Текст книги "Книга привидений лорда Галифакса, записанная со слов очевидцев"

Марш!

Вероятно, эту историю прислал лорду Галифаксу полковник Батлер, который услышал ее от мистера Родерика Макфэрлэйна, главного представителя «Хадсон Бэй Компани», находящейся в Форт-Чиппивин, Атабаска, Северо-Западная область, Канада.

Пятнадцатого марта 1853 года Огастус Ричард Пирс, торговец мехами и глава почтового управления «Хадсон Бэй Компани», скончался в районе реки Маккензи, Северо-Западная Америка. Несмотря на то, что он время от времени жаловался на самочувствие, его смерть в сравнительно раннем возрасте – тридцати трех лет, после нескольких дней болезни, явилась для всех полной неожиданностью. Он был ирландец по происхождению, способный офицер, который снискал любовь друзей и уважение индейцев. Во время пребывания в тех отдаленных местах, где, как я полагаю, он прожил лет одиннадцать, два или три сезона он оставался в управлении (форт Симпсон), а затем был назначен в форты Нортон и Мак-Ферсон.

В 1849 году мистер Пирс женился на старшей дочери бывшего главы торгового управления Джона Белла. От него у нее было двое детей: девочка, умершая в 1863 году, и мальчик, ныне проживающий в Манитобе. В 1855 году вдова мистера Пирса вышла замуж за Александра Маккензи, сменившего на посту торгового представителя ее первого мужа в форт Мак-Ферсон.

Во время пребывания в обоих фортах покойный неоднократно высказывал сильнейшее нежелание в случае болезни и смерти быть погребенным в тех местах. Все думали, что он составил завещание, но, должно быть, оно потерялось или было уничтожено, и впоследствии его так и не обнаружили.

Поступив на службу в компанию в 1852 году, я (Родерик Макфэрлэйн) был на следующий год назначен в район реки Маккензи и прибыл в форт Симпсон через пять месяцев после смерти мистера Пирса.

Осенью 1859 года по просьбе миссис Маккензи и ее мужа было решено в течение зимы осуществить столь долго обсуждавшуюся перевозку останков мистера Пирса с места захоронения на берегах реки Пил в форт Симпсон, где он жил прежде. Мистер Годе (ныне глава управления), служивший тогда в Мак-Ферсоне, согласился сопроводить тело, которое собирались доставить на собачьих упряжках до форта Доброй Надежды, находившегося на расстоянии трехсот миль, в то время как я должен был везти его до места назначения еще пятьсот миль на юг.

Форт Мак-Ферсон расположен более чем на градус севернее Полярного круга. Там болотистая почва, а вечная мерзлота находится на небольшой глубине. Поэтому, когда мистер Годе эксгумировал тело, оно было точно в таком же состоянии, как и в день похорон. Его извлекли из могилы и положили в новый и не по размеру большой гроб, который ремнями и веревками укрепили на санях. Везти эту тяжелую и неудобную поклажу по участкам торосистого льда, которые особенно часто встречались в верховьях могучей реки Маккензи, где течение с приближением к Ледовитому океану становилось все быстрее, было нелегким делом и для людей, и для собак.

Первого марта 1860 года мистер Годе прибыл к форту Доброй Надежды и передал тело на мое попечение. И вскоре я отправился с ним в форт Симпсон. Гроб поставили на сани, которые тянула собачья упряжка под управлением ирокеза из Канаваги, что неподалеку от Монреаля, по имени Майкл Томас. Вторая упряжка была нагружена нашими одеялами, провизией и тому подобным. Сам я прокладывал путь на лыжах, и после семи дней тяжелого из-за необычайной глубины снега и всторошенного льда перехода мы проделали двести миль до форта Норманна, ближайшего от форта Доброй Надежды населенного пункта.

Там старший торговый представитель, мистер Найкол Тэйлор, настоял на том, чтобы тело вынули из гроба и положили прямо на сани, потому что мы не сможем преодолеть с таким грузом обширные участки всторошенного льда, которые непременно попадутся нам до форта Симпсон. В течение той зимы я уже дважды преодолевал этот путь, а потому для нашего же блага решил последовать его совету.

После однодневного отдыха в Норманне мы двинулись дальше по последнему и самому трудному отрезку пути. Впереди больше не было перевалочных станций, а также встречалось совсем мало индейских поселений. Ирокез Томас по-прежнему правил упряжкой с телом. В Норманне мы поменяли упряжку, которая должна была везти снаряжение, взяв собак и другого погонщика, по имени Майкл Ирокез. Мистер Тэйлор помогал мне прокладывать дорогу, вызвавшись проводить в последний путь останки своего прежнего начальника и друга.

Описание подобных зимних путешествий в тех местах можно прочитать у разных авторов, кратко скажу только, что обычно мы трогались в путь в четыре утра, обедали около полудня, отдыхали в течение часа и продолжали свое путешествие до заката. На ночь мы устраивались на поросшем хвойными деревьями участке берега. На то, чтобы расчистить снег на пятачке площадью в десять квадратных футов, нарубить веток для подстилки и хвороста для костра, уходило около часа. Еще час мы тратили на то, чтобы приготовить ужин и накормить собак, после чего большинство участников экспедиции крепко засыпали. Кроме двух случаев, о которых речь пойдет ниже, сани с телом поднимали и устанавливали позади лагеря. За исключением первого из этих двух случаев, собаки не пытались каким-нибудь образом повредить тело и, казалось, вовсе на него не реагировали.

На закате пятнадцатого марта, в день седьмой годовщины смерти бедного мистера Пирса, мы принуждены были разбить лагерь на скалистом берегу, так как поблизости не было более удобного места. Берега были высокие, крутые и скалистые, так что нам пришлось оставить обе упряжки на льду. Даже мы с трудом смогли взобраться наверх с топорами в руках и в снегоступах, с провизией для ужина и завтрака за плечами. Собак выпрягли и оставили внизу. Погода стояла тихая и сравнительно мягкая. Берег поднимался футов на тридцать, и в тридцати футах от уступа, на ровной площадке, мы решили разбить лагерь. Все были заняты необходимыми приготовлениями, рубили ветки, перетаскивали запасы и дрова.

Минут через десять-двенадцать мы услышали лай собак и решили, что на реке появились индейцы, хотя в этих местах такое случалось нечасто. Тем не менее, мы продолжали свою работу, а собаки все лаяли, хотя и не так громко и яростно, как обычно при встречах с чужаками. Ни собак, ни саней с места, где мы разбили лагерь, видно не было. Пока мы с мистером Тэйлором обсуждали это, до нас отчетливо донеслось слово «Марш!» (должен отметить, что среди погонщиков собак на Северо-Западе повсеместно в ходу французские команды). Казалось, это произнес кто-то внизу, решивший отогнать собак с дороги, и мы оставили работу, чтобы посмотреть, кто же этот незнакомец. Поскольку никто не появился, двое из нас (Томас и я) отправились к краю утеса и, к своему удивлению, никого не увидели. Собаки теснились вокруг тела на расстоянии нескольких футов и явно были чем-то встревожены. Нам пришлось не раз окликнуть их, прежде чем они отошли от тела и подбежали на наш зов к тому месту, над которым мы стояли. Там они и расположились на ночь, не обращая больше внимания на сани с телом. Еще тогда меня поразило, что слово «марш» было произнесено куда отчетливее, чем я когда-либо слышал от индейцев, которые редко могли произнести его иначе чем «мэш» или «массе».

Восемнадцатого марта нам пришлось идти еще два часа после наступления темноты, чтобы найти подходящий ночлег. И хотя мы нашли относительно удобное место на краю большого острова посреди реки, было непросто взобраться на берег, поднимавшийся на двенадцать футов. Сани с припасами были теперь совсем легкими, и нам удалось втащить их наверх, ухватившись за упряжь вожака. Таким же образом мы поступили и со второй упряжкой, но втащить тело нам было не под силу, и потому против воли мы принуждены были оставить его внизу.

Прорубив себе путь сквозь заросли ивняка, мы выбрались на опушку густого леса из маленьких сосенок; хотя сухих дров поблизости не оказалось, нам все равно пришлось разбить лагерь. Когда приготовления были закончены, и я вернулся из лесу, где собирал хворост, мистер Тэйлор спросил меня, слышал ли я громкий возглас, дважды донесшийся со стороны реки. Я ответил, что ничего не слышал, но заросли были очень густые, а из-за холода и резкого ветра я опустил и туго завязал у шапки уши. Двое ирокезов также подтвердили, что слышали вдалеке крики.

Я сказал:

– Что ж, давайте посмотрим, кто или что это. Может, это индеец идет по нашему следу.

Но, добравшись до реки, мы ничего не увидели и не услышали. И тогда я решил поднять сани с телом, что, хотя и с определенными трудностями, нам все-таки удалось. Рано утром мы были вознаграждены за вчерашние усилия, потому что, проходя мимо места, откуда забрали тело, мы обнаружили следы волчьей стаи. Если бы мы оставили тело там, волки попортили бы останки.

Наконец днем двадцать первого марта мы добрались до форта Симпсон без дальнейших происшествий. И двадцать третьего числа тело было надлежащим образом похоронено на расположенном по соседству с фортом кладбище. Вскоре после прибытия я рассказал обо всем старшему торговому представителю Р. Россу, окружному управляющему, который был близким другом и земляком мистера Пирса. Мистер Росс обладал отличной памятью и очень похоже подражал голосам. Когда он произнес слово «Марш!», как он выразился, с интонацией покойного, мне показалось, что это очень напоминает возглас, который мы слышали пятнадцатого марта, в лагере на берегу.

Во время моего короткого пребывания в Симпсоне я делил комнату с мистером Россом. В первую или вторую ночь, после того как мы легли и погасили свет, разговор зашел об этих загадочных происшествиях, включая и исчезновение завещания мистера Пирса. И вдруг у меня возникло ощущение, которое я могу описать только как ощущение присутствия какого-то сверхъестественного создания. Это чувство возникло так внезапно, что я натянул одеяло на голову. Через некоторое время мистер Росс, неожиданно замолчавший, спросил меня, не было ли у меня некоего странного ощущения. Я рассказал о том, что чувствовал, и он подтвердил, что пережил то же самое. Я знаю, что такое ночной кошмар, но было просто невероятно, что два человека, бодрствуя во время занимавшей их беседы, одновременно заснули. Должен добавить, что ни один из нас не пил вина или какого-либо алкоголя, влиянием которого можно было бы объяснить подобное состояние.

Я предоставляю другим судить, если они способны, о тех фактах, которые я изложил здесь, но если все же допустить мысль о том, что духам умерших порой бывает позволено возвращаться в места прежнего обитания и бывшие тела, тогда, зная чувства мистера Пирса относительно места погребения своих останков, мы можем предположить, что его дух пытался предотвратить осквернение трупа. Расположение нашего лагеря пятнадцатого марта было таково, что не было ни малейшей возможности поднять тело наверх по крутому и скалистому берегу. Собаки проголодались после трудного дня, и в тихую погоду они могли учуять запах не подвергшейся разложению плоти; их лай и то, что они окружили сани, сложно объяснить другими причинами. Конечно же, была опасность со стороны волков и прочих диких зверей, но, вероятно, духам известно больше, чем смертным. Ночью восемнадцатого марта на берег было взобраться непросто, нам пришлось приподнимать и придерживать первого, кто полез наверх, пока он не уцепился за кустарник и таким образом не вскарабкался на уступ. Затем он кинул нам веревку. Берег, тем не менее, не был неприступным, и так как к месту, где на ночь остались сани, наведывались голодные дикие звери, то это могло побудить духа издать крики о помощи, которые мы услышали. А то чувство, охватившее нас с мистером Россом в то время, когда говорили о покойном и его пропавшем завещании, не могло ли возникнуть вследствие попытки вступить с нами в контакт и передать какие-то сведения, которые мы, растерявшись, упустили возможность получить?

Факты, о которых я рассказал, произвели на меня неизгладимое впечатление, и потому я не думаю, что они сколько-нибудь существенно отличаются от изложенных мной мистеру Россу, а также другим людям, поскольку впоследствии я неоднократно рассказывал эту историю.

Р. Макфэрлэйн

Человек в шелковом одеянии

Лорд Галифакс не давал никаких иных подтверждений подлинности этой истории, кроме того факта, что она была рассказана преподобным доктором Джессопом, директором средней школы в Норвиче.

Прошло немногим более двух месяцев с тех пор, как границы моего опыта соприкосновения со сверхъестественным были существенно расширены благодаря случаю, о котором пойдет речь ниже. Я уже осознал, что подлинная история быстро обрастает мифами, и есть опасность, что и моя роль в этом происшествии будет совершенно переиначена. Я не претендую на роль медиума, который свободно вступает в контакт с обитателями иного мира, а с другой стороны, не хочу прослыть и безумным мечтателем, чьи расстроенные нервы делают его подверженным фантастическим галлюцинациям, потому-то я и согласился на искреннюю просьбу изложить все произошедшее со мной письменно. Мне сказали, что есть люди, которые собирают подобного рода истории. Если так, то пусть лучше они услышат ее непосредственно от меня. Я написал это по просьбе друга спустя несколько дней после событий, когда все обстоятельства были еще свежи в моей памяти.

Десятого октября 1879 года я отправился из Норвича в Мэннингтон-Холл, чтобы провести вечер в гостях у лорда Орфорда. Хотя я был в полном здравии и прекрасном настроении, должен справедливости ради упомянуть, что в течение нескольких предыдущих недель мне пришлось многое обдумать, и потому я испытывал некоторую озабоченность и умственное напряжение, что, однако, не вызвало ни слабости, ни возбужденного состояния, ни усталости. Я прибыл около четырех часов пополудни и сразу же оказался вовлечен в приятную и оживленную беседу, которая продолжалась вплоть до времени, когда пора было переодеваться к обеду. Обедали мы в семь. Нас собралось шесть человек, и по крайней мере четверо из гостей оказались опытными путешественниками. Сам я скорее был слушателем. Разговор, в котором затрагивались самые разные темы, очень увлек и заинтересовал меня. Но речь ни разу не заходила о чем-либо сверхъестественном. В основном говорили об искусстве, а также те, кто повидал мир, делились своими впечатлениями. После обеда мы сыграли партию в вист, и, поскольку многим было далеко возвращаться, разошлись в половине одиннадцатого. Главной целью моего посещения Мэннингтона было просмотреть и сделать выписки из нескольких очень редких книг, хранившихся в библиотеке лорда Орфорда, которые я разыскивал несколько лет, но до того времени мне ни разу не посчастливилось их увидеть. Я попросил позволения удалиться на несколько часов и поработать. Лорд Орфорд вначале предложил мне в помощники своего слугу, но, так как это стесняло бы меня, и я был бы принужден отправиться спать раньше, чем мне хотелось бы, а я рассчитывал, что проработаю часов до двух-трех ночи, было решено, что я справлюсь сам, и слугу отпустили. К одиннадцати часам я, погруженный в свои занятия, остался на нижнем этаже совсем один.

Я писал в просторном зале с большим старинным камином, и даже не приходится говорить об удобстве и роскоши обстановки. Библиотека примыкала к залу, и, чтобы добраться до необходимых мне книг, я должен был пересечь комнату и встать на стул. Всего их было шесть, небольших томиков. Сняв книги с полки, я положил их стопкой по правую руку и приступил к работе, читая и делая записи. На столе стояло четыре подсвечника с горящими свечами, и так как мне было зябко, то я расположился у края стола поближе к камину, который был от меня слева. Покончив с очередной книгой, я поднимался, ворошил угли и грелся у огня. Так я проработал приблизительно до часу. Дело шло быстрее, чем я предполагал, и мне оставалось просмотреть всего один том. Я поднялся, взглянул на часы, открыл бутылку сельтерской воды, решив, что смогу отправиться спать в два часа, и затем приступил к работе над последней книжкой. Я занимался еще около часа, уже решив, что мое дело близится к завершению, и как раз делал заметки, когда заметил большую белую руку на расстоянии фута от моего локтя. Повернув голову, я различил силуэт высокого человека, стоявшего спиной к камину и слегка склонившегося над столом, словно осматривая стопку книг, с которыми я работал. Лицо человека было повернуто в сторону, но я видел его коротко подстриженные рыжеватые волосы, ухо, выбритую щеку, бровь, краешек правого глаза, часть лба и выступающую высокую скулу. Он был одет в платье, напоминавшее священническое облачение, из плотного шелка в рубчик или похожей ткани. Платье было застегнуто до самого горла, наверху шла узкая полоска атласа или бархата, приблизительно в дюйм шириной, служившая воротником и доходившая почти до подбородка. Правая рука, привлекшая вначале мое внимание, легонько сжимала левую. Обе лежали совершенно непринужденно, на правой руке были заметны голубые вены.

Несколько секунд я смотрел на гостя, не понимая, реален он или нет. Тысячи мыслей теснились в голове, но я не почувствовал ни малейших признаков тревоги или даже беспокойства. Меня переполняло любопытство и живейший интерес. Внезапно мне захотелось нарисовать незнакомца, и я потянулся к подносу справа, за карандашом. Но тут меня осенило: «Наверху есть этюдник. Может, принести его?». Я сидел как зачарованный, боясь не его присутствия, а того, что он внезапно исчезнет. Прекратив писать, я протянул руку к стопке книг и подвинул верхнюю. Не могу объяснить, зачем я это сделал. Моя рука оказалась перед призраком, и он исчез. Единственное, что я чувствовал в тот момент, было разочарование. Я продолжал писать, как будто ничего не произошло, и уже выводил последние несколько слов, когда фигура появилась вновь. Наши руки почти соприкасались, и я повернулся, чтобы рассмотреть гостя. Я уже готов был обратиться к нему, как вдруг осознал, что не осмеливаюсь говорить. Я боялся звука собственного голоса. Так мы и сидели, я и он. Я снова вернулся к работе и закончил писать. В моих записях, которые сейчас лежат передо мной, нет и следа дрожи или нервозности. Я могу указать те слова, которые я писал, когда появилось и исчезло привидение. Закончив свою работу, я захлопнул книгу и бросил ее на стол. Она упала с тихим стуком, и фигура исчезла.

Откинувшись на спинку стула, я просидел так некоторое время, ожидая, не вернется ли мой друг, и если вернется, то закроет ли он от меня огонь. И тут в первый раз закралось сомнение, не сдают ли у меня нервы. Я помню, что зевнул. Затем поднялся, зажег свечу, чтобы идти в спальню, отнес книги в библиотеку, забрался на стул и поставил пять томов на место. Шестой, из которого я делал выписки, когда появился призрак, оставил на столе. К этому времени всякое ощущение беспокойства прошло. Я задул свечи, отправился в постель и заснул сном праведника – или грешника, уж не знаю, но спал я очень крепко.

Таково точное и неприукрашенное изложение фактов. Объяснения, теории или выводы я оставляю другим.

Дворецкий в коридоре

Эту историю об одном известном доме в Йоркшире, название которого было опущено по просьбе владельца, прислал лорду Галифаксу его друг, сэр Уильям Хэнзелл, королевский адвокат, епархиальный Катлер, около сорока лет назад.

Несколько лет назад мы с женой отправились погостить в А., прибыв на место в четверг или в пятницу к вечеру. После обеда хозяин, арендовавший дом, сообщил нам, что ходят слухи, будто в доме появляется призрак дворецкого, покончившего с собой. Он добавил, что привидение видела сестра хозяйки, а в другой раз двое господ, приехавших на скачки в Донкастер и остановившихся в смежных комнатах, обвиняли один другого за завтраком: каждый утверждал, что сосед якобы шаркал по коридору, закрывал и открывал двери, тогда как оба джентльмена за всю ночь ни разу не выходили из своих комнат. Далее хозяин сказал нам, что вообще не любит обсуждать подобные темы, поскольку служанки подвержены всяким суевериям.

В субботу или в воскресенье нам показывали дом и в конце экскурсии привели в тот самый коридор, где, как говорили, появлялось привидение, комнату, в которой его видела сестра хозяйки, и просторную спальню в конце коридора. Хозяин сообщил, что старается по возможности ею не пользоваться, потому что это излюбленное место духа. Спальня с гардеробной, которую отвели нам с женой, находилась немного в стороне от этого коридора. К ней вели три-четыре ступеньки и короткий проход, соединявшийся с другим, более длинным коридором.

Не то чтобы я слишком много думал об этой истории, но во все время пребывания в доме мы скверно спали и в ту ночь, разумеется, слышали, или вообразили, что слышали, какие-то странные звуки. На следующий же вечер после нашего приезда единственными мужчинами, оставшимися в доме, были наш хозяин, я, дворецкий – пожилой человек с длинными белыми бакенбардами, и молодой лакей, которому, как я полагаю, было лет семнадцать.

В понедельник мы с хозяином отправились на угольную шахту, находившуюся по соседству. Вернулись мы довольно поздно, около половины третьего или в три. После ланча мне пришлось заняться делами: моего внимания потребовало изменение курса акций или нечто подобное, и я пошел на почту, чтобы отправить письмо. Вернувшись около четырех, я прямиком двинулся в гардеробную, чтобы переодеться к чаю. Я помню, что там было довольно светло, так что ни лампы, ни свечи я с собой не захватил.

Выходя из комнаты, я запнулся, спускаясь по ступенькам, и в это время увидел проходящего по коридору человека. Это был мужчина среднего роста, лет сорока, с короткими, до середины щек, бакенбардами, в руках он нес чашку и темный сюртук.

Я заметил, что становится темно, но не получил ответа, мужчина продолжал идти по коридору в одном со мной направлении. Коридор заканчивался коротким лестничным пролетом, ведущим в курительную, куда я и шел, и, если я правильно помню, прямо напротив находилась обитая сукном дверь, которая вела в комнаты прислуги, а также, я думаю (хотя в этом и не вполне уверен), в другой коридор, который, как говорили, особенно любило привидение. Как бы то ни было, когда я дошел до лестницы, то потерял из виду шедшую впереди фигуру, вероятно, она скрылась за обитой сукном дверью. Я решил, что это был дворецкий, совершавший дневной обход.

Спустившись по лестнице и открыв дверь в курительную, я увидел там хозяина и дворецкого, который, очевидно, только что принес туда лампу. Лишь после его ухода я сообразил, что он не мог быть тем самым дворецким, которого я видел в коридоре. Однако, зная, что хозяин не любит подобных историй, а моя жена встревожена странными звуками, раздававшимися но ночам в спальне, решил никому ничего не рассказывать до нашего отъезда, который был намечен на следующее утро. Я рассказал все жене по дороге на станцию.

Некоторое время спустя мы сообщили обо всем нашим хозяевам, когда встретились с ними в Лондоне. Но я не помню, чтобы они дали мне какие-нибудь разъяснения. Хочу сказать только, что, несмотря на это происшествие, я до сих пор не верю в привидения, но и объяснить тот случай, так отчетливо запечатлевшийся в моей памяти, не могу.