Текст книги "Новые надежды для мертвецов"

Чарлз Уилфорд
Новые надежды для мертвецов

Все несчастья человека проистекают из его неспособности сидеть у себя дома

Паскаль

Посвящается Бетси и мальчикам

Глава 1

– Чтобы не заблудиться в пригородах Майами, надо запомнить слово ТРУП, – сказал Хок Мозли, переключаясь на вторую скорость, и украдкой взглянул на Эллиту Санчес – неужели опять кивнет?

Все может быть. Она семь лет проработала диспетчером в полицейском управлении Майами, так что вполне может статься, что Эллита Санчес знает, как расшифровывается ТРУП: Т – это тупики, Р – развилки, У – улицы, П – переулки. Все тупики, улицы, переулки в Майами тянутся с севера на юг, но отнюдь не по прямой. Порой они выписывают замысловатые загогулины, а уж на развилках можно заблудиться даже с ТРУПом.

Хок не знал, как разговаривать с Эллитой, и в этом состояла его главная проблема. О чем ей рассказывать? А какие вещи можно не объяснять? Хока смущала эта проблема, хотя именно он был сержантом отдела по расследованию убийств, а Эллита Санчес – всего лишь новичком-напарником Хока. Чего смущаться перед новенькими? Эллита действительно перешла на службу в отдел по расследованию убийств только четыре месяца назад, но у Хока сложилось такое впечатление, что она знает буквально все о тонкостях работы. Как-то раз, например, Хок сказал Эллите о том, что наркоманы втирают специальную мазь в место инъекции, чтобы не были заметны следы от уколов, – выяснилось, что Санчес прекрасно об этом осведомлена. Про ТРУП знали лишь считанные сотрудники, это словечко вошло в обиход совсем недавно, так что Хок все-таки надеялся произвести впечатление на Эллиту.

Пожалуй, она не зря потратила время и деньги, два года постигая премудрости юриспруденции в колледже Майами-Дейд, решил Хок, когда Эллита все-таки и на этот раз кивнула. Ну и ладно. Главное, что она научилась подстраиваться под настроение Хока. Вот сейчас, например, она не стала отвечать: «Я знаю», – а лишь молча кивнула. Значит, сообразила, что Хока уже начало раздражать это ее вечное всезнайство.

Хок видел, что Санчес явно чувствует себя не в своей тарелке. Ее красивое смуглое лицо в последние несколько дней помрачнело, она уже не так жизнерадостно улыбалась по утрам, как прежде. Санчес пребывала в унынии больше недели, и поначалу Хок решил, что у нее просто начались месячные, но вряд ли они длятся столько времени… Кстати, надо выяснить, сколько это у них продолжается на самом деле. Впрочем, в чем бы ни состояла причина дурного настроения Санчес, на качестве ее работы это не отражалось. Пока.

В одном Хок был уверен: сам он ничем Санчес не обидел. Если уж на то пошло, то Хок из кожи вон лез, чтобы Эллита чувствовала себя равным партнером – при сохранении субординации, разумеется. Хок почти все время подробно объяснял ей, почему он принимает те или иные решения и поступает тем или иным образом. Но Санчес была, во-первых, женщина, а во-вторых, женщина латиноамериканского происхождения. Возможно, все дело в половых и культурных различиях? Тогда Хоку нипочем не узнать, что у нее на уме.

Порой Хоку хотелось отпустить какую-нибудь остроту, но, взглянув на роскошные арбузные груди Эллиты, колышущиеся в вырезе свободных шелковых блузок (другую одежду Санчес не признавала), он прикусывал язык. Да, с прежним напарником, Биллом Хендерсоном, Хоку было проще. Не надо было следить за своей речью. Кроме того, Хок не мог позволить Санчес управлять машиной, так что все время сидел за рулем сам. Может, разрешить ей как-нибудь порулить? Нет-нет, вести машину должен мужчина. Правда, когда в напарниках у Хока был Хендерсон, то именно Билл чаще всего сидел за рулем, потому что он водил автомобиль лучше Хока – и они оба про это знали. Оба знали и про то, что Эллита Санчес водит машину лучше, чем Хок и Билл вместе взятые.

Так и быть – завтра Хок доверит ей руль. Посмотрим, что из этого получится…

– На следующем повороте, – Санчес показала на бело-зеленый указатель, – тупикПоинсиана-корт.

– Точно, – рассмеялся Хок. – И идет он с запада на восток.

Они кружили в поисках нужного адреса по Грин Лейкс – пригороду Майами, возникшему во время строительного бума пятидесятых годов, когда застройщики были заинтересованы в молодых клиентах – семьях с маленькими детьми, ветеранах корейской войны, – способных выложить наличными первый взнос в размере пятисот долларов и затем платить по 68 долларов ежемесячно в счет погашения жилищного кредита. Дома тогда стоили по 10 000 долларов, и продавались в рассрочку на тридцать лет под фиксированные 5,5 процента. Даже в те времена это была вполне приемлемая цена для дома с тремя спальнями и ванной. Сейчас, тридцать лет спустя, эти же самые дома в Грин Лейкс продавались за 86 000 долларов и дороже, под 14 процентов. Многие пригороды Майами за тридцать лет превратились в трущобы – но только не Грин Лейкс.

Широкие и чистые улицы и авеню обсажены огромными фикусами и соснами. Дороги через каждые сто метров оборудованы так называемыми «лежачими полицейскими» – выкрашенными в желтый цвет небольшими буграми, которые не позволяют водителям развивать слишком большую скорость. Многие домовладельцы, разбогатев, пристроили к особнякам дополнительные ванные комнаты, застекленные веранды, гаражи… Задние дворики практически всех домов выходят к квадратным искусственным озерам, устроенным на месте бывших песчаных карьеров. Купаться в них опасно (не меньше десятка незадачливых пловцов утонуло в мутно-зеленых водах озер, и в конце концов ассоциация домовладельцев Грин Лейкс вообще запретила купание в озерах), но зато берега озер обсажены соснами. Там проложены дорожки для бега трусцой; по вечерам с озер набегает приятный ветерок; латиносов и черномазых среди соседей нет – по причине дороговизны жилья; до Хайлея, где располагаются магазины и супермаркеты, рукой подать, – короче говоря, жить в Грин Лейкс приятно. Конечно, со временем черные доберутся и до Грин Лейкс, но к тому времени дома будут стоить по сто тысяч долларов, так что в крайнем случае любой из местных жителей сможет выгодно продать свою недвижимость и переселиться в другой район. А пока обитатели Грин Лейкс могут наслаждаться жизнью в самом благополучном с точки зрения безопасности районе Майами – за последние два года здесь не совершено ни одного убийства.

Хок сразу заметил бело-голубую патрульную машину, припаркованную перед одним из домов. Дежурный полицейский стоял рядом, прислонившись к фикусу и, попыхивая сигаретой, беседовал с двумя юными велосипедистками. Девчушки, одетые в легкие майки, джинсы и кроссовки, опасливо прижимали к себе свои спортивные велосипеды. Хок припарковался позади патрульной машины, в которой вдруг заверещало радио. Вторя ему, в листве загалдели птицы, затявкал пес в каком-то из дворов, а на близлежащей лужайке даже включился распрыскиватель воды.

Увидев Хока и Санчес, полицейский – латинос с квадратными бакенбардами и черными глазами – отлепился от фикуса и велел велосипедисткам ехать прочь. Девчонки, отъехав метров на сто, остановились и принялись наблюдать за полицейскими с безопасного расстояния.

– Сержант Мозли из отдела по расследованию убийств, – представился Хок и, взглянув на табличку с фамилией, прикрепленную к нагрудному карману патрульного полицейского, спросил: – Где ваш головной убор, Гарсия?

– В машине.

– Извольте сейчас же надеть фуражку. Вы вооружены, а значит, не имеете права находиться вне патрульного автомобиля без головного убора.

Гарсия взял фуражку с автомобильного сиденья и напялил ее себе на голову. Фуражка была явно мала Гарсии, и чудом держалась на копне черных кучерявых волос. В общем, Гарсия смотрелся весьма причудливо, и Хок понял, почему латинос предпочитает ходить с непокрытой головой. Впрочем, ничего не мешает этому Гарсии подстричься.

– Где покойник? – спросил Хок.

– В доме. Там офицер Хенниган.

Санчес направилась к крыльцу, а Хок, обернувшись, указал Гарсии на давешних девчонок, которые опасливо приближались к дому, толкая перед собой велосипеды:

– Не позволяй здесь собираться зевакам. Сейчас сюда набежит толпа народу. Оттесни всех на противоположный тротуар.

Офицер Хенниган оказалась молоденькой стройной блондинкой с лиловыми тенями на веках и пунцовыми губами. Она открыла входную дверь прежде чем Хок и Санчес дошли до крыльца. Хенниган так нервничала, что слизала – вернее, соскребла зубами – всю помаду с нижней губы.

– Как, и вы без головного убора?! – возмутился Хок.

– Я оставила фуражку в машине, – зарделась Хенниган. – Сержант Робертс сказал, что фуражку носить необязательно.

– Он не прав, – отрезал Хок. – Если полицейский вооружен, то он обязан быть в фуражке. Я могу объяснить сержанту Робертсу, почему так заведено – если хотите, конечно.

– Лучше не надо.

– Где покойник?

– В маленькой спальне. Это напротив большой спальни, чуть дальше по коридору. В саму спальню мы не входили, но я взглянула на труп… на парня с порога. Он уже был мертв. Передозировка, как нам и сообщили.

– Благодарю вас, Хенниган. Очень ценная информация. Давайте войдем в дом и послушаем, что вы нам еще скажете.

В гостиной стояли два желтых мягких кресла, вся же остальная мебель была плетеная: белый диван, кресло и оттоманка с желтыми подушками. На трех низеньких пластиковых столиках белого цвета стояли вазы со свежесрезанными ромашками. На окнах – задернутые бежевые шторы из джута, а на полу три круглых коврика под цвет штор. В столовой стоял круглый стол с четырьмя стульями. В центре стола в голубой вазе для фруктов желтели шесть лимонов. Через открытые вертикальные жалюзи столовую заливал яркий солнечный свет.

– Итак, – сказал Хок, усаживаясь за стол, – докладывайте.

– Докладывать?

– Докладывайте. – Хок вынул из кармана пачку сигарет «Кулз», поглядел на нее с минуту и сунул обратно в карман пиджака.

Санчес строго взглянула на Хенниган, но садиться не стала. Хенниган, вцепившись обеими руками в свою сумочку, откашлялась и начала рапортовать:

– Мы получили сигнал о том, что в доме обнаружен труп, в 7.30 утра. Я сидела за рулем. Мы сразу же направились в Грин Лейкс. Потом в диспетчерской, очевидно, произошла накладка, и нам отменили задание. Мы в это время находились на Флеглер-стрит, и я уже собиралась разворачиваться, но тут диспетчер опять велел ехать в Грин Лейкс.

– Он объяснил, почему произошла заминка?

– Нет.

– В управлении уточняли границу нашей юрисдикции. В квартале отсюда, на Фикус-авеню, начинается территория округа Хайлей. Поэтому сперва в управлении решили, что трупом будет заниматься полиция Хайлея, а не Майами. Но потом все уточнили по карте, и покойник достался Майами. Хотя все с радостью уступили бы его Хайлею. – Хок достал блокнот и авторучку. – Кто обнаружил тело?

– Мать мальчика, миссис Хикки. Лоретта Б. Хикки. Она разведена, живет здесь с сыном.

– Как звали умершего ребенка?

– Он не ребенок. Ему лет девятнадцать-двадцать.

– Но вы назвали его мальчиком, Хенниган. Сколько вам лет?

– Двадцать четыре.

– Как давно служите в полиции?

– Я поступила на службу сразу после окончания колледжа Майами-Дейд.

– Не увиливайте от ответа.

– Два года. Почти два года.

– Где сейчас мать?

– Сейчас?

– Хенниган, если вы будете так дергать ремешок вашей сумочки, то оторвете его.

– Извините.

– Можете не извиняться. Сумка-то ваша. Где мать покойного?

– Ах, вы имеете в виду миссис Хикки… Она у соседки, миссис Кунц. Молодого человека зовут… звали Джерри Хикки. Джеральд.

Хок записал информацию в блокнот.

– Отца уже известили? – спросил он.

– Я не знаю. Джой… то есть Гарсия никого не извещал. Я тоже… Может, миссис Кунц ему звонила… Нам сказали, что мы не…

– Понятно. А теперь, пожалуйста, ослабьте вашу мертвую хватку и высыпьте содержимое вашей сумочки на стол, – велел Хок.

– Я не обязана этого делать! – запротестовала Хенниган и взглянула на Санчес, прося у Эллиты поддержки. Но бесстрастное выражение лица Санчес не изменилось. – Вы не имеете права…

– Это приказ, Хенниган, – отрезал Хок.

Хенниган на несколько секунд застыла в нерешительности, жуя нижнюю губу, затем пожала плечами и высыпала содержимое сумочки на стол. Хок принялся авторучкой сортировать рассыпавшиеся по столу вещи. Отодвинул в сторонку початую пачку леденцов, скомканные бумажные салфетки, и взял в руки бумажник из страусовой кожи. Вынул оттуда пластиковый футляр для кредитных карточек, в котором между карточкой «Мастеркард» и удостоверением личности обнаружились две стодолларовые купюры.

– Это мои деньги! – поспешно выкрикнула Хенниган. – Я выиграла их на тотализаторе вчера вечером. Во время матча по хай-алай.

– А Гарсия? Он тоже выиграл?

– Да! Да, он тоже выиграл. Мы вместе ходили на матч.

– Сядьте. – Хок указал Хенниган на стул, а сам встал и направился к двери, бросив через плечо: – Можете сложить ваши вещички обратно в сумку.

Открыв входную дверь, Хок поманил к себе Гарсию. Тот засеменил к крыльцу. Хок переложил стодолларовые купюры в левую руку и, обмахиваясь ими словно веером, протянул к Гарсии правую ладонь:

– Дай-ка взглянуть на твою долю, Гарсия.

Гарсия остановился в замешательстве. Его смуглое лицо побагровело от гнева.

– Он хочет взглянуть на твой выигрыш! – пронзительно завизжала Хенниган из столовой.

Гарсия вручил свой бумажник Хоку. Восемь стодолларовых купюр, сложенных вчетверо, были спрятаны за водительским удостоверением.

– И это ты называешь честным дележом, Гарсия? Себе восемьсот, а ей – двести?

– Так ведь деньги нашел я, а не Хенниган.

– Где?

– Они лежали на комоде. На самом видном месте. Я… я больше ни к чему не прикасался.

– Вот что я тебе скажу, Гарсия: ты и Хенниган – придурки. Одно дело – стырить десятку, но штуку баксов?! Как ты думаешь, что бы стала делать миссис Хикки, обнаружив пропажу тысячи долларов? Она бы поставила на уши все управление!

Гарсия отвел взгляд.

– Мы… мы с Хенниган договорились, что будем все отрицать.

– Ну да. Как вы здорово все отрицаете передо мной, не правда ли? Тебе еще не приходилось попадать на допрос к сотрудникам отдела внутренних расследований?

– Нет.

– Значит, твое счастье, что ты не стал лгать мне. А теперь – ноги в руки и бегом к соседке. Доставишь сюда миссис Хикки.

– А как же… как же быть с деньгами?

– Деньги будут приложены к протоколу в качестве вещественных доказательств.

– Я… я имел в виду… что будет со мной и с…

– Забудь об этом. Просто попытайся извлечь из этой ситуации урок. Можешь идти.

Хок вернулся в столовую.

– Хенниган, мы сейчас займемся осмотром тела, – сказал он. – А вы пока возвращайтесь в машину и послушайте радио. Я не могу оставить вас в столовой наедине с серебряными приборами.

Дом был построен из бетонных блоков и состоял из трех спален, столовой, гостиной и застекленной веранды. Одна из спален была огромной, две другие примерно вдвое меньше главной спальни. В ванную можно было попасть из коридора и большой спальни. Застекленная веранда выходила на задний дворик и вполне могла служить второй гостиной. Задний дворик полого спускался к квадратному мутно-зеленому озеру. Веранда была соединена с главной спальней раздвижной стеклянной дверью. Через холл от большой спальни находилась спартанского вида комната, которую занимал покойный Джеральд Хикки.

Главную же спальню занимала миссис Хикки. Здесь стояла огромная неприбранная круглая кровать, по которой были разбросаны многочисленные подушки. Обстановку дополняли розовый шелковый шезлонг, высокий комод кленового дерева, трельяж, оттоманка и коллекция длинноногих кукол девятнадцатого века. Туалетный столик перед трельяжем был уставлен всевозможными мазями, кремами, флаконами и прочей косметикой. Смятые простыни от Лоры Эшли украшал причудливый цветочный орнамент, какого не встретишь в природе, а в изножье кровати валялся небесно-голубого цвета пеньюар.

Санчес принялась разглядывать одну из кукол, а Хок стал принюхиваться к ароматам, царившим в спальне. Здесь пахло духами, потом, кремами, тальком, мылом и застоявшимся табачным дымом.

– Ты обращала внимание на то, что женская спальня всегда пахнет так же, как ее сумочка? – обратился Хок к Эллите.

– Не-а. – Санчес бросила куклу на кровать.

Зато я заметила, что мужская спальня пахнет как спортивная раздевалка университетской команды по баскетболу.

– Когда это ты была… – Хок хотел сказать «в мужской спальне», но вовремя спохватился: – в… раздевалке баскетбольной команды?

– Когда еще патрулировала улицы. Это было давным-давно. Какой-то парень заявил, что его изнасиловали в душе. – Санчес пожала плечами. – Правда, расследование не дало никаких результатов. Парня действительно трахнули, но он, скорее всего, заявил только потому, что ему не заплатили. Дело передали в отдел по делам несовершеннолетних, и меня в суд не вызывали.

– И долго ты патрулировала улицы?

– Чуть больше трех месяцев. А потом еще целый год охраняла открытые люки на улицах, пока телефонисты прокладывали внизу кабель. Затем, поскольку я владею двумя языками, меня перевели в диспетчеры, и я семь лет слушала жалобы майамцев, будучи не в силах им хоть чем-то помочь.

– Понятно… Давай осмотрим тело. Ты можешь просто говорить мне, что делать с ним. – Хок закрыл за собой дверь спальни, и они направились в комнату, в которой находился труп.

Джеральд Хикки лежал навзничь на узкой койке, скаля зубы в застывшей навеки улыбке мертвеца. Из одежды на нем были лишь бело-голубые трусы, испачканные желтыми пятнами мочи. Руки Хикки были прижаты к бокам, пальцы вытянуты – словно мертвец лежал по стойке «смирно». Ногти на грязных ногах Джерри не стриг, очевидно, месяцами. Хок приподнял большим пальцем левое веко покойного. Глаза у Джерри оказались голубыми.

На круглом столике возле кровати лежали три запечатанных полиэтиленовых пакетика с белым порошком, и джентльменский набор наркомана: зажигалка, серебряная ложечка и использованный шприц. В пепельнице валялись три шарика из фольги и окурок самокрутки. Хок сложил окурок, шарики из фольги и пакетики с порошком в специальный целлофановый мешок для вещественных доказательств и сунул его в левый карман своего поплинового пиджака. В правом кармане пиджака, который был подшит лайкой, уже лежали несколько патронов 38-го калибра, пачка сигарет «Кулз», три коробка спичек и два сваренных вкрутую яйца в картонной упаковке.

Отступив на шаг, Хок кивнул Эллите Санчес. Левая рука Хикки была туго перевязана чуть повыше локтя косынкой. Санчес, не трогая самодельный жгут, принялась внимательно изучать сгиб локтя покойного.

– Есть один свежий след, остальные шрамы – от давних инъекций, – сказала она, закончив обследование.

– Иногда они колют себя в яйца, – напомнил Хок.

– Ты хотел сказать – в мошонку? – Санчес с некоторым усилием стянула с мертвеца грязные трусы и приподняла его мошонку. На ней оказались следы от полудюжины уколов.

– Похоже, этот дистрофичный малый – наркоман со стажем. А ведь ему лет девятнадцать, не больше. – Санчес покачала головой, потом показала на багровые пятна, украшавшие шею покойника: – А вот эти синяки идентифицировать трудно. Возможно, это следы от пальцев. А может, от страстных поцелуев.

Хок улыбнулся.

– Когда я учился в школе, мы с ребятами называли такие пятна «засосами». Ставить засосы было нашим любимым развлечением. Обычно двое ребят ловили на перемене какую-нибудь девчонку позаносчивее, а потом один держал ее за руки, а второй ставил ей пару засосов на шее. – Хок рассмеялся. – Вечером девчонке приходилось дома объяснять родителям, откуда у нее эти синяки.

– Не понимаю… – Недоумение Санчес было совершенно искренним. – Зачем вы это делали?

– Ради шутки. – Хок пожал плечами: – Мы тогда были совсем юные, и нам хотелось подшутить над девчонками-воображалами. В Ривьера-Бич все так шутили.

– Не знаю. Я училась здесь, в Майами, в школе Шенандо-Хай, и у нас ничего подобного не было. Я, во всяком случае, об этом не слышала. Конечно, у некоторых девчонок иногда появлялись следы от засосов, но я не думаю, что их целовали насильно.

– Ну, у латиноамериканских девочек жизнь всегда пуританская… Но я не об этом хотел сказать. Я лишь предположил, что эти багровые пятна на его шее – следы от засосов.

– Может, ты и прав. Судя по его улыбке, парень умер вполне довольным.

– Это не улыбка, Эллита. Это трупный оскал. Куча людей, которым совсем не хотелось умирать, «улыбаются» подобным образом после смерти.

– Я знаю, сержант, знаю. Простите, – начала извиняться Санчес. – Мне не стоило так бестактно шутить.

– Да не извиняйся ты, ради Бога! Эллита, я порой просто не знаю, как с тобой говорить.

– А ты попытайся говорить со мной как с напарником, – сжала губы Эллита. – И не надо мне говорить про пуританскую жизнь. Я выросла в Майами и восемь лет провела в полицейском управлении. Конечно, у меня нет опыта работы по расследованию убийств, но я уже много лет в полиции.

– Договорились, напарник! – улыбнулся Хок. – Что скажешь по поводу трупа?

– По-моему, обычная передозировка. Разве не так?

– Похоже на то. – Хок вдруг стиснул кулаки. Чего-то тут не хватает…

Он направился к платяному шкафу, через открытую дверцу которого были перекинуты выцветшие джинсы и белая, не первой свежести, рубашка с коротким рукавом. Хок обшарил карманы рубашки и джинсов, обнаружив три цента, бумажник и коробок спичек. Присовокупив эти находки к остальным вещдокам, Хок направился к стоящему возле стены комоду. На крышке комода лежали две двадцатидолларовые купюры и одна десятка. Но предсмертной записки, которую искал Хок, нигде не было.

Хок показал на деньги, не притрагиваясь к банкнотам:

– Гляди, Эллита, наши славные коллеги оставили пятьдесят баксов. Сразу видно, что дилетанты. Профессионал забрал бы все. Не знаю почему, но дилетанты всегда оставляют часть денег. Они, наверное, считают, что забирать все деньги неприлично – они для них вроде последнего печенья в пачке. Если бы на комоде было не пятьдесят долларов, а двадцать два, то они оставили бы два доллара. – Хок приложил купюры к тысяче долларов и передал все деньги Эллите Санчес. – Когда напишешь отчет, запри эти «бабки» в моем столе. Вернем их потом миссис Хикки.

В верхнем ящике комода Хок обнаружил несколько пар чистых трусов, футболок и носков. Во всех остальных ящиках не было ничего, кроме пыли. В узком платяном шкафу на плечиках висел темно-синий костюм из полиэстера – в целлофановой упаковке от химчистки, – две синие рубашки и одна выходная сорочка белого цвета. Галстуков в шкафу не оказалось. Нигде не нашлось и никаких писем или личных вещей. Единственный предмет, по которому можно строить предположения о роде занятий покойного – коробок спичек с фирменной наклейкой «Холидей Инн». Но в Майами больше двух десятков отелей «Холидей Инн» и строятся еще две такие гостиницы.

Хок был озадачен. Возможно, миссис Хикки, обнаружив предсмертную записку, сожгла ее или смыла в унитаз. Такое уже случалось не раз. Практически все считают, что самоубийство члена семьи ляжет позорным клеймом на весь род, и потому стараются уничтожить все улики, свидетельствующие о суициде.

Хотя в данном случае Хок не взялся бы утверждать, что Джерри Хикки покончил жизнь самоубийством. Джеральд, судя по штуке баксов и изрядным запасам героина, был из разряда наркоманов-везунчиков. Скорее всего, он просто случайно не рассчитал дозу. Возможно, принятый Джеральдом героин оказался более сильнодействующим, нежели наркотик, который он колол прежде. В общем, одним наркошей на свете стало меньше. Всего-то делов.

Но Хок все равно терзался сомнениями.

– Пошуруй в ванной, – велел он Санчес, – а я пока позвоню судмедэкспертам.

Зайдя в кухню, Хок подошел к телефону, висевшему на стене, и набрал номер отдела по расследованию убийств. Теперь дежурный по отделу сообщит о трупе патологоанатомам, и кто-то из них либо приедет на место происшествия, либо велит везти тело в морг. В любом случае, без вскрытия не обойтись.

Хок закурил, стараясь не затягиваться, и вышел на крыльцо. Велосипедистки исчезли. Хенниган сидела на переднем сиденье патрульной машины. Дверцу автомобиля она оставила открытой – это было нарушением устава, но зато напялила на голову фуражку.

«Куда это запропастился Гарсия?» – подумал Хок и решил сам сходить к соседке. Он пересек лужайку, продрался через живую изгородь, разделявшую два дворика, – но как раз в эту минуту дверь соседнего дома распахнулась, и на пороге показался Гарсия, который пытался удержать хихикавшую и брыкавшуюся женщину. Лицо женщины опухло от слез и покрылось красными пятнами. Широко расставленные васильковые глаза женщины казались совершенно безумными. Женщине было лет сорок, но фигуркой она обладала идеальной. Одета она была в зеленые лосины, кроссовки на босу ногу и коротенькую маечку, оставлявшую открытым лилейно-белый плоский живот. Длинные светлые волосы женщины разлохматились. Она вдруг перестала хихикать, взмахнула руками и, выскользнув из объятий Гарсии, опустилась на траву и уселась на газоне, широко расставив ноги. Гарсия попытался поднять ее, но женщина, упрямо пыхтя, снова опустилась на землю.

– Где твоя фуражка, Гарсия? – укоризненно спросил Хок.

– Осталась в доме, сержант. Она просто свалилась с моей головы.

– Иди и надень ее. Вооруженный полицейский должен быть в головном уборе.

Гарсия поднялся на крыльцо. Седовласая матрона, показавшаяся на пороге, поспешно посторонилась, пропуская полицейского в дом. Женщина смущенно улыбалась и нервно ломала пальцы. Ее телеса были обтянуты футболкой и красными шортами. Лишнего весу в даме было килограммов двадцать.

– Это я во всем виновата, лейтенант, – сказала она, зардевшись. – Но я не нарочно…

– Я сержант, а не лейтенант, сударыня. Хок Мозли. Отдел по расследованию убийств. А вы – миссис Кунц, не так ли?

– Да, – кивнула женщина. – Миссис Эллен Роберт Кунц.

– И в чем же вы виноваты, миссис Кунц? – спросил Хок.

– Лорри… то есть миссис Хикки очень расстроилась, обнаружив, что Джерри мертв. Она прибежала ко мне, и я решила дать ей немного выпить, чтобы она успокоилась… Понимаете? В общем, я дала ей стакан виски «Уайлд Тэрки»… А потом сразу позвонила в службу «911».

– Стакан большой?

– Да. Чайный.

– Вы разбавили виски водой?

– Нет… Я не думала, что Лорри… миссис Хикки… выпьет весь стакан. Да она и не выпила все… Там осталось на донышке… Но знаете, она как-то сразу вырубилась. Я никогда еще не видела, чтобы алкоголь так моментально ударял кому-то в голову. – Миссис Кунц захихикала, но потом поспешно прикрыла рот ладонью. – Простите, сержант. Это я во всем виновата.

– Надо было разбавить виски водой, – запоздало посоветовал Хок.

Подоспевшая на подмогу Санчес опустилась на колени возле миссис Хикки и подала ей скомканный платок. Миссис Хикки принялась вытирать слезы.

– Миссис Кунц, – обратился к седовласой матроне Хок, – может, вы с офицером Санчес перенесете миссис Хикки к вам в дом? С ней сейчас бесполезно разговаривать. Уложите ее в постель и скажите миссис Хикки, что я заеду снять с нее показания вечером. А сейчас лучше поторопиться, а то вот-вот появится оперативная группа, и мне не хотелось бы, чтобы они застали миссис Хикки в таком виде.

– Мне искренне жаль, что из-за меня миссис Хикки оказалась в таком состоянии, – начала оправдываться миссис Кунц.

– Не корите себя, – успокоил ее Хок. – Если бы все начинали утро со стакана «Уайлд Тэрки», то мир стал бы гораздо привлекательнее.

Миссис Кунц и Санчес потащили всхлипывающую Лоретту Хикки в дом, а Хок подозвал Гарсию, который отыскал, наконец, свою фуражку, и направился вместе с ним к патрульной машине. На противоположном тротуаре уже собралась небольшая толпа соседей. Они о чем-то тихо переговаривались и внимательно следили за происходящим.

– Гарсия, ты должен удержать всех зевак там, где они сейчас находятся. Ни в коем случае не подпускай их к дому ближе. Я сейчас запру дверь черного хода, а вы, Хенниган, отправитесь на задний дворик. Проследите, чтобы никто из соседей не заглядывал в окна. Ты, Гарсия, останешься здесь. Не отвечай ни на какие вопросы. – Отдав распоряжения, Хок вернулся в дом миссис Хикки.

Он открыл холодильник. Пива там не оказалось, зато нашлась бутылка холодного лимонада. Хок плеснул себе полстакана, а затем добавил туда солидную порцию виски из початой бутылки, которую он обнаружил в шкафчике над мойкой. Взяв стакан, Хок направился в столовую, уселся, задрав ноги на соседний стул, и стал смаковать импровизированный коктейль.

Вскоре вернулась от соседки Санчес. Она села напротив Хока и раскрыла свой блокнот.

– В ванной нет ничего интересного, кроме пузырька и декседрином. Но к лекарству приложен рецепт, выписанный на имя миссис Хикки. Джеральд Хикки, похоже, вообще не пользовался ванной, а хозяйке, судя по всему, сегодня утром было не до душа, – доложила Санчес.

– Посмотрим, конечно, что покажет вскрытие, но, скорее всего, мы имеем дело с банальной передозировкой. Я сегодня вечером переговорю с миссис Хикки, и завтра с утра уже можно писать отчет.

– У вас не было никакого права заставлять Хенниган, чтобы она показала содержимое своей сумки, сержант, – холодно заметила Санчес, переходя на официальный тон.

– Вы правы, Санчес. У меня не было никакого права так поступать.

– Как вы узнали, что она и Гарсия взяли деньги?

– А я и не знал об этом. Как я мог узнать?

– Но вы действовали так, будто знали об этом.

– У меня было предчувствие, только и всего.

– Но если Хенниган заявит о вашем поступке, то у вас будут большие проблемы. Я, конечно, ваш напарник, но я еще и свидетель. Это ставит меня в…

– Ты что, всерьез полагаешь, что Хенниган на меня заявит? – Хок решил прекратить этот официоз.

– Нет, но…

– Но что?

– Если бы вы не обнаружили украденные деньги, или если бы Хенниган и Гарсия до конца придерживались версии о том, что они выиграли все эти деньги на тотализаторе, то вы…

– То я заявил бы на них в отдел внутренний расследований. А потом миссис Хикки, в свою очередь, заявила бы о пропаже денег. И тогда Хенниган и Гарсию отстранили бы от работы вплоть до решения вопроса об их увольнении. Предчувствие иногда оправдывается, иногда – нет… Налей себе водки с лимонадом и расслабься.

– Я на службе не пью, – с намеком сказала Санчес.

Я тоже. Мой рабочий день закончился. Я взял отгул на вторую половину дня – поеду подыскивать себе жилье. А ты дождись, пожалуйста, оперативников. Потом можешь ехать в управление. Попросишь Гарсию, он тебя подвезет.

– Но нам в 16.30 надо быть у майора Браунли.

Хок допил свой коктейль и улыбнулся:

– Я знаю. – Он сполоснул стакан и поставил его на деревянную сушилку. – Там и увидимся. Но до половины пятого у меня отгул.