Текст книги "Военное искусство в Средние века"

Последним почти до конца XIII века крупным средневековым испытанием, в котором пехота (только пехота) противостояла феодальной коннице, была битва при Гастингсе (14 октября 1066 г.). Узнав о высадке норманнов в Суссексе, король Гарольд, одержавший недавно победу над норвежцами и своим мятежным братом Тостигом у Стамфордского моста в Йоркшире, поспешил на юг. Не дожидаясь сбора воинов со всего королевства, он в сопровождении одних королевских хускарлов и наскоро мобилизованных фирдов из южных графств, совершив бросок, встал на пути Вильгельма к Лондону. Ночью 13 октября 1066 года армия саксов заняла гребень горы у Сенлака, в восьми милях от Гастингса, сильную оборонительную позицию в месте, где из Уилдского леса выходила дорога на Лондон. Авторитетные источники не дают нам возможности воссоздать боевые порядки саксов или определить их численность. Но по фронту примерно 1100 ярдов, возможно, было сосредоточено около 10 тысяч человек[24]24
  Это позднейшие оценки Омана (Оман Ч. Военное искусство. 2-е изд. I, 158). Дельбрюк в своей «Истории...» (III, 153) снижает эту цифру до 4 – 7 тысяч с каждой стороны.


[Закрыть], где плотная масса саксов, как представляется, твердо стояла, отражая атаки конницы норманнов.

[Вильгельм разделил свое войско на три параллельных отряда, каждый состоял из пехоты и конницы. Каждое из трех формирований содержало в следующем порядке три строя родов войск: лучники, тяжеловооруженная пехота и облаченные в кольчуги всадники. Сражение, когда норманнское войско выдвинулось для атаки, начали лучники. На этот залп обороняющаяся сторона была не в состоянии ответить, пока на расстояние брошенного копья не приблизилась первая линия, которая была отбита. Но тяжелая пехота норманнов не смогла прорвать строй саксов. Наконец герцог Вильгельм бросил на саксов свою конницу, и после яростной схватки она также в замешательстве отступила. Отступление левого фланга герцога, состоявшего главным образом из бретонцев и анжуйцев, походило на беспорядочное бегство (что было обычной военной хитростью. – Ред.). Воодушевленные успехом массы воинов правого фланга англичан покинули свои позиции и (как стадо недисциплинированных баранов. – Ред.) бросились вслед за убегавшими бретонцами. Видя это, Вильгельм повернул свой центр, зашел саксам во фланг и за короткое время изрубил в куски плохо вооруженных ополченцев из центральных графств. Большая часть саксского войска продолжала стоять в оборонительном строю, и герцог Вильгельм приказал начать очередное общее наступление, снова малоуспешное. Тогда он прибег к хитрости – притворному бегству части своей армии. И снова большая группа саксов сломала ряды (снова не только отсутствие дисциплины, но и разума) и принялась преследовать вниз по склону вроде бы отступавших норманнов, где были полностью уничтожены, когда преследовавшиеся повернули и перешли в лобовую атаку. Однако прочное ядро армии Гарольда, состоявшее из гвардии, крепко держало гребень холма, и неоднократные атаки конницы не могли их поколебать. Наконец Вильгельм приказал продолжать следовавшие одна за другой атаки облаченных в кольчуги конников вперемешку с залпами лучников. Саксы скоро понесли страшные потери; теперь они были уязвимы и с фронта, и с флангов. Однако редеющие ряды продолжали весь день удерживать гребень, и в сумерках флаги короля Гарольда, с драконом Уэссекса и рыцарем, все еще развевались в рядах решительно державшихся хускарлов. Исход сражения решили скорее лучники, нежели рыцари, ибо случайная стрела поразила в глаз героически сражавшегося Гарольда, и последняя атака норманнских конников сокрушила деморализованных соратников короля, бежавших в находившийся в тылу лес. Таким образом, тяжеловооруженная пехота была решительно побита герцогом Вильгельмом, применившим против нее совместные действия лучников и кавалерии.]

Только еще раз – на поле боя далеко от родины – это англо-датское оружие оспаривало преимущество у копья и лука. Через пятнадцать лет после разгрома Гарольда еще одно формирование воинов, вооруженных топорами, выступало против армии норманнов. Это была знаменитая варяжская гвардия византийского императора Алексея Комнина – при попытке снять осаду с Диррахия (совр. Дуррес в Албании) (1081), блокированного Робертом Гвискаром, ок. 1015 – 1085 гг., один из предводителей норманнов, завоевавших в XI в. Южную Италию. Заложил основы норманнского государства (Королевство обеих Сицилий). Умер во время очередного похода на Византию. – Ред.). Армия Гвискара уже построилась в боевые порядки, а войска Алексея только-только не спеша прибывали на поле боя. Основой византийского войска были варяги, которых он позаботился снабдить конями, чтобы те могли быстро достичь переднего края и совершить обходное движение. Они его совершили, но, приблизившись к противнику, не могли удержаться от драки. Не дожидаясь развития основной атаки греческой армии, вооруженные топорами вражеские воины отправили своих коней в тыл и плотной колонной двинулись во фланг норманнам. Атаковав отряд под командованием графа Амаури Барийского, варяги погнали его воинов, конных и пеших, в море. Однако эта удача привела к нарушению строя варягов, и норманнский командующий, поскольку главные силы Алексея были все еще далеко, получил возможность повернуть против варягов все свои силы. Решительная конная атака отрезала большую часть варягов; остальные собрались на небольшом холме у моря с заброшенной церковью на вершине. Здесь их окружили норманны, и последовала картина, напоминавшая Гастингс, только меньших масштабов. После того как конники и лучники уничтожили большинство варягов, оставшиеся упрямо держались внутри церкви. Послав в лагерь за фашинами и бревнами, Роберт Гвискар обложил ими здание и поджег[25]25
  Подробности см. в книге Анны Комнин The Alexciad (Лондон, 1928. Р. 108 – 109). Командира варягов она называет Набитесом. Какое скандинавское имя может оно означать? Учитывая весьма отдаленное сходство приводимых Анной Комнин западных имен с их подлинным звучанием, найти ответ, пожалуй, нельзя.


[Закрыть]. Варяги, выскакивавшие из огня, один за другим погибали, остальные сгорели в церкви. Не уцелел ни один; весь отряд варягов был уничтожен – следствие их несвоевременного рвения начать сражение. Таков был исход последней попытки пехоты выступить против феодальных боевых порядков XI века. Подобных экспериментов больше не предпринималось более двухсот лет; превосходство конницы было окончательно утверждено.

Глава 3
ВИЗАНТИЙЦЫ И ИХ ВРАГИ
582 – 1071 гг.
От восшествия на престол Маврикия до сражения при Манцикерте

ОСОБЕННОСТИ ВИЗАНТИЙСКОЙ СТРАТЕГИИ

И по составу, и по формированию армия, которая 500 лет сдерживала славян и арабов, защищая границы Восточной Римской империи, отличалась от войск, чье имя и традиции она унаследовала. Она мало походила и на палатинов, и на пограничных «нумери» Константина, как и на легионы Траяна. Однако по крайней мере в одном отношении она напоминала эти обе вооруженные силы: в свое время она была самой боеспособной силой в мире. На долю граждан Восточной Римской империи выпало мало справедливых оценок из уст современных историков; их очевидные просчеты отодвинули в тень более сильные характерные особенности, и «византийство» некоторые считают синонимом изнеженности, неспособности к действию в условиях как мира, так и войны. Можно много написать в общее оправдание того времени, но весьма нелегко привести веские доказательства в защиту, когда умаляется доблесть византийских воинов и их умение воевать.

«Слабые стороны византийских армий, – пишет Гиббон (1737 – 1794, английский историк, автор многотомного труда «История упадка и разрушения Римской империи». – Ред.), – были им присущи, победы же были случайны». Это огульное порицание настолько далеко от истины, что было бы куда правильнее назвать поражения случайными, а успехи вполне обычными. Обычными причинами провала кампаний императоров Восточной Римской империи были не низкая боеспособность войск, а плохое (в данном конкретном случае) руководство, нехватка личного состава и непредвиденные обстоятельства. Все военные трактаты той поры отмечены величайшим знанием военного дела и содержат богатые прямые и косвенные свидетельства, давая нам живую картину военных действий того времени. Если только командующий не совсем бездарный или обстоятельства не совершенно неблагоприятные, авторы всегда исходят из того, что знамени империи сопутствует победа. На войска можно полагаться «везде и во всем». «Командующему, – пишет Никифор Фока, – располагающему 6 тысячами наших тяжелых конников и Божьей помощью, нечего больше желать». В том же духе в своей «Тактике» высказывается Лев Философ, утверждая, что, кроме франкских и ломбардских рыцарей, в мире не было конников, способных при примерно равном соотношении сил противостоять византийским «катафрактам». Славянина, турка или араба в ходе атаки можно было без труда выбить из седла; лишь с западными воинами исход боя бывал неопределенным. (Насчет славян автор не прав. Так, в 551 г. отряд отборных славянских воинов (3 тыс.), переправившись через р. Истр (Дунай), разгромил во Фракии и регулярную тяжелую византийскую конницу, и преследовавшее их большее по численности войско, а в конце штурмом взял приморскую крепость Топер, обороняемую сильным гарнизоном и 15 тыс. (!) ополченцев – жителей города. Забрав добычу, 3-тысячный отряд славян ушел за р. Истр. В 552 г. славянское войско, разбив византийцев под Адрианополем, подходило к Константинополю. – Ред.) Причины выдающейся боеспособности византийской армии не трудно обнаружить. В мужестве воины не уступали противнику, а в дисциплине, организации и вооружении далеко превосходили. И прежде всего, они обладали не только традициями римской стратегии, но и полностью владели тактическими средствами, обстоятельно выработанными в соответствии с потребностями времени.

Веками войне на Востоке учились как искусству, тогда как на Западе она оставалась всего лишь жестокой схваткой. Молодой франкский аристократ считал свое военное образование законченным, когда мог твердо сидеть на своем боевом коне и ловко владеть копьем и щитом. Византийский патриций, умевший не хуже обращаться с оружием, к практическим знаниям добавлял теоретические, изучая труды Маврикия, Льва, Никифора Фоки и других авторов, от книг которых до нас дошли только названия. Результаты этих противоположных представлений в двух разделенных частях Европы можно было ожидать. Западные военные, хотя и считали войну самым важным занятием в жизни, неизменно терялись, когда сталкивались с противником, тактика которого была им неизвестна. Восточные военачальники, с другой стороны, гордились тем, что знают, как одержать верх над славянами или тюрками, франками или арабами, применив в каждом случае тактические приемы, лучше всего подходившие против конкретного противника.

Указания императора Льва VI на случаи различных чрезвычайных обстоятельств поражают как разнообразием задач, стоящих перед византийским военачальником, так и утилитарным подходом к их осуществлению. Они фактически служат ключом ко всей системе военного искусства, как его понимали в Константинополе. Согласно Льву VI, «франк думает, что отступление, какими бы ни были обстоятельства, должно считаться позорным; следовательно, он станет сражаться, когда бы вы ни предложили ему сражение. Вы не должны этого делать до тех пор, пока не обеспечили себе все возможные преимущества, поскольку его конница, с длинными пиками и большими щитами, атакует стремительно и мощно. Вам следует стараться тянуть время и, если возможно, вести его к гористой местности, где конница менее боеспособна, чем на равнине. Через несколько недель без крупного сражения его войскам, восприимчивым к усталости, надоедает война, и очень многие разъезжаются по домам... Вы обнаружите, что он совершенно беззаботен относительно боевого охранения и разведки, так что можно без труда отрезать внешние отряды его воинов и напасть врасплох на его лагерь. Поскольку его силы не связаны дисциплиной, а лишь родством или клятвами, совершив нападение, они действуют беспорядочно; поэтому можно симулировать отступление, а затем, видя, что у них полностью нарушен порядок, повернуть навстречу. Правда, в целом легче и с меньшими жертвами измотать франкскую армию мелкими стычками и затяжными боевыми операциями, чем пытаться уничтожить ее одним ударом»[26]26
  Приведенные здесь абзацы представляют советы Льва VI в сжатом виде, отчасти не в дословном переводе.


[Закрыть].

Главы, откуда взяты данные указания, представляют двоякий интерес. Они дают нам картину западной армии ГХ или X века, как раз периода развития феодальной конницы, изображенную разборчивой рукой противника. Они также свидетельствуют о характерных силе и слабости византийской военной науки. С одной стороны, мы отмечаем, что наставления Льва практичны и действенны; с другой стороны, видим, что они исходят из предположения, что имперские войска будут обычно действовать в обороне – ограничение, которое должно существенно ослабить их боеспособность. Правда, это была тактика, благодаря которой восточным императорам удавалось 400 лет оборонять итальянские провинции от нападений лангобардов или франков.

Система, рекомендуемая Львом VI для противодействия «туркам» («тюркам» – под этим названием у него идут и мадьяры (венгры), и племена, обитающие к северу от Понта Эвксинского (Черного моря), во всех отношениях отличается от наставлений, направленных против западных стран. Тюркские армии состояли из бесчисленных отрядов легких конников, вооруженных метательными копьями и ятаганами (никаких ятаганов (известны с XVI в.) и даже настоящих сабель еще не было. Примерно в V в. у тюрок в Северном Причерноморье появились прямые однолезвийные мечи, а сабли здесь же в VIII в. – Ред.), но победы ради полагавшихся на стрелы. Их тактика, по существу, повторяла тактику Аттилы и предвосхитила тактику Алп-Арслана и Батыя. Тюрки «страшно любили устраивать засады и идти на всякого рода хитрости» и отличались тщательной расстановкой часовых, так что на них редко, а то и вообще невозможно было напасть неожиданно. Однако в открытом поле византийская тяжелая конница легко их одолевала, поэтому конникам рекомендовалось сразу идти на сближение и не обмениваться с тюрками стрельбой из луков на расстоянии. Плотное построение пехоты тюрки прорвать не могли и, по существу, не были склонны ее атаковать, поскольку луки византийских пеших лучников доставали дальше и тем самым их кони были подвержены опасности быть пораженными до приближения на дальность собственной эффективной стрельбы. Доспехи защищали тела тюркских воинов, но не туловища их боевых коней, и воины могли оказаться спешенными, а в таком положении они были уязвимы; степной кочевник никогда не любил драться пешим. Поэтому решительное сражение с тюрками было желательным; но поскольку они могли быстро сосредоточиваться после боя, преследовать их было всегда необходимо с опаской и не терять управления войсками во время погони.

Из этих указаний сразу видно, насколько боеспособность византийской пехоты отличалась от легионов древних времен. Римские воины I века до н. э., вооруженные лишь мечом и копьем, уничтожались издали парфянскими конными лучниками (тяжелая пехота; предварительно парфяне нейтрализовали римскую легкую пехоту и конницу. – Ред.). Теперь же принятие пехотой на вооружение лука изменило положение, и в перестрелке в невыгодном положении оказывался конный лучник. Не мог он надеяться изменить исход сражения и прямой атакой, поскольку «скутати» (копьеносцы с большими щитами), образовывавшие передний ряд византийской «тагмы», могли не подпустить к себе конников, вооруженных не тяжелыми копьями западного образца, а всего лишь мечами и короткими копьями. Поэтому тюрки избегали столкновений с имперской пехотой и пользовались своим превосходством в мобильности, чтобы избегать с нею прямых столкновений. Достать тюркских всадников могла, как правило, только конница.

Тактика, рассчитанная на успех против славян, заслуживает мало внимания. У сербов и словенцев конницы почти не было, и они главным образом были страшны имперским войскам в горах, где их лучники и копьеносцы, расположившись на недоступных позициях, могли издалека беспокоить захватчика, или же копьеносцы могли внезапно нападать на фланги передвигающихся колонн. Такие нападения могли быть сорваны при соблюдении надлежащей бдительности, если же славян заставали врасплох во время их грабительских вылазок в долины, имперская конница могла затоптать их или зарубить. (Автор ничего не сообщает о войнах империи со славянами, описанных, например, Феофилактом Симокаттом. Конные и пешие славянские воины, применение ими не только стрел и копий, но и осадных орудий – все это подробно описано византийскими авторами, а Иоанн Эфесский даже написал, что «славяне научились вести войну лучше, чем римляне». Сила натиска славян ослабла только после появления на территориях севернее Дуная аваров (с 557 г., выходцы из Северного Китая (жужани) – после гуннов нового страшного врага славян. – Ред.)

С другой стороны, в отношении сарацин (арабов) требовалась величайшая осторожность и сноровка. «Из всех варварских народов, – пишет Лев VI, – они были лучше всех информированными и самыми предусмотрительными в своих военных операциях». Если надо отбросить и обратить в беспорядочное бегство по ущельям Тавра «дикого богохульствующего сарацина», командующему, которому предстоит иметь дело с ним, требуется все его тактическое и стратегическое умение, войска должны быть высокодисциплинированны и уверены в себе.

Арабы, которых в VII веке вели на завоевание Сирии и Египта, своими победами не были обязаны ни превосходству своего вооружения, ни совершенству боевых порядков. Фанатичная смелость фаталиста позволяла без страха противостоять лучше вооруженным и дисциплинированным войскам. (Арабский боевой порядок был по-своему совершенен. Бой начинала первая линия, «Утро псового лая». Наращивала силу удара вторая линия, «День помощи». Была также третья линия, «Вечер потрясения», дополнительная конница, на флангах («Аль-Ансари» и «Аль-Мугаджери») и последний резерв, «Знамя пророка». – Ред.) Правда, обосновавшись на новых местах, когда первый взрыв энергии иссяк, арабы не пренебрегли возможностью поучиться у покоренных народов. Византийская армия также послужила образцом для вооруженных сил халифов. «Они скопировали у римлян большую часть военных дел, – пишет Лев VI, – как вооружение, так и стратегию. Подобно имперским командующим, они полагались на облаченных в доспехи копейщиков; но и сарацин, и его боевой конь изначально уступали противнику. При количественном равенстве конского и людского состава византийцы были тяжелее, мощнее и, когда дело доходило до конечного удара, брали верх над выходцами с Востока».

Только две вещи делали сарацин (арабов) самыми опасными противниками: их многочисленность и их необычайная способность передвижения. Когда намечалось вторжение в Малую Азию, объединились силы алчности и фанатизма, собрав воедино все силы от Хорасана до Египта. От врат Тарса и Аданы, опустошая плодородные нагорья Анатолийских провинций, хлынули несметные орды диких всадников Востока.

«Это были не регулярные войска, а множество перемешавшихся между собою добровольцев: богач на службе из гордости за свой род, бедняк в надежде пограбить. Многие из них идут, потому что считают, что Господь души не чает в войне и сулит им победу. Те, кто остается дома, и мужчины и женщины, помогают вооружать своих более бедных, думая, что делают доброе дело. Так что в их армиях нет однородности, поскольку опытные воины и не имеющие военной подготовки грабители шагают бок о бок» (Лев VI, «Тактика»).

Вырвавшись из ущелий Тавра на просторы Малой Азии, громадные орды сарацинских конников разъезжали вдоль и поперек Фригии и Каппадокии, штурмуя и сжигая города, опустошая сельскую местность и нагружая вьючных животных награбленным в регионе, самом богатом в то время в мире.

Теперь наступало время проявить себя византийским военачальникам: сначала настичь противника, а потом сразиться с ним. Первая задача была не из легких, так как в первые дни вторжения легкая конница противника могла покрывать немыслимые расстояния. Обычно арабов настигали, когда они связывали себя по рукам и ногам, нагрузившись награбленным.

Когда известие о налете доходило до военачальников анатолийских или армянских провинций, они должны были сразу собрать всех боеспособных конников провинции и напасть на противника. Необученных воинов и слабых коней оставляли на месте. Все наличные пешие силы должны были занять горные проходы Тавра, где, если даже конница не настигнет налетчиков, отступление арабов могло быть задержано или остановлено в ущельях, где у них не будет преимущества.

Однако византийские военачальники все надежды возлагали на конницу. Делалось все возможное, чтобы установить расположение противника. «Никогда не прогоняй ни свободного, ни раба, ни днем ни ночью, независимо от того, спишь ли ты, или ешь, или купаешься, – пишет Никифор Фока, – если он говорит, что у него есть для тебя новости. Как только след сарацина обнаружен, его следует безостановочно преследовать, а силы и намерения устанавливать. Если вся Сирия и Месопотамия вышла в поход, и враг не ограничивается одиночными набегами, военачальник вынужден будет перейти к обороне, лишь угрожая флангам противника, отрезая его отставшие части и препятствуя грабежам отдельных отрядов. Не предпринимать никаких сражений до тех пор, пока не встанут под ружье все провинции Византийской империи». Другими словами, в распоряжении главнокомандующего должно оказаться около 25 – 30 тысяч человек[27]27
  Во времена Льва VI восточные провинции не подразделялись на части (фемы), что впоследствии было сделано его сыном Константином. Тогда это были восемь провинций Малой Азии, каждая из которых содержала одноименное воинское формирование и могла иметь приблизительно 4 тысячи человек тяжелой конницы. Этими провинциями были «Армениак, Анатолик, Опсикий, Фракисия, Кивирриот, Буккелларии и Пафлагония». Девятая провинция, Оптиматы, примыкавшая к Босфору, как пишет Константин в своем трактате об империи, не имела военных структур. Профессор Оман поддерживал это толкование Лео в последнем издании своего труда (I, 211 – 212). Но Лот (Lot. Op. cit. I, 66 – 68) считает, что имеется достаточно оснований сомневаться в том, что Восточная Римская империя могла в IX в. выставить 30 тысяч тяжеловооруженных конников. (Империя, когда надо и если было время, собирала огромные силы – в X в. против Игоря в 941 г., против Святослава в 970 – 971 гг. – Ред.)


[Закрыть] тяжелой конницы, но это вызывало потерю драгоценного времени. Крупные вторжения арабов случались сравнительно нечасто; редко когда все византийские вооруженные силы выводились на крупное сражение с противником. Обычно набеги совершались обитателями Киликии и Северной Сирии при поддержке отрядов авантюристов из внутренних мусульманских земель.

Для противодействия им византийский военачальник, возможно, располагал не более чем 4 тысячами тяжелых всадников своей провинции, силой, относительно использования которой Лев VI в своей «Тактике» давал детальные указания. Если военачальник настигал налетчиков, они разворачивались и принимали вызов, и бой был серьезным. Хотя отдельные мусульманские воины по силе уступали византийским, они обычно превосходили их в численности и всегда вступали в бой с уверенностью. «Поначалу они держатся очень смело, рассчитывая на победу, но и спину показывают не сразу, даже если в результате нашего удара ломается их строй... Когда они предполагают, что силы противника иссякают, то все сразу отчаянно атакуют... Если, однако, атака не удается, обычно следует беспорядочное бегство, ибо они думают, что все неудачи ниспосылаются Богом, и поэтому, если их бьют, они воспринимают поражение как знамение Божьего гнева и больше не пытаются защищаться» (Лев VI, «Тактика»). Поэтому, если мусульманская армия обращалась в бегство, ее можно было преследовать до конца, и старый военный принцип «Vince sed ne nimis vincas» («Побеждай, но не слишком усердствуй») был предупреждением, которым византийский командир мог пренебречь.

Секрет успеха в бою с сарацинами лежал в тактике конницы, которая совершенствовалась на протяжении трех столетий. К X веку она достигла совершенства, в чем ручается такой опытный воин, как Никифор Фока. Ее отличительной чертой являлось то, что войска всегда размещались в два развернутых строя и резерв, с отрядами конницы на флангах, дабы предупредить обход. Противник наступал одним очень глубоким строем и никогда не мог выдержать следовавших один за другим ударов, по мере того как первая линия, вторая линия и резерв друг за другом вступали с ним в бой. (Такие удары выдерживала так называемая «стена» Святослава в сражении под Доростолом 22 июля 971 г. – Ред.) Византийцы уже открыли важное правило, что в конном сражении сторона, которая втайне от противника придерживает резерв, должна взять верх. Точную дислокацию войск, практиковавшуюся в подобных обстоятельствах и обстоятельно описанную в авторитетных источниках и заслуживающую подробного рассмотрения, читатель найдет в разделе, относящемся к организации византийской армии.

Существовало и несколько других способов разделаться с сарацинскими захватчиками. Порой бывало благоразумным, если набег совершался крупными силами, висеть на хвосте отходящих грабителей и нападать на них только тогда, когда им приходится преодолевать горные проходы Тавра. Если к тому же на месте уже окажется византийская пехота, чтобы помочь преследующей врага коннице, успех почти обеспечен – сарацины с караванами животных, навьюченных добычей, в ущельях окажутся в ловушке. Теперь их можно расстреливать из луков, и сарацины не могли пережить того, как их коней, «которых они ценят выше всего», поражают стрелами издалека; «сами сарацины, если не участвуют в рукопашной схватке, готовы на все, чтобы уберечь коня».

Восточные налетчики также очень не любили холодную и дождливую погоду; иногда, когда такая погода преобладала, они не проявляли обычной решительности и дерзости и их можно было успешно атаковать. Многого также можно было добиться решительным набегом на их территорию и опустошением Киликии и Северной Сирии в то время, когда получено сообщение, что сарацинские армии ушли на север, в Каппадокию. Такие причинявшие большие разрушения действия были довольно часты, и случаи, когда обе противостоявшие армии разоряли чужие территории, особо не пытаясь защитить собственную, были слишком хорошо знакомы обитателям пограничных областей христианского и исламского миров. К сухопутным набегам добавлялись вторжения с моря.

Лев пишет: «Когда сарацины Киликии пройдут через ущелья, чтобы разорять земли к северу от Тавра, командующему провинции Кивирриот следует немедленно всеми наличными силами грузиться на корабли и опустошать их побережье. Если же, с другой стороны, сарацины отплывут с намерением посягнуть на прибрежные районы Писидии, клиссурархи Тавра могут без риска разорять территории Тарса и Аданы».

Ничто не может отчетливее показать высокое профессиональное мастерство византийского военачальника, нежели эти указания. Лев лично не обладал выдающимися военными способностями, и его «Тактика» имела целью систематизировать уже существующее военное искусство, а не создавать новое. Тем не менее книга такова, что равной ей не было ничего написано в Западной Европе до XVI века. Одним из ее самых поразительных моментов является подход, совершенно отличный от господствовавших в то время в остальном христианском мире настроений. О рыцарстве в Византии не говорится ни слова, хотя профессиональная гордость проявляется в изобилии. Храбрость считается одним из качеств, необходимых для успеха, а не как исключительное достоинство воина. Лев считает успешно завершенную без большого сражения кампанию самым дешевым и самым удовлетворительным окончанием войны. Он без уважения отзывается о воинственном рвении, побуждающем лезть в схватку: в его глазах это качество характерно для невежественного варвара и пагубно для каждого, кто так или иначе претендует на руководство войсками.

Он явно склонен к военной хитрости, устройству засад и симуляции отступлений. С величайшим презрением относится к командиру, который перед боем до конца не использует собственные преимущества. Не без своего рода интеллектуальной гордыни он указывает, как посылать к противнику парламентеров без какой-либо реальной цели, кроме разведывания численности и боеспособности его войск. Как вполне обычное и нравственное дело автор «Тактики» дает понять, что терпящий поражение военачальник может подчас выиграть время для отступления, послав к командиру противной стороны эмиссара с предложением о сдаче (не имея к тому ни малейшего намерения). Не стесняется воспользоваться старой как мир хитростью, посылая компрометирующие письма нижестоящим командирам армии противника и устраивая так, чтобы они попадали в руки высшего командования, чтобы то стало подозревать своих подчиненных. Такие интриги называют «византийскими» в худшем смысле этого слова, но они не должны заслонять подлинные выдающиеся достоинства стратегической системы, в рамках которой они действовали. Военное искусство, как оно понималось в Константинополе в X веке, было единственной в мире подлинно научной системой, остававшейся непревзойденной до XVI века.