Текст книги "Заговор в начале эры"

Глава VI

И оттого только страх

всех смертельный объемлет, что много

видят явлений они на земле

и на небе нередко.

Тит Лукреций Кар

(Перевод Ф. Петровского)

Над городом быстро опускались сумерки. Дневная духота сменилась грохотом громовых раскатов и внезапно ощутимо налетевшим ветром Бореем.[56]56
  Ветер Борей – северный ветер.


[Закрыть] Упали первые капли дождя, постепенно превращаясь в нарастающий ливень. Молнии освещали семь холмов Рима,[57]57
  Семь холмов Рима – Капитолий, Палатин, Виминал, Квиринал, Целий, Эсквилин, Авентин.


[Закрыть] являющих собой центр всего цивилизованного мира, на которых сходились все противоречия современной эпохи, где рождались и возносились титаны и падали, разбиваясь, с высоты собственного величия поверженные герои.

Уставшие за день люди разбежались по домам, торговцы быстро собирали свой товар, спеша укрыться в близлежащих строениях, под навесами портиков и базилик. Редкие прохожие торопились к своим жилищам. На город надвигалась тьма, разрываемая молниями, словно неведомый режиссер решил поставить грандиозные декорации перед очередным актом разыгрываемой здесь трагедии. Волны Тибра, вздувшись, побежали еще стремительнее. На Марсовом поле все усиливающиеся шквалы ветра стали сносить установленные здесь несколько дней назад палатки. Лаяли собаки, ржали лошади, гоготали гуси, словно пытаясь во второй раз спасти своим гоготанием «Вечный город».

От Колизея, мимо храма Венеры и эквимелия,[58]58
  Эквимелий – рынок на Капитолии, на котором продавали животных для пожертвований.


[Закрыть] по направлению к Квириналу двигались две фигуры. Посторонний наблюдатель мог без труда узнать в этих мощных широкоплечих римлянах Катилину и Лентула. Завернувшись в трабеи, они быстро шли, не обращая внимания на усиливающиеся ветер и дождь.

Лентул громко говорил, словно стараясь заглушить шум грохотавшей стихии.

– Откуда Цицерон мог узнать об убийстве Фульвии? Я думаю об этом с самого утра. На моей вилле было двадцать два человека. Кто из них мог выдать нас?

– Каждый! – громко крикнул Катилина, и его лицо исказила мрачная судорога. – Каждый, кто рассчитывал получить хоть пару сестерциев за предательство.

– Но я приказал бросить тело в море. Мои рабы уже увезли ее. Цицерон не сможет ничего доказать.

– А если он начнет искать Фульвию? – прокричал Катилина, обращаясь к своему спутнику.

Тот пожал плечами:

– Не знаю. Это не мое дело! – закричал в ответ претор.

– Нужно проверить всех рабов, проживающих на вилле, – предложил Катилина, и Лентул только кивнул головой в знак согласия.

Они сделали еще несколько шагов, когда навстречу им пробежало несколько рабов, несущих лектику, очевидно, с богатой римской матроной, застигнутой неожиданно начавшимся сильным дождем.

Катилина улыбнулся.

– Эти люди боятся даже дождя, – громко сказал он Лентулу, – они недостойны управлять миром. А Цицерону мы просто отрежем язык вместе с головой.

– Что? – переспросил нерасслышавший Лентул.

– Вместе с головой! – закричал во всю мощь своей глотки Катилина.

Внезапно улица ярко осветилась. Сверкнула молния, прочертившая небо пополам, и страшной силы заряд ударил в стоящую в ста шагах от Катилины, на кровле храма, статую Юпитера. И осветилась статуя Натты,[59]59
  Статуя Натты – одна из древнейших статуй, действительно украшавших фронтон храма Юпитера на Капитолии. Была попорчена ударом молнии. Подробнее об этом написал Цицерон в своей первой книге «О дивинации».


[Закрыть] одна из самых древних статуй, украшавших фронтон храма Юпитера на Капитолии. Сама статуя Юпитера внезапно покачнулась и полетела вниз. Римляне замерли ошеломленно, заметив, что удар молнии пришелся прямо в статую великого божества. Послышались дикие крики, какая-то женщина громко стонала, слева раздавался истерический плач девушек, а справа нарастало карканье ворон, потревоженных ударом молнии.

– Дурное предзнаменование, – прошептал Лентул.

– Для Цицерона и его компании, – сказал Катилина, сумевший непонятным образом услышать слова своего друга.

К поверженной статуе уже бежали женщины и мужчины. Бежавший впереди всех жрец-авгур, указывая на нее, громко кричал:

– Знамение богов! Это знамение богов! Горе нам, римляне. – Он подбежал к статуе и замер, увидев, что линия разлома проходит через всю статую. Жрец пошатнулся, упал на колени, поднимая руки к небу.

– Знамение богов! – снова закричал он. – Великий Юпитер[60]60
  Юпитер – бог неба, грома и молний, главный бог римского пантеона.


[Закрыть] посылает нам тяжелое испытание. Мы прогневали великих богов, и они обрушат свой гнев на наш город. Фурии[61]61
  Фурии, или евмениды (греч.), – богини мщения за пролитую кровь.


[Закрыть] поднимутся над городом, и слышен будет плач их и стоны. Со скал Скирона[62]62
  Римляне верили, что в загробном мире грешников бросали со скал Скирона, где их поедала огромная черепаха.


[Закрыть] будут бросать сынов Квирина. И Орбона, богиня смерти, будет терзать наших детей.

– Берегите детей своих от гнева богов, – громко кричал жрец, – ибо не будет пощады никому. Гнев великих богов подобен урагану, опускающемуся с гор. Трижды Гекаты[63]63
  Геката– богиня Луны, появлявшаяся при затмениях рассудка.


[Закрыть] лай прозвучит над городом. Горе нам, римляне!

Небо осветилось еще раз, и снова грохот громовых раскатов потряс город. Собравшиеся вокруг статуи люди повалились на землю. Даже Лентул был заметно смущен. А Катилина, наоборот, развеселился.

– Уйдем отсюда, – предложил он Лентулу, – иначе завтра Цицерон скажет, что боги метили в нас, а попали в Юпитера. – С этими словами грозный патриций страшно расхохотался. Удивленные люди начали поворачиваться к нему, и даже жрец замер, пораженный его смехом больше, чем ударом молнии.

– Он безумен, – тихо сказал жрец, – безумен.

Люди закричали в один голос. Женщины заголосили, и Лентул потянул Катилину за собой.

– Давай уйдем, а то мы опоздаем к Эвхаристу.

И даже когда оба патриция скрылись во мраке улицы, люди еще долго смотрели им вслед, словно вспоминая демонический смех римского патриция, так потрясший их души.

А во многих домах уже горели светильники, пылали жаровни с углем и уставшие за день люди блаженно вытягивались у огня, благословляя великого Лара, бога домашнего очага. Попадая под надежный кров толстых стен, они быстро забывали о разгулявшейся снаружи непогоде, словно каменные стены домов могли защитить их от всех тревог и забот нынешней ночи.

В одном из старых домов на Виминале уже давно горел свет в конклаве богатой римской матроны. Всюду были развешаны искусно вышитые белые и пурпурные шелковые ткани. На потолке и в углах конклава просматривались вылепленные фигуры Юноны в свадебных нарядах. В углу виднелась статуя богини плодородия Феронии, которую многие римские женщины ставили в свои конклавы, прося у великой богини земли божественного плодородия. Над большим ложем, покрытым толстым слоем шерстяных тканей, висела картина, изображавшая жреца храма Юпитера во время совершения им обряда жертвоприношения. Рядом стояло несколько скамей, украшенных искусной резьбой и покрытых тканями из шелка. На некоторых из них лежали пуховые подушки с вышитыми изображениями восточных языческих богов – Осириса и Исиды, культ которых уже начал проникать в римское общество. Стоявший в углу конклава светильник, сделанный в виде продолговатой чаши, отбрасывал причудливую тень на все происходящее, создавая красочную игру теней на шерстяных и шелковых тканях, покрывающих все вокруг.

В конклаве было необычно тепло. Дома в городе отапливались переносными жаровнями, куда насыпали горячих углей. Однако уже в это время для отопления начали использовать горячий воздух, для чего рядом с конклавом и другими помещениями, которые хотели отеплить, складывали в земле печку, и тепло шло в подземелье этой комнаты, нагревая все помещение. Сейчас в нем находились двое, и язычок пламени светильника плясал по их обнаженным телам.

Тяжело дыша, Цезарь откинулся на ложе. Лежавшая рядом женщина мягко улыбнулась. Четко очерченный профиль, прямой римский нос, большие глаза и чувственный рот принадлежали, несомненно, римской матроне, в которой любой римлянин узнал бы Сервилию, вдову Марка Брута.

Молодая женщина, оставшаяся одна в хаосе гражданской войны с двумя маленькими детьми, сумела выстоять и даже дать достойное образование своему сыну Марку и дочери Юнии. Более десяти лет назад она встретила Цезаря и с тех пор навсегда отдала ему свое сердце.

Слыша теперь рядом дыхание Цезаря, Сервилия удовлетворенно подумала, что их дружба не стареет, хотя ей уже почти сорок и она старше Цезаря на три года. Она знала – многие женщины в Риме мечтают понравиться Цезарю. И хотя в последнее время он заходит к ней редко, каждый его приход был большим праздником для нее. Она осторожно поцеловала его в плечо, и он вздрогнул. Женщина почти неслышно засмеялась.

– Ты умеешь уйти от всего того, что тебя окружает, и остаться наедине с великими богами. Даже здесь ты не бываешь рядом со мной.

Теперь рассмеялся Цезарь. Прижав к себе Сервилию и вдыхая аромат ее распущенных волос, он тихо сказал:

– Я думаю, это единственный мой недостаток.

– Клянусь всеми богами, ты прав, – ласково прошептала женщина, снова целуя его, – у тебя их вообще нет.

– Значит, я подобен великим богам, и мне нечего бояться.

– Да, – Сервилия провела рукой по груди Цезаря, – ты непостижим, как Юпитер. Когда ты приходишь ко мне, я начинаю верить Гомеру. Такого мужчину, как ты, Пенелопа могла бы ждать всю свою жизнь. Ни одна женщина не скажет тебе большего, Цезарь, но мне нечего бояться, ты умен и все понимаешь без слов. Даже моя дочь Юния говорит, что, когда ты смотришь на людей, они не выдерживают твоего взгляда. Ты действительно самый великий из всех смертных.

Цезарь покачал головой, улыбаясь.

– Все влюбленные женщины говорят одинаково. Прости, Сервилия, но твой «великий» любовник уже пережил на четыре года действительно великого Александра[64]64
  Александр (356–323 гг. до н. э.) – македонский царь, известный полководец, завоевавший огромные территории в Азии и Африке.


[Закрыть] и пока ничего достойного не совершил. Разве что удостоился любви такой женщины, как ты. И я ее очень ценю, поверь мне. Ни с одним человеком в мире я не бываю более откровенным, чем с тобой.

– Я знаю, – прошептала женщина, теснее прижимаясь к нему, – я тоже ценю это. Мой сын всегда говорит о тебе с таким восторгом. Я очень хочу, чтобы он был похож на тебя, – добавила Сервилия.

Цезарь вдруг вспомнил Брута. Его устремленный на него взгляд и его слова – «не посрамлю». В этот момент молния осветила дом Сервилии, и Цезарь вдруг почувствовал, как тело куда-то проваливается, исчезает. Голова закружилась, пламя светильника вдруг ударило прямо в глаза, и свет, вспыхнув ярким огнем, стал меркнуть. По телу начали пробегать конвульсии. Правая рука неестественно выгнулась, оставшись лежать под телом, и он вдруг громко застонал, откидываясь на ложе, широко раскрыв глаза.

– Что с тобой? – испуганно спросила Сервилия. – Опять началось…

Она знала о страшном недуге Цезаря. Десять лет назад он впервые потерял сознание в ее конклаве, и она очень перепугалась, решив, что он умирает. Несколько дней спустя жрецы-авгуры объявили ей, что подобная болезнь – печать богов и ею отмечены очень немногие, избранные. Страшной болезнью, которую греки называли эпилепсией, болели Александр Македонский, Пирр,[65]65
  Пирр (319–273 гг. до н. э.) – царь Эпира, известный полководец, нанес римлянам несколько поражений, но позднее был разбит.


[Закрыть] Ганнибал,[66]66
  Ганнибал (247–183 гг. до н. э.) – карфагенский полководец. Государственный деятель. В ходе 2-й Пунической войны нанес римлянам несколько чувствительных поражений, но из-за отсутствия резервов был вынужден оставить Италию. Позднее был разбит. В мировой истории считается одним из выдающихся полководцев.


[Закрыть] Кир.[67]67
  Кир (580–530 гг. до н. э.) – царь из династии Ахеменидов в Персии, создал довольно сильное государство, получив прозвище Великого.


[Закрыть] Жрецы объяснили ей, что отмеченный этой болезнью способен общаться с богами, и женщина неистово верила им, ибо легко убедить любящую женщину в исключительности ее избранника.

А сам Цезарь в это время был уже далеко. Он снова, как семнадцать лет назад, лез на крепостные стены Митилен.[68]68
  Митилены – в двадцатилетнем возрасте Цезарь участвовал в войне с Митридатом и при взятии крепости Митилены первым ворвался в город, за что был награжден дубовым венком.


[Закрыть] Меч в руке, и он карабкается по лестнице. Повержен один противник, второй. Он врывается на крепостные стены, закалывает еще одного врага. За ним идут римляне, его друзья. Он что-то кричит им, легионеры радостно отвечают.

Внезапно все исчезает, и меч выпадает из его рук. Против него идут враги, и у каждого из них лицо Марка Юния Брута.

– Ты, дитя мое? – спрашивает удивленный Цезарь. Неужели Брут и его друзья решили выступить против Рима, в защиту Митилен? Брут взмахивает мечом, и Цезарь с ужасом чувствует, как холодная сталь пронзает его тело. Он кричит и видит, как другие Бруты по очереди достают его своими клинками.

– Все было не так, – кричит Цезарь, – мы взяли тогда Митилены, а Бруту было в это время всего пять лет. Это неправда, такого не могло быть.

Но его никто не слышит. Снова и снова многочисленные Бруты пронзают его тело, и он, все еще живой и невредимый, видит лица и слышит дыхание этих людей. И тогда он обращается к небесам и кричит вверх, проклиная богов, отнимающих у него победу, уже не понимая, где сон, а где реальность. Но внезапно все исчезает, и тяжелая удушливая тьма наваливается на него, словно пронзенное тело, наконец, отказалось служить и рухнуло вниз с высоких крепостных стен.

Цезарь уже бил ногами по ложу, извиваясь и корчась в страшных судорогах, не сознавая, что происходит с его дергающимся в страшных конвульсиях телом.

Сервилия, испуганно поднявшись, закричала:

– Рубрия, Рубрия! – Это была вольноотпущенница Сервилии и поверенная в ее сердечных делах.

А Юлий уже не владел собой. Изо рта показалась пена, стиснутые зубы, казалось, начинали дробиться, на лбу выступил пот, и он начал задыхаться.

В конклав вбежала Рубрия. Молния еще раз ударила рядом, осветив все происходящее. Не обращая внимания на обнаженную хозяйку, вольноотпущенница бросилась к Цезарю. Достав плоский нож, она начала раздвигать зубы римлянина, пытаясь поставить тупое лезвие между ними. Этому приему ее научил Зимри, знавший, что хозяин часто проводит ночи у Сервилии.

– Держи ноги! – закричала Рубрия, садясь Цезарю на грудь. – Ноги…

Сервилия бросилась удерживать неистово вырывающееся тело Юлия.

После нескольких попыток Рубрии удалось, наконец, открыть рот Цезаря и вставить туда лезвие. Пена пошла еще обильнее, пачкая одежду женщины, но Рубрия не обращала внимания на это, крепко держа нож. Постепенно конвульсии прекратились, и через несколько мгновений Цезарь утих. Казалось, он спал. Женщины недоверчиво прислушивались к его ровному дыханию. Внезапно он открыл глаза. Это было так неожиданно, что Рубрия вскрикнула.

Цезарь молча поднял руку и вытащил лезвие изо рта. Пошевелил языком. Затем знаками предложил женщинам отпустить его. Рубрия осторожно слезла с ложа, а Сервилия, только сейчас вспомнив, что она обнажена, внезапно покраснела, прикрываясь шерстяным покрывалом. Она подала знак рукой, и ее вольноотпущенница быстро вышла, кинув удивленный взгляд на Цезаря. Он тяжело перевел дыхание.

– Вот этого я и боюсь, – глухо сказал он, – вот такого обморока. Однажды я упаду так перед толпой, и она растерзает меня.

Сервилия испуганно молчала, и он внезапно насмешливо сказал:

– И ты еще говоришь, что я подобен богам, тогда как я не подобен даже здоровому римлянину.

– Но великий Александр… – попыталась возразить она.

– Я знаю, – слабо отмахнулся Цезарь, – но он был царь, а я римский гражданин, равный из равных, и римляне не простят мне никакой слабости. Они будут смаковать ее, радостно сознавая, что самый ничтожнейший раб более здоров и счастлив, чем я.

Юлий был прав, и Сервилия, хорошо знавшая нравы римского общества, понимала это. Попытки человеческих устремлений в желаниях бренного тела всегда бывают ничтожны и жалки в своих проявлениях. Только высокие души способны подняться над телесным бытием человеческого тела, устремляя свои мысли в будущее. Но и сами гении так же смертны и бренны, как и все остальные. И чем больше гений, тем нетерпимее относятся люди к любым проявлениям его человеческих слабостей. Завидуя и не прощая ему его гениальность и отличие от других, ничтожные люди, составляющие в массе своей толпу, еще более не прощают гению обычных проявлений человеческих слабостей. И горе тому, кто, возвысившись над толпой, обнаружит перед ней простые человеческие слабости, столь свойственные каждому индивидууму этой толпы. Его сомнут и раздавят, безжалостно и жестоко, как поступают хищные звери, убивая чужака, случайно попавшего к ним в стаю. Не потому ли имена выдающихся людей часто окружены липкой паутиной клеветы, сплетен, пересудов, словно ничтожества радуются, что гениальный человек подвержен их слабостям и сомнениям?

– Я все-таки очень слаб, – тихо признался Цезарь.

– Это знамение богов, они отмечают своих избранников, – горячо возразила Сервилия, знавшая, что стоит такое признание для него.

Юлий, посмотрев на нее, улыбнулся.

– Ты веришь в знамение богов?

– А ты, верховный жрец, в них не веришь? – спросила удивленная женщина, усаживаясь на ложе рядом с Цезарем.

– Верю, – засмеялся Цезарь, – конечно, верю, ведь жрецы предсказывали мне, что имена Цезаря и Брута будут рядом, а они уже стоят рядом благодаря твоей любви. Моя дочь уверяет меня, что римляне всерьез полагают, что Марк – мой сын.

Женщина густо покраснела, наклоняясь к нему, и страстным голосом произнесла:

– Марк мог бы гордиться таким отцом. Можешь считать его своим сыном, Юлий, ибо мать Брута любит тебя больше, чем твоя супруга.

И долго еще в конклаве горел светильник, и Цезарь говорил с женщиной, понимающей его, любящей его и верящей в него. Воистину любой мужчина может мечтать о таком, столь недоступном для многих, огромном человеческом счастье.

А на другом конце города, недалеко от Большого рынка, на Целии, в маленькой грязной таверне, принадлежавшей вольноотпущеннику Корнелия Суллы – греку Эвхаристу, веселились уже подошедшие сюда Катилина и Лентул, а также большое число их сторонников и друзей.

Таверна была расположена на стыке двух улиц и находилась на земле, принадлежащей Марку Лицинию Крассу. Известный своей алчностью и богатством патриций еще двадцать лет назад, в период мрачных проскрипций Суллы, скупил огромное количество домов и земли в городе за бесценок. Теперь Красс фактически владел почти половиной всех домов «Вечного города». Эвхарист, пользующийся расположением самого Красса, иногда оказывал своему патрону кое-какие мелкие услуги, и за это хозяин не требовал с него слишком большой платы за пользование землей и домом. Сам Эвхарист, отпущенный на волю более двадцати лет назад, весьма преуспел, пользуясь покровительством бога Плутоса.[69]69
  Бог Плутос– римский бог хитрости и плутовства в торговле, в отличие от Меркурия – бога торговли, скотоводства и прибыли.


[Закрыть]

Само строение, возведенное более ста лет назад, давно требовало ремонта. Но Красс, экономя и на этом, считал, что Эвхарист сам должен затратить средства на ремонт своего помещения. Покосившаяся входная дверь вела в большое помещение, где стояло несколько десятков столов и длинных скамей. Стены были расписаны в честь всевозможных греческих и римских богов, а в правом дальнем углу какой-то сирийский художник изобразил даже луканских быков.[70]70
  Луканские быки – слоны.


[Закрыть] Сам очаг и жаровня находились во втором помещении, в которое вела узкая дверь, находившаяся слева от входа в таверну. Хозяин и трое его подручных проводили здесь почти все свое время, стараясь угодить многочисленным гостям, среди которых было немало пришельцев с деревянными мечами.[71]71
  Пришельцы с деревянными мечами – гладиаторы, которым не разрешалось носить оружие в городе.


[Закрыть]

В комнате стояли большие амфоры[72]72
  Амфора – 26,2656 литра.


[Закрыть] с различными винами – рейтским, фалернским, велитернским и даже одна амфора цекубского, предназначенного для самых почетных гостей Эвхариста.

Еще одно помещение находилось справа от большой комнаты, и туда вела совсем незаметная маленькая дверь, о существовании которой не подозревали даже многие завсегдатаи таверны. В этой комнате жил сам хозяин. Из нее можно было выйти на улицу с противоположной стороны, и поэтому ею часто пользовались те, кто хотел избежать ненужной встречи с преторианской стражей.

Сегодня вечером за столами расположилось десятка три весело кутящих римлян. Напрасно было бы искать среди собравшихся добродетельных мужей и доблестных защитников Рима. Здесь в большинстве своем сидели те, кто несколькими днями раньше трусливо и подло резал женщину при тусклом свете ночного светильника. Те, кто любил проводить жизнь в душных помещениях таверн и кабаков, не пытаясь защитить с мечом в руках те блага, которые они имели. Те, кто давно предал забвению основные нормы морали и этики, нормы поведения в обществе. Среди собравшихся было и несколько женщин, таких же распущенных и развратных, как и все остальные.

Вино, которое пилось неразбавленным, быстро превращало людей в опустившихся скотов.

Катилина пил, почти не пьянея, и его мрачный взгляд вспыхивал, когда он слышал очередную реплику одного из своих друзей. Лентул, пришедший с ним, уже успел рассказать о сегодняшнем происшествии, и собравшиеся громко смеялись, слушая рассказ претора о сожжении постамента богов и свержении статуи Юпитера.

– Этот жрец мучился, как Геракл, прикоснувшийся к крови Несса,[73]73
  Геракл в крови Несса. Согласно легенде, умирающий коварный кентавр Несс рассказал жене Геракла Деянире, что его кровь поможет ей сохранить любовь мужа. Глупая жена послушалась совета, и Геракл умер в страшных муках, так как кровь кентавра была отравлена.


[Закрыть] – громко хохотал Лентул, уже успевший оправиться от испуга и теперь стремящийся взять реванш за свое недавнее смятение.

– Ему, наверное, не хватало его Деяниры, – вторил ему, гогоча, Цетег.

– Представляю, сколько священных повязок[74]74
  Священные повязки обычно надевали на жертвенных животных.


[Закрыть] заготовит он для того, чтобы умилостивить богов, – закричал с другой стороны Габиний, и все собравшиеся снова громко расхохотались.

– Скорее он пропахнет чесноком, как торговец пряностями, – добавил, давясь от смеха, Цетег, и все снова засмеялись.

– Эвхарист, прикажи подать еще вина. И чтоб оно было не хуже прежнего, – грозно прокричал Лентул.

– Конечно, конечно, – проворно склонился грек, – мое вино пил даже Сулла Счастливый, когда однажды посетил мою таверну. Сам Марк Красс, да хранят его боги, пьет мое фалернское.

– Он отдает его своим рабам, подлый обманщик, – негодуя, закричал Цетег, – неси быстрее, а то я посажу тебя на вертел вместо гуся, которого ты так неудачно поджарил.

Грек, продолжая улыбаться, поклонился и быстро исчез за дверью. Через мгновение показались слуги Эвхариста, вносившие новые кувшины с вином. Наполняя их в другой комнате, проворный грек подмешивал в вино немного воды, и, конечно, им менее всего двигало чувство заботы о своих клиентах.

Вибий, сидевший на самом краю скамьи за одним из столов, не сводил глаз с Семпронии. Вот уже несколько дней он неотступно следовал за ней, дежуря у дверей ее дома. Она замечала это навязчивое любопытство, но не подавала виду, словно пытаясь еще больше разжечь чувства юноши. К своим тридцати годам она уже дважды выходила замуж и дважды разводилась, причем в обоих случаях инициатором разводов была она сама. Имея уже взрослых детей, Семпрония в свои годы выглядела настолько хорошо, что за ней увивались многие римляне, стремящиеся снискать ее расположение. Среди ее поклонников, как утверждала молва, были даже Марк Красс и Децим Силан. Высокого роста, скуластая, с горящими темными глазами и чуть изогнутым носом, она скорее походила на уроженку Сирии или Египта, чем на истинную римлянку. Большой чувственный рот придавал чертам ее лица необъяснимую прелесть и делал ее еще более притягательной для мужчин.

Сидевший рядом с Вибием Габиний, заметив горячие взгляды молодого человека, толкнул его ногой и спросил:

– Что, хороша Семпрония?

– Она прекрасна, как Венера, клянусь Аполлоном, – прошептал Вибий.

Габиний визгливо расхохотался.

– Скорее как Прозерпина, богиня преисподней. Она же первая развратница Рима. Здесь за столом нет мужчины, не переспавшего с ней.

– Перестань, – побледнел Вибий, – перестань, или, клянусь Марсом, я разорву тебя на части, – при этом он сжал свои огромные кулаки, и испуганный Габиний почел за благо умолкнуть.

Семпрония, сидевшая на другом конце стола, недалеко от Катилины, не слышала слов Габиния. В самой женщине уже давно жила единственная страсть, владевшая ею безраздельно. Она, отвергая десятки римских мужей и отдающаяся другим десяткам, полюбила странной, дикой, неистовой любовью, как могут любить только очень распутные женщины, полностью отдающиеся своим чувствам. Когда сильно любит девушка, непорочная в своей чистоте, она зачастую сама открывается своему избраннику, становясь дерзкой до безрассудства. Но когда страсть овладевает распутнейшей из женщин, та вдруг становится робкой, как девушка, не решаясь применить весь арсенал испытанных средств, сделать первой признание тому единственному, который может составить смысл ее существования, ради которого она пойдет на любые унижения. В мучительной любви падших женщин есть что-то величественное и омерзительное одновременно.

Внезапно налетевшая страсть захватила Семпронию, и она уже не могла встречаться со своими многочисленными поклонниками, ибо безумный образ Катилины встал перед ее глазами и заслонил весь остальной мир.

А для Вибия весь мир сошелся сейчас в этой дерзкой и бесстыдной женщине, сидевшей недалеко от него в мрачной таверне и громко смеявшейся над очередной колкостью Лентула. Катилина не обращал на нее никакого внимания, занятый своими мыслями, почти не реагирующий на происходящее вокруг.

И каждый раз, когда страшный взгляд Семпронии останавливался на Катилине, на другом конце стола вспыхивал не менее страшный взгляд Вибия. Течение человеческой жизни во все времена напоминало комедию страстей, в которой все роли распределены заранее.

Неожиданно Цетег, сидевший с другой стороны Вибия, вскочил на скамью и высоко поднял чашу.

– Выпьем за Катилину, – прокричал он, – за его победу на выборах! За нашу победу! И пусть Юпитер, Марс и Сатурн покровительствуют нам. – С этими словами он сильно ударил себя в грудь левой рукой и, обращаясь вверх, к закопченному потолку таверны, добавил: – Слышишь, Юпитер, благой и великий, или каково бы ни было твое имя, угодное тебе, я пью за нашу победу!

Присутствующие дружно встали, поддержав тост Цетега. Лишь несколько человек остались сидеть на своих местах, и среди них были Катилина, Семпрония и Вибий.

– Мы посадим голову Цицерона на значки нашего легиона! – крикнул Луций Статилий, сидевший рядом с Катилиной.

Цетег, увидев, что Катилина не очень реагирует на его обращение к богам, добавил:

– Не только Цицерона, но и всех наших врагов. А потом провозгласим двух консулов – Катилину и Аврелию Орестиллу.

Собравшиеся засмеялись, но достаточно осторожно, опасаясь разозлить своего вождя. Однако Катилина только улыбнулся, подобная шутка лишь развеселила его. А Аврелия, сидевшая рядом с ним, улыбнулась, довольная сказанным, словно Цетег еще раз подчеркнул ее влияние на Катилину.

Но для Семпронии, увидевшей эту улыбку, подобная фраза прозвучала неслыханной дерзостью.

– Такой пьяница, как ты, Цетег, не должен обращаться к богам, – громко крикнула она. – Представляю, почему ты хочешь избрать консулом Аврелию. Ведь ты сам не способен даже стоять в храмах во время обряда жертвоприношений.

Ее слова вызвали грохот смеха.

Цетег побледнел и, все еще стоя на скамье, нагнулся к Семпронии, прогибаясь через стол.

– Ты бы хоть помолчала. Клянусь Вестой, ты порочна, как самая негодная блудница парфянских отрядов. Это тебя нужно было избрать нашим консулом. Ведь ты можешь принять нас всех за одну ночь и потребовать еще добавки. – Смех еще более усилился в таверне, и только Вибий сидел с горящими глазами, до боли сжимая кулаки. Даже Катилина рассмеялся над колкостью Цетега. Но Семпрония, как все распутные женщины, быстро приходила в бешенство. Она вскочила из-за стола и крикнула:

– Да, могу, но не таких мужчин, как ты, Цетег. Разве не ты два месяца назад бежал с ложа вольноотпущенницы Суллы – Иолы, не сумев даже к ней прикоснуться, хотя провел с нею всю ночь. Да, таких мужчин, как ты, я могу принять целый легион безо всякого вреда. Любая весталка охотно вступит с тобой в связь, зная, что останется девственницей.

На этот раз смеялись все, даже Эвхарист, пришедший в зал. Катилина громко хохотал, одобрительно кивая, а Лентул сбросил кувшин с вином, который почти неслышно разбился.

Цетег пошатнулся от нанесенного оскорбления и замахнулся кулаком на Семпронию, но тут Вибий резко дернул его за край туники, и он, покачнувшись, упал на стол, ломая выставленную на нем различную утварь. Вино из опрокинутых кувшинов и чаш растеклось по всему столу, и красные пятна стали проступать на складках одежды сидевших вокруг людей, словно пятна крови на их грязных душах. Женщины с визгом вскочили. Несколько мужчин резко встали, и скамья опрокинулась. Среди прочего шума были слышны причитания Эвхариста.

С трудом приподнявшись, Цетег пошатнулся и, изрыгая проклятия, достал свой меч. Вибий тотчас обнажил свой, но внезапно почувствовал, как его руку сжала чья-то еще более сильная рука. Он повернулся и увидел Катилину. Тот покачал головой.

– Уберите мечи, сейчас не время и не место выяснять отношения.

Увидев, что увещевания Лентула, пытающегося образумить Цетега, не очень действуют на последнего, он громко крикнул:

– Перестаньте все! Или во имя великих богов я достану свой меч, чтобы увидеть цвет вашей крови.

Недовольно ворча, Цетег вложил меч обратно. Вибий последовал его примеру. Семпрония, довольная одержанной победой, громко смеялась.

– Давайте выпьем, – предложил Лентул, прижимая к себе Леонию, свою вольноотпущенницу, – мы все равно выиграем эти выборы. Раз я прошел в прошлом году в преторы, ты, Катилина, пройдешь в консулы в этом. А потом мы быстро наведем порядок, – засмеялся пьяный претор.

В таверне Эвхариста снова загремели крики и смех присутствующих. Никто не заметил, как хозяин несколько раз обменялся быстрыми взглядами с сидевшим за дальним столом Луцием Веттием, словно между ними существовала какая-то тайная связь.

Веттий, поднявшись, пьяно качнулся и, выругавшись, направился к выходу. Эвхарист незаметно вышел за ним. На улице дождь уже прекратился, и римлянин жадно вдыхал свежий воздух. Молчание нарушил Эвхарист.

– Что передать консулу?

– Катилина не предпримет ничего до выборов. Но во время выборов Лентул предлагает напасть на консулов, хотя сам Катилина не дает на это согласия, – заговорил, вглядываясь, Веттий неожиданно трезвым голосом.

– Будь осторожен, Лентул ищет предателя. Квинту Курию повезло, что претор не застал его сегодня здесь, иначе этот старый пьяница не унес бы ног отсюда за прошлогоднее предательство.

– Я знаю. Курий ходит по всем тавернам и кабакам, оплакивая свою подругу Фульвию. Ее зарезали твои гости, Эвхарист, и я даже помогал им в этом. Так что придется быть осторожным, если я не хочу встретиться с Орком,[75]75
  Орк – повелитель царства мертвых.


[Закрыть] – усмехнулся гость.

Хозяин таверны кивнул головой, и Веттий, оглянувшись еще раз, шагнул обратно, возвращаясь в общий зал. Грек вздохнул, подумав, что нужно посылать сразу два донесения – Цицерону и Цезарю. Оба платили достаточно хорошо, и было просто непростительной глупостью отказаться от этих денег.

Неожиданно из-за туч выглянула луна, и узкий луч ударил в маленький дворик Эвхариста, словно пытаясь найти выход. Лунный свет осветил мрачные тупики «Вечного города».