Текст книги "Поездка в Трансильванию"

Именно в этот момент раздался телефонный звонок. Комиссар быстро приложил к уху трубку и внимательно выслушал сообщение. Его лицо ничего не выражало, и это не понравилось Дронго. Брюлей взглянул на него и невозмутимо произнес:

– В таком случае постарайтесь узнать все подробности. Спасибо, Люка, я все понял. – И добавил, поворачиваясь к эксперту: – Ты уже догадался. Профессор Тальвар исчез два дня назад. Он отправился куда-то в горы с группой альпинистов и пропал. Надеюсь, что его сумеют найти. Скажи об этом профессору Гордону, может, теперь он наконец успокоится. Или, наоборот, будет нервничать еще больше.

Глава 6

Утренняя конференция прошла спокойно. Выступили несколько делегатов, которые скучно излагали теоретические основы суверенитета государств и европейского объединения. Вчера вечером, на приеме, Дронго сообщил профессору Гордону об исчезновении его французского коллеги. Американский гость прореагировал на это сообщение довольно спокойно. Он только спросил, будут ли искать месье Тальвара, и, получив утвердительный ответ, больше ничего не уточнял. Сегодня утром он даже не поинтересовался судьбой Тальвара, что было достаточно странно. Дронго зашел перед отъездом к комиссару Брюлею и передал ему свою новую просьбу – нужно было проверить еще один факт. Брюлей пообещал помочь.

После перерыва объявили, что третья группа выезжает в Валахию. Сразу после обеда у автобуса, который мог перевезти сразу четырнадцать пассажиров, начали собираться члены группы. Первым в салон прошел Сиди Какуб и уселся на заднее сиденье, чтобы видеть всех входящих. За ним появилась Катиба Лахбаби и, немного подумав, села во втором ряду. Следом поднялся профессор Тромбетти, одетый в стильную кожаную куртку и светлые брюки. У него были два больших чемодана, которые уложили в багажное отделение автобуса. Затем в салон вошел Дронго и сразу двинулся к Сиди Какубу, устроился рядом с ним. Лесия Штефанеску и Джордже Теодореску сели впереди. Все ждали американских профессоров, которые появились с некоторым опозданием и уселись во втором ряду рядом с Катибой. Через некоторое время появилась и Эужения Лунгул с небольшой сумкой, которую она положила на колени. Теперь вся группа была в сборе.

– Чего мы ждем? – нервно спросил профессор Уислер. – Насколько я понял, все на месте. Или с нами еще кто-то поедет?

– Да, двое наших соотечественников, – подтвердила Лесия, – господа Брынкуш и профессор Панчулеску. Сейчас они должны подойти.

– Их не было в составе группы, – вспомнил Уислер.

– Вы плохо смотрели списки. Господин Панчулеску с самого начала включен в состав группы. А трое, которые должны были поехать с нами, не поедут.

– Почему? – удивился Уислер.

– Мы едем в Валахию, – пояснила Лесия, – а они прибудут туда на своем транспорте.

– Мы разве не поедем в Орадя? – уточнил Гордон.

– Поедем, конечно, но после Валахии. Орадя находится в Трансильвании, прямо на границе с Венгрией, где и начинается общая граница Шенгенской зоны. И эта троица сразу приедет в Яссы, потом в Орадя.

– Кто они? – не успокаивался Уислер.

– Госпожа Демченко, ее помощник господин Колесников и госпожа Брескану. Но господин Колесников не является приглашенным лицом. Он всего лишь помощник госпожи Демченко и участвует за счет украинской стороны.

– Неужели они считают себя более важными персонами, чем мы? – нервно произнес Уислер.

– Сейчас такое время, – вмешалась Эужения, – денежные мешки считают себя важнее всего человечества. Важнее вас, профессор, и важнее всех остальных людей.

Уислер нахмурился, но не стал с ней спорить.

– Если человек заработал деньги своим трудом, в этом нет ничего предосудительного, – вмешался Тромбетти.

– Неужели вы полагаете, что муж госпожи Демченко мог стать миллиардером за несколько лет, зарабатывая деньги своим трудом? – иронично спросила Эужения. – Вы же не такой наивный человек, профессор.

– Я говорю о принципах, а не о конкретном человеке.

– А я говорю о конкретных людях, – не успокаивалась Эужения.

К автобусу уже спешили Брынкуш и Панчулеску. Едва показался первый, как Эужения умокла, словно опасаясь разговаривать при нем. Он сел рядом с ней, за ними. Рядом устроился профессор Панчулеску, и водитель наконец закрыл двери, отправляясь в дорогу. Лесия предупредила, что через три часа первая остановка.

– Мы едем в Бакэу, где у нас будет ужин, а затем переедем в Мойнешти, находящийся в нескольких километрах, где нам приготовлены места для отдыха. Завтра утром посетим границу, вечером поедем в Трансильванию, – сообщила она.

– В общем, мы едем к самому Дракуле, – громко сказал Тромбетти. – Будем надеяться, что нас никто не укусит и мы вернемся обратно обычными людьми.

– Дракула – всего лишь вымышленный персонаж, – пробурчал Уислер, – это Голливуд и модные писатели сделали его таким популярным.

– Ничего подобного, – вмешался Панчулеску, – Дракула существовал на самом деле. Исторически доказано, что это был правитель Валахии, который жил в пятнадцатом веке. На самом деле его прозвища – Влад Дракул, Влад Пронзитель или Влад Цепеш, что на нашем языке означает Влад Колосажатель.

– Представляю, каких трудов ему стоило получить подобную кличку, – усмехнулся Уислер. – По-моему, это самая отвратительная казнь, которую только могло придумать изощренное человеческое сознание.

– Тогда этот вид казни был популярен не только в Валахии, но и в соседних странах, в том числе и в Оттоманской империи, – напомнил Панчулеску. – Согласно непроверенным сведениям население Валахии при Дракуле существенно сократилось. Известно, что он казнил более пятисот бояр из самых известных родов.

– Типичный садист и убийца, – не выдержала Эужения.

– Нужно знать его жизнь, – заметил Панчулеску. – Считается, что он был отдан в двенадцать лет турецкому султану вместе со своим младшим братом и четыре года провел там. Некоторые историки полагают, что он подвергался сексуальному насилию и видел ужасные пытки своих соотечественников и других пленных, что сделало его психически неуравновешенным. Более того, находясь у турецкого султана, он узнал, что его отец и старший брат убиты православными болгарами, что тоже не могло не сказаться на его психике.

– Просто чистый Фрейд, – насмешливо заметил Уислер. – Подвергся в детстве сексуальному насилию и видел кровь, и еще убили его отца.

– Любой мальчик в таком случае мог стать настоящим маньяком… – продолжал Панчулеску. – В шестнадцать лет турецкий султан отпустил его домой… Турки планировали захват Константинополя, и им нужны были христианские союзники, чтобы сокрушить такую твердыню, которую к тому времени никто не мог и не хотел защищать. Но Влад Дракула продержался только несколько месяцев и вынужден был бежать. Румынские бояре и князья его просто не приняли. Через шесть лет он вернулся на престол князя и правил еще в течение шести лет. Такие своеобразные числа, все время повторяющиеся шестерки. Он прославился своей невероятной жестокостью по отношению к врагам и друзьям. Рассказывают, что его любимой казнью было посадить человека на кол, причем Дракула приказывал не заострять кол, чтобы внутренности не были сразу проколоты и наказуемый не смог бы умереть от потери крови. Наоборот, по его приказу на колу делали своеобразные насечки, чтобы человек под своей тяжестью не мог опуститься вниз и кол не пронзил бы ему сердце или другие важные органы. Рассказывали, что он любил обедать среди посаженных на кол врагов.

– Типичный садист и негодяй, – не выдержала Эужения.

– Тогда были такие нравы, – снова напомнил Панчулеску. – Есть легенды, что в саду Дракулы пропали огурцы, которые выращивались для его стола. Всех подозреваемых привезли во дворец и начали вспарывать животы по очереди, пока не нашли в желудке одного из них остатки огурцов. Ему отрубили голову, а остальных помиловали. Или история про купца, который пожаловался, что у него украли кошелек с деньгами. Вора нашли и посадили на кол, а купцу по приказу Дракулы вернули кошелек, положив туда лишнюю золотую монету. Испуганный купец сразу принес монету обратно, заявив, что она лишняя. Дракула с улыбкой сообщил купцу, что если бы тот не принес эту монету, то оказался бы на колу, рядом с вором. Вот такие понятия о справедливости.

– Выходит, он был еще и справедливым человеком, – усмехнулся Тромбетти.

– Некоторые историки считают, что легенды о его жестокости распускали венгры, – продолжал Панчулеску. – Ведь их король Матиаш Хуньяди получил деньги от римского папы на организацию Крестового похода против турок, а сам их потратил и решил убрать отважного борца с турками – князя Валахии Влада Дракулу, которому он не помог. Семнадцатого июня тысяча четыреста шестьдесят второго года, через девять лет после падения Константинополя, турецкий султан Мехмед Второй вторгся в Валахию с тридцатитысячной армией. В результате ночной атаки Дракула разгромил турецкую армию, а примкнувших к ней сербов и болгар приказал сажать на кол. Говорили, что он перебил десятки тысяч собственных граждан, подозревая их в измене. Но через несколько месяцев отправился в Венгрию за деньгами и помощью, где его арестовали, и он двенадцать лет провел в тюрьме, в результате предательства уже другого венгерского короля, Матиуша Корвина. Только в тысяча четыреста семьдесят шестом году Дракула наконец вернулся в Валахию и снова возглавил армию. По официальной легенде, он погиб у Бухареста, сражаясь против турок, причем его латы были разрублены, плащ порван, и он взял себе одежду турецкого военачальника. Считается, что собственные воины, не узнавшие Дракулу, закололи его. Хотя наши историки уверяют, что его убили по приказу румынских бояр, ненавидевших жестокого, но справедливого правителя. Кстати, под конец жизни Дракула перешел из православной религии в католическую, что тоже является одним из поводов для обвинений его в отступничестве от православных ортодоксальных канонов.

– Тогда как возникла легенда о том, что он был вампиром? – не выдержал Уислер. – Получается, что у него было тяжелое детство, неудачная молодость и правил он очень немного. Но зато был борцом за освобождение своей страны и настоящим героем.

– Я думаю, что он был достаточно жестоким человеком, учитывая его жизнь и судьбу, но вместе с тем никогда не был вампиром, – вмешался Тромбетти.

– Он был вампиром, – подал голос с последнего сиденья Сиди Какуб. – Дракулу не убили под Бухарестом, и он жил еще много лет. Христиане считают, что в Дракулу воплотилась душа самого Иуды Искариота, вынужденного всю свою жизнь скитаться по ночам, бояться Божьего света и серебра, так как он получил тридцать сребреников за предательство Христа, своего учителя. И его бессмертие – это его проклятие.

– Господин Сиди Какуб, вы же современный человек, известный эксперт, – возмутился Уислер, – как вы можете так говорить! Какая душа Иуды, при чем тут тридцать сребреников? Разве можно верить в такие вещи? Не говоря уже о том, что вы вообще мусульманин, а не христианин.

– Мусульмане уважают Иисуса Христа, называя его пророком Исой, точно так же, как и Моисея – пророка Мусу, – пояснил Сиди Какуб. – И вообще, вы плохо знаете историю. Когда начались арабские завоевания, мусульмане не убивали христиан и евреев, так как считали их людьми, имеющими своего Бога, пусть даже и чужого, но единого. Их называли «людьми Книги». Кстати, когда крестоносцы взяли Иерусалим, в первый раз они перебили всех мусульман до единого. Детей, женщин, стариков. Когда Салах-ад-Дин снова взял Иерусалим, он не тронул ни одного христианина или еврея. И еще один факт насчет самого Дракулы. При нем особым преследованиям подвергались евреи. Их было не так много, но они жили в пределах Валахии, при православном правлении румынских князей. И вот что показательно: евреи бежали из православной Валахии в мусульманскую Турцию, где им была гарантирована защита их жизни и имущества.

– Насчет евреев правда, – согласился Панчулеску, – но Дракула вообще плохо относился к исповедующим другую религию. К мусульманам, евреям, язычникам… В конце жизни он ушел в католическую религию, считая, что православные попы его предали.

– Значит, это был реальный человек? – уточнила Катиба.

– Конечно, реальный. Раньше его могила была местом поклонения, а потом ее перенесли в монастырь, чтобы ограничить число паломников.

– Сумели ограничить?

– Наоборот, их стало еще больше.

– И у вас есть вампиры?

– Пока они нам неизвестны, – признался Панчулеску, – хотя несколько человек осудили за осквернение могил. Такие прецеденты были.

– Значит, есть и вампиры, – не успокаивалась Катиба.

– Может, это психически больные люди, – ответил Панчулеску, – иногда встречаются и такие. Хотя, по статистике, в Валахии совершается меньше преступлений, чем в других областях.

– А где больше всего? – спросил Уислер.

– В столице, конечно, – сказал профессор Панчулеску, – как и по всей Европе. Столица притягивает к себе множество преступников. Здесь гораздо больше возможностей спрятаться или совершить преступление. В сельской местности или в небольшом городе трудно остаться незамеченным или скрыться от наблюдения.

– И не было ни одного случая нападения на людей?

– Иногда случаются, как и везде. Но такое может быть и в Лондоне, и в Париже, и у вас, в Вашингтоне.

– Когда Дракула убивал в Валахии, Колумб еще не открыл Америку, – не выдержал Уислер. – У нас своих проблем хватает, но вампиров, к счастью, нет.

– Их вообще не существует в природе, – снова вмешался Тромбетти, – это всего лишь выдумка ваших кинематографистов.

– И вы тоже не верите в предательство Иуды Искариота? – удивился Панчулеску. – Вы же итальянец, католик.

– Это не мешает мне реально оценивать положение вещей, – возразил Тромбетти. – Почему нужно было создавать подлецу Иуде такую вселенскую славу и сохранять ему вечную жизнь? Даже в облике Дракулы. Пусть лучше мучается в аду, чем в нашем мире, так справедливее. Мне больше нравится библейская притча о том, что он не выдержал угрызений совести и покончил с собой. Даже с точки зрения Бога, это более правильно, чем оставлять его еще на две тысячи лет, заставляя пить кровь невинных, то есть давая ему возможность сотворить новое зло. Тогда в чем смысл легенды об Иуде Искариоте и его тридцати сребрениках? Получается, что он не только не раскаялся, а, наоборот, стал еще худшим негодяем, превратившись из предавшего своего учителя ученика в кровавого убийцу и вампира. И не забывайте, что Христос знал о том, что ученики предадут его и один из них, самый верный его ученик, даже трижды отречется от него. Поэтому грех самого Иуды, возможно, не столь уникален – ведь свое предательство он совершал против учителя, уже знавшего, что именно сделает его ученик.

– Если вас послушать, то Иуда просто несчастный человек, всего лишь сыгравший нужную роль, чтобы сделать Христа мучеником, – возмущенно произнес Панчулеску. – Вам не кажется, что это довольно спорное утверждение?

– Ничего подобного. Ведь Христос должен был заранее знать, как поступит каждый из его учеников. И он сознательно пошел на муки, страдая во имя всего человечества. Собственно, на этом и основана наша религия.

– Тогда можно оправдать любое преступление, – пробормотал Панчулеску. – Ведь верующий человек должен верить, что все заранее предначертано и все совершается по воле и желанию нашего Творца. Получается, что и преступления совершаются по Его воле?

– Полагаю, что он предлагает нам право выбора, – возразил Тромбетти.

– Бог позволяет нам самим выбирать между Ним и дьяволом, – подал голос Сиди Какуб, – и от человека зависит правильный выбор. Это и есть свобода воли.

– Значит, не все предопределено, – не унимался Тромбетти.

– Не все, – подтвердил Сиди Какуб, – иначе бы мы ничего не решали в этой жизни. Возможно, тогда не было бы ни войн, ни насилия, ни убийств, ни грехов. Но это была бы история не человечества, а бесполых существ, лишенных эмоций, чувств, разума, воли. Отнимите у человека зависть или любовь, и он превратится в существо, лишенное всяких чувств и эмоций. Ему даже не захочется продолжать свой род. Мне кажется, что все в нашем мироздании устроено правильно. Человек – существо греховное, он мечтает о недостижимом, о жене ближнего своего, завидует соседу, старается превзойти конкурента, обойти коллегу по работе, устроиться лучше других.

– Так можно оправдать любое преступление, – не выдержал Дронго, невольно повторив фразу профессора Панчулеску.

– Адвокаты любого преступника пытаются убедить присяжных и судей, что человеком двигали другие чувства, другие побудительные мотивы, ищут оправдательные мотивы, тогда как в основе каждого поступка или преступления лежат склонность к наживе, зависть, корысть, – добавил Сиди Какуб.

– Поэтому я так не люблю адвокатов, – повернулась к нему Эужения. – Они всегда пытаются защитить преступников и никогда не защищают по-настоящему невиновных людей.

– Это слишком категоричное заявление, – возразил Тромбетти.

Спорящие разбились на несколько пар, и все одновременно говорили со всеми. Через некоторое время водитель объявил первую остановку, чтобы гости могли выйти из салона и размять ноги. Молчавший все время Гордон подошел к Дронго и, осторожно оглядываясь, спросил:

– У вас нет никаких известий о профессоре Тальваре?

– Нет, – ответил Дронго, – пока ничего не известно.

– Я все время думаю об этих письмах. Кому они были нужны, как вы считаете?

– Если бы я их видел, то, возможно, сумел бы проанализировать. Вы убеждены, что никто не сможет найти эти письма в вашем архиве?

– Убежден, – ответил Гордон, отходя в сторону.

Дронго набрал номер телефона комиссара Брюлея и, услышав его голос, тихо спросил:

– Вам удалось что-то узнать?

Сегодня утром он попросил комиссара уточнить, получал ли профессор Вундерлих письмо с угрозами в свой адрес. Комиссар нашел профессора Вундерлиха, и тот подтвердил получение подобного письма. Но сразу сообщил об этом принимающей стороне и послал им копию письма по электронной почте, отсканировав его на своем компьютере.

– Возможно, румынская сторона решила не оглашать этот неприятный для них факт, – продолжал комиссар. – Мне только непонятно, почему этого не сделал сам Гордон. Ведь он тоже профессор права и мог бы переслать свое письмо в Бухарест. В любом случае будь осторожен, он не сказал тебе всей правды.

– В каком смысле?

– С Вундерлихом он разговаривал еще неделю назад. А тебе сказал, что говорил с немецким профессором, только приехав в Румынию. Почему он соврал? Я подумал, что тебе нужно об этом знать.

Глава 7

По пути к восточной границе Румынии они сделали еще одну остановку, и к восьми вечера автобус прибыл в Бакэу – один из двух крупных городов, находящихся в этой части страны, расположенный на реке Бистрица. Здесь был приготовлен ужин для гостей в небольшом местном ресторане. За длинным столом разместились все одиннадцать прибывших. Чтобы гости их понимали, румынские представители из вежливости говорили по-английски. Таким образом, за столом сидели четверо представителей Румынии – Панчулеску, Теодореску, Брынкуш, Штефанеску – и шестеро гостей – профессора Уислер, Тромбетти, Гордон, эксперты Сиди Какуб, Дронго и Катиба Лахбаби. Причислить к кому-то Эужению Лунгул было сложно. С одной стороны, она родилась в Румынии и была активисткой правозащитного движения в поддержку румынских цыган, но с другой – являлась по паспорту гражданкой Швейцарии, что автоматически зачисляло ее в число гостей.

Бакэу находился сразу за Карпатскими горами, которые они объехали с востока, выехав из Бухареста и держа путь на северо-восток. Прибыл и глава местной исполнительной власти, или глава жудеца, как называли в Румынии область, – смешной маленький мужчина с круглой, как идеальный шарик, головой и телом, состоящим еще из нескольких шаров. Он приветствовал гостей, коротко рассказав о достижениях своего города. По-английски он не говорил, поэтому его слова переводил Брынкуш, который сообщил гостям, что им дадут попробовать местного домашнего вина. Затем они поедут не в Мойнешти, как поначалу планировалось, а на север, в Бухуши – небольшой город, находящийся на другом берегу реки, где и останутся на ночь.

– Почему туда? – поинтересовался Тромбетти.

– Оттуда быстрее доберемся до границы, – пояснил Брынкуш, – а завтра у нас состоится встреча в самом крупном городе нашей восточной части страны – в Яссах.

– А в Трансильванию мы поедем уже завтра? – уточнил Гордон.

– Нет, послезавтра утром. Завтра мы переночуем в Яссах и уже оттуда отправимся в Клуж-Напоку.

– В программе указано, что мы должны быть в Орадя, – напомнил Гордон.

– Сначала обед в Клуж-Напоке и встреча с активистами местного правозащитного движения, а уже затем мы переедем в Орадя, – сообщил Брынкуш.

Прибывший чиновник закончил свой импровизированный спитч и сел на место рядом с Теодореску. Принесли вино в больших кувшинах и разлили его по стаканам. Вино многим понравилось. Оно было немного кислым, но приятным и легким. Тромбетти сморщился, сделав несколько глотков, и поставил свой стакан на столик.

– Вам больше нравятся ваши вина? – с явным вызовом спросила Эужения.

– Да, – ответил Тромбетти, – безусловно, наши нравятся больше…

– Вы не любите чужие напитки? – уточнила Эужения.

– Не люблю. Мне вообще кажется, что каждый человек тяготеет к местным продуктам и напиткам.

– Вам не нравится другая кухня?

– Нравится, например французская или испанская. Особенно люблю паэлью, она похожа на наше ризотто. Или немецкий рислинг.

– Понятно, вы любите только продукты из Западной Европы, – сделала вывод Эужения. – Вам не кажется, что даже ваши гастрономические предпочтения отдают местным национал-шовинизмом? Почему, допустим, не венгерские вина или болгарская кухня?

– Я сам выбираю, что именно мне нравится или не нравится, – недовольно перебил ее Тромбетти.

– У каждого свой вкус, – попытался потушить намечавшуюся ссору Брынкуш.

– Просто итальянский профессор не любит чужие вина, – пошла в наступление Эужения, – особенно если они из страны, не входящей в «цивилизованную Европу».

– Я так не сказал. Мне больше нравятся итальянские вина. И я имею право выбора.

– Конечно, имеете. Можете выбирать, какое вино вам пить, какую еду поглощать, каких иммигрантов принимать, кого выселять из страны, а кого оставлять, – не сдержалась Эужения.

– Да, если хотите, – вышел из себя итальянский профессор. – Я считаю, что моя страна просто переполнена незаконными иммигрантами из Африки, арабских стран и Восточной Европы. Причем хуже всех себя ведут именно ваши бывшие соотечественники, госпожа Лунгул, и вы это прекрасно знаете. Больше всего грабежей, насилия и торговли наркотиками, по статистике, совершается вашими бывшими соотечественниками. И моя страна вправе требовать соблюдения общеевропейского законодательства и упорядочения визового режима с Румынией.

– Вот где сразу проявляются ваши взгляды, сеньор Тромбетти. И такой человек может считаться европейским экспертом. Какой позор для Европы!

– Хватит, – взял Эужению за руку Брынкуш, – нам всем нужно успокоиться.

Она хотела что-то сказать, но он, очевидно, так сильно сжал ее руку, что она замолчала. Затем вырвала ее, отвернулась и больше не произнесла ни слова. Сидевший за столом глава местного жудеца не понимал, что именно происходит. Чтобы разрядить обстановку, Дронго решил вмешаться. Сначала он обратился к профессору Тромбетти по-итальянски:

– Вы же видите, что она нервничает. Зачем вы спорите?

– Эта особа меня все время оскорбляет, – прошипел итальянец.

– Вы же мужчина, необязательно ей отвечать, – тихо посоветовал Дронго. И повернулся к профессору Панчулеску: – Завтра у нас будет встреча в Яссах. Из истории мы знаем только успешную операцию советских войск в сорок четвертом году, так называемую Яссо-Кишиневскую, когда наступление двух советских фронтов привело к разгрому крупной немецко-румынской группировки и выбило из войны Румынию, вынужденную повернуть свои войска против Германии.

– Все так и было, – кивнул Панчулеску. – В результате наступления советских войск Румыния перешла на сторону антигитлеровской коалиции.

– И стала на сорок с лишним лет сателлитом Советского Союза, – вмешался Уислер.

– Вы полагаете, что быть сателлитом фашистской Германии гораздо лучше? – спросил Дронго.

– Не забывайте, что Сталин навязал им коммунистический режим, – напомнил Уислер, – и этого диктатора Чаушеску.

– Господин профессор, – возразил Дронго, – Чаушеску стал генеральным секретарем только в шестьдесят пятом, уже при Брежневе, а президентом страны был избран в семьдесят четвертом. Сталин умер в пятьдесят третьем. Согласитесь, что при всем желании он не мог навязать румынам «закарпатского гения», как его иногда называли в румынской прессе.

– Его называли тираном и диктатором, – не выдержала Эужения.

– Только после свержения, – поправил ее Дронго. – На самом деле он всегда вел политику, достаточно независимую от общего курса Москвы, и отличался самостоятельностью своих действий. Хотя должен признать, что его режим был не очень приятным не только для румын, но и для гостей, прибывающих в эту страну.

– Завтра мы едем в Яссы, – напомнил Уислер. – Пусть лучше профессор Панчулеску расскажет нам об этом городе.

– В Яссах проживают более четырехсот тысяч жителей, – сообщил Панчулеску, – почти триста лет город был столицей Молдавии, с середины шестнадцатого века до тысяча восемьсот пятьдесят девятого. Это крупный промышленный и научный центр, а Ясскому университету уже больше ста пятидесяти лет. В городе имеются известные всему миру монастыри – Четэцуя и Голия, каждому из которых почти по четыреста лет. Мы посетим один из этих монастырей. А сейчас нам нужно заканчивать ужин, мы уже опаздываем. Переночуем в небольшой гостинице при местном монастыре.

– А где остальные члены нашей группы? – поинтересовался Гордон. – Они не останутся с нами?

– Они приедут сразу в Яссы. Там гораздо лучшие условия, – пояснил Панчулеску.

Сидевшие с самого края стола двое арабских экспертов все время молчали, не принимая участия в разговоре, хотя прекрасно понимали, о чем именно идет речь. Сиди Какуб и Катиба Лахбаби не вмешивались ни в споры, ни в разговоры.

– Госпожа Демченко передумала и не хочет оставаться с нами в монастырской гостинице, – пояснила Лесия, – поэтому мы поедем туда вдесятером.

– Но нас одиннадцать человек, – посчитал Уислер.

– Господин Теодореску поедет в Яссы раньше – готовить нашу завтрашнюю встречу, – пояснила Лесия, – следовательно, нас будет десять. Мы заранее предупредили, что гостиница достаточно скромная. Комнаты небольшие, но чистые, там обычно останавливаются туристы, путешествующие по Валахии…

– По местам графа Дракулы, – добавил, улыбнувшись, Теодореску.

– При чем тут Дракула? Это неудачная шутка, – вздрогнул Тромбетти.

– Не забывайте, что эти места раньше назывались Валахией, – напомнил Панчулеску.

– И поэтому ночью к нам явится граф Дракула? – насмешливо спросил Уислер. – И если он меня укусит, я превращусь в вампира? Неужели вы верите в подобную чушь? Профессор Джорджтаунского университета превращается в вампира… Просто сюжет для голливудского триллера. Только надеюсь, он меня не укусит: я слишком несъедобен, и он может подавиться.

– Не нужно шутить на эту тему, – мрачно посоветовал Гордон.

– Вампиры существуют, – убежденно произнес Сиди Какуб, впервые нарушая молчание, – и нам нужно их опасаться.

Наступило неловкое молчание, словно арабский специалист выдал какую-то тайну.

– Господа, прошу заканчивать ужин, – взглянула на часы Лесия, – мы и так уже задержались.

Все начали подниматься. Теодореску достал телефон, набрал номер водителя, который должен был приехать за ним из Ясс. Тот сказал, что машина уже выехала и будет в Бакэу через десять минут. Вместе с руководителем местного жудеца Теодореску вышел из ресторана, чтобы проводить гостей. Все расселись по местам, Теодореску помахал рукой на прощание, и автобус медленно тронулся в горы. Тромбетти уселся впереди, чтобы не видеть Эужению, а Брынкуш снова оказался рядом с ней в третьем ряду.

– Почему вы садитесь сзади? – тихо поинтересовался Сиди Какуб у Дронго. – Хотите все видеть или не любите, когда вам в затылок кто-то дышит?

– И то и другое, – немного подумав, ответил эксперт, – но в основном это привычка. Когда я учился в школе, то был самым высоким мальчиком в классе. И естественно, садился на последнюю парту, чтобы не мешать остальным. Кроме того, я любил читать книги, а на последней парте это очень удобно.

– У вас на все есть логичные ответы, – усмехнулся Сиди Какуб.

– А вы почему садитесь на заднее сиденье?

– Я не был самым высоким мальчиком в классе, но был самым бедным и всегда донашивал костюмы своих старших двоюродных братьев. Разумеется, не все подходили мне по размеру, некоторые были порваны, с заплатками на брюках, и я стыдился показываться в подобном виде перед одноклассниками, поэтому садился на заднюю парту, чтобы на меня никто не обращал внимания, и не вставал во время перемен. Вы выросли в обеспеченной семье?

– Да, – ответил Дронго, – отец был президентом коллегии адвокатов, а мать было ректором университета.

– А у нас в семье было восемь человек, и отец едва мог всех прокормить, – задумчиво произнес Сиди Какуб, – так что мы с вами выросли в неравных условиях, господин эксперт. Вы родились в сорочке и с серебряной ложкой во рту, а я был четвертым ребенком, но первым мальчиком, именно поэтому отец так хотел, чтобы я учился. Всего нас два брата и шесть сестер. Три сестры и я, потом еще три сестры и следующий брат. Моя старшая сестра смеялась, что нужно родить еще трех девочек, чтобы на свет появился третий мальчик. Она вообще была жизнерадостной женщиной.

– Почему была?

– Умерла во время родов еще тридцать лет назад, – мрачно сообщил Сиди Какуб. – Потом выяснилось, что у нее должны были родиться близнецы. Но родители выдали ее за такого же нищего, как она, и у него не было денег на хорошего врача… Ей только исполнилось семнадцать. – Он замолчал, глядя куда-то перед собой. – А вы говорите, что вампиров не существует. Дракула – всего лишь избавитель от человеческих страданий. Вам не кажется, что иногда гораздо гуманнее убить человека, чем позволить ему долго жить и страдать?

– Не уверен, что кому-то дано право на подобный выбор, – возразил Дронго.

– Это право не дается, – вздохнул Сиди Какуб, – его берут. Именно поэтому мы с вами ищем тех, кто считает себя вправе определять величину человеческой жизни.

Автобус проехал по небольшому мосту через реку. Уислер повернул голову, посмотрел на мост и пробормотал: