Текст книги "Лавка древностей"

Глава XIII

Дэниел Квилп с Тауэр-Хилла и Самсон Брасс с улицы Бевис-Маркс в Лондоне (джентльмен, поверенный ее величества при Суде Королевской Скамьи и Суде Общих Тяжб в Вестминстере, он же адвокат при Канцлерском суде) как ни в чем не бывало мирно почивали каждый на своем месте до тех пор, пока стук во входную дверь (вначале скромный и осторожный, но постепенно превратившийся в настоящую канонаду, залпы которой следовали один за другим почти без всякого перерыва) не заставил Квилпа принять горизонтальное положение и устремить в потолок бессмысленный, сонный взор, ясно свидетельствовавший о том, что вышеупомянутый Дэниел Квилп услышал грохот и даже несколько удивился ему, но не счел это обстоятельство достойным своего внимания.

Однако грохот не только не пощадил его дремоты, но даже усилился и стал еще назойливее, будто задавшись целью во что бы то ни стало помешать ему снова погрузиться в сон, поскольку он кое-как открыл глаза. И тогда мысль о том, что это стучат в дверь, медленно забрезжила в сознании Дэниела Квилпа, и он мало-помалу вспомнил, что сегодня пятница и что миссис Квилп было приказано явиться к супругу с самого утра.

Мистера Брасса несколько раз скрючило весьма странным образом, лицо у него перекосилось, веки сморщились, точно от вкушения неспелого крыжовника, после чего он тоже проснулся и, увидев, что мистер Квилп уже успел облачиться в свой каждодневный наряд, поспешил сделать то же самое, причем напялил сначала башмаки, а потом чулки, сунул ноги в рукава вместо брюк и совершил еще кое-какие промахи подобного же рода, как это часто случается с теми, кто бывает вынужден одеваться второпях и не может сразу очухаться после неожиданного пробуждения.

Увидев, что карлик усиленно шарит под столом, проклиная на чем свет стоит и самого себя и весь род людской, а заодно и всю неодушевленную природу, Брасс решился наконец спросить:

– Что случилось?

– Ключ, – сказал карлик, бросив на него злобный взгляд. – Ключ пропал, вот что случилось! Вы не знаете, где он?

– Откуда же мне это знать, сэр? – огрызнулся мистер Брасс.

– Откуда вам знать? – язвительным тоном повторил Квилп. – А еще стряпчим называетесь! У-у, болван!

Не собираясь разъяснять карлику, бывшему явно не в духе, что, если кто-то другой потерял ключ, это никак не может способствовать умалению его (Брасса) познаний в области юридических наук, мистер Брасс скромно спросил: а не оставлен ли ключ с вечера в его родной стихии – то есть в замке? Несмотря на твердое убеждение в противном, основанное на личных воспоминаниях, мистер Квилп был вынужден признать, что это вполне возможно, и, ворча, пошел к двери, где и обнаружил пропавшую вещь.

Но только он дотронулся до ключа и, к немалому своему удивлению, увидел отодвинутые засовы, как стук возобновился с новой, поистине возмутительной силой, а дневной свет, проникавший в замочную скважину, исчез, загороженный снаружи человеческим глазом. Карлик окончательно вышел из себя и решил выскочить на улицу, чтобы сорвать злобу на миссис Квилп и достойным образом вознаградить ее за такое усердие. Осторожно, без малейшего шума, повернув ручку двери, он рывком распахнул ее и, головой вперед, растопырив руки и ноги, лязгая зубами от ярости, ринулся на того, кто стоял с молотком, занесенным для очередной серии ударов.

Однако ни отступления, ни мольбы о пощаде не последовало. Мистер Квилп очутился в объятиях человека, принятого им за жену, и тот угостил его для начала двумя оглушительными тумаками по голове и двумя – столь же крепкими – в грудь, а когда удары посыпались уже без счета, карлику стало ясно, что он находится в искусных и опытных руках. Нисколько не обескураженный такой неожиданностью, мистер Квилп самозабвенно рвал зубами, лупил кулаками своего противника, и тому удалось взять верх минуты через две, не раньше. Тогда, и только тогда, Дэниел Квилп, всклокоченный и разгоряченный борьбой, увидел, что сам он валяется посреди улицы, а мистер Ричард Свивеллер исполняет вокруг него нечто вроде танца, справляясь время от времени: «Не угодно ли еще?»

– У нас этого товару хоть отбавляй, – приговаривал мистер Свивеллер, то наскакивая на карлика, то отступая, но держа кулаки наготове. – Богатый выбор… на все вкусы! Иногородние заказы выполняются по первому требованию. Мы служить всегда готовы, – просим не стесняться, сэр!

– Я обознался, – проговорил Квилп, потирая плечо. – Почему вы не сказали, кто вы такой?

– Вы бы лучше сами сказали, кто вы такой, – отрезал Дик, – вместо того чтобы вылетать из дому этаким буйно-помешанным!

– А кто… кто стучал? – спросил карлик и, охнув, приподнялся с земли. – Вы, что ли?

– Я стучал, – ответил Дик. – Собственно говоря, начала вот эта леди, но у нее получалось так деликатно, что я решил прийти ей на помощь. – И он показал на миссис Квилп, которая, дрожа всем телом, стояла в нескольких шагах от них.

– Мм! – замычал карлик, метнув злобный взгляд на жену. – Так я и думал, что это все она. А вы, сэр, тоже хороши! Снимаете дверь с петель, будто вам неизвестно, что в доме больные!

– Черт вас побери! – крикнул Дик. – А я решил, что в доме все мертвые, потому и ломился!

– Вы, надо полагать, пришли по делу? – спросил Квилп. – Что вам угодно?

– Мне угодно знать, как здоровье старичка, – ответил мистер Свивеллер, – и побеседовать с Нелли. Я друг семьи, сэр… во всяком случае, друг одного из членов этой семьи, что, собственно, одно и то же.

– Тогда войдите, – сказал карлик. – Прошу вас, сэр, прошу. Пожалуйте и вы, миссис Квилп… а я за вами, сударыня.

Миссис Квилп колебалась, но мистер Квилп настаивал. Однако дело тут было не в соблюдении приличий и не в каких-нибудь галантностях – отнюдь нет! Она, бедняжка, прекрасно знала, почему супруг хочет проследовать в дом именно в таком порядке: чтобы иметь возможность щипать ее за руки, с которых и без того не сходили синие и лиловые отпечатки его пальцев. Мистер Свивеллер, ничего такого не подозревавший, был немало удивлен, когда услышал у себя за спиной приглушенный крик и, оглянувшись, увидел, что миссис Квилп одним прыжком догнала его. Впрочем, он не высказал вслух своего удивления и скоро забыл об этом происшествии.

– А теперь, миссис Квилп, – распорядился карлик, как только они вошли в лавку, – будьте любезны подняться наверх и сказать Нелли, что к ней пришли.

– Вы, я вижу, расположились здесь совсем как дома, – заметил Дик, не догадывавшийся, что мистер Квилп пребывает в лавке на положении хозяина.

– А это и есть мой дом, молодой человек, – ответил карлик. Дик замолчал, озадаченный его словами, а еще больше – присутствием здесь мистера Брасса, но его размышления прервала миссис Квилп, которая быстро сбежала по лестнице и сказала, что наверху никого нет.

– Что вы чепуху городите! Вот дуреха! – крикнул карлик.

– Уверяю вас, Квилп, – дрожащим голосом залепетала его жена. – Я заглянула во все комнаты, там нет ни души.

– Ага-а, – многозначительно протянул мистер Брасс и даже хлопнул в ладоши, – это объясняет таинственное исчезновение ключа!

Квилп хмуро посмотрел на него, потом бросил такой же хмурый взгляд на жену, потом на Ричарда Свивеллера и, не получив ни от кого из них ответа на свой молчаливый вопрос, сломя голову бросился вверх по лестнице, а спустя несколько минут так же сломя голову сбежал вниз и подтвердил только что полученное сообщение.

– Странно! – сказал он, косясь на Свивеллера. – Очень странно! Уйти и даже не предупредить меня – испытанного, близкого друга!.. Да он мне напишет или попросит, чтобы Нелли написала. Ну, разумеется! Нелли так меня любит! Очаровательная Нелл!

Мистер Свивеллер стоял, разинув рот от изумления, продолжая поглядывать на него искоса, Квилп обратился к мистеру Брассу и заметил как бы между прочим, что это не должно помешать вывозу вещей.

– Ведь они сегодня и хотели уйти, – добавил он, – только почему-то собрались тайком, ни свет ни заря. Впрочем, на то были свои причины, были!

– Куда же их понесло? – сказал недоумевающий Квилп, покачал головой и поджал губы, давая этим понять, что он прекрасно все знает, но вынужден хранить молчание.

– А почему вы вдруг вывозите вещи? – спросил Дик, глядя на беспорядок вокруг. – Это что значит?

– Это значит, что я их купил, сэр, – отрезал Квилп. – Ну что – съели?

– Неужели этот старый хитрец загреб все свои денежки и удалился под мирный кров в тени лесов, где в отдаленье плещет море? – растерянно проговорил Дик.

– И держит в тайне свое местопребывание, чтобы охранить себя от слишком частых визитов любящего внука и его преданных друзей! – добавил карлик, крепко потирая руки. – Я ни на что не намекаю, но вы, кажется, именно это имеете в виду? А?

Ричард Свивеллер был совершенно ошеломлен неожиданным оборотом событий, грозившим полным крахом тому замыслу, в котором ему отводилась столь видная роль, и всем его надеждам на будущее. Узнав о болезни старика только накануне вечером от Фредерика Трента, он пришел справиться о его здоровье и выразить Нелл свое соболезнование, а заодно и преподнести ей первую порцию тех обольщений, которые должны были в конце концов воспламенить ее сердце. И вот, поди ж ты! – теперь, когда он приготовил в уме самые изысканные и тонкие комплименты и предвкушал, как страшное возмездие будет медленно подкрадываться к Софи Уэклс, теперь Нелли и старик со всеми его богатствами исчезли, растаяли, скрылись неизвестно куда, словно проведав о составленном против них заговоре и решив, пока еще не поздно, уничтожить его в самом зародыше.

Что касается Дэниела Квилпа, то в глубине души он был крайне озадачен и встревожен этим бегством. От его проницательного взгляда не скрылось, что беглецы захватили с собой самое необходимое из одежды, а зная, в каком состоянии находится старик, он не мог себе представить, как ему удалось заручиться согласием девочки на такой шаг. Не следует думать, будто мистер Квилп терзался бескорыстным страхом за их судьбу (это было бы по отношению к нему явной несправедливостью). Нет! Его мучило опасение: вдруг у старика были припрятаны где-то деньги, а он, Квилп, ничего не знал об этом? И мысль, что деньги эти могли ускользнуть из его когтей, наполнила сердце мистера Квилпа чувством горькой обиды и досады на самого себя.

Что ж тут удивительного, если он испытывал некоторое облегчение, глядя на Ричарда Свивеллера, который тоже был огорчен и разочарован бегством старика, вероятно имея на то какие-то особые причины! Совершенно ясно, решил карлик, что этот молодчик подослан своим приятелем, с тем чтобы лестью или угрозами выманить у старика, которого они считают богачом, хоть несколько шиллингов. И мистер Квилп с величайшим удовольствием принялся распалять воображение Дика рассказами о сокровищах, накопленных хитрым стариком, особенно подчеркивая ловкость, с которой тот скрылся от назойливых вымогателей.

– Ну, что ж, – сказал Ричард Свивеллер, тупо глядя прямо перед собой. – Пожалуй, мне нет никакого резона здесь оставаться.

– Ни малейшего, – подтвердил карлик.

– Вы, может, передадите им, что я заходил?

Мистер Квилп склонил голову и пообещал выполнить это поручение при первой же возможности.

– И скажите еще, – добавил Дик, – скажите им, сэр, что я прилетел сюда как вестник мира, что я намеревался заступом дружбы выкорчевать корни раздора и обоюдного озлобления и взрастить на их месте побеги всеобщего благоденствия. Я полагаю, вы не откажетесь выполнить мою просьбу, сэр?

– Разумеется, выполню, – сказал Квилп.

– Передайте им также мой адрес, сэр, – продолжал Дик, вынимая из кармана маленькую потрепанную карточку. – Он здесь указан, а дома меня можно застать каждое утро. Два громких удара молотком – и служанка сразу же отопрет дверь. Мои близкие друзья, сэр, имеют обыкновение чихать при входе, давая ей понять, что они – друзья и стремятся меня увидеть не из каких-либо меркантильных соображений. Виноват, сэр! Позвольте, я взгляну на эту карточку еще раз.

– Пожалуйста! – воскликнул Квилп.

– Произошла небольшая и легко объяснимая ошибка, сэр, – сказал Дик, заменяя карточку другой. – Я вручил вам членский билет вакхического общества Аполлонов Вельведерских, доступного только для избранных, – Пожизненным Великим Мастером которого ваш покорный слуга имеет честь состоять. Теперь все в порядке, сэр. Разрешите откланяться.

Квилп пожелал ему всего хорошего. Пожизненный Великий Мастер общества Аполлонов Вельведерских приподнял шляпу в знак почтения к миссис Квилп, потом небрежно надвинул ее набекрень и эффектно удалился со сцены.

Тем временем к лавке подъехали фургоны для перевозки вещей, и могучие мужи в суконных шапках уже выносили на голове комоды и тому подобные мелочи, а также совершали другие геркулесовы подвиги, от чего у них сильно менялся цвет лица. Не довольствуясь ролью наблюдателя, мистер Квилп принимал живейшее участие во всей этой суматохе и трудился с поразительным рвением – бегал взад и вперед, ко всем придирался, как сатана, задавал миссис Квилп совершенно непосильные и невыполнимые задачи, без всякой натуги поднимал страшные тяжести, при каждом удобном случае лягал мальчишку с пристани и как бы невзначай пребольно задевал своими ношами мистера Брасса, который, стоя на крыльце, делал то, что было по его части, а именно – отвечал на расспросы любопытных соседей. Присутствие и личный пример карлика поддавали такого жару его подручным, что через час-другой из дома все как вымело, если не считать рваных циновок, пивных кружек да клочьев соломы. Постелив одну такую циновку в гостиной и усевшись на ней эдаким африканским царьком, карлик угощался хлебом, сыром и пивом и вдруг (он будто и не глядел в ту сторону) увидал в дверях лавки какого-то мальчика. Не сомневаясь в личности этого любопытного, хотя опознать его можно было только по носу, ибо ничего другого не было видно, Квилп окликнул Кита по имени, после чего тот вошел в комнату и спросил, что мистеру Квилпу угодно.

– Поди, поди сюда, любезный, – сказал карлик. – Hу-c, значит, твои хозяева ушли?

– Куда? – спросил Кит, озираясь по сторонам.

– А ты будто не знаешь? – огрызнулся Квилп. – Говори, куда они ушли?

– Я не знаю, – ответил Кит.

– Ну, хватит! – крикнул Квилп. – Они ушли тайком, чуть свет, а тебе будто ничего не известно?

– Ничего не известно, – сказал мальчик в явном недоумении.

– Так-таки и не известно? А кто шнырял тут вечером, точно воришка? А? Будто тебе ничего тогда не сказали?

– Ничего не сказали, – ответил мальчик.

– Так-таки и не сказали! А о чем же с тобой беседовали?

Кит, не видевший теперь никакой необходимости хранить в тайне свой разговор с Нелли, признался, зачем приходил и о чем просил ее.

– Ага… – пробормотал карлик после некоторого раздумья. – Ну, тогда они еще придут к вам.

– По-вашему, придут? – обрадовался Кит.

– Должны прийти, – сказал карлик. – И ты сейчас же дай мне знать об этом – слышишь? Сейчас же дай знать, а уж я тебя как-нибудь отблагодарю. Я им хочу добро сделать, а как им сделаешь добро, когда ведать не ведаешь, где они. Понял?

Кит мог бы ответить на это много такого, что пришлось бы не по вкусу его сварливому собеседнику, но в эту минуту мальчишка с пристани, рыскавший по комнате в надежде на какую-нибудь поживу, вдруг крикнул:

– Эх, да тут птица! Что с ней делать?

– Свернуть шею, – сказал Квилп.

– Нет, не надо! – воскликнул Кит, выступив вперед. – Отдайте ее лучше мне!

– Ишь чего захотел! – заорал мальчишка. – Не трогай, тебе говорят, не трогай! Я сейчас ей шею сверну. Он сам так велел. Пусти клетку!

– Подать птицу мне! Мне! – взревел Квилп. – Деритесь, собаки, – кто победит, тому и достанется. Не то я сам с ней расправлюсь!

Мальчики не заставили просить себя дважды и ринулись в бой, а Квилп, держа в одной руке клетку, в другой – нож, в азарте то и дело всаживал его в половицы, кричал, улюлюкал и еще пуще распалял драчунов. Силы у них были более или менее равные, и они не на шутку лупили друг друга, клубком катаясь по полу. Но вот Кит угостил своего противника метким ударом в грудь, высвободился из его объятий, в одну секунду вскочил на ноги, выхватил клетку у Квилпа из рук и скрылся со своей добычей.

Домой он добежал бегом, без единой передышки; и там его окровавленная физиономия привела всех в ужас и даже исторгла отчаянные вопли из уст среднего братца.

– Господи помилуй! Кит! Что случилось? Что с тобой? – воскликнула миссис Набблс.

– Ничего, мама! – ответил ее сын, утирая лицо полотенцем, висевшим за дверью. – Не пугайся, это все пустяки. Я дрался за птицу, и она досталась мне. Джейкоб, перестань! Ну что за рева, в жизни таких не видел!

– Дрался за птицу? – переспросила миссис Набблс.

– Ну да! За птицу! – ответил Кит. – Вот за эту самую. Это птичка мисс Нелл, мама, а они хотели свернуть ей шею. Да где им! Ха-ха-ха! Разве я позволю! Не на таковского напали, мама! Ха-ха-ха!

Кит отнял полотенце от своей разбитой, вспухшей физиономии и расхохотался так весело, что, глядя на него, захохотал Джейкоб, за ним захохотала и мать, а малыш успокоенно заворковал и задрыгал ножками; и голоса их слились воедино, ибо все они вместе с Китом радовались его победе и, кроме того, очень любили друг друга. Когда взрывы хохота прекратились, Кит похвастался птицей перед обоими братьями, точно эта бедная коноплянка была невесть каким ценным и редкостным приобретением, потом оглядел стены в поисках гвоздя, соорудил помост из стола и стула и с торжеством вырвал обнаруженный гвоздь руками.

– Ну-с, так! – сказал он. – Повесим ее на окно, – ей там будет веселее на свету, а если запрокинет голову, то и небо увидит. А уж какая певунья, просто заслушаешься!

Помост перенесли на другое место. Кит снова забрался на него, вооружившись кочергой вместо молотка, вбил гвоздь и повесил клетку на окно, к неописуемому восторгу всей семьи. Примерив ее и так и эдак, попятившись назад, чтобы полюбоваться ею издали, и угодив ненароком в камин, Кит наконец убедился, что его старания увенчались полным успехом.

– А теперь, мама, – сказал он, – прежде чем устраиваться на отдых, пойду посмотрю – может, кому надо лошадь посторожить. Получу денег, куплю конопляного семени и тебе принесу чего-нибудь повкуснее.

Глава XIV

Киту не стоило большого труда убедить себя, что лавка древностей ему по пути (поскольку выбор этого пути только от него и зависел) и что взглянуть на нее еще раз – его прямая, хоть и неприятная обязанность, от которой никуда не денешься. Впрочем, люди и более образованные и более обеспеченные, чем Кристофер Набблс, частенько потворствуют своим желаниям (иной раз весьма сомнительным) и, придавая им видимость тяжкого долга, гордятся собственной готовностью идти на жертвы.

На этот раз осторожность была излишней, и Кит мог не бояться, что его заставят дать реванш мальчишке Дэниела Квилпа. В доме не было ни души, и он казался таким грязным, запущенным, точно стоял нежилым долгие месяцы. На входной двери висел ржавый замок, в полуоткрытых верхних окнах уныло колыхались на ветру выцветшие занавески и шторы, а неровные прорези в ставнях нижнего этажа зияли черной пустотой. В том самом окне, на которое Кит так часто смотрел раньше, в утренней суматохе и спешке выбили стекло, и эта комната казалась особенно мрачной и голой. Крыльцом завладели уличные мальчишки: кто ударял молотком в дверь, замирая от сладкого ужаса, прислушивался к гулким раскатам, раздававшимся в пустом доме; кто заглядывал в замочную скважину, не то в шутку, не то всерьез подкарауливая «привидение», легенду о котором уже успели родить вечерние сумерки и тайна, окружавшая прежних обитателей лавки древностей. Стоя посреди шумной улицы, она являла картину полного мрака и запустения, и Кит, помнивший, какой веселый огонь горел в ее очаге зимними вечерами и какой веселый смех звенел под ее крышей, грустно побрел прочь.

Здесь уместно заметить, ибо этого требует от нас справедливость, что Кит отнюдь не страдал излишней сентиментальностью; да он, бедняга, может, никогда и не слышал такого слова. Это был славный, добрый мальчик, не отличавшийся ни благовоспитанностью, ни изысканностью манер. И следовательно, вместо того чтобы нести свое горе домой, набрасываться на мать и колотить ребятишек (ибо утонченные натуры частенько отравляют жизнь окружающим, когда бывают не в духе), он поставил перед собой цель более низменную, а именно – решил потрудиться на пользу семье.

Боже мой! Сколько джентльменов разъезжало верхом по улицам, и как мало было среди них таких, кому требовалось посторожить лошадь! Глядя на этих гарцующих всадников, опытный биржевик или член парламентской комиссии высчитал бы с точностью до одного пенни, какие суммы зарабатываются в Лондоне в течение года охраной лошадей. Мы не сомневаемся, что сумма эта оказалась бы огромной, если бы только одной двадцатой части всех джентльменов, не сопровождаемых грумами, случалось во время прогулок слезать с седла. Но в том-то и дело, что случается это редко, а такие непредвиденные обстоятельства часто сводят на нет самые безупречные расчеты.

Кит бродил по улицам, то ускоряя, то замедляя шаг, то останавливаясь, когда какой-нибудь всадник натягивал поводья и оглядывался по сторонам, то пускался бежать во все лопатки, завидев в конце переулка еще одного наездника, ленивой рысцой трусившего по теневой стороне с явным намерением задержаться если не у этой двери, так у следующей. Но все они, один за другим, проезжали мимо, и у Кита ничего не наклевывалось. «А интересно, – думал мальчик, – если б кто-нибудь из этих джентльменов узнал, что у нас в буфете ни крошки, неужели они не остановились бы нарочно, будто по делу, только чтобы дать мне заработать?»

Устав от ходьбы, а больше всего от стольких разочарований, Кит присел отдохнуть на первое попавшееся крыльцо, как вдруг из-за угла с грохотом выкатил маленький четырехколесный фаэтон об одной маленькой косматой лошадке-пони (по-видимому, очень норовистой), которой правил маленький толстенький старичок с безмятежно-спокойным выражением лица. Рядом с маленьким старичком сидела маленькая старушка, такая же спокойная и пухленькая. Пони выбирал аллюр исключительно по собственному усмотрению и вообще делал все, что ему вздумается. Если старичок дергал вожжами, стараясь усовестить его, пони в ответ на это дергал головой. Судя по всему, самое большее, на что он соглашался, – это возить своих хозяев по тем улицам, по которым им уж очень хотелось проехать, но в уплату за такое снисхождение требовал полной свободы действий, грозя в противном случае вовсе не сдвинуться с места.

Когда этот маленький экипаж поравнялся с Китом, он грустно посмотрел на него, и старичок перехватил его взгляд. Кит поднял руку к шляпе; старичок сразу же дал понять своему коньку, что им не мешало бы остановиться, и тот (охотнее всего выполнявший свой долг именно в этой его части) милостиво согласился уважить просьбу хозяина.

– Прошу прощения, сэр, – сказал Кит. – Мне очень совестно, что вы из-за меня задержались. Я думал, может, за вашей лошадкой нужно присмотреть.

– Мы остановимся на следующей улице, – ответил старичок. – Если ты не прочь пробежаться – пожалуйста, я дам тебе заработать.

Кит поблагодарил его и с радостью принял это предложение. Тут пони повернул под острым углом, решив осмотреть фонарь на другой стороне улицы, потом ринулся по диагонали к другому фонарю, у противоположного тротуара. Убедившись, что оба они совершенно одинаковые и по форме и по материалу, он остановился на полном ходу и погрузился в размышления.

– Ну, как, сударь, вы намерены продолжать путь? – серьезным тоном спросил его старичок. – Или хотите, чтобы мы опоздали по вашей милости?

Пони хранил полную неподвижность.

– Ах, Вьюнок, ну что ты за неслух! – сказала старушка. – Стыдись! Краснеть за тебя приходится!

Пони, очевидно, внял голосу хозяйки, взывавшей к его лучшим чувствам, так как он сразу же взял с места и не останавливался до тех пор, пока не подъехал к двери, на которой была прибита дощечка с надписью «Нотариус Уизерден». Старичок вылез из фаэтона, помог сойти старушке и вынул из-под сиденья букет, напоминавший размером и формой большую жаровню, только без ручки. Старушка с величественным видом понесла букет в дом, а старичок, у которого одна нога была короче другой, отправился следом за ней.

Судя по голосам, они вошли в ту комнату, что смотрела окнами на улицу и, видимо, служила нотариусу приемной. Так как день стоял теплый и на улице было тихо, окна в приемной держали открытыми настежь, и сквозь спущенные жалюзи было слышно все, что там говорилось и делалось.

Сначала произошел обмен рукопожатиями, сопровождавшийся усердным шарканьем ног, затем, вероятно, последовало преподношение букета, так как чей-то громкий голос, который принадлежал, должно быть, нотариусу мистеру Уизердену, воскликнул несколько раз подряд: «Какая роскошь! Какое благоухание!», и чей-то нос, несомненно принадлежащий тому же джентльмену, шумно и с явным наслаждением втянул в себя воздух.

– Я привезла букет, чтобы отметить это торжественное событие, сэр, – пояснила старушка.

– Поистине событие, сударыня! И поистине торжественное! – подтвердил мистер Уизерден. – Событие, которое делает мне честь, великую честь! У меня в ученье было много молодых джентльменов, сударыня, очень много. Некоторые из них, сударыня, теперь купаются в золоте, забыв о своем старом патроне и учителе; другие до сих пор навещают меня. И знаете, что они говорят? «Мистер Уизерден, приятнейшие часы нашей жизни протекли вот в этой конторе, сэр, – вот на этой самой табуретке!» Многие из них пользовались моим расположением, сударыня, но ни на кого не возлагал я таких надежд, как на вашего единственного сына!

– Ах, Боже мой! – воскликнула старушка. – Нам так приятно это слышать!

– Я, как честный человек, говорю от всей души, сударыня, – продолжал мистер Уизерден. – А по словам одного поэта, венец творенья – честный человек. И поэт совершенно прав! Мы знаем и величественные Альпы и крохотную птичку колибри, – но что они рядом с таким совершенным созданием, как честный человек – честный мужчина… и честная женщина – да, и честная женщина.

– Все отзывы мистера Уизердена обо мне, – послышался чей-то тихий, тоненький голос, – я могу вернуть ему с процентами.

– И какое совпадение, поистине счастливое совпадение! – снова заговорил нотариус. – Ведь как раз сегодня ему исполнилось двадцать восемь лет! Мне это особенно приятно! И я полагаю, мистер Гарленд, что нам с вами, уважаемый сэр, есть с чем поздравить друг друга.

Старичок полностью согласился с мистером Уизерденом. В приемной, видимо, последовал новый обмен рукопожатиями, и когда он был закончен, старичок сказал, что хотя ему и не пристало говорить об этом, но ни один сын не приносил своим родителям большего утешения, чем Авель Гарленд.

– Я и его матушка, сэр, ждали долгие годы, так как средства не позволяли нам сочетаться браком; и Господь уже на склоне наших лет благословил нас единственным ребенком, который никогда не отказывал родителям в сыновней почтительности и любви. О, мы считаем себя большими счастливцами, сэр!

– В чем не может быть никаких сомнений, – прочувственным голосом подхватил нотариус. – Всякий раз, как мне приходится созерцать такое счастье, я не перестаю оплакивать свою холостяцкую долю. Было время, сэр, когда одна молодая девица, отпрыск весьма почтенной фирмы, торгующей предметами мужского туалета… но я, кажется, расчувствовался. Чакстер, принесите бумаги мистера Авеля.

– Видите ли, мистер Уизерден, – сказала старушка, – Авель воспитывался совсем по-другому, чем большинство юношей. Он всегда дорожил нашим обществом и всегда проводил время с нами. Авель не отлучался из дому ни на один день за всю свою жизнь. Ведь правда, голубчик?

– Правда, душенька, – подтвердил старичок. – Если только не считать его поездки на побережье, в Маргет, со школьным учителем мистером Томкинли. Они уехали в субботу и вернулись в понедельник, – но вы помните, душенька, сколько здоровья ему это стоило?

– Потому что не привык к таким отлучкам, – сказала старушка. – Он там совсем истосковался без нас – ни поговорить, ни душу отвести не с кем.

– Совершенно верно, матушка, – снова послышался тот же тихий, тоненький голос. – Мне было так не по себе, так одиноко! Подумать только – ведь нас с вами разделяло море! Никогда не забуду, как я страдал, поняв, что между нами лежит море!

– Что вполне понятно, – заметил нотариус. – Такие чувства делают честь натуре мистера Авеля, и вашей натуре, сударыня, и натуре его отца, и вообще человеческой натуре. И то же самое благородство души проявляется во всем его поведении, столь сдержанном и скромном. А сейчас, как вы изволите увидеть, я поставлю под этим документом свою подпись, которую засвидетельствует мистер Чакстер, затем прижму пальцем вот эту голубую облатку с зазубренными краями и произнесу внятным голосом – не пугайтесь, сударыня, так уж полагается, – что документ сей обладает законной силой. Мистер Авель распишется под другой облаткой, произнесет те же кабалистические слова, и на том дело и кончится. Ха-ха-ха! Видите, как все просто!

Наступила короткая пауза, во время которой мистер Авель, вероятно, проделывал то, что от него требовалось, после чего снова произошел обмен рукопожатиями, послышалось шарканье ног, потом звон бокалов, – и все заговорили разом. Минут через пятнадцать в дверях появился мистер Чакстер (с пером за ухом и с пылающей от винных паров физиономией), который сначала изволил пошутить, назвав Кита «пройдошливым юнцом», а затем сообщил ему, что гости сейчас выйдут.

И они действительно не замедлили выйти. Мистер Уизерден – круглолицый, цветущего вида живчик с весьма галантными манерами – вел старушку, а за ними, под руку, следовали отец с сыном. Мистер Авель, до странности старообразный молодой человек, выглядел почти одних лет с отцом и был удивительно похож на него и лицом и фигурой, хотя вместо отцовского бьющего через край благодушия в нем чувствовалась какая-то робость и сдержанность. Во всем же остальном – в опрятности костюма и даже в хромоте – они были точной копией друг друга.

Усадив старушку в фаэтон, мистер Авель помог ей оправить накидку и положить поудобнее корзиночку, служившую неотъемлемой частью ее туалета, потом сел на заднее сиденье, вероятно, специально для него приспособленное, и улыбнулся всем по очереди, начиная с матушки и кончая пони. Тут поднялась страшная возня: пони никак не хотел закинуть голову и взять в рот мундштук, – но наконец даже с этим было покончено; старичок забрался на свое место и, переложив вожжи в левую руку, сунул правую в карман – за шестипенсовиком для Кита.