Текст книги "Хладнокровное предательство"

Захваченная врасплох, она язвительно ответила:

– Если бы за Джералда вышла я, он бы остался жить на юге!

– Здесь у него ферма, хозяйство. Он с детства разводил овец. Думаю, вам не удалось бы долго удерживать его вдали от родины.

– Но ведь я и не была влюблена в него, верно? – заметила Джанет Аштон.

– Не знаю.

Она круто развернулась к нему, глубоко вздохнула, как будто собиралась возразить, но вовремя опомнилась.

– Почему вы живете в Карлайле, раз так ненавидите север? – как бы между прочим спросил Ратлидж.

– Я уже вам говорила. Из-за Грейс. Я боялась за нее и специально приехала сюда, чтобы быть поближе к ней. Уверяю вас, никакая другая причина не заставила бы меня переселиться на север!

– Мне кажется, – сказал Ратлидж, – если речь зашла о предпочтениях… Местные жители наверняка вздохнули бы с облегчением, если бы в убийстве вашей сестры и ее семьи обвинили вас, а не Пола Элкотта. По их мнению, пусть лучше отсюда увезут вас. Тогда их жизнь вернется на круги своя. Вполне хорошее окончание.

– Вы поэтому не говорите инспектору Грили, кого подозреваете?

– Я пока не знаю, кого подозревать, – искренне ответил Ратлидж.

– Ну да, наверное. Вам больше нравится сидеть здесь, в теплой кухне, и слушать сладкие речи Элизабет Фрейзер!

Рассердившись, Ратлидж встал и сказал:

– Вы не имеете права.

– Погибла моя сестра. А также племянница и племянник. И что же вы сделали с тех пор, как приехали сюда? Ничего! – Джанет Аштон тоже рассердилась. – Их убил вовсе не несчастный Джош, о чем вам известно так же хорошо, как и мне! Но вы не арестовали убийцу. Если арестуете, вам придется уехать из Эрскдейла, ваша работа здесь будет закончена. Поэтому Пол Элкотт гуляет на свободе… пока. Чего вы боитесь? Почему не верите своему чутью? Что с вами случилось? Последствия войны? Вы были ранены? Поэтому сомневаетесь в себе?

Видя, что он не отвечает, она продолжала:

– Моя сестра Грейс была очень похожа на Элизабет Фрейзер. Подумайте хотя бы о ней! Или о девочке, у которой впереди была целая жизнь! Хейзел было всего семь лет!

Ратлиджу удалось взять себя в руки.

– Револьвер был только у вас, – сказал он. – Другого мы пока не нашли. Я не могу доказать, что у Джоша Робинсона была возможность раздобыть орудие убийства. Если в доме имелось огнестрельное оружие, значит, вы лжете, когда уверяете, будто примчались сюда в метель, чтобы привезти свой револьвер сестре. То же самое относится и к Полу Элкотту. Если он убийца, где орудие?

– Валяется где-нибудь в снегу. Вы никогда его не найдете – на что и рассчитывал убийца. Если будете и дальше искать револьвер, просидите здесь до весны. Или даже до лета! – Джанет Аштон покачала головой. – Джош погиб. Все мои близкие погибли. Ночью я закрываю глаза и слышу, как они кричат, зовут меня. Я хочу, чтобы кто-то заплатил за их боль и мое горе. Я хочу, чтобы кто-то помнил, что они отомщены!

– Правосудие – не месть, – возразил Ратлидж.

Она посмотрела ему в глаза:

– Для меня это одно и то же!

Глава 21

Мисс Фрейзер сидела за столом и, баюкая раненую руку, говорила миссис Камминс, как и что готовить. Когда Ратлидж принес последнее ведерко с углем, она улыбнулась ему и предупредила, что ужин будет позже.

– Не важно.

В кухню просунул голову Генри Камминс:

– Мистер Ратлидж, я хотел бы поговорить с вами.

Ратлидж отнес уголь в гостиную. Камминс стоял, не двигаясь, у холодного камина. Ратлидж закрыл дверь. Он видел, что хозяину гостиницы не по себе, вид у него был отрешенный, как будто он очутился в собственной гостиной впервые.

– Я слышал, вы послали запрос в Лондон. Интересуетесь людьми, живущими в Эрскдейле.

Однако, как быстро здесь распространяются слухи! Проклятый Уорд!

– Да, совершенно верно. – Ратлидж отряхнул руки. – В таком запросе нет ничего необычного. Более того, во время следствия приходится выполнять некоторые рутинные действия. Учтите, если констебль сообщил вам, о ком идет речь, он нарушил должностные инструкции!

– А может быть, у кого-то из местных жителей есть тайны, которые не… не имеют никакого отношения к убийству.

– Мне судить, что имеет отношение к убийству, а что не имеет, – ответил Ратлидж.

– Как вы поступите с полученными сведениями? Сделаете их достоянием гласности? Сообщите инспектору Грили или еще кому-нибудь?

Ратлидж насторожился:

– Камминс, объясните, что именно вас тревожит?

– Нет-нет, меня ничто не тревожит. Просто любопытно.

Хэмиш сказал: «Он бы не спрашивал, если бы его это не касалось».

– Что ж, – Камминс натужно улыбнулся, – ужин наверняка задержится. Уж извините.

– Вам не нужно извиняться.

– Из меня на кухне помощник небольшой. И дело не в том, что… – Он осекся. – Пойду посмотрю, что смогу сделать. Спасибо, что принесли уголь – отныне я сам им займусь.

И он ушел, не закрыв за собой дверь. Сквозняк чуть не задул огонек в лампе, стоявшей на столе. По стенам заплясали тени.

Ратлидж произнес вслух, обращаясь не только к Хэмишу, но и к теням:

– Интересно, насколько хорошо он знал Элкоттов…

Картошка не доварилась, а мясо было жестким, как подошва. Но люди, собравшиеся за столом, ели молча и не жаловались. Серолицему Хью Робинсону позволили присоединиться к остальным. Он не поднимал глаз – видимо, стыдился своей выходки.

Ратлидж, сидевший рядом с Элизабет Фрейзер, нарезал ей баранину и намазал маслом хлеб. Она поблагодарила его молча, взглядом. Наверное, порезанная рука еще болела – он видел это по тому, как она, оберегая, прижимала ее к себе.

Миссис Камминс говорила без умолку. Она просила постояльцев сказать, нравится ли им ее стряпня, вкусно ли получилось. Камминс только делал вид, что ест, а Хью Робинсон жевал механически. Джанет Аштон что-то ответила миссис Камминс и замолчала. Стало слышно тиканье кухонных часов, потрескивание углей в очаге да завывание ветра за окнами.

Хэмиш, пробудившийся в напряженной атмосфере, заметил: «Весело, как на поминках».

Когда доели открытые пироги, завывание ветра стало сильнее. Миссис Камминс начала убирать со стола. Муж встал, чтобы помочь ей; видно было, что его внезапное оживление искусственное и натянутое. Он взял у нее тарелки и составил у раковины. В малой гостиной затопили камин, Гарри Камминс обещал через несколько минут принести туда чай.

Джанет Аштон вышла из кухни первой. За ней последовал Ратлидж. Перейдя в гостиную, она вдруг сказала:

– Когда нам позволят похоронить наших мертвецов? Для Хью это станет настоящей милостью.

– Сегодня же поговорю с инспектором Грили, – обещал Ратлидж. – Наверное, вы уже можете договариваться насчет похорон; не вижу к этому никаких препятствий.

Хью Робинсон вошел в гостиную следом за бывшей свояченицей, но ее вопроса как будто не услышал. Грузно опустился на стул и говорил, только если к нему обращались.

Ратлидж продолжал:

– Надеюсь, вы понимаете, что уехать отсюда вам пока нельзя. Даже если дороги станут проходимыми.

– Я и не ожидала, – язвительно ответила Джанет Аштон.

Все уже давно легли спать и в доме было тихо, когда Ратлидж вдруг очнулся от глубокого сна. Он усвоил этот трюк за месяцы и годы, проведенные в окопах, когда опасно было зажигать спичку, чтобы посмотреть, который час. Он привык доверять своим внутренним часам, они оказались безотказными и позволяли ему спать урывками, когда можно, и просыпаться к своей смене в карауле или к очередному наступлению.

Он встал, оделся и тихо прошел по коридору к кухне. Огонь в очаге погас, кухня успела выстыть. Ратлидж обулся, застегнул пальто. Выйдя во двор и стараясь держаться в тени, он добрался до небольшого сарайчика и, прислонившись спиной к дощатой стене, стал смотреть на Нарост. Днем он предусмотрительно позаимствовал у Элизабет Фрейзер бинокль – его держали в гостинице для летних туристов. В ожидании он грел бинокль под пальто.

Следующие пять часов он неотрывно следил за горами.

В начале пятого утра он сдался. Хэмиш уже целый час твердил ему, что никто не придет, но ему не хотелось уходить. От мороза ноги у него совсем окоченели, а щеки горели.

Зачем кто-то из местных жителей вздумал вчера лезть в горы? Искал заблудшую овцу? Срезал дорогу домой?

И почему Хендерсон испугался, заметив наверху свет фонаря?

«Потому что, – ответил Хэмиш в темноте, – кто-то шатался поблизости от фермы Элкоттов».

Ратлидж вернулся в дом. Прежде чем войти на кухню, он долго топал ногами на крыльце, сбивая снег с ботинок.

За столом сидела Элизабет Фрейзер, она встревоженно подняла руку, как будто боялась, что он набросится на нее.

– Что вам понадобилось здесь в такой час? – спросил он, снимая шляпу, чтобы она отчетливее видела его лицо.

– Ах, господи, как вы меня напугали! – задыхаясь, проговорила она. – Где вы были? Что случилось?

– Ничего не случилось. Я… мне не спалось…

– Нет, неправда, – дрожащим голосом возразила мисс Фрейзер. – Там кто-то был…

Ратлидж круто развернулся к окну, а потом снова к ней:

– Я никого не видел. Постоял у сарайчика, прошел мимо хлева…

Она покачала головой:

– Не у хлева… дальше… вроде собака… и кто-то шел за ней. Сгорбился и смотрел в землю.

– Если то, что вы говорите, правда, – не скрывая сомнения, ответил Ратлидж, – вам не следует сидеть здесь одной, вы сильно рискуете. Если бы вас заметили…

Его сомнение не укрылось от нее.

– Не может быть, чтобы мне все просто приснилось. Все было на самом деле!

– Не понимаю, как я-то ничего не видел! – Ратлидж снова засомневался. Он устал, замерз, несколько часов кряду простоял на одном месте. Возможно, последние полчаса он спал стоя.

Он снова вгляделся во мрак; над гостиницей нависала гора, во дворе, на фоне заснеженного склона, чернели хозяйственные постройки. В них может спрятаться дюжина человек…

И все же шестое чувство, которое не раз спасало ему жизнь за четыре года войны, подсказывало, что во дворе никого нет. Когда он снова повернулся, Элизабет Фрейзер смотрела на него. Ее лицо было белее снега.

– Снова то же самое, – прошептала она.

– Еще одно убийство? – быстро спросил он.

– Нет. – Она развернула кресло и, объехав стол, остановилась в углу, где на нее не падал свет. Из темноты она ответила: – Иногда… мне что-то мерещится.

– Объясните, что вы имеете в виду. У вас разыгралось воображение? Вы видите вещие сны?

– Не знаю. – Ратлиджу показалось, что она плачет. – Какое-то проклятие! Сама толком не знаю, что со мной. Иногда меня подводит зрение. А может, что-то с головой… Не знаю, – повторила она. – А как бы хотелось знать наверняка! Но все было таким… настоящим! А я ничего не могла поделать, сидела и смотрела.

Ратлиджу показалось, что он ее понял. Скорее всего, ей снится, что она снова ходит. Может быть, именно в таком виде он застал ее в свою первую ночь в гостинице. Беспокойный разум выгнал ее из постели и дал какое-то задание, а он, войдя на кухню, нечаянно разбудил ее.

– На вашем месте я бы не беспокоился, – примирительно сказал он. – Сейчас вам ничто не угрожает, и на улице никого не было, только тени от бегущих облаков. Хотите чаю? Вам нужно согреться, и тогда вы снова спокойно заснете.

– Вы мне не верите. – Она подавленно вздохнула.

– Милая моя девочка, я вам верю. На фронте некоторые солдаты уверяли, будто видели, как к нам по ничейной земле приближается целая армия. Они прищуривались, чтобы получше оценить расстояние, и поднимали тревогу, а там ничего не было. Все дело в напряжении. Человек знает, что враг вот-вот пойдет в наступление, и его нервы напряжены до предела. Невольно хочется как можно скорее сойтись с врагом лицом к лицу.

– У меня нет врагов, которые вот-вот пойдут в наступление.

– Враги есть у всех, – возразил Ратлидж. – Иногда наш враг – просто боязнь самого себя.

Некоторое время она молчала, а потом спросила:

– А у вас какой враг?

Он чуть не признался ей во всем – на кухне было темно, и они не видели лиц друг друга. И все же он пока боялся облекать свои страхи в слова. Ведь ему придется жить с ними и завтра, при свете дня.

– Война, – сказал он. – И воспоминания о многих погибших.

– Да, понимаю.

Он услышал, как она развернулась и поехала к двери, ведущей в коридор.

– Мистер Ратлидж, если вам не трудно, заприте, пожалуйста, наружную дверь.

– Хорошо. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – долетел до него тихий голос.

Он долго стоял на кухне, чувствуя себя одиноким и ужасающе опустошенным.

На следующее утро, не дожидаясь, пока кто-нибудь выйдет во двор, Ратлидж отправился искать следы. Но с рассветом заморосил дождь. Если кто-то и бродил у гостиницы ночью, все улики растаяли – в том числе и его собственные следы.

Здесь, на севере, во всех делах руководствуются прежде всего соображениями пользы.

Провести похоронный обряд пригласили священника, который приезжал в Эрскдейл по воскресеньям, чтобы прочесть проповедь кучке местных прихожан. Как и всегда, все собрались в маленьком нетопленом храме. Мистер Слейтер оказался человеком пожилым и суровым, глаза его, полуприкрытые тяжелыми веками, непреклонно взирали на жизнь из-под очков и нависших кустистых бровей.

Вначале священник пообедал у доктора Джарвиса. Заупокойная служба по пяти жертвам неизвестного убийцы началась в два часа пополудни. Ратлидж решил, что проводить погибших в последний путь пришло не так много народу. Впрочем, Грили придерживался противоположного мнения. Они стояли рядом в заднем ряду. Грили тихонько объяснил:

– У всех хозяйство, скотина…

– Но если, как вы уверяете, Элкоттов здесь так любили, могли бы и отложить дела!

Стоящие в ряд гробы перед алтарем являли собой душераздирающее зрелище. Близнецов уложили в один гроб с матерью, которая погибла, пытаясь закрыть их своим телом. Хейзел лежала в отдельном гробике; кто-то положил на крышку букет белых искусственных роз. Между ее гробиком и гробом с телом Джералда зияло пустое место. Там должен был покоиться Джош, которого так и не нашли.

Священник говорил о Роке и о том, что необходимо всегда быть готовым к смерти – ведь никто не знает, когда и как она выберет себе следующую жертву. Такие рассуждения показались Ратлиджу чудовищными. Слова священника как будто оживляли призрак убийцы, рыщущего по долине в поисках новой добычи. Даже инспектора Грили как будто передернуло при звуках пронзительного голоса, проникавшего в самые дальние уголки храма. Неожиданно священник сменил тему и с поразительной теплотой стал говорить о каждом из погибших.

Ратлидж, разглядывая присутствующих цепким взглядом полицейского, ничего не прочел на их лицах, кроме сочувствия. Прихожане терпеливо высидели всю службу. По большей части они как будто соглашались со словами мистера Слейтера, многие женщины смахивали слезы. Священник затрагивал какие-то струны в их памяти. Дети, которым было скучно, вертелись рядом с родителями, таращились на потолок и на единственное окошко из цветного стекла, а иногда на гробы. Среди присутствующих было много ровесников Джоша Робинсона. Ратлидж внимательно наблюдал за мальчишками, но не замечал в их поведении следов того, что им известна какая-то тайна о своем пропавшем однокласснике. Миссис Халднес держалась прямо, как будто кол проглотила. Рядом с ней сидели ее сыновья. Миссис Петерсон не пришла. Зато были Хендерсоны, в том числе и мальчик, который все время морщился от боли. Хендерсон положил руку на плечо сына и притянул его к себе, словно боялся потерять.

Грустное это было зрелище, особенно потом, когда все отправились на кладбище и, укрывшись под зонтиками, смотрели, как погибших опускают в землю. Место им отвели за тисами; могильщики заранее сгребли снег и вырыли в раскисшей земле три могилы. Цветов не возлагали. Солнца не было видно из-за тяжелых, нависших туч. Непрестанно моросил дождь. Священник мрачно произнес последние слова о надежде и воскрешении, лишь усугубив уныние присутствующих. И погода как будто отвечала всеобщему настроению. Зловеще завывал ветер, разверстые могилы казались холодными и жесткими. Охрипший священник кутался в теплый черный шарф, из-за которого его голос был едва слышен.

Пол Элкотт стоял в одиночестве, склонив голову, с перекошенным от горя лицом. Ни сгорбленные плечи, ни крепко стиснутый кулак, в котором он сжимал костяную ручку зонтика, не свидетельствовали о том, что заупокойная служба хоть как-то его утешила.

Недалеко от него стоял Хью Робинсон. Невозможно было угадать, о чем он думает, – видимо, его мысли блуждали где-то далеко. Он смотрел не на гробы, а на вершины окрестных гор, как будто прощался не только с дочерью, но и с сыном.

Еще дальше, почти у самой ограды, стояла Джанет Аштон, и тоже одна. Лицо у нее было закрыто черной вуалью, позаимствованной у миссис Камминс. Ратлидж не видел выражения ее лица за темным шелком, но она судорожно прижимала к бокам руки в черных перчатках – наверное, у нее снова разболелись ребра и она замерзла.

Элизабет Фрейзер сидела в своей инвалидной коляске. Когда священник заговорил о погребении, она прикусила губу и, не снимая перчатки, смахнула с черного платья мелкие капли дождя. Потом вскинула голову, поймала на себе взгляд Ратлиджа и, как ему показалось, смутилась.

Гарри Камминс тоже пришел на похороны, но без жены – Вера сослалась на головокружение. Насупившись, хозяин гостиницы наблюдал за тем, как гробы опускают во влажную землю. Иногда он косился на Элизабет Фрейзер, как будто угадывал ее мысли.

Среди присутствующих были и Белфорсы – торговец скобяным товаром и его жена. Сероглазая, высокая, стройная, она неплохо сохранилась для своего возраста, а в молодости, наверное, была настоящей красавицей. Белфорсы привезли с собой Пола Элкотта. Друзья и соседи обступили свежие могилы, всем было грустно и неловко.

По раскрытым куполам зонтиков тихо стучал дождь. Хэмиш сказал: «Не больно-то утешительно. Мне было бы приятно, если бы на моих похоронах играл волынщик».

Ратлидж поморщился. Ему показалось: Хэмиш так близко, что вот-вот нырнет под его черный шелковый зонт.

– Нет здесь волынок, – еле слышно прошептал он, представив себе, как бы звучала волынка, в горной долине. Унылые звуки многократно отразились бы от горных хребтов и черной воды в озере.

Глава 22

Гарри Камминс пригласил собравшихся на импровизированные поминки; в гостинице накрыли чай с сэндвичами. Многие подходили к Робинсону, мисс Аштон и Полу Элкотту со словами утешения. Ратлидж заметил, что все избегают упоминать о доме на ферме, где оставались еще следы кровавых пятен, несмотря на то что кухню несколько раз тщательно мыли. И никто не заикался о страшной кончине пяти человек. Хэмиш заметил, что все неприятные темы наверняка будут обсуждаться вполголоса по пути домой.

Некоторые распрощались уже у церкви, не желая быть застигнутыми вдали от дома ранними декабрьскими сумерками. Джим и Мэри Фоллет пошли на поминки из уважения к усопшим, но вскоре ушли. Надевая в прихожей пальто, Фоллет сказал Ратлиджу:

– Грустный сегодня день для всех нас. И будет еще хуже, когда мы узнаем, кто преступник.

Последними уходили друзья Пола Элкотта. Они негромко выражали ему свои соболезнования. Пола увезли мистер и миссис Белфорс; прощаясь, они сделали вид, будто не замечают Ратлиджа.

Джанет Аштон и Хью Робинсон сидели за столом рядом. Они натянуто беседовали еще несколько минут, а потом Джанет ушла к себе, сказав, что ужинать сегодня не будет. Вскоре за ней последовал и Хью. После попытки самоубийства он замкнулся в себе. Инспектор Грили посмотрел им вслед и тоже ушел, за ним последовал доктор Джарвис.

Гарри Камминс, извинившись, отправился проведать жену. Вера ненадолго выходила в столовую, но довольно быстро ушла. Вид у нее был рассеянный; судя по всему, она думала о чем-то своем.

Ратлидж смотрел в окно, сам не зная, чего ждет. Черная вода озера Эрскуотер приковывала его взгляд. Наконец в клубок его мыслей вклинился голос Элизабет Фрейзер:

– Вы очень устали, загнали себя до предела. Отдохните, иначе не сможете трезво мыслить!

Он обернулся и посмотрел на нее в упор.

– Какая вы проницательная! – не без удивления заметил он. Старший инспектор Боулс, его лондонский начальник, не тратя времени, тут же указал бы ему на ошибки. Хэмиш тоже прекрасно знал его недостатки. Да Ратлидж и сам привык относиться к себе без снисхождения.

Элизабет Фрейзер едва заметно улыбнулась:

– Здравый смысл, только и всего! И, откровенно говоря, вы ведь человек посторонний, поэтому видите нас такими, какие мы есть, как бы мы ни старались спрятаться за масками. Инспектору Грили такое не дано, неужели вы не понимаете? Он слишком давно живет здесь и не может посмотреть на нас непредвзято. Если вы не найдете убийцу, он с радостью сделает вас козлом отпущения, а после вашего отъезда будет винить вас и Скотленд-Ярд во всех грехах.

– Я уже привык, – ответил Ратлидж, усмехнувшись. Мисс Фрейзер отпускала поразительно мудрые замечания!

Он снова задумался. Как напоминал Хэмиш, убийцей мог оказаться кто угодно. Джош Робинсон. Джанет Аштон. Пол Элкотт. Даже если орудие убийства не найдется, даже если ему не удастся определить мотив, что-то все равно укажет виновного.

Ратлиджу не хотелось, чтобы убийцей оказалась Джанет Аштон. Не потому ли, что он спас ей жизнь? Он вспомнил о верованиях арабов-кочевников. Кажется, они считают: если ты спас человеку жизнь, он навеки твой должник. Спасенный связан со своим спасителем так же прочно, как если бы стал его рабом. Не в физическом смысле, разумеется. Спасителя и спасенного объединяют прочные эмоциональные узы. Однако ему совсем не хотелось связывать свою жизнь с Джанет Аштон.

Может быть, как заметил Хэмиш, ему просто хочется верить, что он не зря спас ее в метель, – не для того только, чтобы потом отправить на виселицу.

Ратлиджу по-прежнему было не по себе. Он надел еще влажные пальто и шляпу и пошел прогуляться по улицам Эрскдейла. Дождь перестал, зато с гор все еще задувал свежий ветер, пахнущий талым снегом. Ратлидж поднял воротник пальто.

Он шел вдоль домов, стоящих у дороги. Здешние дома как будто вросли в землю. И камень, из которого они были сложены, почти не отличался от нависших за ними гор. То здесь, то там в садиках росли немногочисленные сливы и яблони – низкие, искривленные, они не поднимались выше крыш. Здешние улицы отличались своеобразной суровой красотой. Зимой, когда у стен наметало высокие сугробы и снег заваливал шиферные крыши, местные жители предпочитали сидеть по домам. Немногочисленные прохожие куда-то спешили, они шли, опустив голову и на ходу кивая встречным.

Многие лавки оказались закрыты из-за метели. Пока дороги непроходимы, трудно местным жителям пополнить запасы. До Кесвика довольно далеко, и у здешних лавочников почти нет конкуренции. Он невольно вспомнил, что рассказывала ему о сестре Джанет Аштон. Грейс выросла совсем в ином окружении. Хорошо ли ей было здесь, в Эрскдейле, вдали от мира? Не пожалела ли она о своем выборе?

Хэмиш напомнил: у нее ведь была возможность вернуться после того, как первый муж неожиданно воскрес из мертвых. Но к тому времени она уже носила под сердцем близнецов. Детей Джералда Элкотта.

Проходя мимо кладбища, он увидел свежие могилы. Вдали, за оградой, чернело озеро. Странно, подумал Ратлидж. Эрскдейл – замкнутая община. Здесь всем все известно о делах соседей. Почему никто не рассказал ему о возможных неладах в семействе Элкотт? Если у них имелись враги, о них наверняка тоже всем известно.

Ему ответил Хэмиш: «Для сплетен времени не было. Сначала бушевала метель, потом все искали паренька».

Да, верно. Но даже когда люди начнут судачить, он узнает обо всем последним.

На крыльцо ближайшего дома вышел доктор Джарвис; он изумился, увидев Ратлиджа.

– Какие-нибудь новости? – спросил доктор. – Вы меня искали?

– Нет, не искал, – ответил Ратлидж, – но, раз уж мы встретились, хотел бы с вами поговорить.

– Здесь чертовски холодно, прошу ко мне в приемную, – пригласил его Джарвис. – Время чая уже прошло, зато у меня есть херес – для медицинских нужд, он очень согревает.

Дом доктора оказался больше соседних. Его приемная помещалась в пристройке, где раньше, наверное, стояли экипажи. Отперев дверь, доктор вошел первым и зажег лампу. Ратлидж с интересом огляделся. Крошечная прихожая и две двери. Одна вела в смотровую, другая – в операционную. Как бы компенсируя отсутствие окон, стены украшали большие картины в рамах. Заметив, что Ратлидж разглядывает картины, Джарвис объяснил:

– Во времена моего тестя у нас жил один художник. По-моему, экспрессии у него больше, чем точности, но пациентам картины нравятся.

Картины представляли собой виды долины на рассвете и на закате – видимо, для большей яркости. На первой картине Ратлидж узнал Когти; на выступе стоял одинокий турист, любующийся озером. Другая картина изображала Нарост в метель; на третьей цепочка пешеходов пересекала перевал. На картине поменьше изображалось глубокое и узкое ущелье, куда пастухи сгоняли овец. Мягкий свет и полумрак определенно давались живописцу лучше, чем полыхающие краски заката.

– Что здесь за место изображено? – спросил Ратлидж, когда Джарвис протянул ему бокал с хересом.

– Старая скотопрогонная дорога – у нас их называют тропами. Очень давно, лет пятьдесят назад, ее перегородил камнепад. Могу сказать, что вид там потрясающий. Очень напоминает знаменитое ущелье Чеддар в графстве Сомерсет. Кстати, а вы зачем ко мне пожаловали? Готов поспорить, не для того, чтобы полюбоваться моими картинами!

Ратлидж сел на стул и начал:

– Вы принимали роды у миссис Элкотт.

– Да.

– В каком настроении она была во время беременности? Радовалась ли она предстоящему увеличению семьи? А как отнеслись к грядущей перемене в жизни Джош и его сестренка?

Перед тем как ответить, Джарвис ненадолго задумался.

– Грейс была вполне довольна; она с нетерпением ждала родов. Хейзел очень хотелось нянчить младшую сестренку. Славная девочка, она очень помогала матери. Приготовила две колыбельки после того, как стало известно, что Грейс ждет двойню. Джералд окружил жену вниманием и заботой. Он очень волновался за ее здоровье.

– А Джош?

– У Джоша начался переходный возраст. Мне кажется, он боялся, что после рождения малышей мать его разлюбит. Понимаете, он привык к тому, что мать во всем опиралась на него, – до тех пор, пока в ее жизни не появился Джералд. Мальчик еще не приучился делить мать с отчимом. А тут еще и дети… По-моему, появление на свет малышей его тревожило. Всякий раз, как я приезжал к ним на ферму, чтобы осмотреть Грейс, он несколько раз спрашивал, все ли хорошо с его мамой.

– Значит, он ревновал?

Джарвис посмотрел на него в упор:

– Почему вы спрашиваете?

– Школьный учитель, Блэкуэлл, считает, что Джошу здесь не нравилось. Он хотел уехать в Лондон, к родному отцу. Но мать не захотела его отпускать, считая, что он еще мал.

Джарвис поморщился:

– Я не знаю ответа на ваш вопрос. Могу сказать вам только вот что. Во-первых, Джош переживал, когда вдруг объявился Хью Робинсон. Сначала мальчик его даже не узнал. Ему было не по себе. Хейзел почти совсем не помнила родного отца, но как будто привыкла к нему без труда. Самой Грейс пришлось нелегко. Представьте, с какой трудной проблемой ей пришлось столкнуться! Ну а Джош… Возможно, он не понимал, почему, раз отец вернулся, они не могут снова стать одной семьей. Не знаю. Сейчас я занимаюсь домыслами. Точно мне известно одно: Джералд с самого начала стал Грейс опорой. Он не давил на нее, хотел, чтобы она сама все решила.

– Вы сказали «во-первых». А во-вторых?

– За неделю до того, как близнецы появились на свет, Джош сбежал из дома. Тогда меня вызвали к Элкоттам, потому что у Грейс начались ложные схватки. Поскольку она ждала двойню, я непременно должен был присутствовать при родах. Когда я закончил осмотр, Хейзел сказала, что Джоша нет, он пропал с самого утра. Джералд ходил его искать, но нашел его я. Джош прятался в том месте, где в детстве обычно прятался Пол, – в полуразрушенной овчарне на Лисьем Шраме. Там тоже был камнепад, и получилась как будто неглубокая пещерка. Джош сидел там и дулся.

Значит, мальчик неплохо знал окрестности и мог спрятаться от отчима.

– Как он объяснил вам свой побег?

– Я не потребовал объяснений. Когда я его нашел заплаканного, он совсем замерз. Я сел рядом и сказал, что из-за него матери плохо, а он не должен ее огорчать, ведь ей скоро рожать и любое волнение для нее опасно. Я сказал, что больше ничего подобного быть не должно, иначе напишу его отцу в Лондон и пожалуюсь на него… Джош пообещал, что будет хорошо себя вести, и я отвел его домой.

– На том дело и кончилось?

Джарвис вздохнул:

– В ту ночь, когда у Грейс начались роды, я приехал к ним на ферму сразу после ужина, чтобы помочь ей. Джоша тошнило – видимо, съел что-то не то. Его несколько раз сильно вырвало. Я дал ему лекарство, а он спросил: «Я умру?» Пришлось отругать его за такие мысли и объяснить, что он, разумеется, не умрет.

– Ему полегчало после того, как он узнал, что будет жить? – спросил Ратлидж.

– Тогда у меня совсем не было времени заниматься еще и Джошем. Близнецы оказались крупными, я опасался ягодичного предлежания. Все мои силы были направлены на то, чтобы спасти новорожденных и мать.

Хэмиш заметил: «Мальчик звал на помощь…»

– Значит, по-вашему, рождение близнецов его не обрадовало?

– Не обрадовало? Я бы сказал, что он их боялся, но это естественно. Правда, позже он проникся к ним страстной любовью, все рвался их защищать. Как будто пытался загладить прежнюю враждебность.

– Как Джералд Элкотт обращался с Джошем после рождения близнецов? Почувствовал ли мальчик и себя частью новой семьи?

– Разницы в их отношениях я не заметил. Как-то Джералд сказал, что мальчик пришелся ему по душе с самого начала и он готов был терпеть его выходки. Возможно, у них все бы наладилось, но тут вдруг объявился родной отец, которого все считали погибшим. Должно быть, Джош никак не мог решить, к кому прислониться. – Допив херес, Джарвис предложил Ратлиджу еще, но тот отказался. – По моему опыту, – продолжал доктор, – в таком возрасте мальчики часто не умеют выражать чувства. У них может болеть душа, но они скрывают боль. Им хочется с кем-то поделиться, однако они не умеют подобрать нужные слова. – Он взял у Ратлиджа пустой бокал и поставил на поднос у стеллажа. – Не знаю, зачем вы меня расспрашиваете. Только разбередили душу. Не смогу спать спокойно, пока мы не найдем виновного в этом чудовищном злодеянии!

Джанет Аштон сидела за столом на кухне и мрачно смотрела в окно на снег, переливающийся в последних лучах солнца. Войдя, Ратлидж не сразу заметил ее, потому что света на кухне не было. Удалиться незаметно он уже не мог. Поэтому сел напротив и спросил, лучше ли ей. Джанет Аштон рассеянно кивнула. Видимо, физическая травма казалась несущественной по сравнению с вопросами, не дающими ей покоя.