Текст книги "Президент планеты"

Повсюду виднелись рекламные голограммы. Одна из таких появилась прямо напротив Дарвина. От неожиданности он остановился. В других городах реклама не была такой навязчивой.

– Я вижу, тебе нужна новая одежда? – спросил прозрачный парень в пончо. – Тогда скорее в «Сенсент»! Там ты найдёшь всё, что пожелаешь.

– Спасибо, мне не нужна одежда, – ответил Дарвин, не сразу сообразив, что разговаривает с записью.

– Высокое качество по отличным ценам! – закончил парень и исчез.

Следом за ним появилась прозрачная женщина, она держала в руках цветочный горшок, но слушать её Дарвин не стал. Он побежал вслед за телохранителем. Вокруг светилась реклама всех возможных форм и размеров. Она появлялась на экранах, на домах, проецировалась на дороги. Двадцатиметровый футболист с двухметровым мячом приглашал на секцию футбола всех детей от шести лет. После чего дал пас Дарвину, и прозрачный мяч пролетел сквозь него. На короткий миг Дарвина ослепили вспышки проекторов, установленных в соседнем доме.

– Я знаю, где ближайший ломбард, – сказал Ян. – Пойдём. Только постарайся быть неузнаваемым, у тебя же восемьдесят миллионов воздыхателей на «Ювебе».

Страницей в социальной сети «Ювеб» Дарвин не управлял – это делал семейный агент по рекламе. Сам он заходил на неё очень редко. Дарвина интересовала лишь социальная сеть «Грайндхаус», где он анонимно выкладывал свои рэп-композиции, хотя там у него подписчиков было только двадцать семь. Неделю назад было двадцать восемь, но парень из Ирака внезапно отписался от него.

Удивительно, но у многих людей на улицах были бионические протезы: руки, ноги, иногда части черепа. Он слышал, что на Индийской войне, начавшейся после первого голодного бунта, многие получили увечья, но не подозревал, что там было столько участников. Наверное, четверть людей в возрасте от двадцати пяти до сорока имела что-то механическое в теле: железная кисть, железная ступня, иногда плечо. Кто-то ходил на обеих механических ногах и делал это невероятно легко, словно родился с такими ногами.

Получается, что где-то на поле боя валяются все оторванные части их тел. Помимо этого, протезы рук и ног были выставлены на витринах, и Дарвин гадал, есть ли вокруг люди, которым руку отрезал хирург, чтобы дать железную. Потерять руку в бою и поставить механическую – это он понимал, но были ли такие, которым рука из плоти надоела и они решили, что хотят получше. С ножом, вставленным в предплечье, или с метателем дротиков.

Большая часть магазинов, кафе или игровых заведений была закрыта. На них висели бумажные листки с текстами вроде «Закрылись» или «Магазин закрылся», реже был приписан полный текст, по какой причине они вынуждены были это сделать. К одной из них Дарвин подошёл и прочитал: «Закрылись, не выдержали конкуренции. Спасибо за многолетнее сотрудничество». Это был магазин инвентаря для спорта и туризма, через дорогу Дарвин увидел другой такой же под названием «Сенсент». Его витрины были разбиты, всё внутреннее убранство разграблено, а на входной двери грабители написали красным баллончиком: «Ублюдок». Наверное, имели в виду Оскара Уэбстера, владельца сети «Сенсент». Оскар был у них вчера на похоронах, только за что его тут ненавидят, Дарвин не знал.

– Сколько здесь мародёров, – удивился Дарвин.

– Это не мародёры, – возразил Ян, но разъяснять свою мысль не стал.

Чем ближе к центру они подбирались, тем чаще им попадались разбитые магазины вместо закрытых. Казалось, в этом была какая-то логика, но Дарвин не мог её уловить. Он слишком мало времени провёл на улице, чтобы понять: здесь ненавидят жителей посёлка, местные вкладывают в слово «тхари» столько же ненависти, сколько богачи вкладывают гордости. Люди винят тхари в финансовом кризисе, поэтому грабят лишь те магазины, которые принадлежат жителям за стеной. Мелкий бизнес местного предпринимателя здесь, наоборот, стараются поддерживать.

Путь для движения они выбирали не самый людный, но и не глухие переулки между домами. В таких местах обитали только наркоманы и бездомные, поэтому человек в приличной одежде рисковал быть ограбленным. Они избегали сетевых ломбардов и направлялись в частный.

День перешёл в вечер, и Дарвин начал замерзать. Он сложил руки на груди и весь съёжился, из одежды на нём была лишь любимая оверсайз майка с принтом Томми Балькуды, лучшего современного рэпера. Наверное, именно благодаря ему Дарвин начал заниматься музыкой, но мама и няня запретили поступать в школу диджеев, чтобы научиться создавать биты. Они отправили его в музыкальную школу на фортепиано и сказали: «Когда всему обучишься, можешь заниматься чем хочешь». Но иногда, тайком, Дарвин записывал треки и заливал их на «Грайндхаус», самую большую социальную сеть для исполнителей. Чтобы его не узнали, он перед камерой всегда носил маску Гая Фокса и читал только под псевдонимом Эм-Си Разрушитель – это было самое крутое имя, которое он смог придумать. В своих треках он говорил о том, что никого круче нет и он отметелит любого, кто косо на него посмотрит.

Никому не нравилось то, что он делает, пользователи соцсети писали, этот рэп даже лажей нельзя назвать. Даже более опытные рэперы говорили, что это не рэп, а моча. Все комментарии к его записям сводились к тому, что у него нет таланта и ему стоит тратить время на что-то другое. После этого Дарвин садился за фортепиано и играл на нём с утроенной силой, а затем возвращался и зачитывал рэп. Ничто не могло его остановить, даже мнение людей.

У него в голове готовы были десятки текстов, он сочинял их под одеялом, а потом отправлял самому себе на имейл под нейтральными заголовками «Домашнее задание, испанский» или «Расписание экзаменов». Однажды его репетитор испанского чуть не открыл письмо с домашним заданием. Если бы он увидел его текст, Дарвину пришлось бы в этот же день уйти из дома в добровольное изгнание. Он был слишком стеснителен, чтобы показать кому-то, что он сочинял. Тем более неприличных слов в этих текстах было больше половины. А уж если бы кто-то из родных нашёл его канал… он бы гораздо легче признался в употреблении экстази и запивании его водкой.

– Мне нужна куртка, – обратился он к Яну, идущему немного позади него. – И штаны.

– Ломбард уже близко, – ответил тот без какого-либо намёка на сочувствие.

За углом действительно оказался ломбард. Он располагался под табличкой «Ломбард».

– Жди здесь, постарайся не бросаться в глаза, – сказал Ян и ушёл. Было девять часов вечера.

Последний батончик «сникерс», захваченный в доме, ушёл за минуту. Дарвин съел его только сейчас, потому что не хотел делиться с Яном: тот был строен и силён, ему было не понять мучения толстяка вроде Дарвина. Еды больше не осталось.

Сидеть становилось скучно, телефон Ян забрал, а на улице совсем ничего не происходило. Даже уличные музыканты, встречаемые ранее по дороге, здесь отсутствовали. Ради развлечения Дарвин начал пинать пластиковый стаканчик, найденный возле переполненного мусорного бака, и представлять будто он Николо Аллегро, двадцатилетний бомбардир «Вероны» по прозвищу Эль Флако. Стаканчик летал в проходе между жилым домом и служебным выходом небоскрёба, отскакивал от стен, люди на тротуаре иногда оборачивались на него, но быстро теряли интерес. Вскоре и сам Дарвин устал, присел на бетонный пандус, утирая со лба пот, несколько минут не мог отдышаться.

Холод пришёл вскоре после того, как Дарвин остановился. Он запыхался и глубоко дышал через широко открытый рот, сердце готово было покинуть грудную клетку: оно уже стучалось изнутри. Маленькие крошечные иголочки, казалось, впиваются под кожу и вкалывают ему жидкий азот. Время узнать он не мог – телефона нет, по внутренним ощущениям, Яна не было уже больше часа. Короткий взрыв энтузиазма закончился, теперь Дарвин снова хотел домой, несмотря ни на что. Он не человек улицы, почему Ян не может этого понять? Нет на свете более приспособленного к комфорту индивидуума, чем Дарвин, и, наверное, никогда не существовало.

Холод и голод действовали на него не столько физически, сколько психологически. В три года его забрали из дома, в котором отключили отопление за неуплату, он не ел несколько дней, одежда на нём представляла собой старые изношенные лохмотья, ставшие слишком короткими для его быстро растущего тела. Оказавшись в новом, богатом доме, он первым делом начал одеваться в самую дорогую и приятную на ощупь одежду, ел больше, чем нужно, и остановиться было невозможно.

Сколько бы Дарвин ни ждал, Ян не возвращался. Стало совсем темно, и ему пришлось прыгать на месте, чтобы не замёрзнуть. Он лично развеял миф о том, что жир защищает от холода. Взгляни он чуть раньше в сторону ломбарда, заметил бы серый фургон, из которого выбежало шесть человек в камуфляже. Они забежали в здание, в руках у каждого была наготове дубинка. Когда они вышли, тащили Яна под руки с окровавленной головой – сам он идти не мог. Они скрылись внутри кузова фургона, который всё ещё продолжал стоять. Вероятно, люди в форме с помощью телефона отследили Яна с Дарвином сразу же, как только те вышли из канализации.

Не в силах больше терпеть, Дарвин направился к ломбарду посмотреть, что там делает Ян. Дарвину начинало казаться, что тот продал телефон, а деньги забрал себе. На углу дома, перед тем как Дарвин успел перейти дорогу, ему встретился бездомный. Тот сидел на куске пенопласта, а рука, словно намагниченная, метнулась в его сторону.

– Подай старику, мальчик, – произнёс он.

– У меня нет денег, – ответил Дарвин.

– Ты похож на того, у кого есть деньги. – Старик поднял голову, из-под старого грязного капюшона на него уставилось худое небритое лицо, светящееся под уличными фонарями. – Наверняка у тебя в заднем кармане лежит сотня-другая, верно?

– Нет, у меня вообще ничего нет.

– Я тебе не верю, малыш. Готов поставить мои последние ботинки, что у тебя в кармане кое-что да есть.

– Если тебе это надо, забирай, – ответил Дарвин и вывернул карманы: в них не оказалось ничего, кроме смятой этикетки от «сникерса». – Видишь?

– Удивительно, и вправду ничего.

– Я же говорил.

– Значит, ты носишь деньги в сумке на груди? – спросил бездомный.

– Нет у меня никакой сумки.

– По твоему лицу видно, что есть. Ты ведь умный мальчик, значит, прячешь деньги там, где их не достанут карманники.

В ответ Дарвин приподнял майку и показал, что под ней ничего нет.

– Неужели ты спрятал их там? – спросил бездомный, сделав акцент на последнем слове, голос у него был мягкий, как ручей. – Я уже видел людей, которые носят деньги в трусах. Ты ведь там их и прячешь, да?

– Вовсе нет.

– Ты ведь умный мальчик, я это сразу понял. Такие, как ты, всегда хорошо прячут деньги, чтобы их не ограбили в этом безумном городе.

– Трусы я снимать не буду, – ответил Дарвин. – И вообще сейчас я позову своего папу, и он наваляет тебе.

– Это того, которого держат в той машине и бьют второй час?

С удивлением Дарвин посмотрел в сторону ломбарда и заметил серый фургон точно напротив выхода. На его борту была эмблема красного питбуля в восьмиугольнике. Фургон периодически покачивался из стороны в сторону, словно внутри кто-то танцевал. Если там бьют Яна и пытаются узнать, где он оставил Дарвина, то он им пока ничего не сказал.

– Пойдём в переулок, – ответил бродяга, вставая. Он достал из внутреннего кармана засаленной военной куртки недопитую бутылку скотча и сделал глубокий глоток. – Проверим, правду ли ты говоришь.

– Никуда я не пойду, – ответил Дарвин, однако не сделал и попытки уйти. Его ноги онемели, этот старик будто загипнотизировал его.

– Не заставляй меня применять моего друга-переговорщика. – Бездомный похлопал себя по груди, где под зелёной тканью было что-то спрятано. Там мог лежать как нож, так и перцовый баллончик или электрошокер.

Не в силах ответить, Дарвин подчинился. Бродяга положил руку ему на плечо и повёл перед собой в тот самый переулок, где полчаса назад Дарвин играл в одиночный футбол с пластиковым стаканчиком. Одним залпом старик допил бутылку и бросил её в кирпичную стену жилого дома, она разлетелась на куски стекла и мелкие капельки алкоголя, от запаха которого Дарвина затошнило.

– Снимай шорты, пацан, – приказал бездомный. Он стоял в трёх шагах, уперев руки в бока, сквозь дырявые ботинки проглядывали грязные пальцы ног. Бродяга слегка покачивался в такт алкоголю в голове.

Через всё тело Дарвина струилась слабость. Он даже не нашёл в себе сил ответить, лишь отрицательно помотал головой.

– Представь, что ты на приёме у школьного врача.

На этот раз у Дарвина не хватило сил даже на движение головой. Перед глазами всё плыло, желудок вырывался наружу. Гравитация, судя по его ощущением, усилилась в два раза.

– Можешь стоять здесь хоть всю ночь, но пока не сделаешь, что я скажу, никуда не уйдёшь.

– Я ухожу, – ответил Дарвин, но не сдвинулся с места.

– Нет, не уходишь. Ты будешь послушным мальчиком или увидишь, что лежит у меня в кармане. Поверь, ты не хочешь знать, что там.

– Я ухожу, – повторил Дарвин и начал медленно разворачиваться, как трактор на гусеницах.

Лицо бездомного исказилось, на нём появился бешеный оскал. В руке сверкнуло что-то блестящее. Холодная сталь ножа прислонилась плашмя к его щеке, кончиком указывая на глаз. Он наклонился совсем низко, так, что вонь изо его рта способна была ослепить Дарвина.

– Ты останешься здесь, маленькая жирная свинья! Ты сделаешь всё, что я скажу. Теперь я твой повелитель, твой отец, твой бог. Снимай штаны, живо!

При упоминании отца Дарвина передёрнуло, он стал злиться. Если этот бродяга, этот старик, это ничтожество, этот безымянный алкоголик думал, что может сравниться с Эдуардом, то он определённо сошёл с ума.

– Ты не мой отец, – прошипел Дарвин. – Мой отец умер, его больше нет.

Со всего размаху Дарвин ударил бездомного между ног и побежал. Ему вслед сыпались проклятия и угрозы, но он не обращал внимания. Дарвин бежал и плакал, утирал слёзы, но не останавливался. Бежал до тех пор, пока не готов был упасть в обморок от усталости. Дарвин добежал до неприметного переулка, где никого не было, кроме безликих небоскрёбов. Стояла глубокая ночь. Он залез в картонную коробку возле мусорного бака и заснул. Ему снилось мороженое.

Казино. Любитель боевиков

Телохранитель Лилии был настолько крупным, что передвигался медленно. Его выносливости позавидовала бы даже лошадь, но мощная комплекция вкупе с неудобной одеждой не давала развивать большую скорость. Их группа, состоящая из Лизы, Лилии, двух телохранителей и уборщика Кармакса, отделилась от остальных, когда на их пути появились военные. Они нырнули в боковой проход и шли, пока Лиза не устала окончательно. Её поддерживали двое человек, но тем не менее для неё это было большим испытанием.

– Я знаю одного человека, он нам поможет, – говорила она. – Это мой старинный друг.

Вспоминая, Лиза закатывала глаза и погружалась в далёкие, сладкие видения прошлого. Она описывала этого человека как решение всех возможных проблем. Клайд Ирвинг, один из боссов преступного мира, вырос вместе с ней в элитном городке рядом с Лондоном, и с тех пор они поддерживали связь. Клайд отправил ей восемьдесят поздравительных открыток на день рождения, начиная с шести лет, и к каждой вкладывал какой-нибудь цветок, которого она раньше не видела.

Эти рассказы Лилия слушала без энтузиазма. Её выгнали из собственного дома, и ничто не могло поднять ей настроение. Все её братья остались где-то в канализации, сестра потерялась. Она готова была расплакаться, но держалась, чтобы поддерживать мать. То, что они идут к какому-то криминальному боссу, совсем её не утешало. Необходимость воспользоваться помощью преступника, а не полиции, уже говорила о том, что дела у них хуже некуда.

– Когда мы уже придём? – спросила Лилия в сотый раз. Ей надоела канализация, надоели крысы, убегающие при свете фонарика, их мерзкие лысые хвосты тоже надоели.

– Мы сейчас под Пэлл-Мэлл-стрит. Дойдём до Дисней-роуд – выйдем на поверхность.

Все улицы Гибралтара носили названия известных брендов, компаний или студий, и чем ближе к центру они находились, тем более известными брендами назывались. Ни одна из улиц или проспектов не называлась Транстек, в честь самой большой корпорации, зато были названия дочерних компаний: Гермес-стрит, в честь Службы такси, морских рейсов и авиаперелётов, или Гестия-роуд, получившая название от самого большого мирового застройщика, соорудившего в том числе и Гибралтар. А также Гефест-парк в честь «Гефест инк» – горнодобывающей и нефтегазовой компании. Все эти корпорации теперь принадлежали Лилии и её братьям – людям, бегущим из дома через канализацию.

От душного воздуха кружилась голова, но ей всё же было намного легче, чем Лизе. Её мать, хоть и вели под руки, дышала так часто, словно пробежала марафон.

Больше всего Лилия скучала по Ане. Куда она подевалась? Они бежали бок о бок, когда послышались выстрелы. Что было дальше, происходило как во сне, и лишь половина отложилась в памяти. Какое-то внутреннее существо будто завладело её телом и помчалось прочь, и ей повезло, что мама направилась в ту же сторону, иначе Лилия осталась бы с одним лишь уборщиком и телохранителем. Она иногда жалела, что была такой слабой. Вот Андрес – пример ответственного, сильного человека. Он знает, как выбраться из любой ситуации, его ничто не может сломить. Хотела бы она быть такой же сильной и чтобы невзгоды отскакивали от неё рикошетом.

Ей хотелось заснуть и спать до тех пор, пока все проблемы не решатся. Направиться в какое-нибудь безопасное место и отключить свой разум от повседневных дел, может быть, заняться чтением. Она бы многое отдала, чтобы вернуться в прошлое и просто пойти на шопинг. Внутренний голос говорил, что она достаточно взрослая, чтобы решить все проблемы, свалившиеся на них. А другой внутренний голос возражал первому, говорил: «Не стоит тратить усилий, всё как-нибудь решится без тебя».

Дисней-роуд оказался совсем не таким, каким Лилия его представляла. Вместо узкой улицы с жилыми домами ей предстал яркий проспект с броскими вывесками кинотеатров, ресторанов и модных бутиков. Кое-где были разбиты стёкла, повсюду разрисованы граффити, почти всё сверкало яркими цветами. Лишь едва перевалило за полдень, а народу здесь было полно, словно вот-вот должен начаться концерт всемирно известного рок-исполнителя. Они выбрались через люк в переулке, и первое, что предстало посреди всего этого, – сверкающее здание казино и отеля «Люмьер де Парис».

В высоту оно достигало пятидесяти этажей, но выглядело коротышкой рядом с ближайшими небоскрёбами, зато в плане расцветки побеждало всех. Каждый сантиметр этого здания, если это не стекло, был выкрашен в красный или золотой цвет. Наверняка ночью оно светилось и привлекало внимание в три раза сильнее. Такие здания Лилия уже встречала в других городах, но не ожидала увидеть что-то подобное здесь. Город Гибралтар с балкона её комнаты представлялся как нечто-то скучное, куда ездят ночевать работники их дома. В её воображении была картина города, где ничего интересного не происходит, где все люди похожи друг на друга, а машины ездят с одинаковой скоростью.

– Несмотря на название, казино держат не французы, – сказала Лиза. – Оно лишь когда-то принадлежало им. Сейчас казино владеет Клайд, а он наполовину грек, наполовину испанец.

– Я бы сюда не ходил, здесь плохие люди сидят, – обратился к ней Кармакс. Его голос при высоком звучании имел детские интонации, и это сбивало с толку тех, кто слушал его впервые. – Не ходите туда, пожалуйста. Меня однажды там поколотили и выкинули на улицу.

При звуке его голоса Лиза словно впервые вспомнила, что их уборщик по-прежнему идёт с ними. Стоило ей от него отвернуться, она тут же про него забывала. Наверное, из Кармакса получился бы отличный шпион. С помощью чипа на тыльной стороне ладони Лиза хотела перечислить ему денег как благодарность за беспокойство, но вспомнила, что их в этом случае быстро отследят. Им нельзя пользоваться деньгами некоторое время. Вместо этого она крепко пожала ему руку:

– Спасибо, милый. Спасибо, что был с нами. Ты очень хороший работник.

– Я хороший работник? – удивился Кармакс. Глаза его засияли от похвалы, он будто стал выше ростом от распираемой гордости.

– Да, хороший. Ты всегда просыпался раньше всех и целый день следил за чистотой. Не думай, что мы этого не ценим.

– Да, я всегда следил, чтобы чисто было.

– Ты молодец, и удачи тебе. Желаю тебе найти хорошую работу.

– Я могу идти домой? – спросил Кармакс с надеждой. Кажется, он не понимал, что его работа на семью Келвин подошла к концу. Он воспринимал этот день как возможность пораньше уйти домой.

– Да, иди, купи себе молочный коктейль.

С небывалым выражением счастья на лице Кармакс отправился вниз по улице. Лиза надеялась, что его не ограбят по пути.

– Бедный мальчик, – сказала она, хотя их уборщику было сорок девять лет. Она не догадывалась, что на следующее утро Кармакс проснётся и без единой дурной мысли поедет в их дом и продолжит там убираться. А Тауэры, расположившиеся в нём, даже не вспомнят, что вчера этот уборщик сбежал с остальными, и он продолжит мыть полы и протирать мебель как все пять лет до этого.

Дисней-роуд располагался не в центре города, но дорога здесь была оживлённая: десять полос, и все их занимали мчащиеся на огромных скоростях грузовые дроны. Изначально дороги были узкими – всего шесть полос, но тогда город не был настолько велик. Когда возник посёлок, город построили небольшой – всего лишь место, где будут располагаться офисы компаний и дома для обслуги. Когда же стало известно, что здесь появилась работа, сюда направились безработные со всех концов света, отдавая последние деньги на авиабилеты и прививки от местных болезней. Чем больше становился город, тем больше расширяли дороги и улицы. В итоге в нём стало так тесно, что город мгновенно превратился в муравейник. Работу здесь получала лишь половина населения, а другая либо воровала, либо трудилась на пользу общества за еду.

Среди прохожих была заметна огромная разница в уровне дохода. Из ста человек, прошедших перед Лилией за то время, пока она стояла в переулке и глядела на здание казино, двадцать носили костюмы – обязательный атрибут работы в офисе крупной компании. Двадцать ходили в повседневной одежде, иногда похожей на рабочие комбинезоны. Остальные шестьдесят были одеты в обноски разной степени потёртости.

Некоторое время Лилия искала пешеходный переход, а потом поняла, что светофоров здесь нет – в Гибралтаре существовали только подземные и надземные переходы. По проезжей части люди не ходили.

На входе в казино путь им преградили два охранника: один пожилой и лысый, со скучающим взглядом, а другой молодой и бородатый. Оба были одеты в одинаковые серые брюки, белые рубашки с бабочками и серые жилетки.

– Сколько лет? – спросил бородач у Лилии, перегородив ей дорогу. – Детям вход запрещён.

– Мне двадцать один.

– Предоставь «айди». Вам я бы не советовал заходить, – продолжил он, обращаясь к Лизе.

– Почему это? – удивилась она. Елизавета не была похожа на оборванку, которые ходят по улице. На ней была простая домашняя одежда, выглядящая прилично в любой обстановке.

– Сегодня вы потратите все ваши сбережения, а завтра придёт ваш сын разбираться, куда его мать дела все деньги. Никому это не надо.

– Вообще-то… – начала Лилия, собираясь рассказать, что денег у них столько, что не смогут потратить в этом казино и за тысячу лет. Лиза прервала её, положив руку на локоть.

– Я хотела бы увидеть главного, – сказала она. – Мы с ним старинные приятели. Господина Ирвинга.

– Владельца казино? Он принимает только по предварительной записи, – возразил бородач, лицо его стало холодным, отстранённым, уголки губ опустились. Лилия тут же назвала это антиулыбкой. Лысый закатил глаза. Кажется, оба охранника были не в восторге от своего руководства.

– Он будет рад меня увидеть.

Охранники и по совместительству швейцары переглянулись. Более старый произнёс в пустоту, словно увидел перед собой воображаемого друга:

– Два человека пришли на приём к боссу.

Что ему отвечал воображаемый собеседник, они не слышали, но, судя по ответам, вопросы было легко угадать:

– По личному делу, говорят, давно его знают.

«Как они выглядят?» – в голове представляла вопрос Лилия.

– Женщина и девушка. Да, как в той песне. И какой-то здоровяк с ними.

Что ждало их впереди, Лилия не представляла. Она лишь надеялась, что в казино им дадут поесть в кредит. Наличными они уже давно не пользовались, а чипы не работали. Неприятное чувство в желудке начинало напоминать о себе.

– Проходите, – сказал бородач и открыл перед ними дверь.

– Спасибо, – ответила Лиза и мягко толкнула дочь вперёд.

Войдя внутрь, Лилия зажмурилась – в глазах зарябило от обилия золотых и красных оттенков. Наверное, это должно было вызывать чувство роскоши у простых людей, но Лилии это казалось весьма странным интерьерным решением. В любом ресторане любого уровня было красивее. Светило множество люстр, и при этом не было ни одного окна, отчего создавалось впечатление, что казино находится в собственной, отдельной реальности, где время идёт иначе. От входа к барной стойке тянулась широкая красная ковровая дорожка, по обе стороны от которой находились ряды столов с сотнями игроков. Всё светилось огнями, отчего начинала болеть голова. Создавалось ощущение, что её хотят загипнотизировать.

Сотни голосов сливались в единый неразборчивый гул, из динамиков вокруг лился ненавязчивый джаз. Чуть ниже уровнем, судя по указателям, располагался зал с игровыми автоматами, ещё ниже залы с рулеткой, а в самом низу – закрытый зал, хотя Лилия даже не представляла, что там может быть.

Некоторые люди в помещении смеялись и разговаривали, другие молча смотрели в экраны с блек-джеком, где играли против виртуальной китаянки в красном платье. Здесь, в казино, люди надеялись на удачу, хотели разбогатеть и при этом хорошо провести время. Стояла атмосфера волшебства, казалось, в этом месте сбываются мечты. Эта мысль, завладевшая присутствующими, передавалась и ей.

В центре зала располагалась круговая платформа, где кассиры меняли деньги на фишки и наоборот, причём больше давали фишек, чем возвращали денег. По всему залу также стояли автоматы для самостоятельного ввода и вывода. Выход из казино располагался с другой стороны, чтобы входившие не видели выражения лиц проигравших, но в целом недовольных здесь не было. Проигрывали или выигрывали в основном небольшие суммы.

У одной из стен стояла бронзовая лошадь на постаменте. Аня пришла бы в восторг – скульптор выполнил её в стиле постмодерна: статуэтка состояла из сотен тонких лент, складывающихся в один силуэт. Казалось, статую не отлили в форме, а создали из огромного бронзового листа, который складывали до тех пор, пока не получилось невероятно сложное оригами. На такой лошади мог кататься только вымышленный персонаж, вырвавшийся с полотен художников и невозможный в реальном мире.

У ближайшего покерного стола, за которым сидело пять человек, крупная женщина в чёрных джинсах и кожаной куртке встала со своего стула с победным выражением, подняв руки вверх.

– Бум, – произнесла она прокуренным голосом. – Вот это я понимаю игра. Господа, сумку!

Долговязый мужчина в красном жилете начал складывать её фишки, выигранные за столом. Огромная гора, украшавшая стол, теперь покоилась на дне коричневого мешка для денег. Женщина отказалась от помощи и сама понесла мешок на кассу; вес был слишком тяжёлый для неё, но она радовалась каждому грамму, тянущему её руку вниз.

К ним подошёл администратор в сером костюме с золотым бейджем, на котором было указано имя: Готье Лоран. Вид у мужчины был весьма пугающий, хотя одет он был более чем прилично. Его глаза навыкате без малейшего намёка на улыбку совершенно не сочетались с нижней частью лица, где губы принимали доброжелательное выражение.

– Прошу, следуйте за мной, – сказал Готье и развернулся. Затылок у него начинал лысеть, но Лоран тщательно это скрывал.

– Идём, – сказала Лиза, и они двинулись по мягкому красному ковру в сторону лифта.

Пока они шли, какой-то парень в рубашке с закатанными рукавами осел на пол рядом с рулеткой, закрыл лицо руками и заплакал. Крупье лишь сочувственно похлопал его по плечу и предложил бесплатный напиток в баре.

– В следующий раз повезёт, приятель, – сказал крупье.

Кажется, эта сцена подняла настроение администратору, потому что он начал насвистывать и пританцовывать при ходьбе. У Лилии же внутри что-то оборвалось при виде слёз, катящихся по щекам. Что проиграл этот парень? Зарплату? Машину? Дом? Как вообще можно пускать сюда человека с серьёзной игровой зависимостью?

– Часто здесь такое происходит? – спросила Лиза.

– Чаще, чем хотелось бы, – ответил Готье. – Мы не любим оставлять людей без гроша. Пусть лучше они ходят к нам каждую неделю и тратят немного, чем придут один раз, потратят всё и больше не вернутся.

– Вы сами играете?

– Работникам казино запрещено играть. И не только в нашем, в любом другом тоже.

– Почему? – удивилась Лилия.

– Работник должен любить место, где он работает. Если же он потратит все свои деньги и заложит имущество, то не сможет работать с должным энтузиазмом.

– А вы любите свою работу? – спросила Лиза.

– Обожаю, – ответил администратор, впервые одарив их радостным выражением лица.

У лифта он поднял ладонь и приложил тыльную её часть к считывателю удостоверений, дверь сразу открылась. Внутри играла музыка, пахло чем-то неуловимым. На стене рядом с кнопками висел плакат как напоминание работникам казино: безупречно выглядящий крупье в скромной позе с руками, сцепленными на уровне паха. Снизу была приписка: «Поможем заработать тому, кто заслужил, позволим потратить тому, кто не умеет».

На сорок пятом этаже двери открылись, и перед ними появился пентхаус владельца казино. Номер был довольно тесный: в пять раз меньше первого этажа их дома, но, безусловно, красивый. Все стены были стеклянными, благодаря чему открывался широкий вид на коридоры из небоскрёбов. Интерьер был выполнен в белом цвете: стены, колонны, кресла, лестницы, только ковёр по центру был красным.

– Ведите их сюда, – послышался голос откуда-то сбоку.

Администратор указал им на соседнюю комнату, где за столом сидел мужчина лет тридцати пяти с сигаретой, зажатой в зубах. В пепельнице перед ним лежало ещё штук сорок окурков, некоторые из них до сих пор дымились. Лилия хотела поднять футболку и натянуть её на нос, чтобы не чувствовать этот смрад, способный убить любое мелкое животное за несколько секунд, но подумала, что это будет слишком неприлично. Краем глаза она заметила, что мама тоже морщится от дыма в комнате.