Текст книги "Старшие Арканы"

– Генри, милый, – сказала Сибил, – может быть, нам с ней по пути?

Он гневно махнул рукой, но не ответил.

Вы ее знаете, Генри? – резко спросил м-р Кенинсби.

– Папочка! – Нэнси нежно тронула отца за рукав. – Не сердись на нас, Генри не виноват.

«На нас», – горестно подумал м-р Кенинсби. – »На нас! Ничего себе!»

– Хочешь вернуться домой? – спросил Генри.

– Домой? – пронзительным голосом переспросила старуха. – Поля, реки, море – вот его дом. У вас одеяла, у вас – постели, у вас – тепло, а мой младенец холодный!

Генри махнул рукой, показывая, что все сейчас уладит. Ведьма склонила голову к другому плечу и посмотрела на него.

– Будь ты проклят, Генри Ли, – вдруг закричала она пронзительно, – если ты знаешь и не говоришь мне. Я ведь только старая дура, а ты – человек образованный, адвокат, но ты ушел жить в дома и забыл про тех великих, которые живут в шатрах. И если ты найдешь хоть клочок кожи и не скажешь мне, если ты найдешь то место, куда упала хоть капля крови, и не скажешь мне, ты будешь уничтожен вместе с врагом, когда я и мой сын снова найдем друг друга. Я прокляну тебя и языком моим, и руками, я наложу на тебя заклятье, я…

– Уймись, – грубо перебил он. – Кто ты такая, чтобы проклинать? Ты – простая старуха-цыганка, Джоанна.

– Я была цыганкой, – сказала она, – а теперь я больше, намного больше. Ага, испугались! Будь ты проклят, Генри Ли! Стивен! Стивен!

– Да, бабушка, – отозвался юноша.

– Говори, говори немедленно – кто я?

Стивен ответил совершенно бесцветным голосом:

– Великая богиня.

– Как имя богини? – пронзительно спросила Джоанна.

– Странница Исида, – прозвучал меланхоличный ответ.

– Что ищет Странница Исида?

– Плоть, кости и сердце умершего. – Юноша облизнул пересохшие губы.

– Где они, плоть, кости и сердце умершего?

– Здесь, там, повсюду.

– Хороший Стивен, славный Стивен, – удовлетворенно пробормотала она и внезапно вскочила на ноги. Генри метнулся, чтобы оказаться между ней и Сибил, но у него на пути встал Стивен. Мужчины готовы были сцепиться, но голос м-с Кенинсби остановил их.

– Где же ищет их Божественная Исида? – невозмутимо спросила старуху Сибил.

Джоанна перевела взгляд с Нэнси на Сибил, и на лице у нее отразилась радость. Она шагнула вперед.

– Кто ты, которая говорит так, словно знает богиню? Когда мы встречались с тобой? Сибил тоже сделала шаг вперед.

– Может, на рисовых полях, – отозвалась она, или в городах. Не помню. Нашла ли ты хоть часть того, что ищешь?

Дряхлое существо подошло еще ближе и протянуло руку. Сибил в ответ протянула свою. Их руки соединились, и женщины застыли. Слева от них напряженно и враждебно смотрели друг на друга два молодых человека; справа м-р Кенинсби, трясясь от негодования, стоял рядом с Нэнси около машины.

А вокруг над холмами Сассекса сгущалась зимняя мгла.

– Ведь ты чужестранка… христианская крыса, не то вопросительно, не то утвердительно проговорила ведьма. – Тебе ли узнать богиню, даже если ты встречала ее в Египте?

– «Из Египта воззвал я сына моего», – сказала Сибил. – Можно ли искать бога и не принадлежать к его дому?

– Тогда поклонись мне! – вскричала безумная. – Поклонись Божественной Исиде!

– Но ведь я поклялась поклоняться только Богу, мягко ответила Сибил. – Пусть простит меня Исида, и мы с ней вместе будем искать единство.

– Они разорвали его, они разбросали его повсюду, – причитала несчастная. – Он был хороший, такой хороший, когда однажды играл со мной!

– Он будет такой же хороший, когда найдется, успокоила ее Сибил. – Мы непременно найдем его. Хочешь пойти со мной искать его?

Цыганка повернула голову и принюхалась.

– Оно приближается. Я чую это уже несколько дней. Они собирают его воедино – ветра и воды несут его. Иди своей дорогой, чужеземка, и позови меня, если найдешь его. Я должна быть одна. Я одна, и я иду одна. Я – богиня. – Она пристально посмотрела на Сибил. – Но я благословлю тебя. Преклони колени, и я благословлю тебя.

М-р Кенинсби много лет занимал ответственный пост попечителя дома умалишенных, но за все эти годы он ни разу не испытал такого потрясения. Его сестра встала на колени. Но прежде, чем он успел вмешаться, рука Нэнси твердо сжала его плечо. Старуха простерла обе руки над головой Сибил и разразилась потоком непонятных слов. Только в конце она снова заговорила по-английски:

– Это – благословение Исиды. Иди с миром. Стивен! Стивен! – Юноша тотчас оказался подле нее. – Мы уходим. Мы уходим не с ними – этой ночью еще не с ними. Я учую его, я узнаю его, мое дитя, моего Осириса! Он был убит, и он возвращается. Гор, Гор, пришествие Бога! – она схватила молодого человека за руку и через мгновение темнота скрыла обоих. Сибил поднялась на ноги и как ни в чем ни бывало произнесла:

– Генри, не пора ли нам ехать? Кажется, мы здесь больше не нужны.

Он почтительно распахнул перед ней дверцу.

– Вам действительно это удалось. Откуда вы знали, как надо говорить с ней?

– Мне показалось, что она говорит очень здраво, – ответила Сибил, садясь в машину. – На свой лад, конечно. И мне хотелось, чтобы она поехала с нами, потому что… я подумала, что она имеет какое-то отношение к вашей семье.

– Джоанна – сестра моего деда, – подтвердил Генри. – Конечно, она сумасшедшая. Она… но об этом я лучше расскажу вам как-нибудь в другой раз. Стивена она где-то подобрала и научила называть ее «бабушкой» в память о ребенке, который у нее должен был быть.

– Мы просто поговорили, как две тетушки, – подытожила Сибил, усаживаясь поудобнее. – Мне встречались и менее здравые головы.

– Что ты мелешь, Сибил! – наконец прорвало м-ра Кенинсби. – Это просто скандальное представление! Знаете, Генри, я полагаю, нам следует немедленно вернуться в Лондон. Подвергать мою сестру таким переживаниям! Почему вы не вмешались?

– Дорогой, но это будет так утомительно – возвращаться в Лондон, – сказала Сибил. – Мы же все уладили. Я немного замерзла, Генри, не могли бы мы ехать чуточку побыстрее? Доберемся до места, там и поговорим.

– Стоять на коленях посреди дороги! – не мог успокоиться м-р Кенинсби. – Что ж, очень хорошо, поедем дальше, раз ты хочешь. Может быть, мы тоже сумеем кое-что учуять. Интересно, Генри, а дед ваш такой же, как его сестра? В таком случае нас ожидает весьма приятное Рождество. Он, наверно, тоже захочет, чтобы я ему время от времени кланялся, так сказать, для создания непринужденной атмосферы.

Сибил положила ладонь ему на колено.

– Жаловаться следует мне, – сказала она. – Не тревожьтесь, Генри. Мы знаем, что для вас эта сцена была гораздо неприятнее, чем для нас всех. – Рука Нэнси протянулась к ней. Сибил легонько погладила ее. – Дитя, ты же совсем замерзла. Давайте-ка поскорее доберемся до дому. Даже христианская крыса не переживайте, Генри, – не откажется от камина и ломтика поджаренной ветчины. Лотэйр, дорогой, я хотела у тебя спросить как раз перед тем, как мы остановились, – как называется вон та звезда?

– Звезда! – возмущенно фыркнул м-р Кенинсби. Даже когда они остановились перед домом, едва различимым в темноте, он еще не вполне совладал со своим дыханием. Однако слуга, почтительно склонившийся перед гостями у дверей, немного примирил его с действительностью. Старший м-р Ли встретил приехавших в зале. Он был сама любезность, и у м-ра Кенинсби еще больше отлегло от сердца. Уже в течение первых двух минут ему удалось рассказать хозяину о встрече на дороге. «Чем скорее этот – и вправду весьма приятный – пожилой джентльмен узнает, как ведет себя его сестра, тем лучше», – сразу же решил для себя м-р Кенинсби.

Реакция хозяина не обманула его ожиданий. Внук недаром весь последний месяц рассказывал Аарону о тонкостях характера м-ра Кенинсби. Аарон казался подавленным и потрясенным услышанным. Он принес все возможные извинения и предложил отложить объяснения. Ведь гости замерзли, устали и, скорее всего, голодны. Комнаты для них приготовлены, и он надеется, что ужин, положим, через полчаса…

– Я бы не стал называть это обедом, .. – непринужденно приговаривал м-р Ли, провожая м-ра Кенинсби в его комнату. Сибил и Нэнси он предоставил заботам служанок. – Нынче вечером не будем говорить об обеде. Надеюсь, вы простите нам скромность обстановки. В вашем лондонском кругу вы наверняка привыкли к большим удобствам.

– У вас замечательный дом, – отвечал м-р Кенинсби, поднимаясь по действительно великолепной лестнице.

– Построен в тысяча семьсот семнадцатом году, сообщил Аарон. – Одному пэру пришлось срочно бежать из Лондона после восстания якобитов в пятнадцатом году, вот он и выстроил себе этот дом. Любопытная история, как-нибудь я вам ее расскажу. Он был ученым и поэтом и провел здесь жизнь в полном одиночестве.

– Очень романтично, – сказал м-р Кенинсби, чувствуя к пэру-якобиту определенную симпатию.

– А вот эту комнату я осмелюсь предложить вам, – сказал Аарон. – Этим вечером вид из окна, конечно, не очень, но в ясный день отсюда иногда видно море. Надеюсь, вам будет удобно. Итак, скажем, через полчаса внизу?

Он поспешил обратно – маленький, согбенный, но сохранивший бодрость старик, и м-р Кенинсби закрыл за ним дверь.

«Как мало общего между ним и его сестрой, подумал м-р Кенинсби. – Удивительно, как могут отличаться друг от друга братья и сестры. – Ему представилась Сибил. – В каком-то смысле Сибил удивительно безответственная. Она ведь спровоцировала эту кошмарную старуху. В ней и самой есть что-то дикое. Какое счастье, что эта черта натуры просто не имела возможности проявиться. Кто знает, если бы ту старуху поместить в другую обстановку… Но если у ее брата такой дом, почему же она шляется по дорогам? Во всяком случае, это решает вопрос с картами. Так и скажу Нэнси, если она еще раз заведет разговор. Чтобы прощальный дар моего дорогого Дункана – те вещи, которые он оставил мне на смертном ложе – чтобы они попали к человеку, у которого тетка – цыганка, да еще ненормальная! Исида, – повторил он с глубокой неприязнью. – Божественная Исида. Господи Боже!».

Глава 5
НЕПОДВИЖНЫЙ ТАНЦОР

Утром Нэнси с удивлением отметила, что спалось ей хорошо; то же самое, но скорее с неудовольствием, констатировал и ее отец. Спросить, как спалось Сибил, никому в голову не пришло. В ответе можно было не сомневаться. Такие вещи, как бессонница, похоже, не имели к Сибил никакого отношения. Она никогда не говорила об этом, соответственно, никто ее и не спрашивал. В этом мире есть твердое правило: то, что не является предметом живого личного интереса, быстро утрачивает всякую общественную значимость.

Нэнси проснулась, потянулась с удовольствием, вспомнила, где находится, и нашла перспективу провести целую неделю с Генри восхитительной. Вокруг было как раз столько людей, чтобы Генри стал еще более желанным, если не драгоценным. Ей вдруг подумалось, что он, должно быть, уже внизу, а она тут время теряет! Но, уже выскочив из постели одним ловким и гибким движением, она вдруг переключилась на другое настроение. Вот они и здесь – у его деда. Пришло время разобраться со всеми туманными намеками и обещаниями. Генри что-то хотел; что-то ему было нужно от нее; она чувствовала это и нервничала, не понимая, что именно должна сделать.

Нэнси глубоко вздохнула. Генри кое-что уже показал ей, она прекрасно помнила, как земля возникала у нее в руках. Сколько раз с тех пор Нэнси тщательно мыла руки, но ощущение земли на ладонях не проходило. Достаточно начитанная, успевшая приобщиться к краешку человеческой культуры, Нэнси, конечно, вспоминала «Макбета» и даже пришла к выводу, что, возможно, Шекспир говорил о вещах куда более жизненных, нежели представлялось ей раньше. Слова словно возникали и вновь опускались в самые глубины ее существа – «Никакие ароматы Аравии не отобьют этого запаха у этой маленькой ручки»22
  «Макбет», акт V, сцена 1.


[Закрыть]

Нэнси машинально потерла ладони, потом повторила жест уже вполне осознанно и, снова вспомнив леди Макбет, заставила себя остановиться. Когда-то давно она уже видела это в театре. Ей очень хорошо запомнилось, как леди Макбет поворачивалась к зрителям – высокая, призрачная фигура в глубине сцены, одинокая и проклятая… И Ведьмы как они там пели?

Взявшись за руки, бегом

Вкруговую в пляс пойдем.

Замелькает хоровод,

Из под ног земля уйдет…

Не это ли произошло с ней вчера в автомобиле когда она не то спала, не то грезила? И сумасшедшая старуха на дороге… Сестры-ведьмы… Та старуха и тетя Сибил, взявшиеся за руки, как будто они собрались пуститься в пляс… Пузыри земли, которые летают по миру – куда захотят – со сверхъестественной быстротой… Еще одна строчка всплыла в памяти: «Хватит! Чары сплетены!». Сплетены – и ждут, кто их расплетет. И Генри ждет. От ожиданий дух захватывало. День, не успев начаться, уже звенел бесчисленными предзнаменованиями. Ее сердце трудилось вовсю – оно наполнялось растущей любовью. Нэнси прижала ладонь к груди, пытаясь унять томительную боль. «Генри, – произнесла она вслух, – Генри!». Как ей быть? Что могло означать сотворение земли? В том, что происходило с ней сейчас – в радости и муке – был, казалось, какой-то глубинный смысл, ключ к ее грезам, к разгадке тайны сестер-ведьм. Ее новое состояние – оно тоже послано землей… и водой.

Не в силах больше оставаться на месте, девушка порывисто подошла к окну. Утро занималось ясное и холодное; на горизонте лежало невидимое море. Где бредет сейчас та скиталица – по береговой кромке, между морем и землей? А в небесах над океаном проступают царственные обличья Императора и Императрицы… В сердце Нэнси рождалась новая, неведомая сила, она выплескивалась на грудь, на плечи, стекала вниз, к рукам, лежавшим на подоконнике. Нэнси коснулась лбом холодного оконного стекла, предчувствуя приближение тайны. В ее душе разворачивалась величайшая из мистерий; вот они, море и земля, и теперь их посланцем была она сама.

Еще слишком рано. Генри, наверное даже не вставал пока. Но не возвращаться же опять в постель! Любовь, утро, растущее напряжение, неизвестность манили ее. Соседнюю комнату отвели тете Сибил, и Нэнси решительно отправилась туда.

Тетя, на ее счастье, не спала. Она задумчиво разглядывала пространство прямо перед собой.

– Я думала, ты спишь, – не очень удачно начала разговор Нэнси. – Знаешь, я ведь никогда не видела, как ты спишь.

– Тебе повезло! – откликнулась Сибил. – Раз ты здесь, значит, тебе что-нибудь нужно – хотя бы просто поговорить.

Нэнси, накинув тетин халат поверх своего собственного, уселась и немножко жалобно посмотрела на тетку.

– Тетя Сибил, – начала она, – а ты на меня не обижаешься?

– А надо? – спросила Сибил.

– У тебя глаза все время танцуют, – сказала Нэнси. – Скажи, пожалуйста, я что, действительно прихожу к тебе только тогда, когда мне что-нибудь от тебя нужно?

– Ну что ж, – медленно проговорила Сибил, если ты спрашиваешь серьезно, то ответ в общем будет утвердительным. – Она хотела добавить, что вполне довольна таким положением дел, но увидела по лицу Нэнси, что племянница чем-то обеспокоена, и умолкла.

– Я не хочу поступать так по-свински, – заявила Нэнси. Сибил сочла заявление риторическим и промолчала. – Но я же не полная эгоистка, правда? – с надеждой спросила Нэнси.

– Я вовсе не думаю, что ты такая уж эгоистка, спокойно сказала тетка, – просто ты никого не любишь.

Нэнси взглянула на нее, скорее озадаченная, чем расстроенная.

– Не люблю? Но я ведь правда очень люблю и тебя, и папу, и Ральфа.

– И Генри? – уточнила Сибил.

– Ну, Генри, – Нэнси вспыхнула, – это другое.

– Увы! – с сожалением пробормотала Сибил, но в голосе ее слышалась ирония.

– Почему это «увы»? – переспросила Нэнси. – Тетя Сибил, ты что же, хочешь, чтобы я ко всем относилась так же, как к Генри?

– Ну, с небольшими оговорками, – почему бы и нет? А тебе так не кажется?

– Что же мне, и к двоюродной бабке Генри, или кем она там ему приходится, так же относиться, как к нему? – Нэнси начала фразу с сарказмом, но закончила совершенно растеряно. Сам вопрос, как нередко случается, уже содержал ответ. За Нэнси ответило ее сердце; вопрос обнажил эмоцию, она-то и стала ответом. Любить…

– Но не могу же я, – воскликнула Нэнси, – открыть вот это, – она прижала руку к сердцу, – всем и каждому. Этого просто нельзя сделать! Оно живет только для него.

– Не совсем так, – сказала Сибил. – Оно живет для себя и в себе. Ты можешь просто позволить ему вернуться к вечным истокам.

Нэнси поразмыслила.

– И тогда я стану любить даже Джоанну?

– Если ты разрешишь этому завладеть тобой целиком и полностью, – сказала Сибил, – твое сердце само за тебя все сделает. Ты и не представляешь, как много оно может. Думаю, тебе стоит попытаться.

– Правда? – вспыхнула Нэнси, но тут же вздохнула и заговорила совсем другим тоном. – Знаешь, меня восхищают такие разговоры перед завтраком. Тебе бы миссионером быть, тетя Сибил, и служить заутреню для каннибалов где-нибудь на острове в южных морях.

– Тогда их завтрак, – торжественно произнесла Сибил, – проходил бы особенно весело в ожидании звона колокола, призывающего к началу службы. Если бы только у меня был колокол.

– Ну, у тебя был бы не только колокол, – подхватила Нэнси, – а еще целая коллекция раковин каури, много-много вяленых бананов, и вечерние службы под открытым небом на берегу моря. А мы с Генри свесились бы с борта парохода, на котором поплыли бы в свадебное путешествие, и твой голос донесся бы к нам по воде, и в нас пробудилась бы – что там должно пробуждаться в такие минуты? Ах да, ностальгия, – и мы впали бы в сентиментальность. А отец сказал бы: «Ну уж, эта Сибил»… Что ж, спасибо за участие в судьбе несчастной сиротки. – Она пылко поцеловала тетку. – Правда, спасибо. – И исчезла.

День шел своим чередом, и до самого обеда не случилось ничего неожиданного. Они осмотрели дом, а после второго завтрака отправились гулять. Около полудня из деревни доставили «Тайме», и м-р Кенинсби занялся изучением новостей. Нэнси и Генри появлялись и вновь исчезали; Сибил гуляла, отдыхала, разговаривала, и молчала тоже, не уставая созерцать мир вокруг с безмятежной радостью. Но вот после обеда и кофе в разговоре возникла пауза, которой тут же воспользовался Аарон Ли.

– Мой внук думает, – обратился он к гостям, – что вас может заинтересовать одна диковинка в нашем доме.

– Наверняка, что бы это ни было… – ответил м-р Кенинсби, после обеда ощутивший склонность со всеми соглашаться.

Нэнси тихонько уточнила у Генри:

– Он об этом говорит? Генри кивнул. Аарон поднялся.

– В таком случае, попрошу следовать за мной. – Он направился к выходу. М-р Кенинсби неторопливо последовал за сестрой; он и не подозревал, что атака на его драгоценную колоду Таро уже началась. Они пересекли комнату Аарона и оказались перед запертой внутренней дверью. Старик вставил ключ в замочную скважину и, прежде чем повернуть его, окинув взглядом собравшихся, произнес:

– Генри сказал, что у вас есть одна совершенно особенная колода наших цыганских карт, поэтому, возможно, вам будет интересно э-э… посмотреть. Полагаю, колода весьма редкая, а вот это, – он открыл дверь, – это, по-моему, еще более редкая вещь.

Генри, стоявший позади гостей, посмотрел на деда поверх голов с легким беспокойством. Ему долго пришлось уговаривать Аарона показать танцующие фигурки чужакам; дед согласился, только когда увидел, что иначе не сможет найти достаточно веских для м-ра Кенинсби причин расстаться с его драгоценными картами. На самом деле один день, проведенный в обществе м-ра Кенинсби, оказался весомее всех доводов Генри. И, самое главное, наконец-то у него в доме оказались карты Таро – необходимый для смертных ключ к фигуркам Великого Танца. Под маской учтивости и гостеприимства шевелились алчность и вражда; Аарон ненавидел собственное двуличие, но другого способа достичь желаемого не находилось.

Нэнси ощутила беспокойство Генри, но причину не поняла.

– Дорогой, – шепнула она, – ничего, если мы посмотрим? Но если ты считаешь, что не стоит, то давай уйдем отсюда.

– Ты должна увидеть, – ответил он в полный голос и быстро, – ты – в особенности. И остальные тоже затем они здесь и оказались.

Она решила, что «здесь» относится к двери, перед которой они стояли, а его возбуждение вызвано близостью таинства, о котором он ей говорил, и радостно приготовилась к загадочным неожиданностям.

– Ты все мне объяснишь, – прошептала она. – А я сделаю все, что ты захочешь.

Он взглянул на нее и увидел глаза, сияющие радостным ожиданием. Он принял этот взгляд, но озабоченность не отпускала его.

– Все дело в твоем отце, – шепнул он в ответ. – Уговори его отдать мне карты. Дверь распахнулась.

– Прошу простить меня, – сказал Аарон, – за то, что я войду первым. Там еще занавесь.

Он шагнул вперед между драпировками, отошел в сторону и приподнял их, так что гости один за другим прошли в освещенную внутреннюю комнату. Первым шел м-р Кенинсби, за ним – Сибил, а потом – молодая пара. Аарон опустил занавески и присоединился к гостям.

Когда они входили, свет отливал красным; но оттенок изменился так стремительно, что это заметил только Аарон – по комнате разлилось приятное зеленое сияние, впрочем, и оно быстро сменилось насыщенными золотыми тонами.

Аарон взглянул на Генри, но тот не отрываясь наблюдал за движущимися фигурками; тогда старый цыган перевел взгляд на гостей. Нэнси была захвачена феерическим действием на столе; м-р Кенинсби изучал его с великодушной щедростью, словно мог бы показать гостям нечто подобное и в собственном доме, но не считал подобные пустяки заслуживающими внимания. На лице Сибил сияла полуулыбка чистого удовольствия.

– Это, – значительно произнес Аарон, – одна из древнейших тайн нашего народа; ее никогда прежде не видел ни один из тех, в ком нет цыганской крови. Но поскольку нам предстоит в скором будущем так тесно породниться, – он отечески улыбнулся Нэнси, – у нас нет причин скрывать ее от вас.

Голос Аарона дрогнул то ли от внутреннего восторга, то ли (как ему вдруг почудилось) привычный вид изменчивого чуда перед глазами вдруг подействовал на него сильнее, чем обычно. Он справился с собой, но излагая гостям заранее отрепетированную с Генри историю, никак не мог унять дрожь в голосе. Сказывался возраст.

– Видите эти маленькие фигурки? Они сделаны так искусно, что, кажется, обладают – как мы это называем – секретом вечного движения. Обратите внимание, как они танцуют – ни на миг не останавливаясь. Мы верим, что силу им придает земля, каждое их движение согласовано с пульсом ее жизни.

Аарон замолчал и сделал Генри знак продолжать, но м-р Кенинсби неожиданно прервал его.

– Весьма любопытно, – сказал он, – это и правда крайне интересно. – И он оглядел комнату. – А свет, надо полагать, падает откуда-то из-за занавесей?

– Свет исходит от самих фигурок, – сказал Генри.

– Неужели? – произнес м-р Кенинсби таким тоном, словно был готов принять любое разумное объяснение, и даже не станет обвинять хозяина, подсовывающего ему нечто совершенно невразумительное. – От фигурок? Ну-ну. – Он поправил очки и подался вперед. – И что же, они двигаются по каким-то правилам или просто, – он неопределенно помахал рукой в воздухе, – прыгают?

– Они действительно подчиняются некоему порядку, – ответил Генри. – Все, кроме одной, той, что в центре. Вы сами можете узнать ее; эти фигурки точно такие же, как на ваших картах Таро.

– Да что вы? – произнес м-р Кенинсби, и в нем зародилось слабое подозрение. – Неужели в точности такие же? М-да. Но ведь карты-то не двигаются все время. По крайней мере, – саркастически добавил он, – я за ними этого не замечал.

– Конечно, нет, – согласился Генри. – Но, с вашего позволения, сэр, дело скорее в том, что карты объясняют – или по некоторым признакам можно предположить, что объясняют, – движения этих фигурок. Мы даже считаем вполне возможным, что здесь начало всех гадательных карт и схем. Но секрет их происхождения и сам, так сказать, механизм предсказания был утрачен, вот почему в современном мире гадательная практика пришла в упадок.

М-р Кенинсби не нашелся с ответом; он просто не понял, о чем идет речь, но не хотел утомлять себя, выслушивая объяснения. Вместо этого он решительным шагом подошел к столу.

– Не мог бы кто-нибудь поднять одну из них? Трудно по достоинству оценить работу, когда они постоянно мельтешат.

– Вряд ли стоит трогать их, сэр, – спокойно ответил Генри, метнув раздраженный взгляд на деда. – Равновесие, благодаря которому длится танец, очень легко нарушить.

– О, как вам будет угодно, – сказал м-р Кенинсби. – А почему не танцует тот, в центре?

– Как нам кажется, его роль и положение делают его своего рода противовесом, – ответил Генри. – Помните карту с Шутом? Ей соответствует нулевой номер. Так вот, это та же самая фигурка.

– А тигр рядом с ним зачем? – упорствовал м-р Кенинсби. – Шуты и тигры – забавное сочетание.

– Никто ничего не знает про Шута, – вмешался, наконец, Аарон. – Может быть, объяснение – в картах.

М-р Кенинсби хотел было продолжить, но Сибил опередила его.

– Я не могу найти центральную фигурку, – сказала она. – Вы не покажете мне точно, где она, мистер Ли?

Аарон, Генри и м-р Кенинсби разом указали на нее и одновременно, хотя и с разной интонацией, произнесли: «Вот».

Сибил немного подалась вперед, потом – в сторону; она наклоняла голову то так, то эдак, и наконец извиняющимся тоном произнесла:

– Вы сочтете меня ужасно глупой, но я не вижу в центре никакой фигурки.

– Да что ты, Сибил, – не выдержал брат, – вот же она!

– Но, дорогой, ее здесь нет. По крайней мере, я не могу ее разглядеть. Простите, что я такая бестолковая, мистер Ли. Тем более, что ничего прекраснее я в жизни не видела. Это чудесно. Мне только хочется увидеть Шута, о котором вы говорите.

Генри внезапно подался вперед и так сжал плечо Нэнси, что девушка невольно вздрогнула.

– Милый, – прошептала она, – извини, мне больно.

Но Генри даже не ответил. Он просто не замечал ее. Он переводил напряженный взгляд с Сибил на золотые фигурки и обратно.

– Мисс Кенинсби, – сказал он наконец, – а вы вообще-то видите Шута с тигром?

Она внимательно осмотрела стол.

– Да, – кивнула она, – вот здесь… нет, уже здесь… он движется так быстро, что я едва могу его различить… вот он… нет, опять исчез. Но это, конечно же, он. Он танцует вместе со всеми остальными; и, похоже, всегда появляется на том месте, которое другие освобождают специально для него.

Нэнси обхватила запястья Генри и попыталась освободиться. От боли на глаза у нее боли навернулись слезы, но она продолжала храбро улыбаться.

– Дорогой, тебе правда так нужно мое плечо? Он непонимающе взглянул на нее, машинально убрал руку и, когда она чуть погодя взяла его под локоть, опять не заметил этого. Все его внимание поглощала Сибил.

– Вы видите, как танцует Шут? – настойчиво переспросил он.

Аарона начала бить нервная дрожь. Он прижал пальцы ко рту, словно пытаясь совладать с руками и голосом. Сибил смотрела на стол, не замечая, что происходит с их хозяином.

– Похоже, что так, – сказала она. – Или я что-то путаю?

Генри предпринял отчаянное усилие. Он повернулся к Нэнси.

– А ты ее видишь?

– По-моему, она в центре, – ответила девушка. – И она не двигается… ну, то есть не совсем…

– Пожалуйста, выражайся яснее, – почти грубо потребовал Генри.

– Да она вообще не двигается, – вмешался м-р Кенинсби. – Она сработана основательно, скажу я вам; тигр совсем как живой. Впрочем, и Шут тоже, любезно добавил он.

– По-моему, она не то, чтобы двигается, – попыталась объяснить Нэнси. – Просто у меня такое ощущение, словно я жду, что она сейчас начнет двигаться. Но она все-таки стоит на месте.

– Откуда же тогда твое ощущение? – допытывался Генри.

– Не знаю, – сдалась Нэнси. – Может быть, это потому, что тетя Сибил сказала. Вот мне и показалось, что так и должно быть.

– Так, – подвела итог Сибил, – приехали. Раз вы все говорите, что она не двигается, значит, так оно и есть. Наверное, с моими глазами приключился танец святого Витта или что-то в этом роде. Но мне действительно кажется, что Шут перемещается по всему полю.

В комнате повисла глубокая тишина. Спустя минуту ее нарушил голос Нэнси.

– А что вы имели в виду, когда говорили о гаданиях? – она обращалась к Аарону, но ответа ждала от Генри.

Оба, и дед, и внук, словно только теперь вспомнили о ее существовании. Но старик уже не мог говорить, он только смотрел на внука. Какой-то миг Генри, казалось, не знал, что ответить. Но настойчивый и преданный взгляд Нэнси взывал к нему, и промолчать было невозможно.

– Что же, я постараюсь объяснить, – сказал он. – Именно здесь можно по-настоящему предсказывать судьбу. Позволит ли нам твой отец воспользоваться его колодой?

Прежние подозрения м-ра Кенинсби разом всколыхнулись, но отказать он не рискнул.

– Ну, раз вам так хочется, – сказал он. – По-моему, толку не будет, но поступайте, как знаете. Нэнси, сходи, принеси, они у меня в портфеле.

– Сейчас, папа, – кивнула Нэнси. Генри сделал движение, словно собираясь последовать за ней, но она остановила его. – Не надо, милый. Я мигом, а ты лучше побудь здесь.

Тень расставания мелькнула между ними, и Нэнси вдруг забеспокоилась, как бы даже короткая физическая разлука не повлекла за собой разлуки душевной. Генри, опасаясь оставить Аарона наедине с м-ром Кенинсби, согласился.

– Не задерживайся, – тихо сказал он, а она в ответ прошептала: «Да как же я смогу?» и умчалась.

Торопясь в комнату отца, она размышляла над тем, почему Сибил не увидела Шута и почему ей самой фигурка показалась странно вибрирующей. Так вот что Генри имел в виду! Значит, он рассказал ей еще не все и, наверное, скоро объяснит и остальное. Но при чем здесь Шут и почему для него так важно, движется он или нет? Интересно… Не так уж часто четверо видят какую-то вещь неподвижной, а пятому кажется, что она танцует. Вот если бы кто-нибудь посмотрел сейчас на Нэнси, подпрыгивающую от нетерпения, смог бы он сказать, что она стоит на месте? Иногда, правда, возникают странные ощущения, как вчера, например, в автомобиле. Но это же только видимость, а не сам вид, так сказать. Никто еще не встречал неподвижный автомобиль, мчащийся по дороге.

Она отыскала карты Таро и поспешила обратно, думая теперь о том, как послушно она делает все, что нужно Генри. Ей вдруг захотелось так же послушно делать что-нибудь и для отца. Но это отец… Он ведь сам виноват, разве не так? Ах, если бы она могла не только делать что-то, но и чувствовать себя при этом счастливой! Не может? Может? Запыхавшись скорее изнутри, чем снаружи, она снова оказалась в комнате, где на столе бесконечно переливался золотистый танец.

Она прошла за портьеры и, оказавшись в мягком расходящемся свете и снова услышав слабый музыкальный звук, почувствовала, как изменилось состояние троих людей, ожидавших ее. Генри и м-р Кенинсби стояли рядом, словно только что оборвали разговор, и смотрели друг на друга отнюдь не дружелюбно. Она тут же сообразила, что произошло видимо, Генри сам решил поднять вопрос о приобретения карт. А отец с обычным своим упрямством, которое даже вполне разумные его поступки превращало в неразумные, конечно же, отказал. Несомненно, карты принадлежали ему, но манера держаться придала формальной правоте смысл оскорбления. Так серьезно относиться к самому себе – это и значит оскорблять всех остальных. Нэнси почувствовала, что мысль правильная, хотя и не смогла ее отчетливо сформулировать. Своей непреходящей обидой отец бросал вызов всей человеческой расе, он словно постоянно ожидал, что даже старшие дети младших сыновей пэров вот-вот посягнут на его привилегии, наступят ему на пятки. Таким оскорбленным и негодующим Нэнси и застала его, войдя в комнату.