Текст книги "Кракен"

23

Вот что думала Маргиналия: «Какого хрена происходит?»

Леон по-прежнему не отвечал на ее сообщения, и она попробовала связаться с Билли, но он тоже не ответил. Она убедила слесаря в своих благих намерениях и наконец попала в квартиру Леона. Ничего из ряда вон. Ни намека на его местонахождение. И она не знала друзей или родных Билли, чтобы позвонить им.

Когда Леон пропал и не вернулся, когда ни он, ни Билли не ответили по телефону, Мардж пошла в ближайший полицейский участок. Сообщила о двух пропавших людях. Офицеры отнеслись к ней с грубоватым сочувствием, но назвали ей число людей, пропадающих каждый год, каждую неделю, и сказали, сколько из них потом возвращаются с пьяных загулов или легкомысленных выходных. Сказали, что лучше ей не волноваться попусту, и предупредили, чтобы на многое она не рассчитывала.

К ее собственному величайшему удивлению, в участке Мардж расплакалась. Полицейские отреагировали с грубоватой нежностью и смущением, предложили чай и салфетки. Успокоившись, она вернулась домой, ничего не ожидая и не зная, что делать. Но через полтора часа после возвращения (всплывшие в рапорте о ее визите некоторые ключевые слова, коррелирующие с другими словами, привлекшие внимание названные имена, неточно воспроизведенное, но красноречивое последнее сообщение Леона, помеченные компьютерными системами – и близко не такими безнадежными, как заявляют нарочито циничные комментаторы) раздался стук в дверь. Мужчина средних лет в костюме и очень молодая блондинка в неряшливо надетой полицейской форме. Женщина держала поводок, но собаки рядом видно не было.

– Здравствуйте, – сказал мужчина. У него был тонкий голос. – Мисс Тилли, правильно? Меня зовут Бэрон. Старший детектив-инспектор Бэрон. Это моя коллега, констебль Коллингсвуд. Мы хотели бы поговорить. Позволите войти?

Внутри Коллингсвуд медленно повернулась кругом, впитывая глазами темные стены, плакаты видеоивентов и подвальных вечеринок с электроникой. Бэрон и Коллингсвуд не сели, хотя Мардж и показала им на софу. Она почувствовала какой-то земляной, свиной запах и моргнула.

– Как я понимаю, у вас куда-то делись друзья, мисс Тилли, – сказал Бэрон. Мардж думала его поправить – «миз»[30]30
  Миз – обращение к женщине, не обозначающее супружеское положение.


[Закрыть], – но передумала.

– Я не ожидала, что вы придете, – сказала она. – В вашем участке мне сказали, что ничего особо не могут сделать.

– А… Что ж, они не знают того, что знаем мы. В каких отношениях вы состоите с Билли Хэрроу?

– С Билли? Ни в каких. Я с Леоном.

– С?..

– Я же сказала.

– Вы еще ничего мне не сказали, мисс Тилли.

– Я все сказала в участке. Он мой любовник.

Коллингсвуд закатила глаза и покачала головой: «Ой-ой, какие мы, сука, нежные». Она пощелкала пальцами, словно подзывая животное, показала подбородком на другие комнаты.

– И с тех пор как Леон ушел к Билли, вы ничего о нем не слышали? – спросил Бэрон.

– Я даже не знаю точно, когда он пропал. Почему вы пришли так быстро? В смысле, мне сказали ничего не… – Она раскрыла рот во внезапном приступе ужаса. – О боже, вы его нашли?..

– Нет-нет, – сказал Бэрон. – Ничего подобного. Это, скорее, ситуация с пересечением дел. Мы с Коллингсвуд… Понимаете ли, обычно мы не занимаемся пропавшими людьми. Мы из другого отдела. Но нас поставили в известность о вашей проблеме, потому что она может иметь отношение к нашему делу.

Мардж уставилась на него:

– Случай с кальмаром? Вы это расследуете?

– Бля-я-я-а! – сказала Коллингсвуд. – Так и знала. Вот же охреневший засранец.

– Э-э, – Бэрон слегка поднял брови. – Да. Нам было, скажем так, интересно, сможет ли Билли удержаться от сплетен.

– Надо отдать должное, босс, для человека, который сам не знает, что делает, мутит он мощно. Ну все, давай уже! – Последнее она, насколько видела Мардж, сказала в никуда.

– Мы бы предпочли, чтобы вы держали при себе все, что он рассказал, если будете так добры, мисс Тилли.

– По-вашему, это как-то связано с исчезновением Леона? – спросила в изумлении Мардж. – А Билли? Где они, по-вашему?

– Ну, этим мы сейчас и занимаемся, – сказал Бэрон. – И не извольте беспокоиться – мы сообщим вам, как только что-нибудь узнаем. Билли много рассказывал о кальмаре? Леон его видел? Он был завсегдатаем музея?

– Что? Нет, вовсе нет. В смысле, один раз вроде видел. Но ему это было как-то неинтересно.

– Вам он об этом рассказывал?

– Леон? – спросила она. – В смысле, рассказывал ли он мне про кражу? Он думал, что это очень смешно. В смысле, он понимал, что для Билли это многое значит. Но сами понимаете, это же так странно, да? Как тут не прикалываться. Я даже сама не знала на все сто, стебет нас Билли или нет, понимаете?

– Да нет, – сказала Коллингсвуд.

– И зачем, по-вашему, ему понадобилось такое выдумывать? – спросил Бэрон.

– Ну, по новостям-то ничего не показывали?

– Не показывали, – сказал Бэрон. – О, но это же… это же намек красноречивей слов. На такой запрет на разглашение, какой вы и представить себе не можете. – Он улыбнулся.

– В любом случае не то чтобы Леон это одобрял. Он просто… Ему было смешно от самой идеи. Он даже скинул мне шутку перед тем, как…

– О да, – сказала Коллингсвуд. – Просто ржака.

– Ну вы чего, – сказала Мардж. – Кто-то упер гигантского кальмара. Ну вы чего!

– Что вы можете рассказать нам о Билли? – спросил Бэрон. – Что вы о нем думаете?

– Билли? Не знаю. Он ничего. Я его почти не знаю. Он друг Леона. А почему вы спрашиваете?

Бэрон глянул на Коллингсвуд. Она покачала головой и дернула за поводок.

– Ни фига, – сказала она. – О-ой, прости, Бодрячок.

– Что происходит? – спросила Мардж.

– Просто расследуем, мисс Тилли, – сказал Бэрон.

– А мне стоит… Насколько мне стоит волноваться?

– О, не очень, – сказал он. – Ты бы волновалась, Кэт?

– Не-а. – Коллингсвуд набирала кому-то сообщение.

– Знаете, чем больше я об этом думаю, тем больше вижу, что это не связано с нашим делом. Так что я бы на вашем месте не волновался.

– Ага, – сказала Коллингсвуд, все еще тыкая в телефон. – Не-а.

– Итак, – сказал Бэрон, – очевидно, мы дадим вам знать, если решим иначе. Но должен сказать, что это маловероятно. Премного благодарны. – Он кивнул. Коснулся указательным пальцем козырька отсутствующей кепки, как бы «засим откланиваемся».

– Эй, что? – спросила Мардж. – И все? – Коллингсвуд уже была у дверей, поднимала воротник, как заправский денди. Она подмигнула Мардж. – Это что сейчас было? – не унималась Мардж. – Вы уходите? И что теперь?

– Всячески заверяем, что будем не покладая рук искать этого самого вашего и того, второго, – сказала ей Коллингсвуд.

Мардж раскрыла рот.

– Ну что такое, Кэт? – сказал Бэрон. Покачал головой, закатил глаза для Мардж, как утомленный отец. – Мисс Тилли, как только мы получим представление, что происходит, мы немедленно с вами свяжемся.

– Да вы слышали, что она сказала?

– Кэт, – сказал Бэрон, – отправляйся давай в машину. Слышал, слышал, мисс Тилли. И приношу извинения.

– Я хочу подать жалобу. – Мардж трясло. Она сжимала и разжимала кулаки.

– Ну конечно. Вы целиком в своем праве. Вы должны понять, что проблема здесь только в кладбищенском юморе Коллингсвуд. Она превосходный офицер, и таким образом она справляется с травмой, с которой мы вынуждены сталкиваться каждый день. Признаю, не то чтобы это было оправданием. Так что прошу, подавайте жалобу, это пойдет ей на пользу. – Он помедлил в дверях, положив руку на косяк. – Я передам ей, как разочарован ее поведением.

– Стойте, вы не можете вот так уйти. Как мне с вами связаться, если?..

– Вам назначили офицера для связи в вашем местном участке, верно? – спросил Бэрон. – Обращайтесь к нему. Он передаст любую информацию мне и моему отделу.

– Какого черта? Вы не можете так внезапно… – Но дверь уже закрывалась, и хоть Мардж и дальше кричала и требовала объяснить, что происходит, она не пошла за офицерами. Мардж привалилась к двери, пока не прошло сильное ощущение, что она расплачется. И произнесла вслух:

– Что это была за хрень?

Что это было? Спорное решение, и притом неправильное. Интуиция из того разряда, о котором редко говорят: «ошибочная».

– Вообще по нулям, – сказала Коллингсвуд. Закурила. Дымок подхватился зимним ветерком. – Ни хера она не знает.

– Согласен, – ответил Бэрон.

– И все это не имеет к ней никакого отношения. Здесь мы ни к чему не придем.

– Согласен, – ответил Бэрон.

– Возле этой квартиры чертовыми чарами даже не пахнет, – сказала Коллингсвуд. – Не то что у Билли.

У него точно был человек или люди с душой или душами, извалянными в том или ином волшебстве. В квартире Билли ее несчастный эфирный зверек-компаньон извертелся, исскулился и визжал так громко, что его услышал даже Бэрон.

– Знаешь, сейчас ведь тишь да гладь, – сказала Коллингсвуд. – Пока все до усрачки боятся ПВП. То есть любой оставшийся след должен бросаться в глаза. Но ты сам видел хрюшу. – Она потрясла поводок. – Ну, в смысле, не видел, но ты понял, о чем я. Тут пустышка. Ну и в чем дело? Этот самый Леон при каких-то делах?

– Сомнительно, – сказал Бэрон. – Судя по всему, что мы нашли, он абсолютно никто. Просто типичный обыватель. – Он сделал губами звук «бр-р-р». – Если он как-то связан с кракеном, то он под глубоким прикрытием бог знает как долго. По-моему, его зацепило случайно.

Коллингсвуд слушала тексты-мысли. Она чувствовала, как ее краткосрочный фамильяр вынюхивает слабые паразапахи магии на улице.

– Ну, жалко птичку, – сказала она.

– Именно. Сомневаюсь, что мы его еще увидим. Или Билли.

– Если только Билли и не есть наш преступник. – Они задумались. – Слышал, что этим утром травил Варди?

– Где он вообще? – спросил Бэрон. – Чем занят?

Коллингсвуд пожала плечами:

– Хз. Говорил что-то про изучение религиозной жизни Адлера.

– А она у него была?

– Я хз, начальник. Не я же изучаю. Но то, что он утром-то говорил, ты слышал? Про кракенистов?

Конечно, уже пошли слухи обо всех аспектах кражи, убийства, загадки. Никому не затушить распространяющийся пожар слухов. Работа Бэрона и Коллингсвуд заключалась в том, чтобы их слушать. Теологические стукачи Варди доложили ему – а он доложил коллегам, – что на улицах шептались об опале высокоуровневых адептов тевтической церкви.

А также все чаще роптали об апокалипсисе.

Как раз сейчас был идеальный рынок для продавцов реликвий. Кто-то сомневается, что религия и организованная преступность ходят рука об руку? Как спрашивали епископы одного тайного католического ордена, когда перед ними вставали вопросы бизнес-этики, неужели мученическая смерть святого Кальви ничему нас не научила?

– Ну мы, значит, по-прежнему думаем, что это по-любому какие-то богодрочеры? – спросила Коллингсвуд. Шмыгнула носом. – Кракенисты или кто там еще? Или это просто какие-то сраные воры?

– Теряюсь в догадках, – ответил Бэрон. – А теряться в фактах, пожалуй, значительно лучше.

– У всех моих стукачей по-прежнему глухо, – сказала Коллингсвуд. Снова шмыгнула носом.

– Ого, – сказал Бэрон. – У тебя… Вот. – Он протянул платок. У нее носом шла кровь.

– Ах ты мелкий гондон долбаный, – сказала Коллингсвуд. Зажала переносицу. – Ах ты сучечка.

– Господи, Кэт, ты в порядке? Что это?

– Просто перенапряглась, босс.

– Напряглась? В такой-то славный денек? – Она пронзила его взглядом. – Что за муха тебя укусила?

– Да ничего. Ничего такого. Просто… – Она подняла руки. – Все сразу. Сраная Панда.

К такому названию для конца всего сущего Коллингсвуд и Бэрон пришли после бессвязной цепочки ленивых шуток. Для конца, к которому готовила даже самая пунктирно апокалипсическая вера. От его магической вони Коллингсвуд, мастер фишек, была как на иголках: зубы ныли, на месте не сиделось, душа не на месте. Она постоянно говорила об этом устрашающем грядущем чем-бы-то-ни-было, пока Бэрон не предложил придумать сокращение. Началось с Большого Злого Волка, что быстро сменилось на Таксу, а в итоге – на Панду. Только лучше от этого прозвища Коллингсвуд не стало.

– Что бы это ни было, оно связано с гребаным кальмаром, – сказала она. – Если б только знать, кто забрал паршивца…

– Мы знаем главных подозреваемых. По крайней мере, если об этом спросят в офисе.

Верующие могли бы немало выложить за труп бога. ОПФС расставила сети и вылавливала – хе-хе – хоть слово о тайной Церкви Бога-Кракена. Но исчезновение могло оказаться и более мирским – пусть даже фишечным и противоестественным – преступлением. А это бы все усложнило.

Бюрократический передел территорий. ОПФС – единственные офицеры в столичной полиции, кого не назвать некомпетентными бестолочами в делах с мистической фишечной чепухой. Именно они являлись государственными ведьмами и молотами ведьм. Но их полномочия оставались причудой истории. В полиции Великобритании не было никаких отделов волшебства. Никакого SO21[31]31
  Коды британской полиции для преступлений разного рода, список заканчивается на SO20.


[Закрыть] для преступлений с применением магии. Никакого тебе летучего отряда. Только один ОПФС, и то технически они работали не с силами лей-линий, чарами, призванными сущностями и т. д. – они были конкретно отделом сект.

На практике, конечно, отдел и комплектовался связанными с этим сомнительными талантами, и надзирал за ними. Компьютеры ОПФС были загружены ПО и ОС – потусторонним обеспечением и оккультными системами («Джис 2.0», «АйЖрец»). Но подразделение было обязано поддерживать видимость, описывая свою работу в категориях религиозных преступлений. Приходилось стараться и подчеркивать – если бы они пришли к выводу, что за исчезновением архитевтиса правда стоит мировая аномальная преступность, – все связи с лондонскими ересиархами. Иначе бы они вышли из юрисдикции. Без сектантских междоусобиц в основе дела о спертом спруте его бы просто передали какому-нибудь грубому и неотесанному отделу – тяжких преступлений, организованной преступности. Кражи антиквариата.

– Убереги нас бог, – сказала Коллингсвуд. – Главное, чтоб не в банке.

– Чисто гипотетически, – сказал Бэрон. – Между нами. Если это правда уголовка, а не боголюбы, то ты знаешь, кто наш главный подозреваемый.

– Та-сука-ту, – сказала Коллингсвуд.

Зазвонил телефон Бэрона.

– Да? – сказал он в трубку. Прислушался и остановился на улице. Побледнел, побледнел сильней, напоследок как будто постарел.

– Что? – спросила Коллингсвуд. – Что, босс?

– Ладно, – сказал он. – Сейчас будем. – Он захлопнул телефон. – Госс и Сабби. Кажется, они обнаружили, что Андерс нам их сдал. Кто-то… Ох, ну к черту. Сама увидишь.

24

Когда Билли проснулся, он понял, что его сны были не более чем обычными ошметками смыслов, сляпанными вместе.

Почему бы гигантским спрутам не быть богами нашего мира? А какой зверь лучше? Не так уж сложно представить, как эти щупальца смыкаются вокруг планеты, ну?

Он знал, что теперь он на войне. Билли в нее влез. Это больше не его город – это поле боя. Он дергался из-за внезапных звуков. Он был партизаном за плечами Дейна. Дейну нужен его бог, Билли – свобода и месть. Что бы ни говорил Дейн, Билли нужна была месть за Леона и за утрату смысла в жизни, и война с Тату давала на это хотя бы крохотный шанс. Правильно?

Замаскировались они просто. Билли волосы пригладил, Дейн – взлохматил. Дейн – в спортивном костюме; Билли ударился в абсурд с одеждой, украденной у воображаемого студента. Он моргал, как беглец – которым и являлся, – следил, как спешат лондонцы. Пару секунд Дейн вскрывал новую машину.

– У тебя какой-то волшебный ключ? – спросил Билли.

– Не подкалывай, – сказал Дейн. Он пользовался просто какой-то техникой угонщиков и ловкостью рук. Билли оглядел салон машины – книжка с бумажной обложкой, пустые бутылки из-под воды, разбросанные бумажки. Он надеялся с безнадежной нервозностью, что этот угон не повредит тому, кто бы ему понравился, – кому-нибудь хорошему. Никчемная увертка.

– Итак… – сказал Билли. Ну вот он и на фронте. – Какой план? Идем на «вы», да?

– Охота, – сказал Дейн. – Надо проверить зацепки. Но это как бы опасно. Я… Теперь, раз я дезертир, нам с тобой нужна помощь. Это неправда, будто у нас совсем нет союзников. Я кое-кого знаю. Мы едем в ББ.

– Куда?

– В Британскую библиотеку.

– Что? Я думал, ты не хотел светиться.

– Да. Знаю. Не самое лучшее место для нас.

– И зачем тогда…

– Потому что надо найти бога! – сорвался Дейн. – Ясно? И потому, что нам нужна помощь. Это риск, да, но в основном это территория новичков. Те, кто знает, чего хочет, туда не ходят.

Там было волшебство, объяснил он, но строго начального уровня. Серьезный размах ищут в других местах. Безлюдный бассейн в Пэкхеме; башня «Гомон-стейт» в Килберне – уже не кинотеатр и не зал для бинго. В мясном холодильнике стейк-хауса «Ангус» у Шефтсбери-авеню имелись такие мощные тексты, что они менялись местами, стоило библиотекарям отвернуться, и нашептывали ложь, которую хотели подсунуть читателю.

– Закрой рот, раскрой глаза, смотри и учись, не забывай об уважении, – сказал Дейн. – И не забывай, что на нас охотятся, так что, если увидишь что угодно, говори мне. Не высовывайся. Будь готов бежать.

Прошел дождь, грибной. Когда идет дождь, процитировал Дейн дедушку, это кракен стряхивает воду с щупалец. Когда дует ветер – это дыхание его сифона. Солнце, сказал Дейн, – проблеск биофосфора в шкуре кракена.

– Я все думаю о Леоне, – сказал Билли. – Мне надо… Я должен сообщить его семье. Или Мардж. Она должна знать… – Было слишком тяжело формулировать свои чувства, и ему пришлось замолчать.

– Ты никому ничего не скажешь, – ответил Дейн. – Ты ни с кем ни о чем не говоришь. Ты в подполье.

Город как будто колебался. Как шар для боулинга на холме, налившийся потенциальной энергией. Билли вспомнил, как по-змеиному раскрылась челюсть Госса, хруст костей и рот, отвесно преобразовавшийся в дверь. Дейн проехал мимо маленькой галереи и химчистки, блошиных развалов хлама, изобилия безделушек, – городской сусальности.

Перед Британской библиотекой на большом дворе собралась толпа. Студенты и другие читатели – с ноутбуками под мышками, в модных строгих очках и шерстяных шарфах. Они глазели и хохотали.

Таращились они на стаю кошек, расхаживающих сложной кадрилью, вальяжно, но целеустремленно. Четыре были черными, одна – черепаховой. Всё кружили и кружили. Не разбегались и не цапались. С благородным видом описывали свои траектории.

На безопасном расстоянии, но все же пугающе близко, были три голубя. Они ковыляли по собственному кругу. Маршруты двух групп животных чуть ли не пересекались.

– Вы можете поверить? – сказала одна девушка. Она улыбнулась Билли в его шутовской одежде. – Видели когда-нибудь такое приличное поведение? Обожаю кошек.

Большинство студентов, посмотрев с улыбкой минуту-две, проходили мимо кошек в библиотеку. Впрочем, в толпе находились очень редкие люди, наблюдавшие не с юмором, а с ужасом. Никто из этих мужчин и женщин не входил. Они не пересекали проторенные линии. Хотя было рано и они только подошли, они удалялись, как только видели это маленькое сборище.

– Что происходит? – спросил Билли. Дейн направился в центр двора, где замерла гигантская фигура. Дейну было неуютно на виду. Он постоянно озирался, вел Билли с пристыженной агрессивностью к шестиметровой статуе Ньютона. Рукотворный ученый сгорбился, изучая землю и отмеряя циркулем расстояние. Здесь как будто налицо было огромное недопонимание: блейковское пасмурное и экстатичное ворчание о близорукости скульптор Паолоцци передал величественным и самодержавным.

У статуи стоял широкоплечий мужчина в дутой куртке, шерстяной шапке и очках. У него была целлофановая сумка. Он как будто что-то бормотал себе под нос.

– Дейн, – сказал кто-то. Билли обернулся, но в пределах слышимости никого не оказалось. Человек в шапке настороженно помахал Дейну. Его сумка была набита тиражом левацкой газеты.

– Мартин, – сказал Дейн. – Вати, – он кивнул человеку – и статуе. – Вати, мне нужна твоя помощь…

– Заткнись, – произнес голос. Дейн отступил в очевидном шоке. – С тобой я еще поговорю, будь добр подождать долбаную минуту.

Говорил голос шепотом, с уникальным акцентом. Что-то среднее между лондонским и чем-то причудливым и неопределимым. Металлический шепот. Билли понял, что это говорила статуя.

– Э-э, о, кей, – сказал человек с газетами. – У тебя дела, я тогда пошел. Увидимся в среду.

– Договорились, – сказала статуя. Ее губы не двигались. Вообще не двигались – это же статуя, – но шепот исходил из ее рта размером с бочку. – Передавай ей привет.

– Ладно, – сказал мужчина. – До скорого. Удачи. Солидарность с этой компанией, – он бросил взгляд на кошек. Кивнул на прощание Дейну, и Билли заодно. Оставил газету у ног Исаака Ньютона.

Дейн и Билли встали плечом к плечу. Статуя оставалась на месте.

– Ты пришел ко мне? – сказала она. – Ко мне? Да ты вконец охренел, Дейн!

Дейн покачал головой. Сказал тихо:

– Ох, блин. Ты слышал…

– Я думал, это какая-то ошибка, – произнес голос. – Мне рассказали – и я такой: нет, это невозможно, Дейн бы так не поступил. Ни за что. Отправил к тебе пару наблюдателей, чтобы очистить твое имя. Понимаешь? Сколько я тебя знаю, Дейн? Поверить не могу.

– Вати, – сказал Дейн умоляющим голосом. Билли никогда не видел его таким. Даже в спорах с тевтексом – своим Папой Римским – он был угрюм. Теперь он лебезил. – Прошу, Вати, ты должен мне поверить. У меня не было выбора. Пожалуйста, выслушай меня.

– И что такого ты можешь мне сказать? – спросил Ньютон.

– Вати, прошу. Я не говорю, что поступил правильно, но уж выслушать ты меня можешь. Выслушаешь? Большего не прошу.

Билли переводил взгляд с ссутулившегося металлического человека на культиста-кракениста.

– Знаешь кафе «Дэйви»?» – спросила статуя. – Увидимся там через минуту. И если спросишь меня, то только для того, чтобы попрощаться, Дейн. Дейн, я просто поверить не могу. Поверить не могу, что ты штрейкбрехер.

Что-то бесшумно пропало. Билли моргнул.

– Это что было? – спросил он. – С кем ты разговаривал?

– Со старым другом, – тяжело сказал Дейн. – Который злится по праву. По праву. Сраная белка. Какой же я дурак! У меня не было времени, у меня не было права на риск. Я торопился. – Он посмотрел на Билли: – Это все ты виноват, блин. Нет, ладно, я тебя не виню. Ты же не знал. – Он вздохнул: – Это глава комитета… – Он показал на статую, теперь пустую. Билли сам не знал откуда, но он это знал. – В смысле, это был глава комитета. Представитель профсоюза.

К библиотеке подходили читатели, видели группки животных, смеялись и шли дальше или – с таким видом, будто что-то поняли, – колебались и уходили. Их останавливало присутствие кружащих существ.

– Сам видишь, что творится, – сказал Дейн. С несчастным видом провел руками по голове. – Это – пикет, а у меня – проблемы.

– Пикет? Из кошек и птиц?

Дейн кивнул:

– Фамильяры бастуют.