больше?

Она посмотрела на Яблочного Человека. Его темные глаза светились добротой, но были в них и озабоченность, и какая-то тайна. Что-то загадочное и пугающее, чего Лили, наверно, никогда не сможет понять. Да, пожалуй, не стоит и стараться.

– В твоем мире не меньше чудес и волшебства, – продолжал он после долгого молчания. – Только люди слишком часто об этом забывают. Вот почему то, что ты делаешь, так много значит.

Лили рассмеялась:

– То, что делаю я? А что такого важного я делаю?

– Может быть, важно не то, что ты делаешь сейчас, а то, что ты сделаешь, если продолжишь свои занятия рисованием.

Лили покачала головой:

– У меня это не так уж хорошо получается.

– Ты правда так считаешь?

Лили вспомнила, что сказал Фрэнк Спейн, поглядев на ее наброски.

«Хорошие рисунки, даже больше, чем хорошие».

Она вспомнила, как ее рисунки, пусть всего лишь на мгновение, но все-таки отвлекли Фрэнка от тяжелой печали, лежавшей у него на сердце.

– Но ведь я рисую только лес, – сказала Лили. – Рисую то, что вижу, не фей и не фантазии.

Яблочный Человек кивнул:

– Феи и фантазии иногда нужны людям, чтобы разбудить их и заставить увидеть то, что уже есть. Люди так напряженно ищут маленькое лицо в чертополохе, сморщенного человека, живущего в дереве. А потом начинают приглядываться к самому чертополоху, к пушистому пурпуру его цветов, к остриям его шипов. Они протягивают руку и касаются грубой коры дерева, упиваются зеленью листьев, пробуют плоды. И преображаются. Люди полностью и окончательно осваиваются в своем мире, иногда впервые после того, как перестают быть детьми, и наконец начинают ценить то, что их мир дает им. Одно это мгновение не позволяет им впасть в спячку. Точно так же, как один взгляд, такой, как у тебя, пробуждает воображение на всю жизнь. Оно может дать пищу для тысячи историй и рисунков. Но как ты используешь свое воображение, какие истории решишь рассказать, будет зависеть от того, что у тебя на душе, а не от мимолетного блеска крылышек феи.

– Но это разбудит и боль, – возразила Лили.

– Боль никогда не исчезает. Я знаю. Но если бы ты попала в наш мир, боль никуда не делась бы, только тогда ты грустила бы по тому миру, который оставила. Лучше пусть все будет таким, какое оно есть, Лилиан. Лучше небольшая боль, несущая в себе семена чудес, чем большая боль, которую никогда не уймешь.

– Ну так зачем ты пришел ко мне сегодня? Зачем рассказываешь мне все это?

– Чтобы попросить тебя не искать эту пещеру, – ответил Яблочный Человек. – Не входить в нее. А если войдешь, будешь всю жизнь носить в душе тоску по тому, что видела там.

То, что говорил ей Яблочный Человек, во сне казалось разумным. Но когда Лили проснулась и обнаружила, что Фрэнк ушел, эти рассуждения показались ей совсем не утешительными. Понимая, что ей однажды удалось заглянуть в мир из книги сказок, Лили чувствовала, что хочет попасть туда еще раз.

– Ну надо же было ему насочинять такое! Ради чего? – сказала Тетушка, когда Лили вернулась из амбара с известием, что их гость ушел. – Выпросил ужин и крышу над головой, чтобы переночевать, так-то!

– Мне кажется, он не лгал. Тетушка пожала плечами.

– Но ведь он выглядел в точности как на фотографии из моей книжки, – упорствовала Лили.

– Просто сходство, – заявила Тетушка. – Ну сама подумай – в историю, которую он рассказал, никак нельзя поверить.

– Тогда как ты все это объяснишь? Тетушка немного подумала и покачала головой:

– Не знаю. Не могу сказать.

– Я думаю, он пошел искать пещеру. Он же хотел туда вернуться.

– А тебе, конечно, хочется пойти поискать его? Лили кивнула.

– Влюбилась, что ли? – спросила Тетушка.

– Не думаю.

– Не могу сказать, что я осудила бы тебя. Он красивый мужчина.

– Я просто беспокоюсь за него, – сказала Лили. – Такой потерянный, одинокий и выпавший из своего времени.

– Ну, скажем, найдешь ты этого парня. И найдешь пещеру. Что дальше?

Предостережения Яблочного Человека и явное беспокойство Тетушки шли вразрез с желанием Лили разыскать пещеру во что бы то ни стало и увидеть находящийся за ней другой мир.

– Ну хоть попрощаюсь с ним, – сказала она. Ну вот. Она почти не солгала. Не сказала всего, что у нее на уме, но и не солгала.

Тетушка долго внимательно смотрела на нее.

– Только будь осторожна, – сказала она. – Загляни к корове и курам, а сад подождет до твоего возвращения. Лили просияла. Она быстро поцеловала Тетушку, потом собрала себе завтрак. Выходя, она задержалась в дверях, обернулась и вынула из-под кровати ящик Майло Джонсона.

– Хочешь попробовать эти краски? – спросила Тетушка.

– Пожалуй, да.

И Лили действительно их попробовала, но результат оказался совсем не такой, как она ожидала.

Утро начиналось хорошо. Еще бы! Ведь ничто так не помогает справиться с сердечными муками, как прогулки по любимому лесу. На этот раз собаки не пришли сопровождать Лили, но это и к лучшему, учитывая, как странно они вели себя при Фрэнке вчера. Интересно, что такое они знали, что учуяли?

Лили шла в ту часть леса, где нашла ящик, а потом встретила Фрэнка, но сейчас его нигде не было. То ли он нашел дорогу в волшебную страну, то ли просто не обращал внимания на ее зов. В конце концов она сдалась и некоторое время искала его пещеру, но в этой части пещер их было слишком много, и ни одна не выглядела так, как надо, нет, скорее, ни одна не вызывала ощущения, что это – та самая.

Позавтракав, Лили открыла ящик с красками.

Набросок, который она сделала на обратной стороне одного из трех рисунков Джонсона, получился хорошо, хотя рисовать карандашом на деревянной дощечке было непривычно. Но Лили удалось изобразить то, что она хотела, – широко раскинувшиеся ветви высокого бука, его гладкую кору и густые заросли подлеска вокруг, а вдали стену леса. Вот только с цветом возникли сложности. Краски не оправдали ее ожиданий. Мало того, что трудно было открывать тюбики – крышки оказались слишком сильно завинчены, но когда все-таки удалось выдавить несколько разных красок на палитру, дело пошло из рук вон плохо.

Краски оказались замечательно яркими – чистые тона, да еще как будто светящиеся изнутри. Во всяком случае, так было поначалу. Но как только Лили принялась их смешивать, у нее сразу получилась грязь. Оттенки либо не сочетались друг с другом, либо оказывались такими тусклыми, что все краски выглядели одинаково. Чем больше Лили старалась, тем хуже получалось.

Вздохнув, она в конце концов счистила все краски с палитры и с дощечки, над которой работала, вымыла кисти, опуская их в бутылочку со скипидаром, стерла тряпкой краску со своих волос. При этом она внимательно рассматривала рисунки Джонсона, стараясь понять, как он добился такого поразительного цвета. Уж если на то пошло, ведь это его ящик. И чтобы создать эти три удивительных рисунка, он пользовался теми же самыми красками. Все, что ей было необходимо, лежало в этом ящике, – бери и действуй! Так почему же у нее ничего не получается?

«Наверно, потому, что рисование – то же самое, что поиски фей, – подумала Лили. – То же самое, что и поиски входа в ту пещеру или в какой-то другой волшебный край. Некоторые люди для этого просто не годятся.

В конце концов, все это волшебство. И искусство, и феи. Магия! Разве иначе можно назвать то, что Джонсону удалось с помощью всего нескольких мазков и линий создать на плоской поверхности дощечек живой лес?»

Конечно, Лили могла бы попрактиковаться. И она это сделает. Ведь когда она только начинала рисовать, у нее тоже ничего хорошего не выходило. Однако у Лили не было уверенности, что когда-нибудь она испытает такое же… вдохновение, какое, должно быть, испытывал Джонсон.

Лили внимательно изучила внутреннюю сторону крышки. Даже в этом абстрактном узоре, возникшем, наверно, когда Джонсон смешивал краски, чувствовались трепет и страсть.

К Лили вернулось странное ощущение, которое охватило ее вчера, когда она впервые взглянула на внутреннюю сторону крышки. Но на этот раз она не отвернулась, наоборот, придвинулась ближе.

Что особенного было в этом узоре из красок?

Лили вспомнила о книжке про ньюфордских натуралистов, там приводились слова Майло Джонсона. «Дело не в рисовании на пленэре, как учат нас импрессионисты, – цитировал Джонсона автор. – Не менее важно просто быть на природе. В большинстве случаев единственный ящик с красками, который я беру с собой, находится у меня в голове. Не обязательно быть художником, чтобы почерпнуть что-то новое от пребывания на природе. Мои лучшие картины висят не в галереях. Они у меня в душе, это – богатейшая, доступная лишь мне выставка, о которой я могу рассказать другим».

Наверно, поэтому он и бросил свой ящик, который нашла Лили. Он ушел в страну фей, унося свои картины в мыслях. Фрэнк так и сказал вчера вечером. Если только…

Лили улыбнулась забавной догадке, осенившей ее.

Если только найденный ею ящик не был именно тем, который всегда носил у себя в голове Майло, но каким-то образом, когда художники забрели в волшебный мир, этот воображаемый ящик превратился в обычный с обычными красками.

В это мгновение ей показалось, что абстрактный узор на крышке ящика вдруг задрожал, и до Лили откуда-то издалека донеслось что-то вроде музыки; так бывает в лесу, когда иной раз слышишь крики ворон, и кажется, что их грубое хриплое карканье напоминает человеческую речь. Конечно, это не так, но ощущение такое, будто вот-вот начнешь понимать слова.

Лили подняла голову и огляделась. То, что она слышала, не было похоже на крики ворон. Она не знала, что это за звуки, но они казались ей знакомыми. Слабые, но настойчивые. Почти как стоны ветра или далекий звон колоколов, но не совсем. Похожие на птичье пение, трели и щебет, но тоже не совсем. Напоминающие старые мелодии скрипки, исполняемые на дудке или на флейте в прерывистом, необычном ритме, как странные напевы индейцев кикаха. Но опять же не совсем.

Закрыв ящик, Лили встала. Повесила сумку на плечо, подхватила ящик и стала медленно поворачиваться, стараясь найти источник звука. К западу, подальше от ручья и глубже в лесу он становился громче. Слева вниз уходил овраг, и Лили пошла вдоль него, прокладывая путь сквозь густые кусты рододендронов и горных лавров. Склоны оврага с обеих сторон поросли болиголовом и тюльпановыми деревьями, а ниже виднелись багряник, магнолии и кизил. «Почти музыка» продолжала увлекать Лили вперед – то удаляясь, то приближаясь, словно ускользающий радиосигнал. Только когда Лили, продравшись через кусты, вышла на поляну, перед ней оказалась высокая стена гранита, и она увидела вход в пещеру.

Лили сразу поняла, что это – та самая пещера, которую искал Фрэнк, та, в которую они с Майло Джонсоном вошли и исчезли из нашего мира на двадцать лет. Непонятное звучание казалось громче, чем в других местах, но Лили окончательно уверилась, что пришла туда, куда и хотела, когда увидела над входом в пещеру грубо вырезанный в камне барельеф. Он изображал Госпожу Леса, о которой говорил Фрэнк. В ее волосы были вплетены листья, листья осыпали и лицо и, словно борода, спускались по подбородку.

Лили подошла ближе, и в ее памяти ожили туманные предостережения Тетушки и куда более определенные слова Яблочного Человека. Она подняла руку и провела ею по контурам каменного лица. Как только она коснулась его, «почти музыка» смолкла.

Лили отдернула руку и попятилась, как будто приложила палец к горячей плите. Она огляделась, бросая вокруг быстрые испуганные взгляды. Теперь, когда «почти музыка» замолкла, вокруг Лили воцарилась зловещая тишина. Лесные звуки тоже притихли. Лили, правда, слышала, как жужжат насекомые и поют птицы, но доносилось это откуда-то издалека.

Лили стало не по себе. Она повернулась к пещере спиной. В голове раздался голос Яблочного Человека:

– Не входи туда.

«Не войду. Вглубь не войду».

Но раз уж она оказалась здесь, как можно было хотя бы краешком глаза не взглянуть на волшебный мир?

Лили подошла к самому входу и пригнулась, так как верхний край отверстия, служившего входом, находился всего лишь на уровне ее плеч. Внутри было темно, так темно, что сначала она вообще ничего не увидела. Но постепенно ее глаза привыкли к темноте.

Первое, что различила Лили, были рисунки.

Они напоминали ее собственные робкие шаги в рисовании – грубые негнущиеся фигуры, такие она когда-то набрасывала на обрывках бумаги или выводила обуглившимися концами палок на стенах амбара. Но детские рисунки были примитивными – ведь тогда она еще ничего не умела, а эти, как сразу поняла Лили, приглядевшись к ним, являлись намеренной стилизацией. Но если ее рисунки были беспомощны, то в этих ощущалась сила таланта. Штрихи мела, мазки красками накладывались уверенно и смело. Ничего лишнего. Сложные изображения, очищенные до изначальной сущности.

Человек с оленьими рогами на голове. Черепаха. Медведь с солнцем на груди, излучающим свет. Прыгающий олень. Птица неизвестной породы с огромными крыльями. Женщина в плаще из листьев. Деревья всех размеров и форм. Жаба. Спираль с женским лицом, тем же, что было вырезано над входом в пещеру. Лиса с длинным полосатым хвостом. Заяц с опущенными ушами и маленькими оленьими рожками. И много других. Очень много. Одни – легко узнаваемые, другие – состоящие всего лишь из геометрических фигур и линий, за которыми угадывались целые книги сказок.

Взгляд Лили скользил по стенам, она вглядывалась в рисунки, ее удивление и восхищение росли. Пещера была одной из самых крупных, в каких она побывала, – в три или в четыре раза больше Тетушкиного домика. Рисунки виднелись повсюду, многие было трудно рассмотреть, они тонули в глубокой тени. Лили пожалела, что у нее нет с собой фонарика, тогда она добавила бы света к тем слабым лучам, которые проникали из отверстия у нее за спиной. Ей хотелось подойти к рисункам, но она не осмеливалась, все еще не решаясь отойти от входа.

Возможно, насмотревшись вволю, Лили могла бы уйти домой, если бы ее взгляд вдруг не упал на фигуру, сидящую на корточках в углу пещеры. Это был Фрэнк! В руках он держал что-то вроде свистка, сделанного из коры. Лили сама мастерила такие свистки из прямых гладких веток орешника. Бо показал ей, как это делается. Надо осторожно ободрать кору, потом из голой ветки сделать пробки для обоих концов древесного цилиндра; одна пробка служит мундштуком, с нее срезается кусок спереди. Когда обе пробки будут установлены, можно начинать свистеть, если у тебя есть склонность к музыке. У Лили были неплохие способности, однако она так никогда и не научилась свистеть, как только что насвистывал Фрэнк.

Но сейчас свисток молчал. Фрэнк так неподвижно сидел в густой тени, что Лили могла вообще не заметить его, если бы не случайный взгляд.

– Фрэнк? – окликнула она его. Он поднял голову и взглянул на нее.

– Все исчезло, – проговорил он. – И я не могу ничего вызвать назад.

– Другой мир? Он опять кивнул.

– Вы сами сочинили ту мелодию?

– Что-то я насвистывал, – стал объяснять Фрэнк, – но не думаю, что преуспел и что это можно назвать мелодией.

Немного помедлив, Лили шагнула от входа вглубь пещеры. Она содрогнулась, переступая порог, но ничего не произошло. Не засияли огни, не раздалось никаких неожиданных звуков. И дверь в Иной мир не распахнулась, и Лили не засосало туда.

Она поставила на землю ящик с красками и присела перед Фрэнком.

– Я не знала, что вы музыкант.

– А я и не музыкант.

Он поднял свой свисток из тростника, явно сделанный собственными руками.

– Но я играл, когда был мальчиком, – сказал он. – И в том мире тоже постоянно звучала музыка. Вот я и подумал, что кого-нибудь разбужу. Или меня позовут туда, или, может, оттуда кто-то появится.

Лили посмотрела на рисунки на стене.

– А как вы попали туда в первый раз? – спросила она.

– Не знаю, – покачал он головой. – Впереди шел Майло. А я просто брел за ним.

– Это его… его рисунки? Взгляд Фрэнка остановился на ней.

– Что ты хочешь сказать? Лили показала на стену:

– Посмотрите. Это ведь та самая пещера? Фрэнк кивнул.

– Как вы думаете, для чего эти рисунки? – спросила Лили. И, увидев, что он опять не понял, добавила: – Может, эти рисунки как раз и отпирают дверь между мирами. Может, этой вашей Госпоже такие рисунки нравятся больше, чем музыка?

Фрэнк с трудом поднялся на ноги и стал рассматривать стены, как будто видел рисунки впервые. Лили не спешила вставать.

– Будь у меня краски, я бы попробовал порисовать, – сказал Фрэнк.

– Вот ящик, который я нашла, – ответила Лили. – В нем все еще полно красок.

Фрэнк просиял. Схватив Лили за руки, он поцеловал ее прямо в губы, это был страстный, огненный поцелуй; потом он нагнулся и открыл ящик.

– Помню его, помню, – сказал он, перебирая тюбики с красками. – Мы с Майло нашли хорошее местечко и рисовали там, хотя для Майло все места были одинаково хороши. И вот там, в лесу, Майло вдруг засовывает этот ящик между корней какого-то дерева и куда-то идет. Я кричу ему вслед, но он идет, не говоря ни слова и даже не повернув головы, чтобы узнать, иду ли я следом. Так что я быстро пошел за ним, и мы пришли к этой пещере. А потом… потом… – Фрэнк взглянул на Лили. – Не могу с уверенностью сказать, что именно произошло. Мы вошли в пещеру и вдруг в какой-то момент оказались в том, другом мире.

– Значит, Майло не рисовал на стенах?

– Не помню, но наверно, не рисовал. Майло мог создать картину у себя в голове, даже не прикасаясь кистью к холсту. И мог описать эту картину – мазок за мазком – даже спустя годы.

– Я читала об этом в той книжке.

– Хм.

Фрэнк снова стал рассматривать тюбики с красками.

– Это должно быть какое-то особое изображение, – сказал он, обращаясь скорее к себе самому, чем к Лили. – Что-то простое, но чтобы оно могло сказать о человеке и о его чувствах все.

– Как икона, – подсказала Лили, вспомнив слово из другой своей книжки.

Фрэнк согласно кивнул, продолжая перебирать тюбики. Наконец выбрал подходящий цвет – жженую умбру, яркую и насыщенную.

– А потом? – спросила Лили, вспомнив, что говорил ей Яблочный Человек в ее сне. – Скажем, вы найдете нужное изображение. Нарисуете его на стене, и перед вами раскроется дверь. Что вы сделаете?

Фрэнк изумленно посмотрел на нее.

– Как – что? – удивился он. – Войду в нее. Вернусь в другой мир.

– Но зачем? – спросила Лили. – Неужели там настолько лучше, чем здесь?

– Я…

– Если вы уйдете туда, – продолжала Лили, повторяя то, что сказал ей Яблочный Человек, – вы откажетесь от всего, чем могли бы стать здесь.

– Так бывает каждый раз, когда мы меняем свою жизнь, – ответил Фрэнк. – Это все равно что переехать в другой город, хотя переход в другой мир – куда более отчаянный поступок. – Он подумал над своими словами и добавил: – Там не то что лучше, там все по-другому. Я никогда не чувствовал себя здесь так, как почувствовал там. А теперь у меня здесь ничего не осталось, кроме ожога внутри – тоски по Госпоже Леса и по Ее стране, расположенной по другую сторону знакомых мне полей.

– У меня тоже была такая тоска, – призналась Лили, вспомнив, как в детстве она постоянно искала фей.

– Ты даже вообразить не можешь, что там, в другом мире, – продолжал Фрэнк. – От всего исходит внутреннее сияние, иначе не скажешь.

Он замолчал и долго смотрел на Лили.

– Ты тоже могла бы пойти туда, – сказал он наконец. – Могла бы пойти со мной и увидеть все собственными глазами. Тогда бы ты поняла.

Лили покачала головой:

– Я не могу. Я не могу уйти от Тетушки, да еще таким образом, не сказав ни слова. Не могу, ведь она взяла меня к себе, когда я никому не была нужна. Она даже не была моей родственницей, а теперь она – моя семья. – Лили немного помолчала, думая, какие сильные у Фрэнка руки и как крепко он ее поцеловал, и добавила: – А вы могли бы остаться.

На этот раз покачал головой Фрэнк:

– Нет, не могу.

Лили кивнула. Она понимала его. Она и сама хотела бы уйти.

Лили смотрела, как он отвинчивает крышечку с тюбика и выдавливает на ладонь краску, напоминающую длинного червя, как поворачивается к стене, находит место, свободное от рисунков, опускает палец в краску, поднимает руку и вдруг замирает.

– Ну, рисуйте же, – подбадривающе сказала Лили. – Вы же можете.

Она, наверно, не могла бы уйти. Наверно, ей хочется, чтобы и он тоже остался. Но Лили понимала, что раз Фрэнка тянет в волшебную страну, удерживать его не стоит. Это все равно что пытаться приручить дикое животное. Можно его поймать, привязать, заставить остаться с тобой, но его сердце никогда не будет принадлежать тебе. Это дикое сердце – именно то, что нравится тебе в нем больше всего, – просто завянет и умрет. Зачем тебе это?

– Могу, – тихо согласился Фрэнк и улыбнулся Лили. – Это ведь часть волшебства, правда? Надо верить, что все получится.

Лили не знала, так это или не так, но все-таки ободряюще кивнула.

Напевая что-то себе под нос, Фрэнк снова поднял руку. Лили узнала ту «почти музыку», которую слышала по дороге сюда. Но теперь она уловила мелодию. Она не могла вспомнить, как называется эта песенка, но иногда ее исполнял оркестр во время танцев на ферме. Лили казалось, что в название входило слово «фея».

Фрэнк решительно наносил пальцем мазки на скалу. Лили сразу поняла, что рисует он стилизованный дубовый лист. Сделав последний штрих, он убрал палец и отступил назад.

Ни один из них не знал, чего ожидать и стоит ли вообще на что-то рассчитывать. Летели минуты. Фрэнк перестал напевать, вытер руки о штаны, на них осталось масляное пятно.

– Смотрите! – воскликнула Лили, прежде чем он успел заговорить.

Она показала на стену. Середина нарисованного Фрэнком дубового листа засверкала теплым золотисто-зеленым светом. Они следили за тем, как этот свет распространяется по всей стене, исходя из центра, словно рябь от брошенного камня на спокойной глади воды. Появились другие оттенки – голубые, красные и темно-зеленые. Краски переливались, как будто были нанесены на ткань, которую тронул ветер, и вдруг стена исчезла, и перед Фрэнком и Лили открылось отверстие в скале. Через распахнувшуюся дверь они смотрели на другой мир.

Там был лес, не слишком отличавшийся от того, что остался у них за спиной, только, как и рассказывал ей Фрэнк, в каждом дереве, в каждой ветке и листе, в каждой травинке пульсировал свой, внутренний свет. Все было такое яркое, что почти резало глаз, и не только потому, что Фрэнк и Лили слишком долго находились в темной пещере.

Все светилось и пело, и казалось, выдержать это было невозможно. Но в то же время Лили ощущала, что этот Иной мир тянет ее к себе, она почувствовала, что у нее сжалось сердце. Попасть туда ей не просто хотелось, ей стало казаться, что это необходимо.

– Пойдем со мной, – снова предложил Фрэнк. Более страстного желания Лили не испытывала никогда в жизни. Ей хотелось не просто оказаться в Волшебной Стране, ее привлекала мысль остаться там с Фрэнком, одаренным творческой силой и талантом. С мужчиной, который впервые по-настоящему поцеловал ее. Но она медленно покачала головой.

– Вы когда-нибудь стояли на вершине горы, – спросила она, – смотрели, как солнце садится в гряде перистых облаков? Видели, как бабочки в полях порхают над молочаем, слышали, как весной все поет после долгой зимы?

Фрэнк кивнул.

– В нашем мире тоже есть волшебство, – сказала Лили.

– Но для меня этого мало, – ответил Фрэнк. – Особенно когда я побывал там.

– Ну так идите, – слегка подтолкнула его Лили. – Идите, пока я не передумала.

Она увидела, что он понимает: для нее перейти в другой мир было бы такой же ошибкой, как для него остаться здесь. Он кивнул, повернулся и шагнул в проем.

Лили смотрела ему вслед. Она видела, как он идет среди деревьев. Услышала, как он громко кого-то позвал и как ему ответил мужской голос. Она следила за ним до тех пор, пока в дверях снова не закрутился цветной вихрь. Прежде чем свет потускнел, Лили показалось, что в вихре красок проступило женское лицо – лицо той, чьи черты были вырезаны на скале перед входом в пещеру. В волосах у нее запутались листья, листья падали на подбородок. Потом все исчезло. В пещере снова стало темно. Лили была в ней одна.

Она опустилась на колени перед ящиком Майло Джонсона, закрыла крышку, защелкнула замки. Подняв ящик за ручку, она встала и медленно вышла из пещеры.

– Ты там? – спросила она, остановившись возле яблони, где жил Яблочный Человек. – Ты меня слышишь?

Лили вытащила из кармана крекер. Утром она не положила его, как обычно, у корней яблони, так как все еще ужасно сердилась на Яблочного Человека за то, что он явился к ней накануне ночью во сне, а перед тем исчез из ее жизни на целых пять лет и тем самым заставил ее думать, будто ночь, полная волшебства, была всего лишь лихорадочным сном после укуса змеи.

Лили положила крекер возле корней.

– Мне просто хочется, чтобы ты знал: возможно, ты был прав, – проговорила она, – ну, насчет того, что меня так тянет в другой мир. Но не насчет того, будто я не вижу чудес здесь.

Она села на траву, положила рядом с собой ящик с красками, а на него поставила сумку. Подняв с земли лист, она стала отрывать от него кусочки.

– Знаю, знаю, вокруг меня каждый день творятся чудеса, – продолжала она. – И я это очень ценю. Но я не понимаю, почему мне нельзя иметь еще и друга-волшебника.

Ответа не последовало. Шишковатый Яблочный Человек не желал выходить из дерева. И тот голос, который она слышала ночью во сне, тоже не прозвучал. Да она и не ждала ничего.

– Я хочу попросить Тетушку, чтобы она выделила мне примерно акр земли для моего собственного сада, – сообщила она. – Я попробую вырастить там тростник и продам черную патоку на ярмарке после сбора урожая. Может быть, наберу ягод, буду печь пироги на продажу. Мне нужны деньги, чтобы купить еще красок.

Лили улыбнулась и посмотрела вверх на ветки яблони.

– Так что, видишь, я слушаюсь советов. Может быть, посоветуешь что-нибудь еще?

Она встала, счистила сор с коленок, подхватила ящик и сумку.

– Завтра утром принесу тебе еще один крекер, – пообещала она.

И пошла вниз с холма к домику Тетушки.

– Спасибо, – раздался знакомый голос. Лили обернулась. Возле яблони никого не было, но крекер исчез. Она улыбнулась.

– Ну что ж, это – начало, – проговорила она и пошла домой.