Текст книги "Я не я. Что такое деперсонализация и как с этим жить"

Джеймс более подробно обращается к ощущениям деперсонализации и нереальности в главе под названием «Реальность невидимого», где пишет: «Чувству реального, как всякому другому положительному состоянию сознания, соответствует состояние отрицательное: чувство ирреального. Есть лица, которые хорошо знают его. Мы слышим по временам от них такие жалобы…» Затем, опираясь на другие источники, автор цитирует французскую поэтессу Луизу Аккерман, которая в «Размышлениях одиночки» (Pensées d’une solitaire) написала: «Когда я вижу себя окруженной существами такими же эфемерными и непонятными, как и я, волнующимися, мечущимися из-за химер, я испытываю странное ощущение, что это сон. Мне кажется, что я любила, страдала и умру – во сне. Моими последними словами будут “Все это был сон”». Подобное чувство нереальности вещей, как поясняет Джеймс, «может превратиться в жгучую боль и даже привести к самоубийству»[49]49
  James, W. (1902/1961). The varieties of religious experience. New York: Macmillan, p. 138 / Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. – М.: Издание журнала «Русская мысль», 1910.


[Закрыть].

Джеймс-психолог не предлагает какого-либо лечения для состояния, которое испытал только поверхностно. Майер-Гросс, заключив, что деперсонализация – следствие некоторой дисфункции мозга[50]50
  Там же.


[Закрыть], тоже не увидел особого смысла в психоаналитических попытках лечения этого состояния. «Писатели в изобилии используют гипотезы о нарциссизме, либидо-катексисе и т. д., – пишет он. – Оказалось довольно сложным извлечь хоть какую-нибудь плодотворную идею из этих предположений или из гипотез писателей-психоаналитиков о деперсонализации. Несогласие между ними довольно огорчительно». Это не помешало психотерапевтам десятилетиями предлагать новые и новые теории. Майер-Гросс же заключил, что деперсонализацию нужно рассматривать как нарушение физиологическое – «неспецифический, заранее сформированный функциональный ответ мозга». Большинство наблюдений Майер-Гросса о деперсонализации прошло проверку временем, но сегодняшние размышления о ней опираются и на физиологические, и на психологические объяснения, дополненные современным пониманием того, что эти два аспекта не обязательно несовместимы.

Психологические теории

Идеологи психоанализа много лет разрабатывали собственные теории возникновения деперсонализации. Большинство пришло к соглашению по одному вопросу: деперсонализация играет роль некой защитной стратегии («защитного механизма», если использовать более точный профессиональный термин). Наша же цель здесь – показать богатство и разнообразие теорий без необходимости соглашаться или спорить с ними. Теории эти, даже если они небезупречны или неприменимы в целом ко всем пациентам с деперсонализацией, могут дать ценную информацию о процессах деперсонализации у отдельных людей. Разумеется над природой явления, которое многие, включая врачей, долгое время воспринимали как малопонятное состояние или просто часть какого-то иного расстройства, задумывался не один человек.

Как упоминалось в главе 1, Зигмунду Фрейду было что сказать о деперсонализации после того, как он сам испытал сильную эпизодическую дереализацию, воочию увидев Акрополь. В 80 лет, анализируя свое переживание в знаменитом ныне письме Ромену Роллану, Фрейд писал: «Эти отчуждения (в англ. тексте здесь и далее – derealizations. – Прим. пер.) – очень странные, пока малопонятные феномены. ‹…› Эти отчуждения наблюдают в двух формах; либо нам кажется чуждой часть реальности, либо часть собственного “я”. В последнем случае говорят о “деперсонализации”; отчуждения и деперсонализации тесно связаны». Их позитивные противоположности, добавляет Фрейд, – «так называемые fousse reconnaissance, déjà vu, deja raconte (“ложное узнавание”, “уже виденное”, “уже услышанное” – фp.), иллюзии, при которых мы пытаемся воспринять что-то как принадлежащее нашему “я”, подобно тому, как при отчуждениях мы стараемся от чего-то освободиться»[51]51
  Mayer-Gross (n. 16), p. 118.


[Закрыть].

Согласно Фрейду, «наивно-мистические», непсихологические подходы пытаются объяснить дежавю как доказательство существования прошлой жизни: «От деперсонализации путь лежит к чрезвычайно странному феномену “Double Conscience”, который правильнее называть “раздвоение личности”»[52]52
  Freud. S. (1936/1964). Standard edition of the complete works of Sigmund Freud (vol. 22, pp. 239–248). London: Hogarth Press, p. 245 / Фрейд З. Художник и фантазирование (сборник работ). – М.: Республика, 1995.


[Закрыть].

Фрейд также ссылается на защитные свойства деперсонализации, когда говорит об ощущениях нереальности в описании истории болезни, известной как «случай человека-волка»[53]53
  Там же.


[Закрыть]. Согласно этой одной из самых сложных и детально описанных историй психотерапевтического процесса, пациент, молодой и богатый русский, попросил помощи Фрейда, так как чувствовал, что между ним и реальным миром существовала какая-то «завеса». Вместе с этим пациент очень боялся волков, особенно быть ими съеденным. О последнем специфическом симптоме сказано довольно немного, а упоминание «завесы» наводит на мысль о деперсонализации. Случай этот сосредоточен в основном вокруг сна, который этот человек видел в детстве: белые волки сидели на дереве и смотрели на него, пока он наблюдал за ними через открытое окно. Раннее детство пациента было богатым на материал для врачебного исследования. То ли в реальности, то ли в своем воображении он застал своих родителей, когда они занимались сексом; его гениталии насильно ласкала старшая сестра; она же часто мучила его в дальнейшем, уже зная о боязни волков и иногда внезапно показывая ему изображения зверей.

Фрейд подробно проанализировал и каждое из этих событий, и другие, произошедшие с пациентом до пяти лет. Методически и глубоко вникая в каждое из воспоминаний мужчины, он смог определить его расстройство как «инфантильный невроз» – тогда (в 1918 году) это понятие занимало и других аналитиков вроде Альфреда Адлера и Карла Юнга.

В итоге молодой русский пациент, видимо, выздоровел – частично благодаря открытиям о своем бессознательном, которые предложил Фрейд, и, как тот отметил для себя, возможно, из-за того, что потерял семью и состояние после революции 1917 года: это смягчило его длительное чувство вины.

В конечном счете Фрейд знал, что в деперсонализации и дереализации много неисследованного. Собственную интенсивную дереализацию при виде Акрополя он объяснял как механизм защиты своего разума от чувства вины перед самим собой за то, что он преуспел в жизни гораздо больше отца, который умер в нищете.

Притом что комментарии Фрейда о деперсонализации как таковой были довольно скупы, его последователи часто пытались объяснить это состояние через призму его теорий, в особенности через структурную модель психики, которая делит последнюю на три части: Оно, Эго и Суперэго. Эго – это концепт себя, посредник между Оно, примитивной частью личности, которая вмещает в себя все наши мотивации, и Суперэго – местоположением нашего сознания.

Один из подходов к пониманию психологии деперсонализации был сфокусирован на Эго (или, попросту говоря, «на себе[54]54
  В оригинале: «“self” in plain English».


[Закрыть]») и его интеграции в общее ощущение себя у индивида. В этой парадигме деперсонализация была привязана к плохо интегрированному Эго или ощущению себя, что, в свою очередь, являлось результатом наличия и активации конфликтных или недостаточно интегрированных частей личности (частичная идентификация или саморепрезентация). Это объясняет, к примеру, большую распространенность диссоциативных переживаний среди подростков, у которых не до конца завершилось формирование идентичности. И действительно, дебют деперсонализации часто приходится на подростковый возраст, когда триггером, вероятно, выступает непосильная для данного возраста задача – сделать цельным, интегрированным ощущение самого себя.

Несмотря на то что у авторов-психоаналитиков нет единственной общепринятой теории, большинство их относится к деперсонализации как к форме защиты от множества негативных чувств, переживаний или конфликтов, если у человека не сработали другие, более адаптивные механизмы. «Защитный механизм» – еще один, более коварный термин, до сих пор противоречивый, когда дело касается диссоциации. Большинство современных теоретиков, возможно, согласились бы, что диссоциация – нечто большее, чем защитный механизм (например, преимущественно бессознательный способ обработки внутренних конфликтов или, напротив, субъективно переживаемое состояние).

Иногда предположения, встречающиеся в большом количестве аналитических работ, звучат правдоподобно для индивида в состоянии деперсонализации, который может встретиться с этими работами во время поисков ответов на свои вопросы или при визите к психотерапевту. Некоторые из таких предположений спекулятивны и уже устарели, но все же остаются этапами эволюции мысли о деперсонализации. К примеру, Пауль Шильдер в широко известной работе о лечении деперсонализации говорит: «Я склонен настаивать на том, что пациент с деперсонализацией был обожаем своими родителями за интеллектуальную и физическую одаренность. На такого ребенка затрачено невероятное количество любви и сексуального интереса, и он считает, что этот эротический поток должен продолжаться. Конечный результат такого поведения родителей не будет отличаться от результата, принесенного отторгающим поведением»[55]55
  Там же.


[Закрыть].

В изначальном варианте эта формулировка достаточно устарела, но, если ее применять в контексте современного мышления, она может кое-что дать. Шильдер утверждает: когда родители ведут себя так, как будто их ребенок – образцовый экспонат, а не просто всесторонне развитой человек, это со временем приводит его к глубокой неудовлетворенности. Раннее самовосхваление, подогреваемое отождествлением с родительским поведением, неизбежно влечет за собой эмоциональную пустоту, даже если интеллект сохранен, а человек кажется вполне нормальным или даже успешным в глазах других. В более современных условиях приходит на ум эмоциональный неглект[56]56
  Психологическое или эмоциональное насилие, проявляющееся в бездействии по отношению к тому, за кого человек несет ответственность.


[Закрыть] и его разрушительное влияние на развитие «я»: человек, которого так и не узнали другие, может сам себя никогда не узнать.

Шильдеру есть что сказать и о компоненте самонаблюдения в деперсонализации: «Все пациенты в состоянии деперсонализации длительно и ревностно созерцают себя; они сравнивают свою текущую “разделенность внутри себя” с предыдущим “единством внутри себя”. Самонаблюдение у таких пациентов компульсивно. Склонность к этому процессу постоянно отторгает склонность жить»[57]57
  Schilder, Treatment.


[Закрыть].

Некоторые проницательные наблюдения Шильдер сделал и по поводу «роботоподобности» при деперсонализации: «В определенных случаях пациенты жалуются, что у них больше нет Эго, они – механизмы, роботы, куклы; то, что они делают, кажется им сделанным автоматически, а не лично. …Исходный материал их соматических (телесных. – Прим. авт.) ощущений неизменен. ‹…› Отсутствие у них образов в памяти – не отсутствие изображений, а скорее подавление существующих воспоминаний. Такие пациенты борются против собственного восприятия и защищаются от него же; внутренне они полностью отвергают собственный опыт и мешают себе переживать что-то в полном объеме. Тем не менее многие пациенты могут оставаться способными на сложные достижения, которые все равно переживаются как ложные и не имеющие глубокого смысла – как будто это часть фальшивого, образцово-выставочного “я”»[58]58
  Schilder, P. (1953). Medical psychology. New York: International Universities Press, pp. 305–306.


[Закрыть].

Другие психоаналитики до и после Шильдера либо сходились с ним во мнениях и вносили свою лепту в уже существующие теории об Эго, либо изобретали собственные. В 1940 году Фриц Виттельс представил деперсонализацию как итог самоотождествления с большим количеством фантомных ипостасей (неинтегрированные самоидентификации); на это самоотождествление накладывается Эго, неспособное принять ни одну из этих ипостасей в качестве реального «я» из-за того, что Суперэго не признает их пригодными. Психоаналитик Эдит Якобсон заинтересовалась деперсонализацией после изучения узниц нацистских концлагерей, у которых развилась деперсонализация в заключении. В комментарии 1959 года Якобсон, подобно Виттельсу, утверждала, что деперсонализация – всегда попытка разрешить нарциссический конфликт, борьба между конфликтующими идентичностями. Отказ от нежелательных частей себя и их отрицание становятся способом защиты, а переключение между конфликтующими идентичностями дает в результате ощущения деперсонализации[59]59
  Там же.


[Закрыть].

Другой психоаналитик, Чарльз Натаниэль Сарлин, также осмыслял деперсонализацию как защиту от конфликта самоидентификаций. Расстройство может проявиться, когда конфликт между личностями матери и отца интериоризируется как два противоборствующих враждебных элемента Эго ребенка. Борьба между ними может привести к тому, что она или он потеряет свою собственную идентичность[60]60
  Wittels, F. (1940). Psychology and treatment of depersonalization. Psychoanalytic Review, 27, 57; Jacobson, E. (1959). Depersonalization. Journal of the American Psychoanalytic Association, 7, 581.


[Закрыть].

Джейкоб Арлоу, один из известнейших теоретиков-психоаналитиков Эго, соглашался с мыслью о том, что деперсонализация – отражение интрапсихического конфликта, «в котором Эго задействует более или менее безуспешно различные типы защиты против тревожности. Разделение Эго, которое отражается в диссоциации между “я”-чувствующим и “я”-наблюдающим, происходит во имя защиты». Деперсонализация, по его утверждению, переплавляется в специфический набор реакций Эго перед лицом опасности, расщепление на «я»-чувствующее и «я»-наблюдающее: опасность переживается посредством контакта с чувствующей частью, а потом может быть дистанцирована от части наблюдающей. Арлоу, писавший также на темы дежавю и искажений восприятия времени, в 1960-х годах писал, что деперсонализация и дереализация воплощают собой «диссоциацию функции немедленного получения ощущения “я” от функции наблюдения»[61]61
  Sarlin, C.N. (1962). Depersonalization and derealization. Journal of the American Psychoanalytic Association, 10, 784.


[Закрыть].

Этот специалист придерживался мнения о том, что сущность изменения Эго в деперсонализации – диссоциация двух Эго-функций, которые в норме объединены: функции наблюдения за своим «я» и функции чувствования или участия. При деперсонализации, по его словам, «я»-участвующее частично (но не полностью) отвергается. Пациент все еще может поддерживать или сохранять некоторое ощущение сопричастности и чувство самоотождествления.

Арлоу был одним из немногих физиологов, поднимавших тему схожести сновидения и деперсонализации. В самом деле, ощущение себя как во сне – одна из наиболее общих жалоб среди пациентов с деперсонализацией. В сновидении ярко выражены две характеристики этого расстройства – чувство нереальности и ощущение разделения себя на «я»-наблюдающее и «я»-участвующее.

Все эти физиологические теории появились после 1935 года, когда Майер-Гросс заявил, что подобные гипотезы лишены каких-либо плодотворных идей. Вне сомнений, человеку, способному связать возникновение собственной деперсонализации с конкретным событием (вероятно, лишенным значимой психологической составляющей, как употребление марихуаны), вряд ли будут интересны возможные глубокие психологические корни расстройства. Напротив, при чрезмерной убежденности в «очевидной» причине (или ее отсутствии) можно запросто не заметить более тонкий, но сильный механизм, способный запустить у любого человека неконтролируемые психические процессы. Таким образом, если не было обстоятельного исследования, нельзя принимать безоговорочно внутреннюю убежденность индивида в том, что его/ее деперсонализация (или в принципе любой другой синдром) не основана на конкретном психическом процессе.

Измененное ощущение времени

Искажение восприятия времени у пациентов с деперсонализацией – довольно частая жалоба, которая нередко упоминается на сайтах, посвященных деперсонализации, и в личных историях пациентов. В статье 1946 года «Синдром деперсонализации» автор Г. Дж. Шорвон (H. J. Shorvon) опубликовал описание различных аспектов этого состояния у 66 своих пациентов. Треть их жаловалась на изменение восприятия времени. Шорвон цитирует утверждение Обри Льюиса о том, что осознание времени «есть составная часть всей сознательной деятельности; это непременный атрибут реальности в целом. В феномене дежавю присутствует общая неспособность актуализировать настоящее время, которое проецируется сознанием на время прошедшее»[62]62
  Arlow. J.A. (1966). Depersonalization and derealization. In: Psychoanalysis: A general psychology (pp. 456–477). New York: International Universities Press.


[Закрыть]. Касаясь вопроса нарушения восприятия времени в состоянии деперсонализации, Шорвон снова упоминает Льюиса, который пишет следующее: «Они [нарушения восприятия времени] иллюстрируют множество выдающихся черт этого расстройства: невозможность быстро и четко вызвать в памяти события прошлого; невозможность отделить настоящее от прошедшего или будущего; и – парадоксальным образом – возросшая скорость, с которой проходит время, хотя кажется, что оно еле тащится; кажущаяся удаленность недавнего прошлого; неподтвержденное чувство неспособности судить о продолжительности времени».

Пауль Шильдер добавляет, что «настоящее – это концепт, который имеет значение только во взаимосвязи с теми, кто получает чувственный опыт. Неодушевленное не имеет прошлого, настоящего или будущего. ‹…› В случаях деперсонализации, в которых расколот на части весь чувственный опыт, всегда есть искаженное восприятие времени. В крайних проявлениях время кажется застопоренным или же настоящее воспринимается как далекое прошлое»[63]63
  Shorvon, H.J. (1946). The depersonalization syndrome. Proceedings of the Royal Society of Medicine, 39, 779–792.


[Закрыть].

«Единственная причина для существования времени – чтобы все не случилось одновременно», – говорил Альберт Эйнштейн с присущей ему обезоруживающей минималистичностью[64]64
  Schilder, Medical, p. 310.


[Закрыть]. Но все же для людей с деперсонализацией время часто не разворачивается по нормальному сценарию: прошлое, настоящее и будущее кажутся неразделимыми, как будто все происходит одновременно.

Обсессии

За прошедшие годы не остался без внимания и обсессивный аспект деперсонализации, хотя в 1960 году сэр Мартин Рот на просторах интернета указал на основную разницу между обсессивно-компульсивным расстройством (так его называют сейчас) и разновидностью обсессий, присущих деперсонализации. Рот обнаружил среди пациентов с деперсонализацией особую подгруппу, в которую входили те, кого беспокоили постоянная беспричинная тревожность и чрезмерные руминации. Деперсонализация в любом контексте не включает в себя классические обсессивные ритуалы типа мытья рук или иного внешне заметного компульсивного поведения. Рот добавляет: «Обсессивные черты, обычно присутствующие, хотя и редко, на переднем плане, – это компульсивный самоанализ и озабоченность страхом болезни, безумия или потери самоконтроля»[65]65
  Roth, M.R. (1960). The phobic anxiety-depersonalization syndrome and some general aetiological problems in psychiatry. Journal of Neuropsychiatry, 1, 293–306.


[Закрыть].

Также Рот указывает на различия между диссоциативным расстройством личности и классическими фобическими состояниями, связанными со страхом определенных ситуаций (например, полетов) или предметов и существ (змеи, пауки и т. д.). «Беспричинная тревога, которую относят к характерной черте невроза тревожности, очень распространена в состояниях тревожно-фобической деперсонализации», – обобщает психиатр[66]66
  Там же.


[Закрыть]. Но такие пациенты не могут полностью подавить свою тревожность, избегая объектов или ситуаций, которые внушают страх (так поступают люди, предрасположенные к фобиям). Если источник страха – сам человек или вообще само существование, побег или уклонение от стимула невозможны.

Обсессивные компоненты деперсонализации были впоследствии изучены доктором Эваном Торчем, который заметил, что есть отдельный тип пациентов, чья обсессия касается наблюдения за собой или своими «вегетативными функциями». Торч писал: «Даже в типичном случае ипохондрии, конверсионного невроза или депрессии на заднем фоне у такой обсессивной личности несложно увидеть, как непрерывное повторяющееся переживание или озабоченность самим собой может привести к чувству нереальности, в немалой степени основанному на вопросе, с которым даже философу ‹…› неприятно сталкиваться: это вопрос о том, где же именно расположено средоточие “я” или “бытия”»[67]67
  Torch, E.M. (1978). Review of the relation between obsession/depersonalization. Acta Psychiatrica Scandinavica, 58, 191–198, pp. 194–195.


[Закрыть].

Как и сэр Мартин Рот, Эван Торч заметил среди пациентов с диссоциативным расстройством личности особый подтип заболевания, который он назвал «синдром интеллектуально-обсессивной деперсонализации». Торч утверждал, что этот подтип – сложная комбинация сменяющих друг друга состояний деперсонализации и навязчивого самоанализа. Конечный результат этого процесса – «выгоревший» пациент, страдающий деперсонализацией. Он «хотя все еще в контакте с реальностью, но отказывается распознавать ее истинное значение»[68]68
  Там же.


[Закрыть].

Рассматривая свое «я»

Одно из наиболее интригующих сравнений, которые используют люди с деперсонализацией, – ощущение, что они рассматривают себя, как будто смотрят фильм. Деперсонализации присуще неприятное ощущение самонаблюдения, гиперболизированное сверхосознание себя. Разделение между «я»-наблюдающим и «я»-действующим может в крайнем своем проявлении стать внетелесным опытом, хоть для большинства людей это и не так. Рассел Нойс и Рей Клетти исследовали это разделение в ходе дискуссии о случаях частичной или полной деперсонализации среди жертв несчастных случаев. Для 66 % «нормальных» людей, которые внезапно испытывали деперсонализацию, она представлялась «адаптивным механизмом, который состоит из противоречивых тенденций реагирования, где одна служит способом повышения концентрации внимания, а другая гасит эмоции, которые потенциально могут дезорганизовать человека»[69]69
  Noyes, R., Jr., Kletti, R., & Kupperman, S. (1977). Depersonalization in response to life threatening clanger. Comprehensive Psychiatry, 18, 375–384.


[Закрыть].

Социальные факторы

Деперсонализация по-разному воспринимается в разных культурах. На Западе наблюдается увеличение числа зарегистрированных случаев данного расстройства. Частично это может быть обусловлено растущим распространением употребления психоактивных веществ и ростом популярности интернет-общения. Возникает вопрос: а не само ли современное общество – причина деперсонализации? В семидесятых об этой связи писали Джеймс и Джейн Кеттеллы: «Люди, которые работают в условиях централизованных бюрократических структур, заштамповываются, унижаются и затем дегуманизируются. Экономическая система предотвращает вовлеченность в общество и усиливает отстраненность. Она порождает конкуренцию, создает чувство никчемности и страх старения, враждебность и подозрительность»[70]70
  Cattell, J.P., & Cattell, J.S. (1974). Depersonalization: psychological and social perspectives. In: American handbook of psychiatry (pp. 766–799). New York: Basic Books, pp. 768–769.


[Закрыть].

Цитируя французскую писательницу Симону де Бовуар, Джеймс и Джейн Кеттеллы соглашаются, что базовая характеристика американской системы ценностей – то, что значимость и правота определяются вещами, а не личностью. Следовательно, материальный комфорт занимает высокое положение в иерархии ценностей, успех прежде всего связан с благами. «Система успеха, которую Уильям Джеймс выразительно описал как “успех чертовой Богини”, выражается в деньгах, престиже, силе и гарантиях»[71]71
  Там же.


[Закрыть].

Для большинства людей самый безопасный путь к успеху – через корпорацию, как правило, чем она больше – тем лучше. Большие компании связывают сотрудников гарантированностью работы, зарплаты, медицинской страховки, больничных и планов на пенсию. Уйти с работы затруднительно вне зависимости от того, насколько дегуманизирующей может стать та или иная должность. Подобные бонусы особенно привлекательны для тех, кто пробовал начать свое дело и провалился: те, кто рискнул и проиграл, обычно желают гарантий.

Влияние бюрократизации – это движение от индивида, действующего по внутреннему убеждению, к тому, кто действует ориентируясь на других, предполагают Кеттеллы. Характеристики этого влияния таковы:

1. Ориентация на ситуацию, а не на внутренние цели.

2. Крайняя чувствительность к чужому мнению.

3. Повышенная потребность в одобрении.

4. Склонность соглашаться с опытом – внутренним и внешним.

5. Потеря конкурентоспособности.

6. Потеря индивидуальности.

Очевидны и последствия: если человек определяет себя через занятость или работу с единственной целью – повысить доход и социальный статус, то потеря места или внезапные перемены в обществе могут с легкостью завершиться дезадаптацией и потерей чувства собственного «я». Того «я», которое само по себе было построено на хлипком фундаменте.

Некоторые из наблюдений Джеймса и Джейн Кеттеллов сегодня могут показаться устаревшими. Разумеется, в наши дни все больше людей может работать на себя, даже если им приходится потратить несколько конформистских лет на корпоративную жизнь, чтобы набраться опыта. Люди стали куда чаще менять работу и место жительства. Однако прочие факторы влияния современного общества тоже могут внести вклад в измененное чувство «я» и места этого «я» в человеческом мире. После событий 11 сентября мир этот стал неизмеримо менее защищенным. Люди не верили своим глазам, когда наблюдали, как башни-близнецы рушатся в прямом эфире, и реальная жизнь беспрецедентным образом «казалась каким-то кинофильмом» всему народу. Разумеется, наше общее чувство защищенности – и реальности – было потрясено до основания.

В размывание действительности может вносить свою лепту и современная киберкультура, особенно у молодых людей, которые часами сидят в Сети и учатся легко быть там кем угодно и когда угодно. В придачу к этому озабоченность СМИ жизнью знаменитостей как будто посылает сигнал: успех и слава – это похвально и достойно. Можно сделать вывод: если ты не знаменитость – ты никто. И куда тогда девать тех, кто ничем не прославился? Эти сценарии могут быть в целом классифицированы как переживания «дезадаптации» наших дней и могут не приводить в большинстве случаев к клиническому синдрому деперсонализации, но они продолжают поднимать вопросы о влиянии социума на «я» каждого и на то, как это «я» вписывается в культуру, в которой должно функционировать.

Влияние семьи

Кеттеллы и другие авторы, изучавшие данный вопрос, полагали, что «я» в целом – продукт культуры, из которой индивид черпает реакции других и встраивает их в содержательную, согласованную структуру «я». Настоящее «я» начинается дома, где внимательная мать дает базовые ощущения доверия, удовлетворения и защищенности ребенку, а тот начинает узнавать себя как отдельное существо. Так какие же процессы способны спровоцировать нарушение развития самоидентификации и привести к деперсонализации? Искаженные сообщения, противоречивые сообщения, отсутствие сообщений, связи между их восприятием человеком и его само– и мироощущением – все это, согласно Кеттеллам, чрезвычайно важно. «При нарушениях в фазе сепарации/индивидуализации (чувства автономии) нарушается восприятие фигуры матери, вследствие чего искажается и восприятие себя. Возникает расстройство контакта с реальностью, а именно – сложности в обособлении себя от объектов»[72]72
  Там же.


[Закрыть].

Пример, который приводят Кеттеллы, – кормление по часам, которое мешает ребенку почувствовать, что его действия повлекут результат. «Когда мы чувствуем, что не можем повлиять на важные события, которые происходят с нами, что они зависят от веления неумолимой силы, мы оставляем попытки научиться на них влиять»[73]73
  Bettelheim, R. (1967). The empty fortress. New York: The Free Press [quoted in Cattell & Cattell (n. 38), p. 773].


[Закрыть]. Когда развитие нарушается таким образом, «я» может разделиться на две части – настоящую и ложную, или, по Кеттеллам, на субъект и объект.

«Я» настоящее, поясняют эти авторы, – это бестелесное «я», которое выполняет функцию наблюдателя, контролера, критикует то, что испытывает и совершает тело. «Я» настоящее переводит в действие то, чем хочет быть, и только это «я» ощущается реальным. «Я» ложное, напротив, построено на принятии, вырастает из соответствия намерениям и ожиданиям значимых других или тех, кого за них принимают. Тело расценивается скорее как объект среди других объектов, нежели индивидуальность, а личность ощущает, что он или она – зритель, наблюдающий, что делает тело, но не включенный в это[74]74
  Там же (n. 38), citing Laing, R. D., The Divided Self. Baltimore: Penguin Books, 1965.


[Закрыть].

Кеттеллы подытоживают: уязвимость к деперсонализации происходит из дефицитов и искажений переживаний пациента в период грудного вскармливания и на последующих стадиях личностного развития. Эти дефициты и искажения включают в себя и воздействие противоречивых сообщений, и отрицание настоящего себя, и стимулирование развития «я» ложного. По сути дела, ребенка программируют отказывать себе в удовлетворении своих нужд и в выражении эмоций, чтобы избежать чрезмерной тревожности. Такое отречение ведет к сдерживанию недопустимых нужд и эмоций, которые не распознаются в сознательном состоянии. Это интрапсихическое программирование, с которым разбираются во время лечения.

Вопрос структурной диссоциации

Онно Ван дер Харт, Эллерт Нейенхэюс и другие предложили модель структурной диссоциации, где диссоциативные симптомы делятся на две категории: позитивные и негативные[75]75
  van der Hart, O., Nijenhuis, E., Steele, K., et al. (2002). Trauma-related dissociation: conceptual clarity lost and found. Australia-New Zealand Journal of Psychiatry, 38, 906–914.


[Закрыть]. Позитивные симптомы – диссоциативные «нарушения», такие как гиперамнезия (искажение травматических воспоминаний) и соматоформные (телесные) диссоциативные симптомы вроде сенсорных флешбэков (непроизвольных ярких воспоминаний). Негативные симптомы – диссоциативные потери различных функций, например памяти (различные виды амнезии) или моторики (паралич). Эта модель предполагает, что простые диссоциативные симптомы, вроде абсорбции (поглощенности), транса и деперсонализации – дереализации, – не диссоциативные симптомы по сути, а скорее простые нарушения сознания: они не отражают структурную диссоциацию личности. Исключение сделано для деперсонализации, когда она присутствует как структурный симптом (то есть как разделение между «я» наблюдающим и чувствующим). В этой модели структурной диссоциации (в ее простейшей форме) рассматриваются два аспекта личности – «внешне нормальная часть личности» (ВНЛ) и «аффективная часть личности» (АЛ). ВНЛ ответственна за выполнение ежедневных функций, АЛ – изолированная часть, которая концентрируется на пережитой травме и ответах на воспринимаемую опасность.

Безоговорочно ли подходит эта структурная модель для диссоциативного расстройства личности? Можно ли определить ВНЛ и АЛ во всех случаях этого расстройства? Если да, ВНЛ было бы, без сомнения, «я» деперсонализированным, а АЛ – состоянием предшествующего «чувствования». Поначалу аналогия кажется уместной по крайней мере для некоторых людей с диссоциативным расстройством личности. Они могут относиться к воспоминаниям различных состояний АЛ и ВНЛ как к «старым» и «новым», «реальным» и «нереальным», «участвующим» и «наблюдающим», «живым» и «мертвым». И все же это может быть больше метафорой, нежели реалистичной моделью диссоциативного расстройства личности. В отличие от ВНЛ и АЛ в контексте таких расстройств, как диссоциативное расстройство идентичности и его варианты, два состояния диссоциативного расстройства личности – не отдельные комплекты ощущений, воспоминаний или эмоциональных состояний, не связанные друг с другом. Скорее, они отражают то, что было и чего нет сейчас. Проще говоря, все, что доступно для АЛ, доступно и для ВНЛ – по крайней мере умственно, даже притом что воспринимается это по-разному. Таким же образом диссоциативное расстройство личности может быть похоже на различие между «депрессивным» собой (сейчас) и ранее – «счастливым» (раньше), между, соответственно, «тревожным» и «расслабленным» собой или, если на то пошло, собой «психически больным» и «здоровым». Также, в отличие от других расстройств, для которых характерна структурная диссоциация, диссоциативное расстройство личности обычно проявляется не в виде переходов и колебаний между разными состояниями «я», а в виде устойчивого изменения в сознании.