Текст книги "Trust. Опека"

Глава 3

Цюрих

Пятница, раннее утро

Алекс взглянула на часы: 06:00. Еще не рассвело. На табло будильника загорелись цифры 06:01, потом 06:02. Алекс с головой зарылась в подушку. Голова раскалывалась. За всю ночь она почти не сомкнула глаз. Несколько раз бегала в ванную комнату, чтобы попить воды или принять таблетку адвила.

В голове опять всплыл номер Рудольфа Тоблера и его слова: «Если мы не можем поговорить сейчас, я настаиваю на том, чтобы вы позвонили мне утром. В противном случае я сам позвоню и поговорю с вашим приятелем».

Алекс укуталась в стеганое одеяло. Шесть минут седьмого. Чем сейчас занят Эрик? Скорее всего, спит и не подозревает о том, что случилось вчера вечером. Пока не подозревает.

Один звонок Тоблера – и ее карьера закончится, еще не начавшись. Как только Эрик узнает о ее проступке, он будет вынужден сообщить об этом Томпсону и администрации банка.

Алекс отбросила одеяло. Все тело ломило.

Неужели ее на самом деле посадят в тюрьму? Может, и нет, но работу она потеряет наверняка. А если ее, молодого специалиста, по прошествии двух месяцев уволят с первого же места работы, ей больше никогда не устроиться в солидной фирме.

– Какая же я дура! – бормотала она себе под нос. – Больше никогда не буду столько пить.

С улицы раздался звон колоколов. Пятнадцать минут седьмого.

Она вылезла из постели и направилась в душ. Простояв несколько минут под струями горячей воды, Алекс приняла решение уговорить Тоблера забыть обо всем и не звонить Эрику. Необходимо убедить его никому ничего не рассказывать.

Одеваясь, она без конца повторяла про себя телефон Рудольфа Тоблера: 044-252-4726.

Она присела на стул, чтобы обуться, и бросила взгляд на телефонный аппарат, который стоял на столе рядом. «Тебе необходимо позвонить до того, как проснется Эрик. До того, как он включит свой телефон».

Алекс протянула руку и подняла трубку. Она убедит его, что это все ошибка, что ее слова ничего не значат. Она набрала цифру «ноль», чтобы выйти в город, затем сам номер. Прошло несколько гудков.

Алекс взглянула на часы: 06:47. Неужели еще слишком рано? Тоблер просил с утра сразу же позвонить ему. И ей пришлось позвонить.

– Тоблер, – ответил он, назвав лишь свою фамилию. Точно так же делал и Крисье.

– Доброе утро, господин Тоблер. Вас беспокоит та женщина, которая…

– Я знаю, кто вы. Я ждал вашего звонка. – Голос его звучал устало и зло. – Вы можете мне объяснить, что все это значит?

– Я уже вам говорила. Это… ничего не значит. Я поспорила с приятелем, что мне удастся узнать телефонные номера различных людей и…

– А что вы имели в виду, когда сказали, что Рудольф Тоблер до сих пор жив? – Он разговаривал так, словно читал по бумажке, как будто всю ночь репетировал роль. – Если мне не скажете вы, я позвоню вашему приятелю, честное слово.

– Я ведь говорила вам, господин Тоблер, это не имеет ко мне никакого отношения, к нам с приятелем не имеет.

– Но я должен знать все, что касается смерти моего отца.

– Но я действительно ничего не знаю. Поверьте.

– Тогда зачем сейчас вы мне позвонили?

– Потому что вы грозились сообщить моему приятелю. Вы сказали, что будете звонить ему до тех пор…

– Думаю, вы что-то скрываете.

– Мне нечего скрывать.

– Тогда давайте встретимся, и вы мне все расскажете.

– Мы не можем встретиться. Мы с вами даже не знакомы.

– Да нет, знакомы. Мою фамилию вы уже знаете. А теперь можете заглянуть в телефонную книгу и узнать мой адрес – а заодно и то, чем я занимаюсь.

Алекс заглянула в телефонный справочник Цюриха. Книга лежала на полочке у кровати.

– Господин Тоблер, уверена, что вы глубоко уважаемый человек, но я на самом деле не могу с вами встретиться. – Она открыла справочник и пролистала страницы до буквы «Т». Там значился лишь один Тоблер: «Рудольф. Продюсер. Нэгелиш-трассе, 8». «В стране, которая гордится своим умением хранить секреты, – удивилась Алекс, – зачем-то указывают в телефонном справочнике профессию и место работы человека». Рядом стоял второй адрес: киностудия, набережная Лиммат, 31. Она знала эту улицу: выше по реке от ее дома.

– Все, о чем я прошу, – встретиться со мной за чашечкой кофе. Это займет лишь несколько минут. Послушайте, в центре старого города есть кафе под названием «Стог сена». – Он произнес название по буквам. – Его все знают. Давайте встретимся там в восемь, договорились?

– А если я откажусь?

– Тогда я буду вынужден позвонить вашему приятелю и встретиться с ним.

Глава 4

Цюрих

Пятница, утро

Алекс поплотнее запахнула пальто и, взяв ноутбук, направилась вверх по берегу Лиммат. Она купила собственный компьютер на случай, если все сложится не слишком гладко и ей придется переписать личные файлы с офисного компьютера.

Она чувствовала холод, поднимающийся от реки. Это был специфический альпийский холод – насыщенный, свежий высокогорный холод. Алекс посмотрела вниз на течение реки и заметила, как там стала образовываться небольшая воронка. Водоворот – скорее всего так назвал бы это Эрик. Она представила, как ее затягивает в эту воронку, несет вниз по реке – как тогда в Каскадных горах возле Сиэтла, когда они с отцом рыбачили и Алекс упала в стремительный горный ручей.

Единственное, что она запомнила – тысячи пузырьков, которые поднимались вверх, когда она ухватилась за какую-то подводную корягу, чтобы не унесло течением. Алекс так и держалась за нее, пока отец не вытянул ее на берег. Ей тогда было не больше семи – это случилось задолго до развода родителей, задолго до того, как отец исчез из ее жизни.

Пока она пробиралась вдоль торговых палаток к ярко-оранжевому навесу кафе-кондитерской «Стог сена», в ее голове мелькнули воспоминания о тех быстро поднимающихся пузырьках и о том, как ей пришлось бороться с течением, крепко держась за подводную корягу.

Алекс толкнула тяжелую стеклянную дверь и вошла внутрь. В узком, обитом деревянными панелями фойе стоял аромат шоколада и жареного кофе. Десятки разновидностей шоколада были выставлены на подносах по всей комнате, и все кафе было похоже на одну большую коробку шоколадных конфет.

Алекс прошла в «чайную комнату» в задней части кафе. Там было пусто.

Девушка присела за столик на двоих и стала ждать. Странно, но она чувствовала себя полной сил и энергии. Казалось, похмелье как рукой сняло. Она взглянула на часы. Без пяти восемь.

Справа на стене она заметила черно-белый снимок в рамочке. Снимок этого самого кафе в конце девятнадцатого века: женщины в темных платьях и белых фартуках чопорно стоят у главного входа в кафе. Эта фотография напомнила ей о том времени, когда она работала официанткой «У Талли» в Сиэтле, – до того как поступила в школу бизнеса и начала свою карьеру в одной из престижнейших фирм системного администрирования. Здесь, у Томпсона, – ее первая настоящая работа.

«Не потеряй ее, – говорила она себе. – Сделай все, о чем тебя просят. Расскажи Тоблеру то, что он хочет услышать. Потом возвращайся на работу и веди себя так, будто ничего не произошло».

Распахнулась дверь, и к Алекс подошел худой смуглый мужчина. Он протянул руку. Ему было лет пятьдесят; шикарная шевелюра и резкие черты лица.

– Здравствуйте, я Руди Тоблер. – Похоже, он нервничал. – Рад познакомиться.

Его рукопожатие было крепким, однако рука – холодной.

Он выглядел обеспокоенным, даже напуганным. Совсем не похожим на того забияку по телефону.

– Давно ждете? – спросил он.

Алекс отрицательно покачала головой.

– Ну и хорошо.

Тоблер сел и придвинулся поближе к столу.

– Вы уже что-то заказали? Кофе тут восхитительный. Они сами мелют зерна. А горячий шоколад, говорят, лучший в мире.

– Я буду просто кофе, спасибо.

Тоблер с места сделал заказ:

– Два эспрессо с булочками.

Он снова повернулся к Алекс.

– Спасибо, что пришли. Я весь внимание. Жду, что вы расскажете, чтобы пролить свет на смерть моего отца.

– Но мне нечего рассказывать, господин Тоблер. Я уже говорила вам по телефону, что не имею ни малейшего понятия…

– Называй меня Руди. Это сокращенно от Рудольфа. Так звали и моего отца, – перешел он на «ты». Он снял свой твидовый пиджак и повесил на спинку стула. – Предпочитаешь разговаривать по-английски или по-немецки? По акценту вижу, что ты американка.

– По-английски. Я изучала немецкий в колледже, но сейчас запустила. Когда люди начинают общаться на швейцарском немецком, я и слова…

– Не проблема. Тогда будем разговаривать по-английски. Я много времени провел в Штатах, больше всего в Лос-Анджелесе. Как ты уже знаешь, я занят в киноиндустрии. – Он сложил руки на столе. – Ну-с, с чего начнем?

– Что вы имеете в виду? Я сказала, мне не о чем вам рассказывать. И нечего добавить.

Он несколько секунд не мигая многозначительно смотрел на нее своими большими голубыми глазами.

– В октябре 1987-го в Тунисе убили моего отца. Никто не знает, что он там делал, но… – Тоблер прикусил губу, потом продолжил: – Я хочу сказать, что наша семья иногда ездила в Тунис отдыхать, когда я был маленьким. Но мы давно уже там не были.

Подошла официантка и принесла кофе. Она поставила на стол маленькую корзиночку с круассанами и, слегка поклонившись, скрылась за дверью кухни.

– Однажды утром нам позвонили из тунисской полиции, – продолжал Тоблер, – и сказали, что тело моего отца нашли на главной площади в Сусе, под стенами крепости. Причины его смерти так и не были geklärt… не были прояснены.

Руди сделал глоток кофе. Его руки дрожали.

– Поэтому я прошу тебя рассказать мне все, что ты знаешь.

– Но я уже говорила вам, мне ничего не известно о вашем отце.

– Тогда откуда ты взяла его имя?

Алекс тихо сказала:

– Просто… имя Рудольф Тоблер было в некоем коде, с которым я работала. Вот и все.

– А что там насчет банковского вклада в 1987-м?

– В коде была указана дата – 19 октября 1987-го.

– Это за четыре дня до смерти моего отца. – Тоблер посмотрел Алекс прямо в глаза. – Еще что-нибудь было?

– Ничего. – Алекс сделала глоток кофе. Он был обжигающе горячим.

– Можешь написать мне код? – попросил Руди.

– Зачем? – Алекс пожала плечами. – Он вам не поможет.

– Пожалуйста.

Он пододвинул ей салфетку.

– Просто напиши его. Я хочу получить хоть что-то.

– Зачем? Это бессмысленно.

– Сделай это для меня. Пожалуйста.

Он достал из кармана пиджака позолоченную ручку.

– Это единственное, о чем я прошу. Потом можешь идти.

– И вы больше не будете мне докучать?

– Обещаю. Я не могу узнать от тебя больше того, что ты знаешь, правда? – Он протянул ей ручку. – Пожалуйста. Прошу тебя.

– И вы даете слово никогда не звонить моему приятелю? – Алекс взяла ручку. – Никому не рассказывать о нашей встрече?

– Обещаю. – Руди уронил колпачок ручки и наклонился, чтобы поднять его.

Алекс стала писать.

– По правде говоря… – Руди снова сел и отхлебнул кофе. – Ты не возражаешь, если я задам вопрос?

Алекс подняла глаза.

– Какой?

– Почему ты так волновалась, чтобы никто не узнал о твоем звонке мне?

– Просто хочу удостовериться. – Она набрала в грудь побольше воздуха. – Это касается моей работы. Нам не разрешается контактировать с клиентами.

Алекс посмотрела Руди прямо в глаза. Они были голубыми и бездонными, как у Эрика.

– Если вдруг станет известно, что я с вами встречалась, меня уволят.

– Не беспокойся, – спокойно ответил Руди. – Обещаю, что никому не расскажу ни о звонке, ни об этой встрече.

– Спасибо. – Алекс вернула ручку вместе с салфеткой, где была написана длинная строка кода. – Держите. Не знаю, чем это вам поможет. Уверена, что это не имеет смысла.

Она отодвинула стул, чтобы встать и уйти.

– Минуточку. А что это за цифры после слова «дата»? – Тоблер указал на цифры 871019.

– Это та дата, о которой я вам говорила, – объяснила Алекс. – 1987 год, 19 октября. Именно так она была написана, тогда указывались лишь две последние цифры года. Поэтому они и стоят в начале.

– Но… – Руди взволнованно указал пальцем на конец строки. – Это название старой компании моего отца. – Его палец застыл над словами «Тоблер amp;СИ». – Однако дело в том, что она была продана еще до смерти отца. Он сам продал ее своему компаньону Георгу Охснеру. Ты понимаешь, что это значит?

– Нет, не понимаю. – Алекс подхватила свой ноутбук и протянула руку, чтобы попрощаться. – Извините, мне пора.

– Подожди. – Руди схватил ее за руку. – Этот вопрос следует выяснить до того, как ты уйдешь. Пожалуйста, останься еще на минутку.

Он отпустил ее руку и стал набирать номер, жестом попросив Алекс пока присесть.

Алекс хотела уйти. Она выполнила свою часть договора, и он обещал ее отпустить.

– Это не займет много времени. – Тоблер указал на свой телефон, тот самый, с которого он, если захочет, может позвонить Эрику, поняла Алекс. – Задержись на минутку, пока я позвоню, – добавил он.

Тоблер несколько минут разговаривал по телефону на гортанном швейцарском немецком. Алекс не поняла ни слова из его разговора. Она взглянула на часы, которые висели рядом с фотографией официанток. Эрик уже на работе? Удивляется, куда она запропастилась?

Во время разговора в глазах Тоблера вспыхивал огонек. Кажется, с каждой минутой он все больше волновался.

За столик в дальнем углу кафе присела семья: мама и двое близнецов – мальчик и девочка. Дети о чем-то возбужденно говорили по-французски. Мать выглядела такой довольной, такой счастливой!

Внезапно Тоблер швырнул телефон на стол.

– Ты солгала мне.

– О чем вы? – Алекс отшатнулась. – Я написала вам именно тот код, который высветился…

– Но ты не сказала мне, что счет открыт в цюрихском банке «Гельвеция».

Алекс молчала.

– Ты же знала название банка, ведь так?!

Алекс пожала плечами.

– Вы не спрашивали меня об этом. – Она начала подниматься, чтобы уйти. – Извините, но мне пора.

– Прошу, сядь. – Тоблер накрыл ладонью ее руку. – Я лишь хочу выяснить, что это значит. Еще несколько минут.

Алекс обвела взглядом ресторанчик. Кажется, никому не было до них дела.

– Пожалуйста, – мягко попросил Руди.

Алекс села на место.

– Я не понимаю, – продолжал Тоблер, – почему ты не рассказала мне всего, как обещала?

– Я уже сказала вам, что могу потерять работу. Только за то, что позвонила вам.

– Но я пообещал, что никому не скажу. – Руди выглядел обиженным, разочарованным ее недоверием. – Тот факт, что счет открыт в цюрихском банке «Гельвеция», много значит. Возможно, он сможет объяснить, почему убили моего отца. Неужели ты не понимаешь?

– Очень жаль, но мне ничего не известно о смерти вашего отца. – Алекс вновь посмотрела вверх на часы. – Мне правда пора на работу.

– Одну минуточку. – Руди взял свой телефон и нажал кнопку повторного набора номера. – Я хочу, чтобы ты объяснила Георгу Охснеру, старому компаньону моего отца, что означает этот код. Именно он сказал мне, где открыт счет.

Алекс покачала головой.

– Я никоим образом…

– Пожалуйста. – Руди ждал, когда ответят. – Мне хочется, чтобы ты своими словами объяснила ему, что это за код.

– Но я говорила вам, что не имею ни малейшего понятия.

– Тогда так ему и скажи. За обедом. Сегодня. Это займет не больше часа. – Руди все еще прижимал телефон к уху.

Алекс наклонилась к нему и прошептала:

– Неужели вы не понимаете? Нам запрещено вмешиваться в дела клиентов банка.

– Но это я – клиент, – понизив голос, ответил Руди. – И это мой счет. Точнее, счет моего отца, что, впрочем, одно и то же, поскольку я – его единственный наследник. Все, о чем я прошу, – встретиться со старым компаньоном моего отца. Просто пообедай с нами – и ты свободна.

Алекс медленно покачала головой.

– Извините. Не могу.

Тоблер указал на свой телефон.

– Тогда, возможно, нам следует позвонить твоему коллеге. Уверен, он будет сговорчивее. – Тоблер смотрел ей прямо в глаза. – Думаю, он тоже работает в цюрихском банке «Гельвеция»?

Глава 5

Цюрих

Пятница, день

– Wo ist das Restaurant, bitte?[14]14
  Скажите, пожалуйста, где здесь ресторан? (нем.)


[Закрыть]

Швейцар гостиницы «У аистов» куцым толстым пальцем указал на лифт.

– Вверх, – пробормотал он по-английски и стал снова читать какую-то газету на итальянском.

Алекс присела за столик на террасе, откуда открывался вид на реку. Над крышами старой части Цюриха в тумане высились Альпы. Алекс заказала минеральной воды и стала ждать.

Слева, рядом с широким пешеходным бетонным мостом располагалось высокое здание в стиле неоклассицизма. На его фронтоне была скульптура падшего ангела. Над дверью Алекс разглядела слова «Уголовная полиция».

«Может, мне обратиться в полицию? – спросила она себя. – Сказать, что Рудольф Тоблер преследует меня. Но чем это поможет? Впутают сюда банк, и что тогда?» Она не только потеряет работу, но и полиции станет известно, что она нарушила закон о тайне банковских вкладов.

«Сделай то, что просит Тоблер, – говорила она себе. – Потом возвращайся на работу и веди себя так, словно ничего не произошло». Утром на работе она ни словом не обмолвилась Эрику о вчерашнем вечере, и он тоже промолчал.

Может, забыл. Или сделал вид, что забыл.

Алекс перебирала пакетики с сахаром, которые лежали перед ней на столе. На каждом пакетике был нарисован знак Зодиака, и она отыскала свой. Jungfrau – Дева. Она прочитала описание: «Девы – решительные, организованные люди, ведущие себя разумно во всех ситуациях».

– Да, все правильно, – пробормотала себе под нос Алекс. Очень умно было набраться смелости и позвонить. Умно было попасться на лжи. И весьма решительным поступком было позволить Тоблеру уговорить ее прийти сегодня сюда.

Она подняла глаза и увидела Руди в компании элегантно одетого пожилого мужчины. Они как раз проходили мимо столика, за которым сидели какие-то японские бизнесмены. Мужчины неспешно направлялись на террасу.

Ее сердце начало бешено колотиться. «Успокойся, – сказала она себе. – Через два часа все будет позади».

– Рад снова тебя видеть. – Руди встретил ее так, будто они были старыми друзьями. – Разреши представить тебе Георга Охснера.

Алекс отметила, как искусно Тоблер избегает называть ее по имени.

Охснер пожал ей руку и улыбнулся.

– Рад знакомству, дорогая фройляйн.

На нем была спортивная куртка, как и на Руди, но в остальном он был одет намного более официально: голубая рубашка с монограммой, галстук «Гермес», темные широкие брюки. Из левого нагрудного кармана торчал красный шелковый платочек. Охснер сел за стол напротив Алекс, а Руди рядом с ней, ближе к двери.

– Спасибо, что согласилась с нами встретиться, – улыбнулся он. – И за то, что согласилась объяснить, что ты обнаружила в компьютере.

– Я не могу… – Алекс повернулась к Охснеру. – Я не знаю больше того, что уже сообщила господину Тоблеру сегодня утром.

– Правильно, – кивнул Охснер. – Уверен, что ваша интуиция очень поможет нам. Не знаю, говорил ли вам Руди, но я душеприказчик его отца.

– Я говорил ей. – Руди достал фирменную салфетку того кафе, где они встречались утром, с написанным на ней кодом и положил ее на середину стола. – Мне необходимо понять, что все это значит.

– Не волнуйтесь, барышня, – мягко сказал Охснер, – все, что вы скажете сегодня здесь, останется строго между нами. Я – швейцарский банкир, правильнее сказать, когда-то был банкиром, но все-таки был.

Официантка в платье с узким лифом и широкой юбкой подошла принять заказ.

– Рыба тут изумительная, – авторитетно заявил Охснер.

Алекс заглянула в меню. Цены были астрономическими.

– Рекомендую всем попробовать морского окуня. – Акцент Охснера выдавал в нем скорее англичанина из высшего общества, чем швейцарца.

– Может, заказать вина? – поинтересовался он. – Бутылочку «Сент-Сафорин»?

И не дожидаясь, пока все согласятся или откажутся, сделал заказ.

Как только официантка ушла, Охснер повернулся к Алекс и продолжил беседу.

– Как я уже говорил, мы просто хотим знать больше о коде. Что он означает?

Алекс кончиком пальца коснулась салфетки.

– Мне известно только то, что в нем упоминаются номер счета и некоторые имена. Это все.

– Не были бы вы так любезны рассказать нам, для чего все это? – Охснер пробежал глазами написанное на салфетке и пододвинул ее к Алекс.

– Код дает команду компьютеру изменить имя на всех выписках о состоянии счета в конкретный день 1987 года – 19 октября. – Алекс отодвинула салфетку на середину стола. – Хотя не знаю, для чего. Это не имеет никакого смысла.

– Вы обратили внимание на дату? – взволнованно спросил Руди Охснера. – Ровно за четыре дня до смерти отца. Это имеет какое-то отношение к его…

Охснер жестом попросил Руди помолчать, пока официантка разливала вино.

Когда она ушла, Охснер вновь повернулся к Алекс.

– А вы как думаете, что это значит?

Он неспешно вытащил из кармана куртки золотой портсигар. Молча открыл его.

– Наверняка вы строили догадки, зачем кому-то менять имена на информации о состоянии счета?

– Не имею ни малейшего понятия. Я компьютерный аналитик, а не банкир.

– Понятно. – Он сделал большой глоток вина.

Алекс тоже отпила из своего бокала. Вино было прохладным, фруктовым, сладким. Это все, что им нужно? Уже все? Все так просто?

– А вы как думаете, что это значит? – спросил Руди Охснера.

– По правде говоря, не знаю. – Он достал тонкую сигарету с золотистым фильтром. Не спеша прикурил. – Я банкир, а не компьютерный эксперт.

– Но вам было известно о существовании этого счета, – гнул свое Руди. – По телефону вы сказали мне, что…

– Конечно, мне было известно об этом счете. Он принадлежал твоему отцу. А я как его душеприказчик ведал счетами, как и всем остальным его имуществом.

– Но почему мне вы ничего не сообщили? – настаивал Руди. – После смерти мамы я остался единственным наследником. Разве душеприказчик не обязан известить меня обо всем имуществе?

Охснер медленно выпустил дым.

– Единственное, что я обязан тебе сказать, – такой счет действительно открыт в цюрихском банке «Гельвеция».

– Но это счет на мое имя, на имя моего отца, поэтому он должен принадлежать мне, не так ли?

Охснер сделал несколько коротких затяжек, затушил сигарету и сказал:

– Ja-ein.

– Что это значит? – не поняла Алекс.

– Это значит «и да, и нет». – Сплетя пальцы и положив локти на стол, Охснер наклонился к ней. – Этот счет на имя Руди. Но он ему не принадлежит.

– Однако он единственный наследник своего отца. – Алекс сделала еще глоток вина. – Все, что принадлежало его отцу, должно принадлежать ему.

– Вам известно, что такое Treuhand, юная леди?

– Нет. – Алекс покачала головой. – Неизвестно.

Охснер вытянул руки ладонями вверх.

– Это от немецкого Treue – «верность» и Hand – «рука». У вас в английском, думаю, есть похожее слово.

– Вы имеете в виду слово trustee – «попечитель»? – уточнила Алекс. – Или иначе «опекун»?

– Именно. – Охснер сухо улыбнулся. Зубы у него оказались желтыми. – До недавних пор в Швейцарии на абсолютно законных основаниях гражданам других стран можно было иметь сколько угодно опекунских счетов. Цель этих анонимных счетов – защитить имущество клиентов от нежелательного внимания. – Его глаза превратились в щелочки. – Возможно, вы не знаете, но во многих странах считается преступлением, если ты хранишь деньги в иностранных банках, даже честно заработанные деньги.

– И что? – спросила Алекс.

Охснер пристально посмотрел на девушку.

– Судя по вашему акценту, вы американка.

Алекс пожала плечами:

– И что?

– Наверное, вам трудно понять, – он прикурил новую сигарету, – но многие поколения людей в разных странах привыкли доверять швейцарским банкам и хранить в них семейный капитал. Известно немало случаев – даже сегодня, – когда государство строго ограничивает суммы денег, разрешенных к вывозу за рубеж. Особенно это касается стран Латинской Америки, Африки и Азии, но подобное положение существует даже в Европе. Например, так было во Франции в правление Франсуа Миттерана. И конечно, в Германии перед Второй мировой.

Алекс заметила, что Охснер держит сигарету точно так же, как Эрик, когда пародирует Крисье.

– Возможно, вам невдомек, но именно потому, что фашисты в тридцатых годах прошлого века стали накладывать арест на банковские счета евреев, Швейцария приняла закон о тайне вкладов.

– Но это было лишь предлогом, так? – перебил его Руди. – Швейцарские банкиры уже давно пытались продвинуть этот законопроект – ради собственной выгоды. И нечего кивать на фашистов. Они тут ни при чем.

– Конечно, швейцарские банкиры были за принятие этого закона, – зло парировал Охснер. – Банковское дело – такой же бизнес, как и любой другой.

– Но зачем наживаться на несчастье других? – возмутился Руди.

– Они не наживались, – ответил Охснер. – Они предлагали выгодную сделку.

– Не понимаю я этого. – Руди с отвращением покрутил головой.

Алекс молча следила за перепалкой мужчин.

– Не забывай, – гнул свое Охснер, – твой отец был попечителем. Как и многие другие швейцарские банкиры-опекуны, он помогал своим клиентам сохранить деньги, которые в противном случае были бы конфискованы на их родине.

– И что?

Подошли официанты, поставили на соседний столик рыбу и начали аккуратно разделывать ее, освобождая от костей.

Как только они ушли, Руди повернулся к Охснеру:

– И все-таки я хочу знать, почему мне никогда не говорили о существовании этого счета?

– Я уже ответил. Потому что это не твой счет, – раздраженно бросил Охснер. – Это опекунский счет. Он лишь открыт на твое имя, он лишь формально твой.

– А чей он на самом деле? – подала голос Алекс.

Охснер поднял глаза. Они метали молнии.

– Вас это не касается.

Он принялся за еду.

– Однако это касается меня, – возразил Руди. – И я хочу знать, кто на самом деле владелец этого счета.

– Мне очень жаль. Но я не могу сказать. – Он положил кусок рыбы в рот и устремил взгляд на реку. В это время причалила прогулочная лодка со стеклянным куполом, взяла на борт группу японских бизнесменов, куривших ранее в ресторане. – Это не твое дело.

– Но если счет открыт на мое имя – неужели я не имею права знать?

– Формально имеешь, но…

– Тогда скажите мне. – Он бросил взгляд на Алекс. – Скажите нам. Кому принадлежит этот счет?

Охснер отложил нож с вилкой, вытер губы салфеткой.

– Дело в том, что счет был открыт твоим отцом в 1938 году для гражданина другой страны. Мне, как душеприказчику, было дано распоряжение никому не сообщать о его существовании. Тебе рассказали бы об этом счете только после моей смерти.

– А если бы я умер раньше вас? – настаивал Руди.

– В таком случае я оставил бы распоряжение передать счет твоим наследникам.

– Но у меня нет детей, – возразил Руди. – Кому бы тогда он достался?

– Тому, кого бы ты назвал своим наследником. Но и он – как и твой отец – мог быть лишь попечителем. В ожидании настоящих владельцев.

– Вам известно, кто настоящие владельцы? – спросила Алекс у Охснера.

– Я… я действительно не могу сказать.

– Не можете? – переспросил Руди. – Или не хотите?

Охснер несколько секунд не сводил с Руди глаз.

– Дело в том, что твой отец заключил с настоящим владельцем счета – мы их называем владельцами-бенефициарами – договор о неразглашении имени, даже опекунам-наследникам. Этот договор лежит запечатанный у меня дома, в сейфе.

– Он находится там со дня смерти моего отца? – уточнил Руди.

Охснер утвердительно кивнул.

– Вы и словом не обмолвились мне об этом!

– Практика банковского дела в Швейцарии учит ничего не предпринимать, пока не объявится подлинный владелец.

– А вам никогда не хотелось распечатать письмо? – полюбопытствовала Алекс. – Чтобы узнать, кому принадлежит счет? Чтобы попробовать связаться с владельцами?

Охснер пожал плечами.

– У меня нет такого права.

– А помните скандал с депозитными счетами в девяностые? Почему тогда вы ничего никому не сказали об этом счете?

– Не мог.

– Почему? – не отставала Алекс.

– Потому что это не депозитный счет. Это опекунский счет.

– И какая разница?

– Скандал с депозитными счетами, на который вы ссылаетесь, касался тех счетов, операции по которым не проводились со времен Второй мировой войны. На них оказалось лишь несколько тысяч долларов – деньги не были положены под проценты. Если я не ошибаюсь, на некоторых лежало вообще по сотне долларов. – Он повернулся к Руди. – Знаешь почему?

Руди отрицательно покачал головой.

– Нет.

– Потому что это были депозитные счета. Банк не проводит по ним никаких операций, лишь взимает свой процент. К тому времени, когда американцы заставили швейцарские банки обнародовать счета, после вычета всех комиссионных и банковских процентов на них почти ничего не осталось. – Охснер вновь принялся за еду. – Явно недостаточно, чтобы служить оправданием всемирному скандалу.

– А почему банки не обнародовали опекунские счета? – спросила Алекс.

– Не могли.

– Почему? – удивился Руди.

– Потому что банки никогда о них не знали. В том-то все дело. Только попечителю известно, кому на самом деле принадлежит счет.

– Тогда почему попечители не рассказали об этих счетах властям? – продолжала Алекс.

– А их никто не спрашивал. – Охснер откинулся на спинку стула. – А пока не спрашивают, те не имеют права обнародовать их. – Банкир отодвинул тарелку. – Тайна швейцарских банковских вкладов. Уверен, вы понимаете, что это означает.

– Это просто смешно, – возмутился Руди. – Если до сих пор никто не заявил права на опекунские счета, никто и не заявит.

– Кто знает. – Охснер прикурил еще одну сигарету. – И пока меня не заставят поступить по-другому, мой долг – как поверенного в делах твоего отца – следить за тем, чтобы выгодно и с умом вкладывать лежащие на счету деньги. – Он глубоко затянулся. – И ждать, когда заявят на него права.

– А тем временем вы вкладываете деньги? – уточнила Алекс.

– Да. Я лично занимался этим, пока не отошел от дел в начале девяностых. Потом я дал поручение одному служащему цюрихской компании по управлению фондами. Ее название Финакорп.[15]15
  FINACORP – сокращение от «Финансовая корпорация».


[Закрыть] – Он повернулся к Руди. – Но до сих пор я лично слежу за балансом. Проверяю его каждый квартал. И, должен признаться, дела идут неплохо.

– Почему же никто из Финакорпа никогда не связывался со мной? – удивился Руди. – Счет ведь на мое имя, кто-то должен был…

– Что касается финансового менеджера, ему известно, что этот счет является частью имущества твоего отца, – покачал головой Охснер. – А я, поверенный твоего отца, – единственный человек, перед кем они обязаны отчитываться.

– До каких пор? – поинтересовался Руди.

– Пока я жив. Ты же знаешь, я передал тебе право собственности на все остальное имущество твоего отца уже много лет назад. И хотя счет также является частью этого имущества, именно я, будучи единственным поверенным в его делах, несу ответственность за счет, а не ты.

– Отец Руди погиб в 1987-м, а вопрос о наследстве все еще открыт? – спросила Алекс. Она помнила, что адвокату ее матери понадобилось всего три недели, чтобы закрыть вопрос о наследстве и распродать имущество.

– Скорее всего, вам неизвестно, но в Швейцарии вопрос о наследстве остается открытым до тех пор, пока поверенный в делах считает это необходимым, – сухо ответил Охснер. – Может быть, несколько лет. Может быть, если нужно, несколько десятилетий. – Он вызывающе посмотрел на девушку. – Такие здесь порядки.